Глава 16. Новая квартира Сары располагалась в небольшом, на две семьи

Новая квартира Сары располагалась в небольшом, на две семьи, викторианском особнячке, недавно отремонтированном и выкрашенном. Ничего примечательного в нем не было, но Сара знала, что квартиру, если все тут устроить как следует, можно сделать уютной. Она начала с детской — хотелось, чтобы дети, приехав сюда завтра, сразу почувствовали себя дома. Не спеша, с любовью она раскладывала личные вещи детей, их сокровища, опасаясь, что их могли повредить при перевозке. К счастью, ни одна вещь не пострадала. Пока все было в порядке. Несколько часов она распаковывала книги, два часа раскладывала белье и застилала постели. За последнее время из ее жизни ушло столько всего, что она вдруг стала казаться пустой. Саре до сих пор не верилось, что ее жизнь по милости Сета сделала такой крутой вираж. Сара чувствовала себя униженной, читая все еще появляющиеся в прессе публикации о деле Сета. Но как бы ни чувствовала она себя, а работу искать было необходимо. Сара уже сделала несколько звонков и в следующие несколько дней собиралась заняться поисками вплотную.

Когда она просматривала газеты с публикациями о благотворительном вечере, ее внезапно осенило. Возможно, это не совсем то, что соответствовало бы ее уровню, но сейчас она будет рада любой работе. В среду днем, пока дети спали, Сара позвонила заведующему реанимационным отделением детской больницы. Рабочий день Пармани Сара сократила до предела, собираясь увеличить его снова, как только выйдет на работу. Милая непалка отнеслась к этому с пониманием. Она очень переживала за Сару и детей и помогала чем могла. Пармани читала газеты и знала обо всем.

Заведующий реанимационным отделением дал Саре координаты интересовавшей ее персоны, пообещав замолвить за нее словечко. Сара выждала до следующего утра, пока не получила подтверждение, что необходимый звонок сделан. Женщину звали Карен Джонсон. Она возглавляла отдел, занимающийся в больнице вопросами развития, и отвечала за сбор средств в пользу больницы, а также за инвестиции, которые делала клиника. Это, конечно, не Уолл-стрит, но Сара решила, что дело может оказаться интересным, если, разумеется, для нее найдется вакансия. Сара позвонила, и Карен назначила ей встречу на пятницу. Она оказалась очень приятной и приветливой женщиной, не забыла поблагодарить Сару за бесценную помощь, оказанную реанимационному отделению для новорожденных. В этом году они собрали два с лишним миллиона долларов, гораздо больше, чем рассчитывали. Для них это большое подспорье.

В пятницу Сара собралась на встречу, а Пармани повела детей гулять в парк. Сара нервничала перед этим первым собеседованием за десять лет. Последний раз она устраивалась на работу на Уолл-стрит, еще не поступив в бизнес-школу, где потом они с Сетом познакомились. Сара перепечатала резюме, включив в него благотворительную деятельность для больницы. Но получить работу, она знала, будет непросто, ведь после бизнес-школы она не работала — вышла замуж, растила детей и отошла от деловой жизни.

Карен Джонсон — высокая, худощавая женщина с акцентом уроженки Луизианы — слушала Сару с доброжелательным вниманием. Сара откровенно рассказала ей о своей беде, о предъявленном Сету обвинении и о том, что они в настоящее время живут врозь, а стало быть, ей нужна работа. Но главное, что она обладает именно той квалификацией, которая им требуется.

Она могла взять на себя ответственность за работу с ценными бумагами — задача для нее посильная. Сара вдруг испугалась, что как жену Сета ее могут заподозрить в нечестности. Заметив в ее глазах беспокойство и виноватое выражение, Карен верно угадала их причину и поспешила ее успокоить, выразив свое сочувствие.

— Мне, конечно, очень тяжело, — честно призналась Сара. — Это для меня явилось настоящим шоком... Я и понятия ни о чем не имела до землетрясения. — Вдаваться в подробности Саре не хотелось, все и так все знали из газет. Ни для кого не было секретом, что Сета ждет суд за мошенничество и что он в настоящее время выпущен из тюрьмы под залог. Кто читал газеты или слушал сводки новостей, знали, чем он занимался.

Карен объяснила, что ее помощница недавно переехала в Лос-Анджелес, поэтому вакансия действительно есть, но вся загвоздка в том, что платят в больнице не бог весть какие деньги. Но Сару названная цифра вполне устроила. Сумма скромная, но прожить можно. И рабочий день с девяти до трех, так что вторую половину дня и вечер плюс выходные она сможет проводить с детьми. Сара оставила Карен три копии своего резюме, и та пообещала на следующей неделе с ней связаться, тепло поблагодарив за интерес к их вакансии. Сара вышла окрыленная. Карен ей понравилась, как и сама работа. Эта больница много для нее значила, а работа с ценными бумагами была как раз по ее части. Она также могла бы заняться сбором средств. Теперь оставалось ждать окончательного решения. Сару устраивало даже расположение больницы — до работы от своего нового дома она легко могла дойти пешком. Единственный недостаток — небольшая зарплата, но ничего, придется как-то приспосабливаться. По дороге домой Саре в голову пришла одна мысль.

Она поехала в Пресидио и, разыскав в лазарете сестру Мэгги, рассказала ей о своем собеседовании. Мэгги обрадовалась:

— Вот и отлично! — Стойкость Сары перед лицом обрушившихся на нее невзгод восхищала Мэгги. Дом продан, сказала Сара, и они с Сетом разъехались. Теперь она живет с детьми в квартире на Клэй-стрит. Со времени их последнего разговора прошло всего несколько дней, но как же много всего произошло!

— Только бы меня взяли! Деньги сейчас нам не помешали бы. — Еще два месяца назад она бы никогда не сказала такого. Ни она, ни Сет. Это было немыслимо. Как быстро, однако, меняется жизнь. — Мне нравится эта больница. Там спасли и выходили Молли. Именно поэтому я устраивала для них благотворительный вечер.

