В неизвестность

После «смотра» ребят разогнали по баракам переодеться. Вова плакал, плакал, как маленький. Он и Жора хотели было совсем не выходить из барака — сказать, что у них больше нечего надеть, — но один из мальчиков подал мысль: пожаловаться на коменданта важным господам, которые должны приехать в лагерь.

— Попробуем! — решился Вова и вытер лицо. — Давай одеваться!

— Гады! Гады! — повторял Жора, — Я бы задушил эту вонючую воблу, если бы ты не остановил меня.

— Тебя бы убили, как и Толю, — вздохнул Вова.

— Подожди, мы всё равно рассчитаемся с ним…

Жора помолчал, и как будто одного их желания было достаточно, чтобы уничтожить Штейнера, тихо спросил:

— Уберём его?

— Не знаю. Пожалуй, нам одним ничего не сделать…

Вова первый выбежал во двор. На площадке уже выстроилась колонна девочек из десятого барака. Пробегая мимо них, Вова увидел Люсю. Не останавливаясь, он с тоской произнёс, глядя на Люсю:

— Толи больше нет!

В первую секунду Люся ничего не поняла, но, когда Вова был уже в конце колонны, до её сознания дошёл страшный смысл его слов: «Толи больше нет». Так это его, наверное, тащили сейчас по земле полицейские…

— Я так и знала, — сурово прошептала Шура. — Он ведь совсем был больной. Разве мог он выдержать! — она с ненавистью оглядела лагерь.

Как хотелось подругам забраться сейчас куда-нибудь подальше, поговорить о неожиданной страшной новости! Но раздалась команда:

— Смирно!

У ворот лагеря показались автомашины: легковые, грузовые, автобусы. Во дворе остались только полицейские. Все немцы во главе со Штейнером пошли встречать гостей.

У подмостков поставили письменный стол и стулья в три ряда.

— Что это будет? — пожал плечами Вова.

— Похоже, для зрителей, — предположил Жора.

— Что ж, они смотреть на нас будут, как в театре?

В воротах появилась целая процессия. Впереди шли дамы, и с ними — Штейнер. Сзади — мужчины, толстые, важные, хорошо одетые, в летних костюмах, в шляпах, с тросточками. Дамы сразу же уселись на стулья, обмахиваясь веерами, шляпками, платочками: их беспокоили мухи и комары. Мужчины остановились у первого ряда выстроенных ребят и с любопытством рассматривали их.

— Вобла-то, вобла как юлит перед ними! — сказал Жора.

Но Вова не ответил ему. Он напряжённо думал: зачем приехали сюда эти господа, кто они?

Несколько немцев с помощником коменданта Глайзером подошли к колонне мальчиков из двенадцатого барака. Глайзер приказал выстроить мальчиков в затылок друг другу.

— Подвигайтесь, подвигайтесь! — шипел полицейский, подгоняя цепочку ребят.

У стола стояли Штейнер и толстая высокая светловолосая немка с двойным подбородком и большими бесцветными глазами. Говорила она мало, но твёрдо.

Ребят проводили мимо стола. Немка внимательно оглядывала каждого, всматривалась в лица. Холодный взгляд её остановился на Жоре. Она сделала знак рукой. Штейнер приказал что-то переводчику. Ребят остановили, и Штейнер ткнул пальцем:

— Подходить сюда!

Жора нерешительно подошёл к столу.

— Руки! — приказал Штейнер.

Показывай руки, болван! — тихо повторил переводчик растерявшемуся мальчику.

Повинуясь приказу, Жора протянул растопыренные пальцы почти к самому носу немки. Штейнер перчаткой ударил его по вытянутой руке. Жора побледнел. Немка шарила острым, колючим взглядом по рукам, лицу и всей фигуре смущённого подростка, оценивая его достоинства и недостатки.

Лицо Жоры покрылось крупными каплями пота.

— Повернись!

Жора повернулся кругом.

— Что умеешь делать? — спросил переводчик.

— Ничего!

— Как это ничего?

— Так, не умею, — ответил Жора.

Переводчик передал немке, что мальчик всё умеет делать. Та кивнула и улыбнулась. На лице Штейнера тоже появилась улыбка.

— Отойди в сторону, — приказал переводчик.

Следующим был Вова. Он тоже протянул руки, повернулся кругом и на вопрос «Что умеешь делать?» ответил:

— Всё, что придётся.

— Выходи из строя!

Так, в тягостном молчании, то двигалась, то останавливалась цепочка невольников. Из пятидесяти подростков сорок шесть остались в строю; их увели к бараку. Там их принялись осматривать и отбирать другие «покупатели».

Вова, Жора и ещё двое мальчиков остались стоять неподалёку от стола.

Теперь перед немкой проводили девочек из десятого барака. Вова видел, как подошла к столу Люся, бледная, испуганная, со слезами на глазах. Немка сделала знак рукой. Вова замер от нетерпения. Оглядев Люсю, немка кивнула. Теперь очередь была за Шурой, но она, видимо, не привлекла внимания.

Стоя рядом с Вовой, Люся со слезами на глазах смотрела вслед уходящей подруге.

— Господин комендант! — неожиданно для всех обратился к Штейнеру Жора. — Нельзя ли ещё одну девочку сюда, её подругу? — указал он на Люсю.

Штейнер посмотрел на Люсю, потом что-то сказал по-немецки переводчику.

— Номер? — спросил переводчик.

— Какой номер Шуры? — торопливо спросил Вова у Люси.

— Сто девять.

У неё мелькнула надежда, что Шуру могут вернуть и оставят с ней. Немка, видимо, выбирает самых крепких, здоровых, хотя их очень мало, а Шура выглядит здоровее других.

