Дарио Фо, Франка Раме

Свободная пара

Комедия в одном действии Перевод с итальянского Николая Живаго

Персонажи

Антония (жена).

Мужчина (муж).

Профессор (любовник).

Обыкновенная квартира семьи со средним до­статком: диван с брошенной на него юбкой, светильники, кресла; перед диваном низкий стол длиной около двух метров, магнитофон, стулья и т.д. На просцениуме оконный проем. В левой перед­ней кулисе прислонен к стене не видимый для публики ортопедический костыль. В начале действия на сцене полная темнота.

Мужчина. Ну, не дури, Антония... Выходи, слышишь? Что там происходит? Ну, может быть, может быть, ты и права, а я виноват, только выходи... Ну, пожалуйста... открой дверь! И мы поговорим! Зачем из всего делать трагедию, Боже мой? Неужели мы с тобой не договоримся как разумные люди? (Глядит в замочную скважину.) Что ты делаешь? Дура ненормальная, вот ты кто!
Антония. Дура ненормальная, которая заперлась в ванной, — это я. А этот, который орет за дверью и умоляет меня не дурить, — мой муж...

Мужчина (так, словно женщина находится в ванной комнате). Антония, выходи оттуда, умоляю.

Антония. А я тут принимаю коктейль из таблеток: седуксен, тазепам, люминал, веронал, элениум, реланиум и восемнадцать опталидоновых свечей... кусочками... все внутрь... все — перорально, через рот.

Мужчина. Антония, скажи что-нибудь.

Антония. Муж вызвал скорую... Значит, скоро приедут... Дверь будут ломать...

Мужчина. Сейчас приедет скорая помощь, ерь сломают. О Господи! Третий раз за месяц!

Антония. Когда откачивают, хуже всего — промывание желудка... эта резиновая кишка в глотку... И голова неделю, как чугунная... И домашним неловко — отводят глаза, уговари­вают сходить к психоанали... аналисту... ана­литику... Куда ж деться — пошла. Так этот хрен собачий с трубкой в зубах вылупился на меня филином и сидел битый час молча, потом как брякнет: "Поплачьте, синьора, по­плачьте!"

Мужчина. Антония, ну хоть что-нибудь скажи! Хоть прохрипи! Я хоть пойму, как ты там! А то сейчас уйду и все, и ты меня больше не увидишь! (Подглядывает в замочную сква­жину.)

Антония. Честно говоря, я уже не первый раз собираюсь на тот свет.

Мужчина. Желтые таблетки не глотай! Это мои таблетки от астмы!

Антония. В прошлый раз хотела броситься из окна... Он ухватил меня прямо на лету...

Женщина подбегает к установленному на про­сцениуме окну и взбирается на подоконник. Мужчина хватает ее за щиколотку. Полный свет.

Мужчина. Ну, пожалуйста, слезь! Ты, конечно, права, я — ублюдок, но клянусь, это больше не повторится...

Антония. Ой, какое мне дело до тебя, до твоих похождений, до твоих безмозглых девок!

Мужчина. Ага, а с мозгами, значит, были бы в самый раз, да? Слезай... Поговорим... на полу.

Антония. Нет! Плевать! Брошусь вниз!

Мужчина. Нет!

Антония. Да!

Мужчина. Я тебе кости сломаю!
Антония. Пусти!
Мужчина. Сломаю!
Антония (испускает страшный вопль). А-а-а-а! (Обернувшись к публике.) И ведь сломал, ногу мне сломал, идиот! (Спускается с подоконника.) Муж подает ей костыль. Целый месяц в гипсе! В гипсе, зато — живая! И все пристают: "На лыжах, что ли, ката­лась?" Вот люди! (Ковыляя, добирается до стола или какого-нибудь еще предмета мебели, оставляет костыль и достает из ящика пис­толет.) А в другой раз хотела застрелиться из пистолета...

Мужчина. Стой, стой, дура, погоди! Я же его не регистрировал! Хочешь, чтоб меня по­садили?

Антония (публике, словно не имея отноше­ния к происходящему на сцене). Причина моего желания умереть была все та же: он меня больше не любил, он меня больше не хотел! И трагедия начиналась всякий раз, когда я обнаруживала у своего мужа очередной роман. (Приставляет пистолет себе к виску.)

Мужчина (пытаясь выхватить у нее пис­толет). Да пойми же ты, с другими женщи­нами у меня только секс, и все!

Антония (вырываясь). А со мной... даже секса нету!

Мужчина. С тобой другое дело... Я к тебе,с глубоким уважением...

Антония (прекратив сопротивляться). А-а, ну если с уважением!.. Ведь у мужчины с жен­щиной что главное? Уважение, да? Пошел ты в жопу!

Мужчина. О-о-о!

Антония (публике). В такие минуты я действительно становилась пошлой... Но это его пошлость, пошлость моего мужа застав­ляет меня срываться. Ну, разве можно столь­ко времени не спать... со мной...

Мужчина. Неужели приятно все выстав­лять напоказ?

Антония. Ах, ему, видите ли, неприятно! (Публике.) Я сначала думала: ну, болен, ну, переутомился... (Собирается пройти по про­сцениуму перед окном.) Муж ее останавливает.

Мужчина (испуганно). Осторожно! Поле­тишь с пятого этажа, тут же нет ничего подокном!

Антония. С ума сошел? Тут сцена...

Мужчина. Сцена кончается вот здесь.

Антония. Я играю роль, показываю людям свою жизнь — это одно. Но когда я перестаю играть, то и окна твоего больше нет. Где хочу, там и хожу. И не перебивай меня! Я с людьми разговариваю. (Публике.) Да, так вот, я боя­лась, он переутомился... И вдруг узнаю, что у него напряженная сексуальная жизнь. С дру­гими женщинами, естественно. И когда в от­чаянии я спрашивала (с убитым видом обра­щаясь к мужу): "Почему ты меня больше не хочешь? Почему ты не ложишься со мной?" (Публике.) Он уклонялся от ответа.

Мужчина. Кто, я уклонялся?

Антония. Ты, ты. (Публике.) Даже сваливал все на политику.

Мужчина (усаживается на подоконник, свесив ноги за окно). Я?

Антония в испуге). Осторожно! Упадешь!

Мужчина. Я играю роль...

Антония. Нет уж, дудки! Ты — действи­тельно на пятом этаже! Муж слезает с подоконника. (Публике.)...Сваливал все на политику... Представляете себе... Темная ночь... Мы в постели... "Почему ты меня не хочешь?" — "Пойми, дорогая, не могу... Волнуюсь... В стране развал. Инфляция..."

Мужчина. Ну и что? Инфляция — не моя выдумка, это — факт нашей жизни. Разве не, правда, что после краха многих политичес­ких движений мы все почувствовали себя об­манутыми, когда под ногами — пустота? А вокруг? Безответственность, цинизм!

Антония. Браво! Один разочаровался в политике и поэтому бросает семью, детей, ударяется в экологию, становится зеленым фанатиком. Другой бросает службу, открыва­ет диетический ресторан. Третий бросает жену, открывает бардак... для собственного пользования! А виновата во всем политика!

Мужчина. Да, согласен, это глупая альтер­натива. Я похож на коллекционера постель­ных похождений... Но, честное слово, с тобой все по-другому... (Приблизившись к жене, с большой любовью обнимает ее.) Ты единственная женщина, без которой я не могу обойтись... самая родная в целом свете... мой надежный приют... Ты у меня, как ма­мочка!

Антония (с остервенелым воплем). Мамоч­ка! Я так и знала! Мамочка! В звании меня повысил! Ну, спасибо! Жены — они вроде государственных бюрократов. Когда бюро­крат больше не нужен, ему дают повышение, выбирают в президенты какой-нибудь дурац­кой конторы. Так и я: "почетная мамаша"! Нет, дорогой! Предпочитаю опуститься до уличной девки, которую швыряют на койку и вульгарно используют. А я тебе не теплая подстилка с мягкой титькой! Мамочка. Сам не соображаешь, как это пошло и оскорби­тельно! Я что, по-твоему, старая туфля, кото­рую можно вышвырнуть в сортир? Мамоч­ка!.. Да у меня будут любые мужики, каких я только захочу! Муж ехидно ухмыляется. И нечего тут ухмыляться с самоуверенным видом! Я докажу... Вот открою бордель прямо напротив твоей работы. Муж снова ухмыляется. Буду гулять по панели взад-вперед, с плака­том: "Продается чисто вымытая и надушен­ная жена инженера Мамбретти. Скидка профсоюзным членам".