В памяти Мэгги воскресли речь Сары перед землетрясением и выступление Мелани.

— А как у вас дела с Сетом? — спросила Мэгги. Они направлялись в столовую выпить чаю. Жизнь в Пресидио последние дни уже затихала. Беженцы постепенно разъезжались по домам в те районы, где дали электричество и воду.

— Никак, — призналась Сара. — Пока мы жили в доме, почти не разговаривали. Теперь он снял квартиру, и Молли, с тех пор как мы переехали, без конца у меня допытывается, где же папа.

— И что вы ей отвечаете? — осторожно поинтересовалась Мэгги за чашкой чаю. Ей было приятно беседовать с Сарой. Эта милая женщина нравилась ей, и дружба, хотя они на самом деле не так давно знали друг друга, радовала Мэгги. Тем не менее Сара полностью и безоговорочно доверилась Мэгги.

— Правду, как умею. Говорю, что папа будет жить один. Кажется, срабатывает. Он в эти выходные возьмет детей к себе. Молли останется у него ночевать. Оливер еще слишком маленький. — Сара вздохнула. — Я пообещала Сету во время процесса находиться рядом.

— Когда он состоится?

— Намечен на март. — До марта было далеко — целых девять месяцев. Этого времени хватило бы, чтобы родить третьего ребенка, о котором они с Сетом мечтали и которого теперь уже никогда не будет. Сара даже представить себе не могла, что их брак каким-то образом можно спасти. По крайней мере сейчас. Слишком свежа была в ее сердце рана от его предательства.

— Должно быть, вам обоим все это стоит больших усилий, — с сочувствием заметила Мэгги. Она всегда относилась к Саре с пониманием. — Кстати, вы простили его? Знаю, это очень нелегко, особенно в вашем случае.

— Вы правы, — тихо согласилась Сара. — Откровенно говоря, у меня не получается. Иногда я в ярости. Как он мог? Ведь все было так прекрасно. Я люблю его, но не могу понять, как он пошел на такое, как мог так низко пасть. Совершенно необъяснимый поступок.

— Что-то, вероятно, произошло у него в голове, что-то пошло не так. В нем, по-видимому, уже были заложены какие-то ошибочные представления. И эта ошибка дорого ему обошлась. Я думаю, он и так уже достаточно наказан. То, что он потерял вас и детей, может добить его окончательно.

Сара кивнула. Ей тоже пришлось расплачиваться за его ошибки. Она потеряла мужа, а ее дети — отца. Но главное, она утратила всякое уважение к нему, и он вряд ли когда-нибудь сумеет его вернуть. Именно поэтому Сет даже перед расставанием не решался смотреть ей в глаза. Он все прочитал у нее на лице.

— Я не хочу поступать с ним сурово. Но случившееся ужасно. Он разрушил нашу жизнь.

Мэгги кивнула, обдумывая ее слова. Понять, что подтолкнуло Сета к преступлению, было трудно. Скорее всего жадность. И желание ощутить себя чем-то большим, чем он представлял собой на самом деле. Казалось, в глубине его души скрывался какой-то изъян, который, всплыв на поверхность, увлек за собой и все остальное. Сара, однако, оказалась сильнее, чем ожидала Мэгги, которая и сама уж было собралась поделиться с Сарой своими личными переживаниями, но не знала, с чего начать. Она смотрела на Сару своими большими синими глазами, и молодая подруга заметила, что ее что-то тревожит.

— У вас все в порядке? — спросила она Мэгги, и та кивнула:

— Более-менее. В моей жизни тоже случаются трудности, — улыбнулась Мэгги. — Даже у монахинь в голове порой рождаются дурацкие мысли, и монахини тоже делают глупости. Иногда я забываю, что у нас те же слабости, что и у других. Едва начинаю думать, что свободна от сомнений и имею прямой канал связи с самим Господом, как он тут же отключает звук, и я не могу понять, где я и что делаю. Это заставляет меня вспомнить о несовершенстве человеческой природы и смирении, — загадочно произнесла Мэгги и рассмеялась. — Простите, сама не ведаю, что говорю. — Последнее время она часто пребывала в смятении и мучилась от этого, но отягощать Сару своими проблемами не хотела. Ей хватает и своих. Да и чем тут поможешь? Мэгги хотела выбросить все из головы. Она пообещала это Господу и себе.

Немного погодя подруги вернулись в лазарет. Сара попрощалась, пообещав Мэгги в ближайшем будущем снова приехать.

— Дайте знать, если получится с работой! — крикнула ей вслед Мэгги.

«Получится ли?» — подумала про себя Сара. Разумеется, она специалист, но только что-то последнее время ей не слишком везет. Может, на этот раз посчастливится. Работа ей нужна. Но те резюме, которые она разослала в разные места на тот случай, если не повезет с работой в больнице, остались без внимания, хотя надежды она не теряла.

Сара поехала к себе домой на Клэй-стрит и обрадовалась, застав там Пармани с детьми. Они только что вернулись из парка. Увидев Сару, Молли завизжала от восторга и бросилась к ней, Оливер вслед за сестрой, расплывшись в улыбке, пополз по полу к маме. Сара подбросила его вверх и устроилась на диване, усадив к себе на колени. Молли примостилась рядом. И Сара в очередной раз осознала: что бы там ни произошло в ее жизни, большего счастья, чем ее дети, для нее не существует. Она занялась ужином. Как хорошо, что она встретилась с Мэгги. Интересно, что у нее за проблемы? Вряд ли очень серьезные. Сара не могла себе представить, чтобы такая замечательная женщина и чистая душа не справилась бы со своими трудностями. Помогла же она Саре. Ведь иногда человеку так мало нужно, только чтобы кто-нибудь выслушал его и проявил участие. Однако Мэгги дала ей гораздо больше — мудрость, любовь, тепло.

