Гипносомнамбулизм располагает душу к восприятию несуществующих впечатлений

Сильное воображение рождает событие.

Монтень

«Гипноз — это состояние суженного сознания, вызванное действиями гипнотизера и характеризующееся повышенной внушаемостью» (Свядощ, 1971, с. 92–93). В гипносомнамбулизме сознание сужается, то есть подавляются душевные движения, воспринимающие мир. Иначе говоря, все впечатления и представления исключаются, кроме единственного, на котором сосредоточена сомнамбула. Создаются благоприятные условия: нервно-психические процессы достигают наибольшего напряжения в том центре, который находится в активном состоянии. Сосредоточенное внимание позволяет видеть лишь нужный предмет, а другие не замечать. Это усиливает единственное представление, и оно, как большая пружина, которой ничего не мешает проявлять всю свою силу, делается господствующим. Нередко обособленное, изолированное представление, приобретая образность и яркость действительного впечатления, становится галлюцинацией.

Прежде чем перейти к разговору об одном из наиболее интересных феноменов гипносомнамбулизма — внушенным галлюцинациям, обратимся к самим галлюцинациям.

Галлюцинации (лат. hallucinatio — бред, видения; син.: обманы чувств, мнимовосприятия) — один из видов нарушения чувственного познания, характеризующийся тем, что представления, образы возникают без реального раздражителя, реального объекта в воспринимаемом пространстве и, приобретая необычную интенсивность, чувственность, становятся для самосознания человека неотличимыми от реальных предметов, от образов, объектов действительности. Стоит заметить, что природа и механизмы возникновения галлюцинаций далеко не ясны.

Согласитесь, ситуация, когда человек воспринимает то, чего нет в реальной жизни, кажется необычайной и фантастичной. И действительно, качественное своеобразие галлюцинаций состоит в том, что человек не только полагает, что он «это» видит, слышит и чувствует, он действительно «это» видит, слышит и чувствует. Он видит, слышит и чувствует образы своих представлений, которые приобрели свойства, присущие восприятиям, и проецировались вовне, отчуждаясь от своего «Я», от своего тела.

Шарль Риттте внушает Анетте: «Вы превратились в козу». Та немедленно умолкает и стремительно лезет на диван, как бы желая взять его приступом. Она сделала это с такой поспешностью, что разорвала свое платье. Когда Рише спросил ее о причине этой странной гимнастики, она ответила: «Мне казалось, что я стою на высокой скале, и мне ужасно захотелось лазить и прыгать». В другом опыте он ей внушил: «Вы превратились в маленького кролика». Она тотчас бросилась на пол и принялась лазить на четвереньках, быстро двигая зубами и губами, а затем вдруг сделала прыжок в сторону, как бы чего-то испугавшись. Выйдя из гипносомнамбулизма, Анетта объяснила: «Мне казалось, что я ем капусту и она такая вкусная, точно трюфели, но потом я услышала какой-то шум, и вслед за ним мне показалось, что бежит собака, я испугалась и скрылась в свою норку».

В гипносомнамбулизме не происходит настоящего раздвоения личности. Если спросить Анетту, кто она, то в автоматическом письме она себя кроликом не назовет. В подсознании она по-прежнему Анетта, в противном случае это была бы уже патология. В уголке своего сознания сомнамбула хранит знание того, что она находится в гипносомнамбулизме, точно так же как и видящий сон сознает, что он спит. «Я» сомнамбулы редко исчезает.

Самое давнее деление галлюцинаций, сохранившееся до настоящего времени, это деление по органам чувств, в которых они развиваются. Оно принято в одной из самых старых монографий о галлюцинациях, принадлежащей французскому психиатру Бойярже[114].

Галлюцинации разделяются на: I) зрительные, или оптические; 2) слуховые, или акустические; 3) вкусовые; 4) обонятельные; 5) тактильные, или осязательные; 6) галлюцинации общего чувства — энтероцептивные, вестибулярные, моторные. К ним следует добавить галлюцинации мышечного чувства и галлюцинации, связанные с мнимыми ощущениями во внутренних органах.

При обонятельных галлюцинациях больные воспринимают разнообразные запахи, например неизъяснимо приятные ароматы и благоухания или запах копоти, мертвечины, мочи; вкусовых — жалуются на приятный или неприятный, отвратительный вкус во рту; осязательных, или тактильных, — испытывают ощущение прикосновения к различным частям тела: больного хватают за руки, за ноги и т. д. В случаях галлюцинаций, связанных с внутренними органами, больные ощущают присутствие в себе различных посторонних тел и предметов.

Галлюцинации мышечного чувства приводят к ощущению особой легкости членов и всего тела или их тяжести. Например, галлюцинирующий, заявлявший о своей необычайной легкости и способности летать, как-то решил полететь. Он «выпорхнул» из окна, но по счастливой случайности, находясь на первом этаже, не разбился при падении на землю. В полете, по его словам, он испытывал не только легкость своих членов, но и ощущение воздуха, скользившего по его коже.