Мужчина. Что-что, а это ты умеешь! Оплевать мои самые лучшие чувства, кото­рыми я с тобой откровенно делюсь... Хочу быть искренним... поговорить... (Произнося все это, приближается к Антонии, берет ее за руку, пытается завладеть пистолетом.)

Антония. Ну так поговори! Объясни, растолкуй мне, что у тебя за чесотка — пры­гать подряд на всех баб. СПИДа на тебя нету! Да отцепись ты от револьвера... не бойся, не застрелюсь!

Мужчина. Честное слово?

Антония. Честное слово, не буду стрелять­ся... Расхотелось. Муж отпускает ее.

Передумала... Я тебя застрелю! (Прицелива­ется в него из пистолета.)

Мужчина. Ты эти шутки брось!

Антония. А я и не шучу! (Стреляет из пистолета почти в мужа.)

Мужчина (в ужасе). Обалдела, что ли?! В меня стрелять! А если попадешь? Я же играю роль!

Антония. Молчать! Руки вверх, лицом к стене! Сейчас я поговорю с ними (указывая на публику) пару минут, а потом шлепну тебя. Стоять, не двигаться. (К публике, не сводя дула с мужа.) Но в один прекрасный день мой муж перешел в контрнаступление.

Мужчина (с поднятыми руками). А ты сама хоть что-нибудь сделала, чтобы избежать нашего разрыва? Когда я не выдержал и в поис­ках настоящего чувства вырвался за пределы семейного круга... искал стимулов, страсти, приключений, ты хоть попыталась понять меня?

Антония. Но, любимый... чего ж ты сразу не объяснил, что нуждаешься в чувствах?.. Зачем искать их "за пределами семейного круга"?.. Вот я тебе сейчас покажу "семей­ный круг"... с чувствами....Всажу пулю!.. Даже знаю куда... (Прицеливается в пах мужу.)

Тот соответственно реагирует. (Публике.) Так вот, мой муж перешел в контрнаступление... И я наслушалась... "Мы должны больше общаться друг с другом... Культура спасет наш брак..." — поносил хан­жество, проклинал мещанскую мораль...

Мужчина. Да! Потому что супружеская верность не для цивилизованных людей! По­тому что все эти разговоры о дружных, любя­щих, неразлучных супругах преследуют сугу­бо материальную выгоду в семье, утверждают господство мужчины. (Приближается к ней.) Пойми, наконец, что я прекрасно могу иметь связь с другой женщиной и в то же время поддерживать с тобой дружеские отноше­ния... питать к тебе любовь, нежность и, глав­ным образом, уважение!

Антония. Ты все это сам придумал или насмотрелся передачи "Советы молодым супругам"? За три секунды двадцать восемь избитых и затасканных истин. Дружба... Ува­жение... Расскажи своей бабушке. Я хочу, чтобы мой мужчина любил меня, чтобы хва­тал меня безжалостно, швырял в постель и чтобы потом я вылезала оттуда на карачках вот с таким синяком под глазом! Уважение, дружба! Надоело! Свободный брак — не для меня. Хватит! Больше не могу! Не могу, чтобы мой муж одновременно был еще чьим-то женихом... Я этого не вынесу при моем характере... Я ведь по натуре собственница, потому что — "рак". Да, да, любимый, я — "рак"!.. Созвездие, прямо скажем, дерьмо-вое. Представляю себе: звонят в дверь, я от­крываю: "Кто там?" Мой муж. А эта милень­кая особа кто ж такая? "Знакомься, солныш­ко, моя жена.... моя невеста". — "Хорошенькая. Ты в каком классе, девочка? Ну, проходите, ужин готов... Вот ваша спаль­ня... то есть, наша... то есть, ты не волнуйся, я уйду... я буду спать в другой комнате на диване, поджав коленки до подбородка. Так что можете и пыхтеть и визжать... За меня не волнуйтесь. Я уши ваткой заткну..." Ты этого хотел? Не выйдет! Твой свободный брак — чушь собачья. Уже многие обожглись...

Мужчина. Ну и что? Другие пускай обжи­гаются, набивают шишки, а мы должны оку­нуться в него с головой. Стать свободной супружеской парой!

Антония. Свободной парой? (Наставляет на него пистолет.) Да я прикончу тебя! Вон из дома! (Публике.) И в конце концов он меня убедил: чтобы спасти наш брак, нашу друж­бу, нашу интимность, необходимо сделать общественным достоянием нашу постель! (Садится на подоконник и кладет на него пис­толет.)