Мелани вернулась в Лос-Анджелес в начале сентября. Нога у нее продолжала болеть и болела все два месяца гастрольного турне. Мелани консультировалась у врача в Новом Орлеане, а потом ездила к другому, уже с Томом, когда тот приезжал к ней в Нью-Йорк. Оба ортопеда утверждали, что нога заживет — это лишь вопрос времени. В ее возрасте такие травмы проходят без следа, но если все время скакать на сцену и со сцены, два месяца подряд мотаться без отдыха по всей стране, останавливаясь на новом месте лишь на день-два, то добра не жди. Вернувшись в Лос-Анджелес, Мелани наконец пошла к своему доктору, и тот заявил, что процесс выздоровления чрезмерно затянулся — организм не справляется с нагрузками. Ничего нового. Мелани сообщила о том, что ей приходилось делать на гастролях, и врач пришел в ужас. Она до сих пор носила высокий черный ботинок. Лодыжка не зажила. Ботинок облегчал боль и защищал от дальнейших повреждений. Однако на сцене даже в обычной обуви на плоской подошве боль становилась невыносимой. По дороге домой Мелани позвонила Тому.

— Ну, что он сказал? — с беспокойством спросил Том.

— Что мне нужно отдохнуть или, быть может, вообще уйти на покой, — пошутила Мелани. Забота Тома была ей приятна. Она тут же вспомнила Джейка. Какая же он дрянь все-таки! А Том любил ее и хотел знать о ней все. — А если серьезно, — продолжила Мелани, — он говорит, что трещина осталась, и если я не сбавлю темп, то дело может кончиться операцией и штифтами. Пожалуй, лучше сбавить темп. Сейчас работы вроде немного.

Том рассмеялся:

— С каких это пор у тебя мало работы?

Накануне, вернувшись домой, Мелани сразу же взялась разбирать бумаги на своем столе. Ей всегда нужно было что-то делать. И Том за нее переживал.

Мать задала ей тот же вопрос. Мелани ответила, что, по мнению врача, ничего страшного нет. Если только она не отправится в новый гастрольный тур. Вот тогда дело может осложниться.

— Оно уже осложнилось, — небрежно бросила мать. — Отек никак не спадает. Ты говорила об этом доктору? Ты даже на высоких каблуках ходить не в состоянии.

Мелани робко посмотрела на нее:

— Нет. Забыла.

— Называется взрослая! Ведь тебе двадцать лет, — сказала Дженет. В некотором отношении Мелани оставалась сушим ребенком. Именно это придавало ей особый шарм. Кроме того, ее постоянно окружала толпа людей, призванных решать за нее все проблемы. Но что касается характера и работы, Мелани ощущала себя старше своих лет — этому способствовали годы тяжелого труда и железной дисциплины. Она была и светской женщиной и очаровательным ребенком. Но мать постоянно убеждала ее, что она совсем еще несмышленая кроха. И это помогало Дженет до поры сохранять власть над дочерью. Но Мелани все равно взрослела и постепенно становилась самостоятельной женщиной.

Она вплотную занялась ногой — ходила на физиотерапию, делала все предписанные ей упражнения, ванночки на ночь. Стало лучше, однако надевать туфли на платформе или высоких каблуках она остерегалась, а когда приходилось подолгу стоять на репетициях, нога начинала болеть, напоминая, каких неимоверных усилий и жертв стоит ей звездный статус. Деньги, слава и весь этот внешний блеск даются нелегко. Все лето пришлось выступать с тяжелой травмой, выходить по вечерам на сцену, переезжать с одного места на другое и при этом делать вид, будто все у нее прекрасно или хотя бы нормально. На самом деле все было далеко не так. Как-то ночью она размышляла обо всем этом, лежала в постели без сна — так болела нога. А утром сделала звонок. С тех пор как она покинула Пресидио, бумажка с номером телефона все время лежала у нее в кошельке. Мелани договорилась о встрече на следующий день и, никому ничего не сказав, поехала одна.

Человек, с которым она договорилась о встрече, был невысоким, лысым, полным мужчиной с добрыми глазами. Такие глаза она видела только у Мэгги. Разговор оказался долгим. И когда Мелани возвращалась домой в Голливуд, не могла сдержать слез. Однако это были благодатные слезы, слезы любви, радости и облегчения. Она почувствовала, что пришло время найти ответы на свои вопросы и его предложения нашли у нее душевный отклик. Расспросы этого человека о ее жизни заставили Мелани серьезно задуматься. В тот день она приняла решение. Она не знала, получится ли у нее то, что она задумала, но дала слово и ему, и себе попытаться.

— Что случилось, Мел? — спросил Том, заехавший за ней вечером. Они собирались поужинать в японском ресторане, который обоим нравился. Там было тихо, уютно и вкусно кормили. Там было по-японски спокойно. Мелани, посмотрев на Тома через стол, улыбнулась:

— Нет, по-моему, все именно так, как надо.

И она рассказала о встрече с отцом Каллаханом. Мелани как-то упомянула Мэгги о своем желании вступить в ряды волонтеров, и та дала ей его телефон. Отец Каллахан курировал два сиротских приюта в Лос-Анджелесе и возглавлял миссию в Мексике, так что бывал в Лос-Анджелесе лишь от случая к случаю, и Мелани крупно повезло застать его. Он уезжал на следующий день.

Мелани рассказала Тому о работе отца Каллахана. Основное свое внимание он обращал на детей, брошенных родителями. Он вызволял девочек из публичных домов, работал с мальчиками — семи-восьмилетними торговцами наркотиков. Давал им кров, пропитание, окружал любовью, и их жизнь менялась к лучшему. Кроме того, отец Каллахан возглавлял приют для пострадавших от насилия женщин и помогал строить клинику для больных СПИДом. Он работал и в Лос-Анджелесе, но его истинной любовью была работа в Мексике. Он занимался благотворительностью более тридцати лет. Мелани спросила, чем может помочь. Ей хотелось работать в Лос-Анджелесе. Скорее всего отец Каллахан попросит у нее денег в пользу мексиканской миссии. Но он улыбнулся и пригласил ее туда приехать. По словам отца Каллахана, это могло пойти ей на пользу. Эта поездка могла бы помочь ей во многом разобраться. Мелани призналась, что у нее в жизни есть все: успех, слава, деньги, верные друзья, любящие ее фанаты, мать, которая ради нее готова в лепешку разбиться, независимо оттого, нужно это самой Мелани или нет, и парень, который надышаться на нее не может, очень достойный человек, которого она любит.

