Ужасы ГУЛАГа.

Писатель Николай Кочин, автор романа «Девки», просидел десять лет. Был в Средней Азии, где-то на медных рудниках. Лагерь средний – тысяч двести (большие – миллиона полтора).

Юрий Борее. «Краткий курс истории XX века»

ГУЛАГ (Главное управление лагерей) придумал не Берия и не Ежов. Это нововведение относится еще ко временам Менжинского, а именно к 1930 году. Оно было создано тогда, когда в нем появилась необходимость.

Почему она появилась? До 1930 года число осужденных, содержавшихся в лагерях, колониях и тюрьмах, было невелико – на 1 января 1930 года их насчитывалось всего 179 тысяч человек. Да и потом оно тоже не так уж увеличилось. На 1 января 1931 года их стало 212 тысяч, еще через год – чуть меньше 269 тысяч. Для такой огромной страны это вообще не цифра. Дяя такого количества заключенных вполне хватило бы Главного тюремного управления, и незачем заводить особую контору.

Собственно говоря, ГУЛАГ начинался для управления не. лагерями, а спецпоселениями, или трудпоселе-ниями, в которые выселяли кулаков в ходе коллективизации. На 1 января 1932 года там числилось 1317 тысяч человек. Это была экономическая работа, отличавшаяся от работы по исполнению наказаний (так это звучит в современной терминологии). Именно ради этих поселков и создавалось новое управление.

Однако, раз создавшись, оно продолжало существовать, вбирая в себя лагеря, и скоро стало значительной экономической силой. Народу там было не так много, как об этом говорят. В самый пик существования ГУ-ЛАГа в лагерях содержалось около полутора миллионов заключенных – не намного больше, чем теперь'в России, при примерном равенстве численности населения. Что же получается – что у нас сейчас тоже репрессии?

К началу массового притока заключенных, осужденных в 1937 году, лагеря, естественно, оказались не готовы. Пока шли дела, пока выносились приговоры, пока заключенных готовили к этапу – пик пополнения лагерей пришелся на 1938 год. Отсюда и пик смертности, которая в 1938 году составила около 90 тысяч человек, или примерно 8 % всех заключенных. Кстати, и описания ужасов голода, невероятной скученности, приведенные в многочисленных воспоминаниях, относятся обычно к началу заключения авторов.

Естественно, так и должно было быть. Ведь репрессий никто не планировал, они получились спонтанно. Стало быть, никто не предупреждал Управление лагерей о том, что надо приготовить дополнительные места, позаботиться о дополнительном продовольствии. Чекистское начальство в пьяном угаре запустило и развалило всю работу, кроме поиска «заговорщиков», и о таких приземленных бытовых вещах оно просто не думало. А сосланные в лагеря при Ягоде, в порядке защиты чести мундира, разгильдяи и коррупционеры не смогли справиться с чрезвычайной ситуацией, а то и просто махнули рукой: а чего их спасать-то, контриков? Чем больше передохнет, тем воздух чище! Особенно пострадали оторванные от большой земли дальние лагеря на севере и востоке.

После прихода Берия в наркомат смертность сразу снизилась более чем в два раза и держалась на таком уровне до начала войны. Она, правда, все равно была примерно в два раза больше, чем в целом по стране (на самом деле, цифра несколько меньше, ибо в исчислении смертности по стране в составе населения учитывались старики, которых в лагерях было мало, и дети, которых там не было совсем). Надо еще учесть, что данные по разным районам страны все-таки разные и смертность в дальних суровых районах, где были расположены лагеря, была выше, чем средняя. Но не от голода, как у нас принято думать!

