Принадлежит ли бунтарь к какой-либо категории?

По самой своей природе бунтарь не может принадлежать ни к какой из существующих категорий; он сам по себе категория. С ним в мир входит новый человек. Он — вестник нового рассвета, новой эпохи. Никакая категория прошлого не способна его вместить; все существовавшие до настоящего времени категории оказались или нежизнеспособными, или бессильными изменить человечество.

Бунтарь — семя преображения вселенной.

Мир знал великих людей, но величайшие из них малы в сравнении с подлинным бунтарем, о котором я говорю, потому что все они — не в одном, так в другом, — соглашались на компромисс. Вот что отличает бунтаря от всех.

Мир видел людей мудрости и творчества, художников, музыкантов, танцоров, поэтов — многие фигуры прошлого остались в памяти в ореоле света; но все же в них чего-то недоставало. Недоставало главного: все они шли на компромисс с системой. Ни один из них не был в своем бунте тотален. Да, существовали люди, которые были в какой-то степени бунтарями, но бунта «в какой-то степени» недостаточно. Чтобы изменить судьбу человечества, остановить его продвижение к кладбищу — и указать ему путь в Эдемский сад, — человек должен быть тотален в своем бунте.

Бунтарь должен создать себе собственную категорию — своей жизнью, своими ответами. Он отрывается от прошлого и взлетает — силой своего творчества, силой своей любви, силой своей бескомпромиссности. У бунтаря нет прошлого, нет истории. У него есть только настоящее и будущее, бескрайнее, как небо; будущее, неподвластное прошлому, потому что для бунтаря прошлого не существует.

Бунтарство означает: абсолютная свобода, абсолютная любовь, абсолютное творчество. Бунтарь — человек совершенно нового рода, человек, о котором некоторые — поэты, философы, мистики — мечтали в прошлом. Но он оставался лишь мечтой — и мечтой настолько зыбкой, что этих поэтов и мистиков стали называть «утопистами».

Слово «утопия» в изначальном смысле значит «то, чего никогда не будет». Сколько бы вы ни мечтали, это напрасный труд; ваши мечтания утопичны — то есть невыполнимы, несбыточны. Это тщетная надежда. Это опиум, уводящий в мир снов и галлюцинаций, чтобы легче было терпеть муки и страдание реальной действительности.

Бунтарь — не плод мечтательного воображения; бунтарь реален. Он не утопия, но фактическое воплощение человеческого потенциала; исполненное обещание; сбывшаяся мечта. Естественно, он не может принадлежать ни к какой из существующих категорий. Он должен сам создать себе категорию.

А создастся она самим фактом того, что многие и многие разумные люди, юные, живые, готовы принять вызов неизвестного будущего. Со временем такая категория сформируется сама собой.

На пути бунтаря, которому предстоит явиться в мир, есть препятствия. Самое серьезное из них-то, что он должен идти против толпы, а толпа обладает огромной властью. Бунтарь очень уязвим; хрупок, как роза. Его легко разрушить; его можно распять.

Но я совершенно уверен в том, что бунтарь вот-вот появится на свет — может быть, уже появился. Нужно лишь немного времени, чтобы люди научились его узнавать; он так нов, что не вписывается ни в какую категорию. Поэтому необходим некоторый промежуток времени, чтобы образовалась категория, и его научились узнавать.

Почему я так уверен? Потому, что теперь человечество переживает кризис, какого никогда еще не знало. Оно стоит перед выбором: или новый человек, или глобальное самоубийство — и я не думаю, что люди выберут глобальное самоубийство. Я гарантирую… я надеюсь, что новый человек непременно появится.

Дни старого человека сочтены. Он жил слишком долго, он давно отжил свое и ведет практически посмертное существование. Ему давным-давно пора было умереть, но он все пытается поддержать жизнь в своем трупе. Его время кончилось. Он сам создал такое положение вещей, при котором выжить может только новый человек, только бунтующий человек — бунтующий против всех религий, правительств, правопорядков и систем… Бунтующий против всего, что держит человека в слепоте и в рабстве, заставляет жить в темных норах и не дает узнать жизнь в ее красоте.