— Так почему же у меня нет счастья? — спросила она священника, заливаясь слезами. — Иногда я ненавижу то, что делаю. Мне кажется, будто я принадлежу всем, кроме себя, и существую лишь для того, чтобы выполнять чужие желания. А проклятая нога болит уже три месяца. Я работала с травмой все лето, но и теперь нет никакого улучшения. Мама с ума сходит, потому что я не могу носить каблуки на сцене, говорит, что без них у меня никакого виду.

Все ее мысли, давно роившиеся в голове, вдруг посыпались, словно кубики из кузова игрушечного самосвала. Мелани не могла найти выход, не могла побороть свое беспокойство. Священник протянул ей пару носовых платков, Мелани высморкалась.

— А чего вы хотите сами, Мелани? — ласково спросил отец Каллахан. — Оставьте то, чего от вас ждут другие — ваша мама, ваш агент, ваш друг. Скажите, чего хочет Мелани?

— Я хочу со временем стать медсестрой! — выпалила Мелани. Слова сами сорвались с ее языка.

— Я вот мечтал стать пожарным, а стал священником. Порой наша жизнь идет вразрез с нашими планами.

Отец Каллахан рассказал, что прежде чем стать священником, учился на архитектора, и это, кстати, ему очень пригодилось при строительстве домов в мексиканских деревнях. Он не стал упоминать о своей степени в клинической психологии. Познания в этой области часто оказывались ему полезны. Например, сейчас, в разговоре с Мелани. Отец Каллахан был францисканцем, и уставное требование в полной мере соответствовало избранной им стезе, но сейчас он подумывал о смене ордена. Хотел стать иезуитом. Ему импонировал их интеллектуализм. Он обожал подискутировать с ними, и всякий раз, как представлялась такая возможность, пользовался ею.

— Вы сделали блестящую карьеру, Мелани. Вам многое дано. Вы очень талантливы, и у меня такое чувство, что вы любите свое дело, по крайней мере когда не выступаете с переломом ноги и вас не эксплуатируют.

Мелани в каком-то смысле ничем не отличалась от девочек, которых отцу Каллахану приходилось вытаскивать из мексиканских борделей. Ее, как и их, постоянно использовали. Просто ей платили больше и одежда была дороже. Отец Каллахан понял, что все, в том числе и мать, старались выжать из нее все возможное. Но силы Мелани, особенно после этих гастролей, стали иссякать. Сейчас ей хотелось одного — сбежать куда-нибудь, спрятаться от всех. Она мечтала помогать другим, делать то, что она делала в Пресидио. Это время для нее было временем преображения и прозрения. И после этого пришлось возвращаться к привычной жизни.

— А что, если вам совместить и то, и другое? Заниматься любимым делом так, чтобы оно не поглощало все ваше время, а может, даже мечты. Вероятно, вам следует подумать, как освободиться от постороннего контроля. Подумайте об этом. И найдите время, чтобы помогать другим, тем, кто действительно нуждается в помощи, как, например, те жертвы землетрясения, которым вы помогали с сестрой Мэгги. Может, тогда все в вашей жизни придет в равновесие. Вам есть чем поделиться с другими, Мелани. Вы просто не поверите, увидев, что получите взамен.

Пока же никто, кроме Тома, ничего не давал. Все только высасывали жизненные силы.

— Вы о том, чтобы работать с вами здесь, в Лос-Анджелесе, или в мексиканской миссии? — Мелани не представляла себе, как выкроить на это время. У матери всегда было для нее что-то запланировано — интервью, репетиции, записи в студии, концерты, выступления на благотворительных мероприятиях, приемы. Она никогда не принадлежала себе.

— Может быть. Если это то, чего вы хотите. Не старайтесь сделать приятное лично мне. Вы и без того своим пением приносите людям много радости. Подумайте, что нужно для счастья вам. Ваша очередь, Мелани. Вам только и нужно, что встать в очередь и взять свой билет. Он ждет вас. Никто не вправе лишить вас его. Вы не должны следовать тем путем, который выбрали для вас другие. Получите свой билет и езжайте в том единственно возможном для вас направлении. Только тогда жизнь будет вам в радость. Радости вокруг на самом деле гораздо больше, чем мы допускаем в свою жизнь. Билет ваш. Решайте, Мелани. — Он улыбнулся, и Мелани все поняла.

— Я хочу поехать с вами в Мексику, — шепотом проговорила она. Следующие три недели ничего важного у нее не предвиделось: несколько интервью, фотосессия для журнала мод, в сентябре — октябре намечалась запись, а потом по графику шло выступление на благотворительном мероприятии — ничего такого, чего нельзя было бы отменить или перенести. Мелани внезапно осознала, что уехать ей просто жизненно необходимо, и если она сделает перерыв в работе, нога у нее, может, наконец заживет. И это лучше, чем из последних сил хромать на высоких каблуках в угоду матери. Она сыта всем этим по горло. Ей предлагался выход. И она хотела воспользоваться своим правом выбора, о котором толковал священник. Ведь она никогда в жизни не делала того, что хотела, — только то, что ей говорила мать и чего ожидали от нее окружающие. Мелани всегда была примерной девочкой, но все это вконец осточертело. Ей двадцать лет, и она желает делать то, к чему лежит душа. Она почувствовала, что предложенная священником работа — именно то, что ей нужно. — Могу я остаться на какое-то время в миссии? — спросила Мелани, и священник кивнул:

— Можете пожить в нашем приюте для девочек-подростков. Большинство из них в прошлом проститутки и наркоманки. Но, глядя на них сейчас, вы ничего не заподозрите, они теперь сущие ангелы. Думаю, ваше пребывание там может пойти им на пользу. Как и вам.