Муж садится за столик и читает газету. Но как быть с детьми?.. "Дети поймут..." — говорил он... и что самое удивительное, именно Роберто, мой двадцатисемилетний сын, подбил меня попробовать: мол, "хватит, мама, так больше нельзя, вы перережете друг друга. Ты, мама, совсем превратилась в папин довесок, а ведь должна сама распоря­жаться своей жизнью, тебе нужна независи­мость! Папа гуляет по женщинам, ну и ты тоже — нет, не ради мести, а потому что так будет справедливо, разумно, по-человечески — заведи себе другого мужчину..." — "Робер­то, сынок, что ты такое говоришь?!" — "Брось, мама, небось, не святая. Найди себе другого... симпатичного, моложе папы... из левых... лучше всего демократа. Определись раз и навсегда. Попробуй, мама! Я помогу тебе, мама!" И он так говорил "мама-мама", что я не устояла и решила попробовать. (Спускается с подоконника и выходит на про­сцениум.) Первое правило... кстати, женщи­ны в этом зале, записывайте за мной... мало ли что... вдруг мой личный опыт вам приго­дится... Итак, первое правило: прочь от дома! Я так и сделала: после многолетних униже­ний и отчаяний вырвалась наконец из доли­ны слез и нашла себе другой дом — вот этот. Собрала все платья, которые носила в супру­жеской жизни, и вышвырнула к черту! По­мчалась по магазинам закупать новый гарде­роб. (Идет в ванную и продолжает говорить оттуда.) Накупила каких-то широченных штанов, немыслимых юбок... Сделала при­ческу торчком, как у панков, как реклама ша­риковых ручек! Намазалась фиолетовым гри­мом! И была омерзительна*. (Возвращается на сцену; теперь на ней только свитер, Черныечулки и веселой расцветки шерстяные гетры.) А походка... Да, да... Сами знаете, во что мы превращаемся, если "он" больше не любит! В унылых, подавленных тетех! Рыдаем, суту­лимся! Я, например, напрочь забыла, что у меня есть бедра... А оказывается — есть! Бро­шенная, покинутая, но — с бедрами!.. Я про­сто ими не пользовалась... не поигрывала... А волочилась, как сушеная вобла, спотыкаясь на каждом шагу! Вот так (демонстрируя по­ходку, ковыляет, с сильным уклоном тела впе­ред): ну вылитый верблюд с артритом! И глаза в землю... Уж не знаю, что я там искала... Какой-нибудь медяк на счастье... А там — ничего! Одно дерьмо собачье! Сколько же дерьма из них вываливается! Ужас! Мой сын не отходил от меня, следил за моими превра­щениями и был очень доволен: "Молодец, мама... все отлично... гардероб сменила, при­ческу сменила... но жирок еще есть, а ты, мама, должна быть аппетитной". Я ему: "Ага. Небось, не индюшка!" А он меня — на хлеб и воду. Как я голодала! Что там индийские йоги — смех один. А бег! Бег трусцой! Разрази Господь того, кто выдумал бегать трусцой! И я носилась, как сумасшедшая, утром и вече­ром... в парке... голодная, как пес... Знаете, до чего докатилась? Воровала еду у маленьких детей на скамейках! Оказывается, сладкие орешки — такая вкуснотища! Наконец, поху­дела. Является мой сын. Я — вся в надежде услышать похвалу... А он: "Ну-ка, мама, по­вернись..." Поворачиваюсь. "Мама, у тебя отвисли ягодицы и больше не подтянутся. Ой, не подтянутся, мама". Знайте, девушки: после тридцати восьми ягодицы отвисают безнадежно! "Сынок... Что же мне теперь де­лать с ягодицами?!" "Ходи на цыпочках, мама". И вот я целый день... С утра до вече­ра... Как воздушная фея... Надо же бедра по­добрать! Специальное упражнение под на­званием "лягушка". Не смейтесь, женщи­ны... Я посмотрю, какая походка будет у вас завтра на улице... А всякие прогибания и рас­тяжки! У меня даже условный рефлекс по­явился. Как свободная секунда, сразу: раз-раз-раз! В магазин приду — полкило сыру свешайте. И пока вешают — раз-раз! "Синьо­ра, где вы?" — "Тут я, тут: ягодицы подби­раю". И он, колбасник мой, тоже беспокоит­ся, расспрашивает... "Синьора, как у вас с ягодицами?" — "Сегодня лучше, спасибо..." В общем, похудела, подобралась, подтяну­лась, но увы... так никого и не нашла. А почему — сама не знаю. Выходит, не нравилась никому! Никто меня и не замечал вовсе! Смотрели, как сквозь стекло! Бывают такие черные полосы! У вас тоже, да?.. Ну, хоть бы кто-нибудь — никого! Мой сын и говорит: "Так у тебя точно никого не будет... Чего ты вся напрягаешься изнутри? Ты успокойся, мама, стань мягче, общительней, не бойся знакомиться. Вот пойдешь на вечеринку с друзьями — старайся поймать чей-нибудь взгляд". И я вечерами напролет так и сидела за своей тарелкой. (Демонстрирует неотрыв­ный взгляд от кого-то.) И все без толку. На­оборот, тот, на кого я глядела, пугался. "Ну, чего уставилась? Спятила, что ли?" — "Ой, нет, я так, ничего..." Хоть ложись да поми­рай. Черная полоса, но такая черная... Потом я обнаружила, что кое-кому нравлюсь: муж­чинам в возрасте от восьмидесяти до девя­носта четырех. Все старики у нас в квартале пускали слюни в мою сторону. И еще маль­чонки, совсем молоденькие, как мой сын — лет по двадцать семь. Эти-то что во мне иска­ли? Вторую мамочку с эдиповым комплек­сом? Ну уж нет! Прямо кошмар какой-то! И лишь один раз у меня возник роман... тот еще роман! Со школьным товарищем моего сына... Он буквально с первого класса не вы­лезал из нашего дома: делал уроки, полдни­чал. Потом в университет пошел — и по-прежнему у нас... Уж защитился, диплом по­лучил, а все приходит полдничать... И вот однажды сидит он у меня на кухне, я стою к нему спиной, делаю ему бутерброд... И прямо там, на кухне, — а она у меня маленькая, тесная, — я вдруг почувствовала! Вдруг ощу­тила! Но такое! "Зов джунглей"!! Матерь Божья! Оборачиваюсь — вижу этого мальчи­ка: хорошенький, ну просто загляденье какой красивый!! А он смотрит на меня печально... своим синим глазом... Нет, у него два глаза... это я так говорю: синим глазом, а у него оба глаза на месте. И взгляд!.. Сил нет! Я сама не своя, с бутербродом к нему, как к магниту... А он вместе с бутербродом берет мою руку... Я говорю: "Ты что?" Но руки не отнимаю. Он откусывает кусок и с полным ртом заяв­ляет: "Я тебя люблю". Я ему: "Ты что?" А сама рада! "Я люблю тебя, люблю, люблю... с первого класса". — "Чего ж ты раньше мол­чал?" Нет, конечно, я так не говорила. Это я сейчас придумала, чтобы вы посмеялись. На самом деле я закатила ему сцену! "Как ты смеешь! Ты понимаешь, что говоришь? Я тебе в матери гожусь! Бесстыжий! Убирайся вон из моего дома! Наелся бутербродов, хва­тит!" Выгнала бедного парня... Он едва не умер с горя! Но не сдался... Звонил без пере­дышки и был влюблен, как сумасшедший!.. Плакал навзрыд... Сердце мое разрывалось на части! Что прикажете делать? Слушать, как убивается несчастный мальчик? В конце концов, я ведь тоже мать! Не выдержала. В один прекрасный день сказала ему: "Все. Хватит реветь". И назначила свидание... в до­вольно тихом, безлюдном месте... Сказала: "Увидимся завтра в три у кладбища"... Да... Там есть уютный бар... куда я каждый раз захожу после похорон... Ночь напролет не спала, потому что любовь не признает воз­раста. Добралась до этого бара; сердце — как молоток. А он уже там, ждет, улыбается во весь рот... честное слово, я никогда не видела у человека столько зубов. Крокодил, да и только. Хотела съязвить: мол, "укуси меня, укуси"... Но промолчала. Сажусь, подходит официант: "Что угодно, синьора... Вам и ва­шему сыну?" Я чуть сквозь землю не прова­лилась. Чего им нужно? Вечно лезут выяс­нять родственные связи. "Мне коньяк, а ему газированной воды и соску". Сказала, что плохо себя чувствую, и ушла домой.

Мужчина. В общем, погуляла!

Антония (по-прежнему к публике). Мой муж хотел сделать из нас свободную пару. И.когда я ему, что называется, дала добро: "Иди, свободный пар, гуляй на свободе, сношайся с кем хочешь". Вы бы его видели!

Мужчина (публике). Да! Ее слова о свободе буквально ошеломили меня. Жгучее чувство вины в ту же секунду пропало... Я был свобо­ден!

Антония (публике). Свободен! Только что
не летал от счастья! Мне — в петлю лезть, а
его распирало от любовных авантюр. Еще и
делился со мной по секрету...

Мужчина. Ну знаешь... Сама то и дело клянчила: "расскажи да расскажи". Вот я и делился.

Антония (мужу). Значит, я — мазохистка! (Вновь к публике.) В то время у него была связь — почти серьезная, почти настоящая связь — с девушкой лет двадцати семи. Умная, без предрассудков... как бы это ска­зать... Интеллектуапка из левых... демократка. Представили себе, да?

Мужчина. А почему с таким презрением?

Антония (мужу). Как можно издеваться над интеллектуалками? Напротив, мне ока­зали честь... Я повышала свой культурный уровень! (К публике.) Ей ужасно нравилось, как я готовлю... И ела она, будь здоров, упле­тала за обе щеки, трескала, наворачивала! Как жрут интеллектуалки, не жрет больше никто!

Мужчина. А ты злая!

Антония (мужу). Да, я злая... У меня вся голова рогами заросла! Хоть алой побыть не­много! (Публике.) Она его любила, но не как я, а по-своему, без собственничества. У нее самой одновременно был роман с другим мужчиной, который в свою очередь жил с другой женщиной, а та — другая женщина, была замужем за другим мужчиной, у которо­го, в свою очередь... Словом, бесконечная цепь свободных пар! Целая морока! А мой одновременно крутил шашни со школьни­цей... очень милая девчушка, сладкоежка... вечно с мороженым, даже зимой... Она ходи­ла в школу, а он (с трудом сдерживая смех) помогал ей делать уроки. *

Мужчина (публике). Ой, ну это же было вроде игры; мы с этой девочкой просто игра­ли!

Антония (публике). Ага, играли. В прятки, под одеялом: ку-ку! Три-четыре-пять, я иду искать! Сам же и рассказывал.

Мужчина. Знаешь, за что я люблю ее? За то, что сумасшедшая, непредсказуемая, за то, что капризничает, хохочет, плачет, плюется мороженым. С ней я чувствую себя сразу и мальчишкой и отцом...

Антония. Отец-одиночка!

Мужчина. Очень остроумно...

Антония (публике). Я ему устала твердить: "Смотри, чтобы только не забеременела". А он: "Я-то смотрю, а вот когда она идет с дру­гими, я же не могу стоять рядом проверять... Она, дескать, возражает..." (Мужу.) Что, ска­жешь — не так?.