Старый человек создал такое положение вещей, и это было закономерно: все к тому шло… Каждая новая война становилась опаснее прежней.

Альберта Эйнштейна спросили:

— Что вы можете сказать о третьей мировой войне?

— К сожалению, ничего, — ответил Эйнштейн. — Зато, если угодно, скажу о четвертой.

Его собеседник подумал, что Эйнштейн ослышался или недопонял. Если он ничего не может сказать о третьей, что же он скажет о четвертой? На всякий случай он все же спросил:

— И что вы скажете о четвертой?

— Четвертой никогда не будет, — сказал Эйнштейн. — Это можно утверждать с уверенностью! О третьей ничего сказать нельзя.

Все ваши великие завоеватели, все ваши великие деятели, все ваши так называемые вершители истории подвели человечество вплотную к смерти, и теперь остается лишь один выход. Новый человек. И другой альтернативы нет. Старый человек изжил себя в этом мире.

У бунтаря будет новая нравственность, которая не придет из писаний и заповедей, но вырастет в его сознании. У него будет новая религиозность; он не станет примыкать ни к каким религиям, потому что это полнейшая глупость. Религиозность, как любовь, явление личное, интимное; и, как любовь, она не может быть организованной. Если вы попытаетесь сделать любовь или истину организованной, вы тотчас же ее убьете. Организация — как яд для всего живого.

Новый человек не будет католиком или индуистом, буддистом или мусульманином. Он будет просто религиозным. Религиозность будет пониматься не как то или иное верование, но как образ жизни. Одухотворенный, красивый, ответственный образ жизни — полный сознания, полный любви; полный готовности к дружбе, открытости и великодушия; рождающий единый мир без границ.

И не нужно никаких армий, не нужно никаких вооружений, не нужно никаких наций, не нужно никаких религий. Лишь немного медитативности, немного молчания, немного любви, чуть больше человечности… чуть больше — и существование засияет новым светом, таким новым и невиданным, что новая категория будет просто необходима.

Послушницы в монастыре совсем отбились от рук, и матушка-настоятельница созвала их и осведомилась, что тревожит их души. Долго никто не решался ответить, но в конце концов новенькая послушница выпалила:

— Нам не хватает мужчин!

Настоятельница была потрясена.

— Она права, — подхватила другая. — Природа все-таки, как-никак.

— Ну что же, — сказала настоятельница, — выдам я вам, пожалуй, каждой по свечке, чтобы вы ими утешались.

— Свечки не годятся, — раздалось несколько голосов, — мы уже пробовали.

— В мои времена, помнится, они вполне годились, — сказала настоятельница. — Чем же они вам нехороши?

— Надоело, матушка! Нельзя же все одно и то же: фитиль туда — фитиль обратно[4].

Все старое надоедает — старая политика, старые религии, старая духовность, старые святые, старые ценности. Все старое наводит скуку.

В этом столетии возникла только одна философская школа — экзистенциализм. В экзистенциализме центральное место занимает скука — никакого вам Бога, никакого рая с адом, никаких рассуждений о том, состоит ли существование из материи или сознания, никаких теорий о реинкарнации, о переселении душ. Центральная тема — скука.

Немаловажно то обстоятельство, что лучшие умы нашего столетия считают это важнейшей проблемой современности: как избавиться от этой скуки? Она все сгущается и сгущается, как черная туча; и всякая радость теряется, и жизнь становится бессмысленной, и создается ситуация, в которой само появление на свет кажется не благословением, а проклятием. Философы называют жизнь проклятием, напрасным страданием, нескончаемой скукой без цели и смысла. Вы столько выстрадали, вы приносите такие жертвы, — а в конечном итоге вас ждет одна пустота.

Политики удерживают страны в состоянии постоянной войны — холодная или «горячая», но война не прекращается; наука предоставила средства, позволяющие уничтожить эту Землю как минимум семьсот раз. И это только по подсчетам десятилетней давности. Теперь, должно быть, Землю можно уничтожить не семьсот, а семь тысяч раз!.. — за десять лет накопилось достаточно ядерного оружия.