— Как мне вас найти? — с замиранием сердца спросила Мелани. Мать убьет ее. А может, как знать, попытается превратить это в рекламную акцию. Она никогда не упускала такой возможности.

— Мой сотовый телефон всегда включен. Кроме того, я дам вам еще несколько номеров, — сказал священник, записывая их на листке бумаги. — Если вы не можете ехать сейчас, может быть, вырветесь через несколько месяцев, весной, например. При вашей жизни это совсем не большая отсрочка. Я оттуда вернусь только после Рождества, так что приезжайте, когда соберетесь, и живите сколько угодно. Как только приедете, обеспечим вам кровать.

— Еду! — решительно заявила Мелани, сознавая, что перемены назрели. Нельзя вечно находиться под пятой у матери. Нужно самой строить свою жизнь. Она устала воплощать в жизнь ее мечты. У нее должны быть свои. И то, что ей предлагают, — хорошее начало.

Она рассталась с отцом Каллаханом в глубокой задумчивости. Священник обнял ее и перекрестил.

— Будьте счастливы, Мелани. Надеюсь, скоро увидимся. Если нет, я свяжусь с вами по возвращении. Не пропадайте.

— Никогда, — пообещала Мелани. Она думала об этом разговоре всю дорогу домой. Теперь она знала, чего хочет. Не знала только, как это получить. Вырваться можно было лишь на несколько дней, а ей хотелось на несколько месяцев.

За ужином в японском ресторане Мелани рассказала все это Тому. Он был потрясен и встревожен:

— Но ведь ты не уйдешь в монастырь, правда?

Мелани заметила панику в его глазах и со смехом покачала головой. Том успокоился.

— Да нет. К этому я не готова. И потом, без тебя я бы там слишком тосковала. — Она потянулась к нему через стол и сжала его руку в своей. — Просто хочу некоторое время посвятить благотворительности, хочу помогать другим, понять, как жить, ослабить гнет своих обязанностей. Не знаю, получится ли. Маму, наверное, удар хватит. Мне кажется, я должна уехать, только так я смогу понять, что для меня важно, конечно, помимо работы и тебя. Отец Каллахан говорит, что не стоит бросать карьеру ради того, чтобы помогать другим, потому что я своим творчеством дарю людям радость и надежду. Но мне хотелось какого-то более ощутимого результата, такой работы, как в Пресидио.

— По-моему, идея замечательная, — поддержал ее Том.

После гастролей Мелани выглядела совершенно обессиленной, и нога ее, он знал, все еще болит. Чему же тут удивляться? Целых три месяца ей приходилось скакать по сцене, глотать таблетки и делать уколы кортизона, как футболисту, пытающемуся убедить свой организм, будто травмы нет и можно играть. Том многое узнал о Мелани, о превратностях ее жизни, о том, какую высокую цену ей приходится платить за успех. Он тоже считал, что так жить нельзя и поездка в Мексику подействует на Мелани благотворно. А уж как на это посмотрит ее мать — другой вопрос. Он успел узнать властную натуру Дженет. К Тому она притерпелась, временами он ей даже нравился, но свою дочь продолжала держать на коротком поводке. Ей хотелось, чтобы Мелани навсегда оставалась ее марионеткой, которую можно дергать за ниточки. Все, что этому мешало, подлежало устранению. Том старался не злить Дженет, не подвергать сомнению ее безграничное влияние на дочь. Вряд ли оно продлится долго. Но если Мелани сейчас бросит матери вызов, ей несдобровать. Дженет никому не желала уступать власть над дочерью, и меньше всего самой Мелани. И та это знала.

— Пожалуй, я сначала все устрою, а уж потом расскажу маме. Чтобы она не смогла мне помешать. Нужно узнать у моего агента и у менеджера тоже, можно ли освободить меня от некоторых договоренностей, так чтобы не узнала мама. Она заставляет меня участвовать везде, где только можно, лишь бы там находилась пресса, а мой портрет печатали на обложках. Она, конечно, хочет как лучше, вот только не понимает, что это уж слишком. Я не должна жаловаться, ведь я обязана ей своей карьерой. Она задумала все это, еще когда я была маленькой. Сама я к этому не очень и стремилась, ну не так, как она. Я хочу сама все решать за себя. Надоело вязнуть во всей этой ерунде, которую она заставляет меня делать. — Мелани улыбнулась.

Она не преувеличивала. Том с мая довольно на все это насмотрелся. Если хотя бы только следить за тем, что она делает, можно устать. А ведь у него сил побольше, чем у нее. Перелом, конечно, существенно подпортил ей в последнее время жизнь. Да и все остальное тоже. Мелани выглядела изможденной, но теперь, после разговора со священником, заметно оживилась.

— Приедешь ко мне в Мексику? — с надеждой в голосе спросила она Тома, и тот с улыбкой кивнул:

— Конечно. Я горжусь тобой, Мелли. Думаю, тебе там понравится, если только удастся уехать.

Оба знали, что ее мать — сильный противник, в зародыше душивший любые признаки независимости своей дочери. Нелегко придется Мелани. Это будет ее первое важное самостоятельное решение, хотя и не затрагивающее карьеры. Но тем больше оно испугает Дженет. Решение Мелани будет отвлекать ее от главной цели или, что важнее, цели ее матери. Сама Мелани не смеет ни о чем мечтать, главное — мечты ее матери. Но теперь положение изменится. И это не может не испугать Дженет.