Мужчина. Все так. Хотя последние слова — это твоя очередная острота.

Антония (публике). И вот однажды мой муж приходит ко мне и стыдливо говорит....

Мужчина. Слушай, тут по женской части... Сводила бы ты Пьерину...

Антония (публике). А Пьерина — та самая девочка с мороженым...

Мужчина....к гинекологу, пусть ей поста­вят спираль... может, уговоришь ее... тебя она послушается...

Антония (мужу, уступая). Что ж... Делать нечего... Буду Пьерине заботливой мамой... Отведу ее к гинекологу, скажу: "Господин ги­неколог, поставьте спираль невесте моего мужа". Главное, чтобы доктор тоже любил пошутить, как мы с тобой. Оба весело смеются секунду-другую. (Внезапно прекращает смех.) Да я эту спираль тебе воткну! Будешь писать фейерверком! (Изображает рукой вертушку фейерверка.)

Мужчина (публике). Вот, вот как она все воспринимает! Вот вам — свободная, демо­кратическая семья. И это еще цветочки! (Жене.) Расскажи, расскажи, что ты отмочи­ла!

Антония (публике). Ну, с выдумкой у меня все в порядке... Я как раз открывала консер­вы... Помидоры очищенные в собственном соку. Большая железная банка на пять кило­граммов. И всю эту банку с помидорами на­дела ему на голову, аж до подбородка. (Весело смеется.) Так живописно! Прямо, средневе­ковый рыцарь в доспехах перед турниром. А на банке — этикетка помидорной фирмы, как будто эта фирма — спонсор турнира... Он, конечно, ничего не видит, не сообража­ет... Тогда я схватила его руку и сунула ее в тостер, где поджаривался хлеб! (Хохочет.)Ха-ха-ха!..

Мужчина (публике). До сих пор на руке шрамы. А была, как жареный бифштекс. Я потом неделю ходил с салатными листьями в кулаке... Чтоб не очень заметно... А крики, оскорбления — я же говорю: свободная, де­мократическая семья!

Антония (мужу). А ты чего хотел? (Публи­ке.) Я и так добилась огромного прогресса в своем развитии... значительно продвинулась в сторону свободной любви. Но требовать, чтобы я, законная жена, кормила с ложечки его сопливых любовниц! (Мужу.) Должно же быть, наконец, чувство меры, какое-то ува­жение! (Публике.) Не пойму, что с ним стряс­лось. Раньше он был совсем другой... Он был мужчина... То есть, нет, я ничего такого не хочу сказать... Но раньше он был мужчина как мужчина... Нормальный! А теперь — прямо осатанел! Будто скипидаром намазали! Только и делает, что ищет, ищет, высматри­вает! Рыскает по улицам, в дождь, в снег... Все одно! (Показывает, как ее муж озирается по сторонам, напряженно вглядываясь.) Утром, днем, вечером... То же самое! И шас­тает вот так. (Изображает его походку.) Агент КГБ! (Снова изображает его походку.) Это он попки ищет, понимаете? Попочки высмат­ривает!

Мужчина (Антонии). Ну, знаешь! Хватит! Прекрати! Ради восторженных аплодисмен­тов двух-трех фанатичек, которые всеми по­трохами ненавидят мужчин, ты готова меня линчевать!

Антония. Ладно... Переборщила малень­ко... Из любви к парадоксам...

Мужчина. Ничего себе парадокс! Обсме­яла, понимаешь, опозорила. Кто я теперь? Охотник за попками! Классический сексу­альный террорист, не способный даже на ма­лейшее чувство... Дескать, одно на уме! Хотя со многими из них я общаюсь просто ради общения, а не обязательно в постели!

Антония. Здрасьте! Сам же вечно твердил: "Секс и только секс!"

Мужчина. Естественно! Если я тебе скажу, что главное между нами — чувство, ты вооб­ще остервенеешь! (Уходит.)

Антония. Это правда. Ну переспал с кем-то — еще полбеды. Вот если у них чувство — тогда действительно невмоготу... Я пыталась ему объяснить, что у меня внутри какой-то глупый барьер (надевает юбку), что я не могу завести себе одновременно другого мужчину, "домашнего жениха"... Пыталась объяснить, но он будто не слышал и уговаривал меня добродушно и искренне, как старый друг.

Мужчина (выходит на сцену, встает за спиной Антонии и говорит с преувеличенным переживанием, словно в плохом кино). Если ты вдруг поняла, что я — не твой мужчина, начни новую жизнь. Найди себе настоящего мужа, ведь ты его заслуживаешь, ты — не­обыкновенная женщина!

Антония (публике). Заграничное кино! (Мужу.) Нет, нет, прошу тебя... Это невоз­можно... Если я больше не нужна тебе — что ж, уходи... Пусть я останусь здесь... одна в доме... Так спокойнее.

Мужчина (публике). Потом начинала ры­дать и рвалась покончить с жизнью! Женщина снова залезает на подоконник, при­хватив пистолет.

Стой! Что еще ты придумала? Ну, пошевели мозгами, не сходи с ума! (В попытке удер­жать женщину, тянет ее за юбку, которая от этого сползает к ногам.)

Антония. А-а, хочу умереть в юбке! (Мужу.) Я хочу умереть! Не могу больше! (Рыдая.) Прости, что доставляю тебе столько волнений... Ты ни при чем... Я устала... Сил моих больше нет... Жизнь... политика... сосе­ди... Я больше не могу... Брошусь из окна... брошусь... И одновременно застрелюсь!

Мужчина. Антония, одумайся! Попробуй взглянуть на вещи со стороны... Веди себя, наконец, как нормальный человек! (Уходит со сцены.)

Антония (слезая с подоконника, публике). И настал день,, когда наконец-то Антония пове­ла себя, как нормальный человек. (Сняв юбку, бросает ее на диван; разговаривая, дела­ет гимнастические упражнения.) Я переехала в эту квартиру. Я нашла себе работу. Это очень много значит — иметь работу... Целый день среди людей. И слезы больше не текут... Независимость... Свобода! Утром выхожу из дома, сажусь в красивый автобус и еду. А уж люди в автобусе! Толкаются, ругаются, трога­ют сзади, крадут кошельки! Но видеть рано поутру множество сердитых людей — сплош­ное блаженство и поддержка! Я перестала чувствовать себя одиночкой-брошенкой в этом мире. Но зато вечером!.. Вечером -хоть ложись да помирай. Телевизор, телевизор, реклама!.. Тогда я сказала сама себе: "Все! Хватит! Хочу жить!" В тот же вечер вышла из дома и отправилась добровольной помощни­цей в наш районный наркологический центр... Не сахар, конечно, но я сознавала себя полезной.

На сцене появляется Муж в плаще и длинном белом шарфе из шелка.

От моего мужа, который, несмотря на свои бесконечные амуры, регулярно заходил ко мне дважды в день... подкрепиться... не ус­кользнула моя внутренняя свобода, раско­ванность. "С кем ты встречаешься? С кем по­знакомилась?"

Мужчина. Меня прежде всего удивило то, что ты перестала интересоваться моими... проблемами...

Антония (публике). Зато он вдруг стал интересоваться моими: "Куда это ты собра­лась? С кем у тебя встреча?"

Мужчина (публике). А она все отрицала и не признавалась!

Антония (мужу). Не то чтобы отрицала, скорее, уклонялась от ответа так же, как ты вначале... (Публике.) Просто не хотелось го­ворить, оно и понятно: муж есть муж. Но од­нажды набралась духу и заявила ему: "Зна­ешь, дорогой, я, кажется, нашла своего муж­чину"!

Мужчина. Вот, значит, как! И кто же он?

Антония (публике)....спросил мой муж и задергался, аж дыхание у него перехватило!

Мужчина (раздраженно жене). Задерга­ешься тут! Ошарашила меня прямо в лоб, и живот надулся...