Как странно: все сходится одно к одному. Философы выдвигают идею самоубийства как единственный выход. Политики чем временем строят коммунизм, демократию, фашизм, всякого рода идеологии — не ради человека, но с тем, чтобы отдать человека им на заклание. А тут и ученые как раз подготовили подходящее оружие. Жизнь на этой планете может исчезнуть в любой момент.

Я не думаю, что катастрофа случится, хотя все предпосылки к тому созданы — и более чем предпосылки… Но катастрофы не случится, потому что жизни присуще сильнейшее стремление к вечности: жить вечно, любить вечно… Жизни не свойственно желать смерти. Вот почему неизбежно появление нового человека, появление бунтаря, который разрушит все то, что толкает человечество к гибели.

Опасность велика, но и у опасности есть светлая сторона. Из-за того, что планета оказалась на краю гибели, человечеству придется искать пути к спасению. Величайший бунт явится в мир, — вопреки всем нациям, религиям и дурацким философиям с экзистенциализмом во главе; вопреки разрушительным силам науки и технологии; вопреки всем политикам и религиозным вождям, сеющим среди людей рознь и бессмысленные раздоры.

У нового человека есть все шансы оказаться спасителем. Никакой Иисус не спасет человечество, и никакой Гаутама Будда, и никакой Кришна. Его спасет бунтующая молодежь мира. Я верю в молодых людей; верю в их жажду любви, верю в их жажду жизни; верю в их желание танцевать, петь, играть музыку. По-моему, они вовсе не согласны умирать.

Если старые люди выбирают самоубийство, пусть умирают — их никто не заставляет жить. Если политикам так хочется умереть, пусть пойдут и утопятся в океане. Но они не вправе губить тех, кто еще не узнал вкуса жизни и ее радостей, кто еще не вдохнул полной грудью ароматный ветер вселенной; кто еще не увидел красоты цветов и звезд, солнца и луны. Есть так много людей, которые еще не знают себя; которые еще путешествовали в своем внутреннем мире; которым совершенно неизвестна их внутренняя реальность, их внутренние сокровища.

Нет! Молодые люди этого мира, сколько бы им ни было лет… а молод каждый, кто любит жизнь — человек, который любит жизнь, даже на смертном одре остается молодым. Все те, кто любит жизнь, создадут нужную атмосферу, чтобы приветствовать бунтарский дух человека, — другой альтернативы нет.

Бунтарь спасет человечество и эту планету, я абсолютно в этом уверен — решительно и абсолютно. Он должен только не побояться общественного мнения, не побояться толпы, не побояться фальшивых лиц и предрассудков.

Папа римский приехал во французский город N. Тут же его обступила толпа журналистов, и кто-то спросил, как он относится к борделям.

Предмет был щекотливый: проявлять снисходительность к борделям Папе не пристало, но с другой стороны, подумал он, выкажешь слишком ярую нетерпимость — распугаешь прихожан, которые и так в бордель ходят чаще, чем в церковь.

Чтобы сменить тему, Папа ответил вопросом на вопрос:

— А что, в городе N есть бордели? На следующий день все газетные передовицы объявили:

«Первым делом по прибытии в город N Папа навел справки о местных борделях».

Не обращайте внимания на газетные передовицы; не беспокойтесь о том, что о вас говорят люди; не думайте об общественном мнении. Все это рычаги, при помощи которых испокон веков толпы управляли индивидуальностью. Если человек хочет быть собой, его не должно беспокоить, что говорят о нем умственно отсталые толпы. Толпы всегда были против всего бунтарского, всего мятежного, против любых перемен — как бы малы ни были перемены, толпы их всегда осудят.