Когда они вернулись домой, Дженет не оказалось дома. Они незаметно пробрались в комнату Мелани и заперлись. Сначала занимались любовью, потом просто лежали, прижавшись друг к другу, и смотрели но телевизору разные фильмы. Мать не возражала против того, чтобы Том иногда оставался у Мелани ночевать, хотя и не желала, чтобы кто-то из мужчин, не важно кто, поселился в их доме. Пока парень не переходил границы дозволенного и не слишком влиял на Мелани, Дженет мирилась с его присутствием. А Тому хватало ума никогда не вступать с ней в противоборство.

В два часа ночи Том собрался домой — завтра предстояло идти на работу. Мелани так и не проснулась, но он заранее предупредил ее, что уйдет. Она сонно улыбнулась и поцеловала его. На следующий день Мелани, встав пораньше, тут же принялась за воплощение задуманного — сделала несколько звонков. Она поклялась агенту и менеджеру не выдавать их матери, а те пообещали подумать, что можно сделать, чтобы освободить ее от договоренностей, большую часть которых или вообще все заключала ее мать. Оба предупредили Мелани, что Дженет так или иначе скоро об этом узнает. И Мелани пообещала поговорить с ней, но только когда все будет отменено, чтобы мать не смогла ничего сделать. Менеджер сказала, что поездку в Мексику можно было бы удачно использовать как рекламный ход, если Мелани согласится выжать из нее немного пользы.

— Нет! — отрезала Мелани. — В том-то и дело, что я хочу уехать от всего этого дерьма. Мне нужно время понять, кто я и чего хочу.

— Боже мой, но ты же не собираешься бросить сцену? — забеспокоился агент. Если это случится, Дженет всех их убьет собственными руками. Вообще-то она неплохая женщина, просто уж очень хочет видеть дочь самой знаменитой певицей. Дженет любила Мелани, но не давала ей жить. Агент Мелани одобрил ее решение наконец-то перерезать пуповину, соединявшую ее с матерью. Это вполне естественно для Мелани и должно случиться рано или поздно. Он видел, как приближается развязка. Но Дженет этого не видела и ревностно следила за тем, чтобы связь их не нарушилась. Это незыблемо. Избавиться от этой зависимости могла только сама Мелани. — Надолго ты уезжаешь?

— Наверное, до Рождества. В канун Нового года мы выступаем в «Мэдисон-Сквер-Гарден». Концерт обязательно состоится.

— Слава тебе, Господи! — с облегчением вздохнул агент. — Иначе я бы застрелился. Раз так, то еще ничего. Я все сделаю, — пообещал он.

Через два дня агент с менеджером по ее просьбе перекроили весь график. Мелани оказалась свободна и к работе должна была приступить только через две недели после дня благодарения. Что-то отодвинулось на другой срок, а что-то и вовсе отменилось. Ничего важного в планах не было. Лучше момента не придумаешь. Все, чего лишает ее поездка, — это внимание прессы, присутствующей на вечеринках и благотворительных мероприятиях, где она должна появиться. Дженет хотела, чтобы Мелани появлялась везде. И Мелани везде появлялась. До настоящего времени.

Дженет с бумагами в руках зашла в комнату Мелани через два дня после изменения графика. Никто ничего ей не сообщил. Мелани собиралась все рассказать сегодня вечером. Ее отъезд намечался на следующий понедельник, все было готово, а выходные перед отъездом она хотела провести с Томом. Он полностью ее поддерживал и собирался навестить сразу же, как только сумеет вырваться. Ее творчество восхищало его. Но и ее желание поработать волонтером вызывало уважение. Он и сам чувствовал в себе потребность помогать обездоленным.

Три месяца разлуки — небольшой срок, но Том сказал, что все равно будет скучать. Связывающие их прочные чувства могли выдержать разлуку, которой требовал от них долг. Их отношения бурно развивались и переросли наконец в серьезное чувство. Они во многом были похожи, и каждый служил источником вдохновения для другого. Оба добрые, умные, чуткие, они служили друг другу опорой. Они до сих пор не верили своему счастью — тому, что им посчастливилось найти друг друга. Их мир стал шире. Том и сам подумывал как-нибудь взять неделю-другую отпуска и поработать добровольцем в одной из миссий с Мелани, если, конечно, все сложится. Он любил возиться с детьми и в средней школе даже опекал двух мальчиков — один был из Уоттса[18], другой — из восточного Лос-Анджелеса. Он до сих пор поддерживал с ними отношения. В детстве Том мечтал вступить в Корпус мира, но потом все же выбрал карьеру. И вот теперь он завидовал Мелани, которая уезжала в Мексику, и мечтал сам на три месяца туда отправиться.

— Странно, — пробормотала неприятно удивленная Дженет, глядя на бумаги. — Я только что получила факс, в котором пишут, что твое интервью в «Тин Вог» отменяется. Как это так? — Покачав головой, она подняла глаза на дочь. — А еще сегодня утром я получила е-мейл по поводу благотворительного мероприятия в пользу раковых больных. Там говорится, что ты сможешь принять в нем участие в следующем году. Такое ощущение, что они отказались от тебя ради кого-то другого. Сказали, Шерон Осборн заменит тебя. Может, они тебя сочли слишком молодой. Как бы то ни было, а давай-ка ты, девочка моя, сбрасывай свой ботиночек и хватит здесь высиживать. Что все это значит? Это значит, что тебя начинают забывать, милая, а ведь ты отсутствовала всего два с небольшим месяца. Пора всем показать личико, собрать прессу. — Она улыбнулась Мелани, которая лежала на диване и смотрела телевизор.

Что брать с собой в Мексику? Минимум вещей. На кровати лежало с полдюжины книг о Мексике, которые чудесным образом не попали в поле зрения матери. Мелани подняла на нее глаза, раздумывая, не пора ли сказать все как есть. Впрочем, сколько ни откладывай, а сказать все равно придется. Скандал разразится такой, что мало не покажется.