И снова цифры35. До войны на одного заключенного в день полагалось 670 г ржаной и пшеничной муки, 56 г крупы, 280 г овощей, 14,3 г мяса, 78 г рыбы, 8 г сахара, 8 г жиров. Мука – это, естественно, хлеб. Учитывая припек, хлеба на день выходило примерно 800 г. 56 г крупы – как хозяйка, могу сказать, что это пристойная порция каши. Остальные цифры переведем в более привычные нам месячные нормы потребления. Умножив их на тридцать, получим в месяц: 8,5 кг овощей, примерно полкило мяса, 2,5 кг рыбы, 250 г сахара, 250 г жиров. Т. е., основу питания составлял хлеб, крупа и овощи. Ну и плюс подсобное хозяйство, лагерный ларек, какие-то посылки…

Не санаторий, конечно, но и не Освенцим. Иначе быть не могло – ведь эти люди должны были не просто как-то существовать, а работать, причем работать продуктивно. Во время войны, например, на рабочую карточку на Урале, где с продовольствием было не так уж плохо, выдавали те же 800 г хлеба, и люди на таком пайке не только жили, но и по 12 часов в смену работали на производстве.

С медицинским обслуживанием было не хуже, чем на воле. Даже авторы мемуаров вспоминают, что во всех мало-мальски крупных лагерных пунктах был хотя бы фельдшер, а то и врач. Имелись и больницы – кстати, об организации этих самых больниц много пишет Вар-лам Шаламов, который сам работал фельдшером. В лагерях один врач приходился на 750 заключенных, тогда как в той же Грузии – один врач на 806 человек. По довоенным данным, общее число коек в больницах было 35 тысяч. Кроме того, в лагпунктах имелось 519 амбулаторий и 2174 фельдшерских пункта.

Рабочий день в лагерях был больше, чем на воле, хотя и меньше, чем за двадцать пять лет до того на абсолютном большинстве российских фабрик. Он длился 10 часов, без выходных, за исключением общегосударственных праздников. Работать были обязаны все, кроме нетрудоспособных. Их в 1940 году было 73 тысячи человек – около 5 % всех заключенных. Их содержание обходилось в 144 рубля в месяц.

Конечно, везде было по-разному Во-первых, тюрьма – не воля. А во-вторых, все зависело от бессовестности начальников лагерей и прочих власть имущих. Учитывая, кого туда ссылали, особой совестливости от них ждать не приходилось и, чем дальше от начальства, тем больше цвели махровым цветом воровство и произвол. Но той вседозволенности, что при Ежове, уже не было.

Для пресечения злоупотреблений был придуман простой, но гениальный ход. Обычно письма заключенных сдавались в незапечатанном виде и проверялись лагерной цензурой. Но письма, адресованные наркому НКВД, Генеральному прокурору, «всесоюзному старосте» Калинину, членам Политбюро и, само собой, Сталину, должны были быть запечатаны, и лагерному начальству категорически запрещалось их вскрывать, под страхом уголовного наказания. Так что зеки всегда имели возможность пожаловаться, если в их содержании были беспорядки.

Могли, конечно, наплевав на все запрещения, и вскрывать письма. Но тут были свои опасности. Во-первых, заключенные переводились из лагеря в лагерь, и не было никакой гарантии, что с нового места не уйдет жалоба в центр. А во-вторых, в НКВД, как и позднее в КГБ, была развита система доносительства. Она, конечно, не достигала уровня творческих союзов, но была достаточно сильна, чтобы начальник лагеря трижды подумал: а стоит ли нарушать закон?

…Естественно, труд заключенных использовался в первую очередь в тех районах и на тех работах, где был дефицит рабочих рук – в горнодобыче, на лесоповале, на Севере и Дальнем Востоке. Хотя не только. Действительно, по карте ГУЛАГа можно географию изучать. Самый большой лагерь был БАМлаг, трасса Бама (железнодорожное строительство) – на 1 января 1939 года там находилось 262 тысячи человек. Следующим был Сев-востлаг, «солнечный Магадан» (освоение региона, добыча золота и олова) – 138 тысяч человек. Потом Белбалтлаг, Карелия (лесоповал) – 86 тысяч человек. И так далее…

Дата добавления: 2015-07-14