Когда появились первые поезда, священники, архиепископы, римский папа — все в один голос их осудили. Они сказали, что Господь при сотворении мира не создал поездов и железных дорог, а значит, это не что иное, как дьявольское изобретение. И поезда тех времен выглядели точно как дьявольское изобретение; особенно самые старые паровозы — их топки безусловно производили самое зловещее впечатление. Церкви запрещали своим прихожанам приближаться к поезду, они говорили: «Ни в коем случае не садитесь в поезд, иначе вас погубит дьявол».

Когда запускали первый поезд, — а он должен был проехать совсем немного, каких-нибудь десять миль, — железнодорожная компания предлагала пассажирам бесплатный билет, завтрак и обед. Казалось бы, кому не захочется прокатиться, получить удовольствие и при этом принять участие в историческом эксперименте? — ведь никто раньше не ездил на поезде, и пассажиры должны были стать первыми в истории.

Но ничего подобного: даже те, кто посещал церковь, когда придется, теперь собирались слушать епископов, кардиналов, архиепископа; церкви ломились от прихожан. Проповедники говорили: «Не поддавайтесь на уговоры дьявола! Только подумайте: вам предлагают позавтракать и пообедать, прокатиться на поезде и получить удовольствие — и все это бесплатно!» Они говорили:

«Вы еще не знаете! Поезд обязательно поедет, но никогда больше не остановится!»

Архиепископ Кентерберийский, глава английской церкви, сказал буквально следующее:

«Дьявол устроил эти поезда так, что они тронутся с места и поедут, как только вы в них войдете, но они никогда не остановятся — что тогда вы будете делать? Завтрак, обед — и вам конец!»

Людям было страшно: с одной стороны — очень любопытно, с другой стороны — очень страшно. Только несколько сорвиголов, преступников, сказали: «Если поезд и не остановится, что с того? Мы что-нибудь придумаем».

Когда первые пассажиры вошли в поезд, еще несколько человек набрались храбрости и сказали: «Если другие идут, пожалуй, рискнем и мы».

Но все равно вагоны были почти пусты; в вагоне на шестьдесят мест было всего пять или десять пассажиров. Во всем поезде едва набралась сотня пассажиров — дрожащих от страха; даже бесплатный завтрак не мог отвлечь их от мысли: «Мой последний завтрак! Остался еще обед — и потом мне конец».

А поезд… он ехал так быстро! Они в жизни не видели ничего подобного. Казалось, его подгоняет сам дьявол, иначе такая скорость просто немыслима.

Потом стало ясно, что Папа, архиепископы и христианские сановники выставили себя на посмешище: поезд вернулся; поезд остановился. Но что угодно новое — даже такая невинная вещь, как железная дорога, — встречает в массах сопротивление.

Массы подчинены власти религиозных лидеров, политических лидеров. А эти люди не хотят никаких перемен, потому что всякая перемена ставит под угрозу статус-кво, ставит под угрозу правящую систему. Всякая перемена повлечет за собой другие перемены, и им придется приспосабливаться к этим переменам. Как знать — смогут ли они обернуть дело себе на пользу? Эти лидеры правящей системы уже живут в комфорте и роскоши, и их вполне устраивает, чтобы все оставалось как есть.

Но теперь ситуация совершенно другая. Сама система поставила себя перед необходимостью самой радикальной из всех перемен… перед радикальным выбором: жизнь или смерть. И я не думаю, чтобы кто-нибудь сделал выбор в пользу смерти.

Если люди выберут жизнь, им придется выбрать ценности, утверждающие жизнь. Тогда старый религиозный институт отречения останется в прошлом; святости придется найти себе новые измерения. Тогда святыми станут поэты и художники, певцы и танцоры. Тогда мудрецами будут считаться люди медитации, люди сознания, просветленные, пробужденные.

Мы стоим на пороге величайшей трансформации. Мы увидим ее при нашей жизни — нечто неповторимое и невиданное, нечто такое, чего никогда не случалось раньше и никогда больше не случится.

Знайте, что вы блаженны; знайте, что вам выпало счастье быть свидетелями величайшей трансформации всех старых ценностей, всех старых идеалов и видеть рождение новых ценностей, новых идеалов, новых нравственных категорий.

Дата добавления: 2015-07-16