Комендант охотно вернул к столу «номер 109». Но он понимал, что желания этих русских и даже его, Штейнера, недостаточно. Нужно, чтобы девочка понравилась покупательнице.

Шура снова появилась у стола. Люся делала ей какие-то непонятные знаки. Шура растерялась, не понимая намёков. А Люся просто хотела, чтобы Шура улыбнулась немке. В самом деле, улыбка у Шуры такая, что даже эту фрау заставит обратить внимание. К тому же у Шуры прекрасные зубы, а немка, видно, придаёт этому немаловажное значение. Она у всех смотрит зубы. Штейнер долго убеждал в чём-то немку. Та сдержанно улыбалась ему, но в конце концов произнесла басом одно единственное, зато всем понятное слово «гут». Ребята облегчённо вздохнули — они будут вместе! Шура радостно сжала руку подруги.

Ведь достаточно было этой разжиревшей фрау сказать «нет», и Шуру разлучили бы с подругой, оставили бы в лагере. Она совершенно бесправна — она, отличница учёбы, командир звена, пионерка Шура Трошина, привыкшая сознавать, что имеет право на уважение. А вот теперь с ней обращаются, как с вещью, как с животным. Хуже чем с животным! Комендант ведь никогда не ударит попусту свою собаку, а мальчики говорят, что Толю убил он. Сам убил.

Может быть, Жора догадался, о чём думает Шура. Подняв голову, Шура встретила его серьёзный, полный сочувствия взгляд. Жора сказал что-то Вове, стоявшему между ним и Шурой, и тот, наклонившись, быстро прошептал Шуре:

— Главное — крепко держаться вместе, помогать товарищам и, как бы ни было тяжело, помнить, что ты советский человек.

Шура тоже только взглядом могла поблагодарить Жору за то, что он заметил её слабость и захотел помочь. Да и помог! Если разобраться, то сейчас они всё-таки одержали маленькую победу: остались вместе. Пусть маленькая, но победа!

— Забрать вещи! — приказал полицейский.

Ребята переглянулись. Ведь совсем недавно, несколько минут назад, угроза разлуки была такой близкой, что теперь им страшно было расставаться хотя бы на полчаса. Они нехотя разошлись по баракам.

— Вам повезло: вы хоть не будете дышать этой вонью и есть гнилую капусту, — вздохнул, прощаясь с друзьями, Андрей, тот самый мальчик, который в первый же день нагрубил полицейскому и почти одновременно с Жорой объявил войну «гроссмясорубке».

— Это ещё неизвестно! — Вова успокаивал Андрея, но втайне и сам надеялся, что жить им будет легче, и сожалел, что Андрей остался в бараке, не пошёл на этот «смотр».

— Ну, уж хуже не будет! — покачал головой Андрей.

— Кто знает! А вдруг там ещё хуже? Что мы тут можем знать! Толя тоже ничего не знал о том, где смерть ждёт его. Только успел обрадоваться, что умыться дали, а вот видишь, нет уже больше нашего Толи…

Ребята утихли. Снова охватила их тоска и страх за будущее.

— Ну, нам пора. Прощайте, ребята! — сказал, наконец, Вова.

— Прощайте!

— До свиданья!

— Может, встретимся ещё!

— Может, и встретимся!

— Если раньше нас домой попадёте, — сказал Андрей Вове, — смотрите, не забудьте рассказать о нас. Узнайте, как называется этот лагерь. Пусть скорее наши приходят.

— Ладно, скажем, — ответил Жора, как будто он и в самом деле уже отправлялся домой.

Вова добавил:

— Ты, Андрей, не падай духом, держись ближе к хорошим и смелым ребятам.

— Конечно, — согласился тот.

Андрей поглядел на Вову тревожно. «А что, если советские войска раньше освободят нас из лагеря, а их сейчас увезут неведомо куда и они даже не могут оставить ни адреса, ни следа, где их искать», — подумал он.

Ребята вышли во двор задумчивые и мрачные.

Войдя в барак, Люся и Шура объявили, что они уезжают.

— Как это уезжаете? Куда? — посыпались вопросы.

— Сами не знаем.

— И скоро? — спрашивали насторожённые девочки.

— Вот пришли за вещами.

— Ах, если бы домой! — горько вздохнула Лия.

— Как бы не так!.. — усмехнулась Шура. — Куда-то на работу.

Но всё-таки всем — и остающимся и уезжающим — казалось, что там, куда едут Шура и Люся, будет лучше. Хоть немножко, да лучше. Потому что так плохо, как в лагере, нигде не может быть, — думали они.

— А мы остаёмся, несчастные! — глухим голосом сказала Аня. Она была подавлена.

Прощаясь с девочками, Люся заплакала. Тяжело было покидать подруг, которые оставались в этих мрачных сараях. Шура тоже расстроилась и впервые при всех всплакнула, закрывая лицо ладонями.

Девочки тоскливым взглядом проводили Шуру и Люсю до самых ворот. Мальчики уже ждали их. Жора приветливо улыбнулся и сказал:

— Складывайте вещи вместе. Теперь не потеряются.

У ворот стоял часовой. Он смотрел на подростков, которых продали в рабство, и не понимал причины их радостного возбуждения.

На площадке лагеря несколько раз ударили по куску, рельса: бум… бум… бум… Глухой, тяжёлый звон расплывался по округе. Это был сигнал к сбору на обед.

Глухой и неприятный звон заставил ребят переглянуться. Всем хотелось как можно скорее уйти из этого страшного места. Сначала — уйти, а там видно будет. «Главное, что мы вместе, и теперь нас никто не разлучит», — думал Вова.

Дата добавления: 2015-07-16