Антония (публике, вполголоса). Да, забыла вам сказать... У моего мужа очень странная болезнь — называется "нервная аэрофагия". Стоит ему разволноваться, у него надувается живот, — я и в день нашей свадьбы ужасно боялась! —...надувается живот, и в тишине... потому что после его припадков обычно по­висает такая неприятная тишина... И в тиши­не: пук!., пук!..

Мужчина (со злостью швыряет на диван плащ, но шарф остается у него на плечах). Ну, давай, давай, выставим это напоказ, как сте­реофоническую запись! (Поет.) Пук, пук, пук, пу-у-ук!

Антония (мужу). Остряк! Давай лучше сыграем для них всю сцену. Ты помнишь?

Мужчина. Да, мы играли в карты... Я сдавал.

Усаживаются за низкий стол; муж нервно та­сует карты.

Антония. Первая реплика у меня. Там было так: "Знаешь, дорогой, я, кажется, нашла своего мужчину".

Мужчина. А-а! Приятно слышать... Чест­ное слово, очень рад за тебя! (На нервной почве у него из рук выпадают карты.) Своего мужчину! Наконец-то! И кто же он? Чем за­нимается? (Подбирает карты.)

Антония. Ни за что не угадаешь... Во-пер­вых, он не из нашего круга.

Мужчина. Ах, не из нашего? Тем лучше.

Антония. Он профессор... физик.

Мужчина (с плохо скрытым презрением). Преподает, что ли? И то дело!

Антония. А вот этого не надо! Потому что он заведует кафедрой в Пизанском универси­тете.

Мужчина. Доцент, значит? Подумать только!

Антония. И кроме того, ведет научную работу в "Евратоме" — это центр европей­ских атомных исследований.

Мужчина. Атомных? (Роняет карты, собирает и сдает.) Ну и деятель... Небось, за­ставил тебя подписать воззвание в поддержку атомных электростанций.

Антония. Вовсе нет. Он против атомных электростанций во всем мире. От них, гово­рит, большая опасность. И заявляет политический протест. А веселый! С ума сойти! Еще я узнала невероятную вещь: его выдвинули на Нобелевскую премию... Крыто!

Мужчина. Любовник моей жены — без пяти минут нобелевский лауреат!.. Мозги, стало быть, варят!

Антония. Я, честно говоря, не разбира­юсь... Да уж наверное, варят... Он такой — ходячие мозги.

Мужчина. Хорошо, когда в семье гений. Большая честь!

Антония. От этой чести нижняя губа у него отвисла на три сантиметра — нервный пара­лич — и висела так три дня.

Мужчина ^в большом смущении). Прости за нескромный вопрос... Вы уже были... вмес­те?.. Я хочу сказать... У вас уже что-то было?

Антония (публике). Мой лишенный пред­рассудков, раскованный муж, "свободный пар", задал этот вопрос, и у него снова нача­лось: пук... пук...

Мужчина (раздраженно). Ну хватит по­дробностей! Отвечай!

Антония. Я бы тебе ответила — "да". Но на самом деле — нет!

Мужчина (с нескрываемым удовлетворени­ем). Никакой любви? Почему? Что-нибудь не так?

Антония. Да нет, вроде, все так... У меня и желание есть, только я не готова. Он все пре­красно понял...

Мужчина. Понял? Что понял?

Антония. Что я не готова. Он сказал: "Эурения..."

Мужчина (с издевательством). Эурения? Разве ты уже не Антония?

Антония. Нет, я еще Антония, пока... Но он зовет меня Эурения... Есть такая частица плутония... Он же физик... Он не станет на­зывать меня "рыбкой", как какой-нибудь во­допроводчик.

Мужчина. А водопроводчики называют тебя рыбкой?!

Антония. Да нет же! Я к тому, что он не говорит банальностей, как ты... Как я... "Эу­рения, наши чувства друг к другу слишком глубоки, чтобы ими бросаться... Нам с тобой нужен размах, нам нужен полет".

Мужчина (подавленно). Значит, у вас серьезно с этим, атомным...

Антония. Выходит, серьезно. А что? По-твоему, лучше хиханьки да хаханьки?

Мужчина (спокойно и рассудительно). Ну почему? Я же сам тебе советовал... сам учил, как поступать. Я тоже просвещенный чело­век с понятием, демократ... (Потеряв самооб­ладание, испускает чудовищный вопль.) А-а-а-а! Да, да, да! Я — ублюдок! Ублюдок! Смотри: вспотел весь! Типичный козел с одной изви­линой!

Антония. Видишь ли... Свободная супру­жеская пара имеет свои неудобства: она должна быть открыта лишь с той стороны, где мужчина! (С трудом сдерживает смех.) Потому что если "свободную пару" открыть с обеих сторон, будет страшный сквозняк! (От души хохочет.)

Мужчина. То-то и оно. Все меня устраи­вает, пока я сам тебя унижаю, оскорбляю, использую и выбрасываю. Но ты никому не должна достаться! И если какой-нибудь мер­завец заметит, что твоя жена, хоть ее и вы­бросили, еще вполне привлекательна, поло­жит на нее глаз и станет искать ее любви, тут можно вообще свихнуться! А если еще ока­жется, что у него награды и премии, что он весел и остроумен, к тому же большой демо­крат...

Антония. Да не убивайся ты...

Мужчина. О Господи! Не хватало только, чтобы он играл на гитаре и пел в стиле "рок"!

Антония (после паузы, ошеломленно). Как, ты его знаешь?!

Мужчина. Кого знаю?

Антония. Профессора... Ты шпионил за мной!

Мужчина. Шпионил? Чего ты болтаешь?

Антония. Откуда же тебе известно, что он играет на гитаре и поет "рок"?

Мужчина (потрясенный). А что... Он играет на гитаре и поет "рок"?

Антония. Ну да. Кто тебе сказал?

Мужчина. Никто. Я сам это сказал, слу­чайно... наугад... И выходит, попал в точку? Но, черт подери! Атомный физик — поет песни! А мне медведь на ухо наступил! (С иро­нией.) Однако... Атомный физик, в солидном возрасте, и подражает Майклу Джексону...

Антония, Что значит — в возрасте? Ему тридцать восемь... На десять лет моложе тебя. И никакому Джексону он не подражает. У него свой собственный стиль... На рояле иг­рает, как ангел, а голосом изображает трубу... И на гитаре может... и бесподобно имитирует американскую речь (напевает, подражая Армстронгу) ай-ю-шану-дан-олд-терл-ай-май-дринк...

М у ж ч и н а. Ах, вот как? Американскую речь имитирует... Доцент, значит... Профес­сор... Компьютер... Атомная частица... Эта-бета!..

Антония. И музыку сочиняет...

Мужчина. А я как раз хотел спросить: может, он еще и музыку сочиняет? А он как раз сочиняет!

Антония. Да. Музыку и слова... У него есть очень известные песни. (Смущаясь.) Одну по­святил мне. Ой, какая песня!.. Я бы спела, но петь мужу песню, которую сочинил в мою честь любовник... Ни за что! Мы лучше по-другому сделаем. (Включает магнитофон.) Мужской голос поет: Не успел набрать я до конца Номер моего желания, Как ослеп от твоего лица — Ты возникла на моем экране. Мои глаза тебя увидели Посреди постели. И все мои предохранители — Oh, yes! К черту полетели!

Мужчина. Хорошая песня. Похоже, ее не профессор написал, а телефонный мастер...

Антония (довольная). Ха-ха-ха! Это потому что номер... и предохранители. Ты Прав. Мне и в голову не приходило. Я ему обязательно скажу, когда увижу!

Мужчина (напряженно). А ты его когда увидишь?

Антония. Скоро уже, за обедом.

М у ж ч и н а. За обедом? Уже? (Нервно грызет ногти.)

Антония. Ага. Мы с ним вместе проводим выходные. Так что, извини, дорогой, у меня всего час на одевание. (Уходит в ванную.)
Мужчина. Вот это да! Но если он тебе так жутко дорог, если тебе с ним так хорошо, чего ж ты не уйдешь к нему насовсем?
Антония (из ванной). Нет, нет, только не это... Снова связать свою жизнь с мужчиной? Никогда больше не повторю такой глупости.
Мужчина. Даже если... Я к слову... Даже если я сам тебе посоветую?
Антония. Никогда! Слишком много муче­ний. (Выглядывает из ванной наполовину оде­тая.) А ты чего нервничаешь? Целый час ногти грызешь. Гляди, полпальца отгрыз, родной ты мой... Выпей водочки, полегчает...
(Возвращается в ванную.)
Мужчина. Гадость. '

Антония (из ванной). Что, водка — гадость?