— Знаешь, мама, — начала Мелани, когда мать уже выходила из комнаты, — эти два договора я сама расторгла... и несколько других. И что-то я подустала, решила уехать на несколько недель. — Она еще сомневалась, стоит ли говорить матери, как долго продлится поездка. Не лучше ли ей узнать об этом потом? Тут Мелани еще не определилась, но объяснить все же необходимо. Дженет остановилась как вкопанная и через плечо посмотрела на лежащую Мелани.

— Это что еще за новости, Мел? Что значит — уезжаю на несколько недель? — Она смотрела так, будто Мелани только что сообщила, что у нее выросли рога или крылья.

— Ты же знаешь, у меня ужасно болит нога... Вот я и подумала, ну, это... Что хорошо бы уехать на время.

— Ты расторгла договоры, не спросив меня?

Мелани видела: собираются тучи.

— Я не хотела тебя беспокоить. Врач сказал, что ногу нужно поберечь.

— Это Том все придумал? — Мать свирепо смотрела на нее, пытаясь понять, чье тлетворное влияние заставило Мелани отменить две договоренности, не посоветовавшись с ней. Она нутром чуяла чью-то силу, бесцеремонно вмешавшуюся в их жизнь.

— Да нет. Это мое решение. Устала после гастролей. Мне не хотелось выступать на благотворительном мероприятии, а дать интервью «Тин Вог» я всегда успею. Они все время меня приглашают.

— Дело не в этом, Мелани, — сказала мать, приближаясь к кровати и бешено вращая глазами. — Ты не имеешь права расторгать договор. Этим занимаюсь я. И тебе нельзя исчезать, потому что ты, видите ли, устала. Твое лицо должны видеть.

— Мое лицо на миллионах компакт-дисков, мама. Никто меня не забудет, если я на несколько недель уеду или не выступлю на благотворительном мероприятии. Мне нужно личное время.

— Это что еще такое? Вижу, без Тома тут не обошлось. Нутром чувствую. Он, конечно, хочет, чтобы ты целиком и полностью принадлежала только ему. Ревнует тебя. Он не понимает, как, кстати, и ты тоже, что значит достичь вершин карьеры, да еще и удержаться там. Нельзя только разлеживаться на кровати, трахаться, без конца таращиться в телевизор или сидеть, уткнувшись носом в книжки. Тебе нужно светиться, Мел. Не знаю, где ты собиралась провести эти несколько недель, но теперь тебе придется все отменить. Когда я решу, что тебе нужно уехать, я об этом скажу. Все у тебя в порядке, вставай сейчас же и прекрати кукситься из-за своей лодыжки. Ведь это в конце концов всего лишь трещинка. И прошло уже почти четыре месяца. Шевелись, Мел! Я позвоню в «Тин Вог» и снова договорюсь об интервью. О благотворительном мероприятии не говорю — не хочу портить отношения с Шерон. Но ты впредь не смей никогда и ничего отменять сама! Ты меня слышишь? — Дженет тряслась от злости, а Мелани от страха. Слушать мать было невыносимо, Дженет считала, что дочь — ее собственность, пусть даже все, что она делала, диктовалось ее лучшими побуждениями. И Мелани знала, что если сейчас не восстанет против материнского контроля, он погубит ей жизнь.

— Слышу, — тихо ответила она, — Жаль, что ты так близко к сердцу это приняла. Но мне это нужно. — Она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: — Я уезжаю в Мексику и вернусь только после дня благодарения! Улетаю в понедельник, — скрепя сердце сказала Мелани.

Скандал разразился невиданный, хотя стычки у них случались и раньше, особенно в тех случаях, когда Мелани делала робкие попытки принять самостоятельное решение.

— Ты рехнулась! У тебя время до последней минуты расписано, контрактов на миллион. Никуда ты не поедешь без моего разрешения! Даже не смей говорить, для чего ты едешь. И не будем забывать, кто помог тебе добиться славы.

Эти слова матери стали последней каплей. Они больно ударили Мелани. В первый раз она так упрямо отстаивала свои права. Хотелось заползти под одеяло и заплакать, но она не сделала этого. Она твердо стояла на своем, зная, что не должна уступать, что ничего плохого в ее намерениях нет.

Нельзя допустить, чтобы мать посеяла в ее душе чувство вины за желание отдохнуть от работы.

— Я расторгла все контракты, мама, — призналась Мелани.

— Кто?

— Я. — Мелани не хотела навлекать беду на головы агента и менеджера, а потому все взяла на себя, тем более что они действовали по ее просьбе. — Мне необходимо уехать. Жаль, что тебя это так расстраивает, но для меня это важно.

— Кто с тобой едет? — Дженет все еще пыталась найти виноватого, того, кто украл у нее власть над дочерью. Хотя на самом деле это сделало время. Мелани наконец выросла и сама захотела распоряжаться собственной жизнью. Она долго к этому шла. И любовь Тома, возможно, ей помогла.

— Никто. Я одна. Собираюсь работать в католической миссии, где заботятся о детях. Хочу этим заниматься. Когда вернусь, обещаю, буду работать как лошадь. Но пока позволь мне уехать и не сходи с ума.

— Я с ума не схожу! Это ты сходишь с ума! — закричала Дженет. Мелани за все время разговора ни разу не повысила голоса. — Хорошо, если уж тебе так неймется, можешь несколько дней там поработать, а мы привлечем к этому внимание прессы, — с зародившейся надеждой предложила она, — но жить в Мексике три месяца ты не можешь. Мелани, Господи Боже мой, о чем ты только думала? — И тут ее осенило. — Слушай, а не эта ли, случайно, монахиня-коротышка из Сан-Франциско тебя надоумила? Я тогда сразу сообразила, что эта тихоня так и норовит исподтишка напакостить. Держись от нее подальше, Мелани. Теперь она, наверное, мечтает затащить тебя в монастырь. Скажи ей, что пусть она на это не рассчитывает, то только через мой труп!