Мужчина. Нет, водка — хорошая. Гадость — это я про самого себя. (Наливает себе водки.) Сам ведь хотел... Сам предложил тебе жить открытой, свободной парой. Теперь поздно. Не могу же я теперь требовать, чтобы ты пошла на попятную, потому что мне, ви­дите ли, не нравится. Распоряжаться собст­венной жизнью — твое священное право! (Про себя.) Боже, какую чушь я несу! (Обра­щаясь к Антонии.) Но ведь тебя всегда тошни­ло от рок-музыки! Ты же говорила, что эта музыка — для дебилов и психопатов. При первых же звуках — "бум-бам-дрынь-дум-дам-падам-бум"! — у тебя сводило живот! Разве не так?

Антония (выходит из ванной почти одетая. Причесывается. Волосы — торчком, с наче­сом). Конечно. И ничего удивительного. Обычная глупость: встречать в штыки все новое и непонятное... Я была точь-в-точь, как моя бабушка.

Мужчина. А теперь тебе нравится рок, потому что модно... Потому что он греет кровь, молодит и потому что его любит про­фессор. Новое увлечение — постмодернизм! Скажи честно: это он тебя перевоспитал?

Антония. Ну, ясное дело: раз женщина меняется к лучшему, преображается, то обя­зательно благодаря мужчине, очередному Пигмалиону... Что за примитивные понятия! Звонит телефон.

Мужчина. Если кто-нибудь из моих жен­щин, скажи, что меня нет, я ушел.

Антония. Почему?

Мужчина. Так... Не хочу разговаривать.

А н т о н и я. Он отказывается от гарема! (Снимает трубку.) Алло! (С восторгом.) При­вет!.. Здравствуй!.. Боже мой, что случилось? Как ты меня напугал! Я уж думала — опозда­ла... (Мужу, прикрыв рукой трубку.) Это он!

Мужчина. Кто — он?

Антония. Да пошел ты! (В трубку.) Да, почти готова... (Испуганно.) Сам придешь? Сюда, ко мне домой? Когда?.. Через полча­са?.. (Взамешательстве.) Нет, я одна... в пол­ном одиночестве... Скажу. (Совсем смутив­шись.) Очень...

Выпивающий в это время муж фыркает, раз­брызгивая вокруг себя водку. Хорошо, скажу от начала до конца. (Прячет­ся от взоров мужа под низкий стол.) Я тебя очень люблю! Пока!.. Пока!.. (Сладким голо­сом.) Пока!.. (Швыряет трубку на аппарат.) Мог бы и не глазеть на меня, черт подери! На нервы действует! Минотавр какой-то!

Мужчина. А зачем врать, что ты одна? Трудно было сказать, что я тоже дома?

Антония. Нет... Да, мне не хотелось.

Мужчина. Ах, вот оно что! Наш компью­тер, оказывается, ревнивый!

Антония. Ревнивый! Не болтай ерунду! Допивай свою водку и проваливай.

Мужчина. Что? Это еще зачем?

Антония (натягивая на себя юбку). А ты не слышал? Сейчас придет ОН!

Мужчина (запальчиво). Как? Поменялись роли? Теперь муж должен убегать, чтобы его не застал любовник? Значит, он действитель­но ревнует ко мне!

Антония. Ничего он не ревнует. Просто я не хочу, чтобы вы встречались.

Мужчина. Антония, я понимаю... Ты боишься показать мне его. Ведь тогда я увижу, что он совсем не такой "феномен", каким ты его обрисовала. Может, я в нем вообще разочаруюсь: "И это все? (Опускает руку, как бы показывая рост низенького чело­вечка.) Я-то думал"...

Антония. Ты руку-то подними, он не карлик! И по правде говоря, я боюсь, как бы он сам в тебе не разочаровался.

Мужчина (ошарашенно). Что, что?

Антония. Ты пойми правильно... Я, в моем возрасте, нахожу молодого мужчину, кото­рый влюбляется в меня, как сумасшедший! Ученый, атомщик! Пять международных премий! Преподает в Колумбийском универ­ситете, в Нью-Йоркском университете. Не стану же я говорить ему, без пяти минут но­белевскому лауреату... дескать: мой муж, ин­женер Мамбретти. Я изобразила ему твой по­ртрет... ну, может, не слишком близко к ори­гиналу... Сказала, что ты у меня суперумный, суперостроумный, супердобрый...

Мужчина. А я, значит, по-твоему, не...

Антония. Ты?

Муж раздраженно поворачивается к ней спи­ной, идет к столу, наливает себе большую рюмку водки, пьет.

Не надо, мой дорогой... В тебе тоже много хорошего... Я тебя все равно люблю такого... Когда замуж шла, была еще глупой девчон­кой, ничего не замечала... А теперь я другая. И кто знает меня теперешнюю, диву дается, как могла такая женщина, как я, прожить столько лет с таким мужчиной, как ты! Муж снова "фыркает ", забрызгивая водкой изо рта все вокруг. Не брызгайся! Снова, что ли, гладить! (Уходит в ванную.)

Мужчина (потрясенный). Ты понимаешь, как ты меня оскорбила?

Антония (из ванной). Лучше ты пойми, дорогой...

М у ж ч и н а. Да кто ты такая?

Антония (выходя из ванной с парой сапог в руках). Я — другая женщина!

Мужчина (не в силах сдержать ярость). Да, другая, потому что свихнулась! А свихнулась, потому что твои друзья теперь — снобы, рок-гитаристы и всякое дерьмо! Дерьмо в шоко­ладе! ДЕРЬМОООО!

Антония (публике). Как тонко! Настоящий лорд. (Мужу.) Я знала, что ты закатишь скан­дальную сцену, мой дорогой открытый пар! Хотя в таких шарфиках сцен не закатывают. Ты выглядишь — просто смешно. Смешно... (С трудом сдерживая смех.) Как поп на Пасху...

М у ж ч и н а. Ну все! Хватит! Мое терпение лопнуло! Я убью тебя! Задушу!

Мужчина бросается на Антонию и своим белым длинным шарфом пытается задушить ее. В схватке оба валятся на пол. Вдруг Муж в испуге замирает.

Боже мой, что я наделал?!

Антония (в испуге). С ума, что ли, сошел? Увивать меня в моем доме! Мужчина. Вот! Вот что ты наделала!!!

Антония. Я?!

М у ж ч и н а. Ты во всем виновата!

Антония. Как же!

М у ж ч и н а. Ты меня сама подстрекала...

Антония. Я?!

Мужчина. Да, ты! Ведь я хотел тебя убить, понимаешь? (Заметно дрожат ноги.)

Антония. Мне тоже показалось!

Мужчина. Сплошные унижения, оскор­бления, подстрекательство... До ручки меня довела!

Антония. Какое подстрекательство? Что я такого сказала? Ну, сказала.что в этом шарфе ты похож на попа. Обязательно убивать? А если б сказала, что похож на епископа? Смотри, коленки дрожат. Перестань тряс­тись! И живот надувается прямо на глазах... Будь умником: сходи в ванную, облегчись и отправляйся домой. (Высказавшись, натяги­вает сапоги, перепутав в сумятице левый с правым.)

Мужчина ^ ярости). Прекрати!

Антония. Ну, если ванная вызывает такое огорчение, то облегчайся прямо здесь. В конце концов, это обыкновенный воздух! (Указывая на публику.) Их жалко, они с тобой еще не знакомы!.. (С трудом ковыляет к про­игрывателю.) Давай, поставлю что-нибудь медленное, чтобы ты получше расслабился.

Мужчина. Ну, хватит! Мерзавка!

Антония. О, Господи... Что со мной... Я чем-то заболела? Меня как будто наизнанку вывернули. (Заметив, что перепутала сапоги, мгновенно стягивает их с себя и надевает как следует.) Видал, это все из-за тебя!.. А я, зна­чит, мерзавка, потому что терпеть не могу трагедий... Хочешь, честно? Я чуть не умерла от страха. У тебя были глаза... Такие глаза!.. Как у Папы Римского, когда ему докладыва­ют о противозачаточных средствах...

Мужчина. Еще бы, я чуть не задохнулся от мысли, что ты меня бросишь... Антония, я люблю тебя! (Хочет ее обнять.)

Антония. Ты что... Мне пора уходить... Пусти...

Муж ч и н а. Пожалуйста, разденься... Давай поцелуемся...

Антония (стараясь освободиться от объя­тий мужа). Пусти, SfjHeHH свидание.

Мужчина. Я хочу любви, сейчас, здесь... Я сам тебя раздену... (Стягивает с нее юбку, са­поги и, подталкивая, принуждает жену лечь на стол, не заметив звонящего телефона, ко­торый оказывается прямо под спиной Анто­нии.)

Антония (вопит, задыхаясь от поцелуев мужа, который навалился на нее). Телефон!.. Телефон!..

Мужчина (сняв трубку). Алло!.. (Жене.) Никто не отвечает... (Вновь набрасывается на жену, которая успела вскочить на ноги.) Ты должна доказать мне...

Антония. Что доказать? Оба опять вплотную приблизились друг к другу.

Мужчина. Что я для тебя еще что-то значу!

Антония (крепко обняв его). Я поняла... Это самолюбие. Ты хочешь достойно помирить­ся.

Пока Антония говорит, Муж, буквально при­липнув к ней, уже уверенный в своей победе, расстегивает брюки, которые спадают к бо­тинкам.

Да, я тебя люблю! Ты один такой, единствен­ный! Самый большой на свете... Мудак!

Мужчина (отпрянув от Антонии). Совсем, что ли, спятила?! (Берет себя в руки и для со­лидности застегивает свой пиджак, не пони­мая, что остался в трусах.)

Антония. Вот правильно. Застегни пиджа­чок... А теперь посмотри на себя: герой-лю­бовник без штанов,.. Тьфу, срам!

Мужчина (стыдливо одевается). Но я люблю тебя! В конце концов, что я такого сделал? Попросил немного любви!..

Антония (публике). Всего-то!.. Сколько лет тебе уже вообще наплевать, живу я на свете или нет... кто я — блондинка, брюнетка, живая, мертвая... А теперь, когда появился атомный профессор, — атомная угроза! — тебе вдруг понадобилась моя любовь, срочно, прямо здесь, на столе, чтоб телефон под ребра... (Публике.) И он талдычит о свобод­ной паре! (Мужу.) А ведь я поняла: ты хочешь вернуть свое — то, что принадлежит тебе по закону! Ты готов одолжить меня кому-нибудь на время, если вздумается, но не отдать! И если б мог, ты бы выжег мне на заднице рас­каленным тавром клеймо со своими инициа­лами, как корове — частная собственность! (Вновь надевает на себя юбку и сапоги.)

М у ж ч и н а. Эк куда хватила! Точь-в-точь феминистка допотопного образца... Одева­ешься? Значит, не хоч^иь? Значит — все? Кончен бал! (Безапелляционно.) Так. Антония, можно узнать, что с тобой происходит?

Антония. Откуда я знаю, что со мной происходит!

М у ж ч и н а. Ты какая-то не такая... Даже не знаю... Совсем чужая какая-то. Из другого мира, что ли... Но я люблю тебя, как прежде. (Смягчаясь.) Приди в себя. Где ты? Где Антония, которая кричала, ругалась, хотела бро­ситься из окна, стреляла в меня и не попала? Я люблю ее такую!...Приди в себя, Антония! Приди в себя!

Антония. "Приди в себя, Антония! Снова страдай, мучайся... В понедельник стреляйся, в четверг бросайся из окна, в пятницу вешай­ся, но суббота и воскресенье — выходные: в субботу и воскресенье я иду по женщинам. Так что, обрети свое потерянное "я", Антония!" Господи, какая пошлость! Какое убо­жество и примитив! "Антония, обрети свое Я!" Не могу выйти из дома, потому что поте­ряла свое Я! Кто взял мое Я? Вот оно здесь лежало, у телефона... Не пойму, куда оно де­лось?.. Синьора, вы не видели тут поблизости мое Я?" "Как же, припоминаю. Оно ехало на велосипеде с эдиповым комплексом на раме!"

Мужчина. Нет, вы только послушайте! Какой язык, какие красочные обороты, сколько иронии! И она еще злится, когда я говорю, что ее воспитывал профессор.

Антония. Так, мой дорогой, все. Полчаса прошло. Уходи! Освобожусь — сама позво­ню.

Муж направляется к выходу из квартиры. Нет, нет... Пройди через заднюю дверь в кухне. Я же сказала: вам незачем встречаться.

Мужчина (обиженно). Ах, вот как! Выбра­сываешь меня через кухню. Я, значит, уже не муж, а мальчик из колбасной лавки!

Антония. Ладно, если ты такой обидчи­вый, делай как знаешь, только проваливай быстрее.

Мужчина. Нет.

Антония. Что значит — нет?

Мужчина. Я передумал. Я его дождусь и посмотрю ему в глаза!

Антония. Ты же обещал...

Мужчина. Ничего я тебе не обещал! Имею полное право познакомиться с любовником моей жены. Я загляну ему в глаза, и если твой рок-артист поморщится в ответ и забренчит на гитаре, я ему эту гитару на голову надену!

Антония. В последний раз очень серьезно прошу тебя: уйди и не порти мне жизнь.

М у ж ч и н а. Не уйду!

Антония (очень серьезно, с разочарованием и сдержанной яростью). Я так и знала. Я знала... Ты в конце концов уломал меня, за­ставил согласиться на эту гадость — жить как свободная пара. И я чуть не умерла в букваль­ном смысле, чуть не загремела в сумасшед­ший дом... И чтобы не сдохнуть от тоски, от унижения и одиночества, пошла искать себе другого мужчину. Я нашла его. Я его люблю, он любит меня. И вдруг теперь ты хочешь все испортить, хочешь явиться перед ним в своем истинном облике — жалким, грубым, вульгарным... И вдобавок разбить гитару об его голову! Лучше так прямо и скажи: ника­кое светлое будущее мне не светит. Мое дело — сидеть здесь и вилять хвостом при твоем появлении... Но ты ошибся... Я тебя обду­рю... Я покончу с собой... Газ! Я открою газ... (Бросается к кухне.)

Мужчина (удерживая ее). Стой, не надо! Побереги газ. Я сам уйду... Освобожу тебя от досадной необходимости знакомить... Осво­божу навсегда!

Антония. Ты покончишь с собой?

Мужчина (хватая пистолет). Когда ты ломала комедию, он всякий раз оказывался не заряжен, но сейчас я его сам заряжу. (Заряжает пистолет.)

Антония. Ты покончишь с собой?

Мужчина. Конечно. Вот — полный мага­зин патронов.

Антония. Само собой, ты же целиться не умеешь. Тебе же надо раз шесть стрельнуть, пока в сердце попадешь... (Публике.) Неуже­ли я, когда пыталась застрелиться, выглядела так же смешно, как он? (Мужу.) Дай сюда и не сходи с ума. (Хочет разоружить его.)

Мужчина. Пусти! Я застрелюсь!

Антония. Дай пистолет!

Мужчина. Пусти меня!

Антония. Правда? Ты не хочешь, чтобы я тебя удерживала?

М у ж ч и н а. Не хочу!

Антония. Что ж, стреляйся. Умри. Только умри по-настоящему. Не позориться же перед людьми. (Указывает на публику.) Они же деньги платили... Вот ты умрешь, а мне завтра другого актера приглашать... Стреляй­ся, стреляйся. (Прекращая шутить.) Ну, хва­тит! Дай сюда пистолет... Все! (Пытается за­владеть пистолетом, в схватке раздается вы­стрел.) Идиот! Ты выстрелил!

М у ж ч и н а. Я, это... Это ничего... Я не попал...