При упоминании о Мэгги, пусть даже сделанном в грубых выражениях, Мелани улыбнулась:

— Нет, я здесь встречалась с одним священником. — Она не стала говорить, что нашла его через Мэгги. — Он возглавляет ту миссию в Мексике. Мне хочется туда съездить, отрешиться от всего. Потом я вернусь и буду работать, сколько скажешь. Обещаю.

— Тебя послушать, так впору решить, будто я на тебе воду вожу, — сказала мать и разразилась рыданиями. Она села на кровать рядом с дочерью, и Мелани обняла ее.

— Я люблю тебя, мама. И благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Просто мне сейчас этого мало.

— Это все землетрясение, — проговорила Дженет, захлебываясь слезами. — У тебя посттравматический стресс. Господи, какую историю можно было бы напечатать в «Пипл»!

При этих словах Мелани не удержалась от смеха. Мать представляла карикатуру на саму себя. Она, по сути, была неплохой женщиной, но постоянно ломала голову над тем, как сделать Мелани еще более популярной и любимой публикой. Мелани и так уже получила почти все, что хотела, но мать никак не успокаивалась, продолжая вмешиваться в жизнь дочери.

— Мама, тебе тоже стоит куда-нибудь съездить. Ну в какой-нибудь спа, например. А может, в Лондон с друзьями или в Париж. Нельзя все время думать только обо мне. Это ненормально и не нужно ни для тебя, ни для меня.

— Я ведь тебя люблю, — всхлипывала Дженет. — Ты даже не знаешь, чем я ради тебя пожертвовала. Я бы могла сделать карьеру, но я бросила ее к твоим ногам... Я всегда делала только то, что будет лучше для тебя. — Это было началом приблизительно двухчасового монолога, который Мелани слышала множество раз, а сейчас попыталась пресечь.

— Знаю, мама. Я тебя тоже люблю. Только позволь мне сделать это. А уж потом я буду послушной, обещаю. Но ты должна все же позволить мне самой решать свои проблемы. Я уже не ребенок. Мне двадцать лет.

— Ты самый настоящий ребенок! — запальчиво ответила Дженет, почуяв смертельную опасность.

— Я взрослая! — твердо заявила Мелани.

Следующие несколько дней от Дженет можно было слышать только рыдания, жалобы и обвинения в адрес дочери. Она то горевала, то гневалась. Впервые Дженет почувствовала, что теряет власть над дочерью, и это повергло ее в панику. Она даже пыталась заставить Тома отговорить Мелани от ее планов, но тот дипломатично заявил, что, по его мнению, поездка Мелани пойдет лишь на пользу и что ее намерения в высшей степени благородны, тем самым еще больше разозлив Дженет. Эти несколько дней стали кошмаром, и Мелани дождаться не могла понедельника, когда сможет уехать. Выходные они с Томом провели у нее, а последнюю ночь — у Тома, лишь бы освободиться от матери. Мелани вернулась домой только в три часа ночи, чтобы хоть немножко поспать перед отъездом. Ей предстояло на следующий день в десять часов утра ехать в аэропорт. Том отпросился с работы, чтобы отвезти ее на своей машине. Ехать в длинном белом лимузине, который привлекал всеобщее внимание, Мелани не хотелось. Хотя мать обязательно бы на этом настояла. Наверное, созвала бы всех журналистов и дала интервью. Правда, такая возможность еще не исключалась. Сцена прощания с матерью напоминала плохую «мыльную оперу». Мать прижимала ее к груди, захлебываясь рыданиями, говорила, что когда Мелани вернется, наверное, уже не застанет ее в живых: ее стали мучить боли в сердце. Но Мелани заверила, что все будет в порядке, пообещала часто звонить. Оставив все телефонные номера, с рюкзаком и сумкой она выбежала за дверь и прыгнула к Тому в машину. Рюкзак и сумка были ее единственной поклажей. Мелани бежала из дома, как из тюрьмы.

— Поехали! — крикнула она. — Быстрей! Быстрей! А то она сейчас выбежит и бросится под колеса машины.

Том тронулся с места, и перед первым светофором оба расхохотались. Они казались себе преступниками, в спешке покидающими место преступления, как, в сущности, и было. Мелани чувствовала себя на седьмом небе от счастья и уже предвкушала, как приедет в Мексику и будет там работать.

В аэропорту Том поцеловал ее на прощание, и она пообещала ему позвонить, как только доберется до места. Том собирался через две-три недели прилететь к Мелани. А пока она знала, что ее ждет новая жизнь. Трехмесячный отпуск в Мексике был как раз тем, в чем она нуждалась больше всего.

В самолете, как раз перед тем как закрыли люк, она решила позвонить матери. Мелани настояла на своем и знала, что Дженет сейчас нелегко. Она переживала самую настоящую трагедию. Утрата власти над Мелани приводила ее в ужас, и Мелани стало жаль мать.

Дженет уныло ответила на звонок. Услышав голос дочери, она заметно воодушевилась.

— Ты передумала? — спросила она с надеждой в голосе, и Мелани улыбнулась:

— Нет. Я в самолете. Просто хотела послать тебе поцелуй. Позвоню из Мексики, как только смогу.

В этот момент в самолете попросили отключить телефоны, и Мелани стала торопливо прощаться. В какой-то момент казалось, что мать расплачется.

— Мне до сих пор непонятно, зачем ты это делаешь. — Поступок дочери Дженет рассматривала для себя как пренебрежение и как наказание. Для Мелани это было чем-то большим, чем семейные выяснения отношений. Для нее это был шанс сделать доброе дело.

— Я должна, мама. Скоро вернусь. Ну пока. Я люблю тебя, — проговорила Мелани. Ее попросили выключить телефон. — Ну, мне пора.

— Я тебя люблю, Мел, — торопливо проговорила мать. Мелани была довольна, что позвонила. Ведь она ехала не для того, чтобы насолить матери. Это нужно ей самой. Она должна понять, кто она и может ли жить самостоятельно.

Дата добавления: 2015-07-18