Антония. Хорошенькое "не попал"... Прямо в ногу!

Мужчина. Честное слово, я не хотел! (Протягивает ей костыль.)

Антония (публике). Что-что, а костыль в этом доме всегда найдется! (Мужу.) Горе ты мое, горе! Ты ни на что не способен! Застре­литься, и то не можешь самостоятельно, без жены! (Садится и стягивает сапог с раненой ноги.)

М у ж ч и н а. Ты права: я — неудачник.

Антония. Слушай, неудачник, здесь кровь. Сбегай в ванную, принеси что-нибудь.

Мужчина. Да, да, сейчас принесу... Это ничего, Антония, там всего-то чуть-чуть за­дело. Ничего! (Скрывается в ванной и тут же возвращается, держа в руках одну из гетр, ко­торые раньше были на Антонии. Принимается обматывать гетрой ногу жены.) Слышен шум воды, льющейся в ванну. Муж во­зится с гетрой.

Антония. Конечно, ничего: нога-то моя. Была бы его нога... Шесть машин скорой по­мощи, восемь докторов, любимая мама... (В изумлении замечает обмотанную вокруг своей ноги гетру.) Боже мой! Уму непостижимо! Грязные шерстяные гетры — на огнестрельную рану Просто слон! Об инфекции только мечтать приходится! Это ты пустил воду в ванной?

Мужчина. Да, я.

Антония. Если невтерпеж помыться, чего бы тебе домой не пойти?

Мужчина (с драматизмом). Дома один душ, а ванны нету, а под душем не получится'.

Антония. Что еще за ребусы? (Срываясь на ярость.) А ну, убирайся вон, костылем убью! (Швыряет в него, костылем.)

Мужчина. Я вам особенных хлопот не доставлю, вот увидишь. Придет твой ком­пьютер — вдвоем вытащите меня из ванны. (Уходит в ванную, по пути начав раздеваться.)

Антония. Л чего это мы вдвоем должны вытаскивать тебя из ванны?

Мужчина (выглянув из ванной, уже разде­тый до пояса). Одна ты с моим трупом не справишься: труп — штука тяжелая! (Скрыва­ется в ванной.)

Антония ("с притворным отчаянием). О-о-о-о-о! Какое несчастье! Какая беда! Какая драма! Мой муж, в моей розовой купальной шапочке с цветочками, кончает жизнь само­убийством в моей ванне! (Меняя тон.) Так вот: чтобы утопиться в моей малюсенькой ванне, нужна сила воли, которой у тебя и в помине нет. Ну сам подумай: зажать нос, по­грузить голову в воду и^ахлебнуться — требу­ет огромной твердости духа! Ты с твоим ха­рактером никогда этого не сделаешь!

Мужчина (высовываясь из ванной с электрофеном в руке). А ты не волнуйся, пуг­ливых нет. Я сяду в ванну, возьму в руки электрический фен, включенный в сеть на двести двадцать, останется только вот этим рычажком щелкнуть — щелк! — БУУУУМ! — треск, огонь и меня нет!

Антония. Насмотрелся американского кино по телевизору...

Мужчина. А я не нуждаюсь в твоем кино, в атомных профессорах и вообще в чужих мыслях. У меня есть собственные мысли!

Антония. Дурак ты и мысли у тебя дурац­кие!

М у ж ч и на. Так. Извини, мне пора гото­виться. (Возвращается в ванную, закрывает за собой дверь.) Раздеться еще надо.

Антония. Голым, что ли, окочуриться решил? (Подходит к двери ванной.)

М у ж ч и н а (из ванной). Конечно. У меня свой стиль! Я же не полезу в ванну в брюках и пиджаке!

Антония (стучится в дверь ванной). Ну ладно, я, может, чего-нибудь не то сделала, может, обидела тебя. Ладно. Выходи! Пого­ворим, как разумные люди. Выходи! (Глядит в замочную скважину.)

Мужчина. Нет, дорогая, поздно... И не подглядывай в замочную скважину! Это не­прилично!

Антония (продолжая подглядывать в замоч­ную скважину). Ненормальный, ненормаль­ный... Он воткнул вилку фена в розетку! Ос­тановись!

Мужчина. Ничего. Поймешь, как унижать меня и оскорблять! (Кричит в отчаянии.) Смерти хочу! (Меняя тон.) Бр-р-р-р! Какая вода холодная! Почему в этом доме вечно от­ключен нагреватель?

Антония. Не надо! Перестань! Это все неправда! Я все сама выдумала. Нет никакого профессора, его в природе не существует!

Мужчина (высовываясь из ванной). Ты выдумала Эту-бету? А как же телефон зво­нил? Тоже сама — голосом начирикала? (Вы­ходит из ванной, кое-как завернутый в поло­тенце, держа в руке фен, которым время от времени тычет в жену.)

Антония. Нет, кто-то чужой позвонил, ошибся номером и повесил трубку. А я даль­ше говорила, притворялась, будто на том конце — профессор.

Мужчина. Поздравляю, вот актриса! Но ты напрасно тянешь время. Ни с места! И не приближайся ко мне — хуже будет! Знаю я вас! Придет профессор, вы оба навалитесь на меня, свяжете.

Антония хочет отобрать у него фен, но муж отступает, целясь в нее из фена, словно из пис­толета.

Антония fc серьезной озабоченностью). Прошу тебя, не стреляйся из фена. Давай лучше позвоним в университет, ты скажешь: "Позовите профессора с гитарой, любовника моей жены". Вот смеху будет. (В телефонную трубку.) Алло, девушка, дайте, пожалуйста, университет в Пизе!

Муж, нажав на рычаг телефона, разъединяет линию.

Что, уже позвонить нельзя?

Мужчина. Та-а-ак. Значит, все придума­ла? А я, значит, дурак, по-твоему, поверил?

Антония. Ой, мамочки, как же ты меня напугал-то! Знаешь что, давай торжественно поклянемся друг другу: больше никаких самоубийств в нашем доме. Теперь успоко­ился? Да, да, я всю эту историю сама выдума­ла, чтобы ты, наконец, понял, каково мне было страдать и мучиться... А ты и поверил, как дурачок. Но все будет хорошо, и ты на­чнешь новую жизнь, герой моего романа. Новую жизнь!

Мужчина. Сама ты дурочка — поверила в сказку о моем самоубийстве.

Антония. Как, это была сказка?

Мужчина. Видишь выключатель на счет­чике? Он повернут. Я отключил свет во всем доме. Неужто ради удовольствия разыграть сцену я совершил бы самосожжение, как буд­дийский монах? Да будет свет! (Щелкает вы­ключателем.)

Антония. Значит, ты все придумал?!

Мужчина. Да. И большое тебе спасибо, ты меня здорово повеселила! Как в той песенке-то поется? (Куражась, напевает.) "Не успел набрать я до конца номер моего желания..."

Антония. Подлый негодяй! Снова обманул! Ну ты у меня попляшешь! (Публике.) А я-то все пыталась внушить ему, что никакого про­фессора не существует. Подонок, мерзавец!!

Мужчина. Ну, хватит, Эурения, хватит. (Развязно хохочет, продолжая напевать.) Звонят в дверь.

Пойди открой, а то я размяк от хохота...

Продолжает издевательски петь в то время, как Антония идет открывать дверь. Появляется мужчина лет сорока — Про­фессор.

Профессор. Извини, я немного опоздал...

Антония и Профессор обнимаются.

Мужчина. Это кто такой? Профессор. А это — твой муж? Мне показалось или он действительно пел мою песню?

Мужчина (оторопело). Я извиняюсь, вы кто?

Антония. Но, дорогой мой, кто же еще — профессор, конечно, рок-гитарист!

Мужчина. Он? А-а-а-а-а!!! Эта-бета! Ком­пьютер! Значит, он существует! Существует! (Схватив фен, сломя голову бросается в ванную комнату и скрывается в ней.) Слышен всплеск воды, раздается треск, видна яркая вспышка.

Антония. Нет! Не-е-е-ет!!!

Затемнение. Музыка.

Занавес

Дата добавления: 2015-07-14