Галлюцинации телесного характера могут возникать в форме «перевоплощения» самого больного в различных животных и людей. Одна больная заявляла, что она превращается в лошадь: ноги у нее волосатые, с копытами, от тела исходит конский запах. Другая больная, постоянно жаловавшаяся на запах дыма и копоти, сообщила, что она превратилась в копченого сига. Это пример сочетания обонятельной галлюцинации с галлюцинацией кожно-мышечного чувства. Она же превращалась в волка, бегавшего по лесам и пожиравшего трупы детей. Известен случай, когда больной утверждал, что каждая из обеих сторон его тела перевоплотилась в разных поэтов: левая в Пушкина, правая в Тютчева.

Поскольку галлюцинаторные образы в громадном большинстве случаев оцениваются как реальная действительность, то этим определяются отношение к ним и поведение галлюцинанта. Слуховые галлюцинации, выраженные в императивной форме, заставляют умалишенных с неотвратимым автоматизмом выполнять подчас преступные действия, когда это повелевают сделать слышимые ими голоса. Так, одной больной голос «приказал» сжечь свои вещи; другой больной (кассирше) голос «приказал» выбросить деньги; «голоса» бывают устрашающими: они угрожают убить. Под влиянием этих образов, голосов больные совершают те или иные поступки (например, упомянутые больные действительно сожгли вещи, выбросили деньги).

Императивные галлюцинации могут быть крайне опасны как для самого больного, так и для окружающих его людей. Психиатр А. А. Меграбян приводит пример одной императивной слуховой галлюцинации чудовищно нелепого содержания, под влиянием которой преподаватель средней школы убил топором родственницу. Этот больной слышал голос своей кошки, которая требовала от него убить родственницу, вынуть сердце, зажарить его на сковородке и дать ей (кошке). Импульс появился мгновенно, внезапно и оказался более сильным, чем воля больного; убийство совершилось без всякого мотива, бессознательно, без всякого расчета, а жертвой стал близкий человек. И больной подчинился: ночью он наточил топор, ударил им женщину, извлек из трупа сердце, зажарил его на сковородке и накормил им свою черную кошку (Меграбян, 1972, с. 150). Естественно, что в гипносомнамбулизме ничего подобного произойти не может. И вот что примечательно: если в клинической практике галлюцинации чаще всего наблюдаются на фоне оглушенного, сумеречного или помраченного сознания, то есть там, где обнаруживаются патофизиологические изменения сознания, то в случаях галлюцинаций, явившихся вследствие гипнотического внушения, последние происходят не из-за болезненных процессов, а исключительно психологическим путем и поэтому могут быть устранены. Стоит сказать загипнотизированному: «Вот тигр», и он увидит его ясно, отчетливо и так живо, словно тот стоит перед ним наяву. В большинстве случаев он не может отделить реальный образ от галлюцинаторного.

Опыты показывают, что психическим воздействием в гипносомнамбулизме можно вызвать изменения, которые вызываются исключительно физическими внешними агентами. Так, если загипнотизированному внушить: «Вы видите постепенно приближающийся предмет», то его зрачки будут реагировать так, словно предмет действительно приближается. А если внушить при ярком свете, что свет погас, что вокруг кромешная тьма, то его зрачки расширятся, как после закапывания атропином. Они могут расшириться до такой степени, что представится возможность исследовать глазное дно.

Интересно, почему же лицам, приведенным в гипносомнамбулическое состояние, удается внушить различные галлюцинаторные восприятия, хотя сознание у них не изменено, а головной мозг без каких-либо патологий? Почему они не совершают насилия ни над собой, ни над другими? Рассуждая о гипносуггестии, таких «почему» можно задать больше, чем любой ребенок задает своим родителям. Говорят, что теория — это когда известно «почему», но неясно «как»; практика — когда известно «как», но неизвестно «почему».

Вопрос, имеют ли галлюцинации загипнотизированного истинный или ложный характер, является принципиальным, поскольку имеет прикладное значение, например, при оценке судами ответственности за криминогенные внушения. Не потерял этот вопрос своей актуальности и в более широком аспекте, поэтому в середине прошлого века стал предметом острых дискуссий. Сразу следует сказать, что гипносомнамбулические галлюцинации, достигающие у сомнамбул полного развития, относятся к истинным галлюцинациям. Они могут быть спонтанными или внушенными и представлять весь спектр: зрительные, слуховые, вкусовые, обонятельные, тактильные, мышечные, двигательные и прочие галлюцинации.

Д-р Бони специально выяснял, имеют ли зрительные галлюцинации характер и отчетливость ощущений, аналогичные тем, которые производят внешние объекты. Он внушал загипнотизированным, что они видят на белой бумаге рисунок, изображающий какой-либо предмет или животное. Затем предлагал обвести карандашом изображение, чтобы получился контур. Одним словом, чтобы они сняли с них кальку. Бони говорит, что эти эксперименты показали, что внушенная галлюцинация не имеет реальности и отчетливости объективного образа и что воображение загипнотизированного, весьма вероятно, играет здесь большую роль. Бони сравнивает зрительную галлюцинацию загипнотизированного с общим представлением, которое получает человек, мимоходом бросающий взгляд на что-нибудь. Получается лишь общее впечатление, говорит Бони, но подробности ускользают. Сравнивая галлюцинации загипнотизированного и сумасшедшего, он говорил, что у первого в большей степени, чем у второго, они соответствуют действительному восприятию.

Мнение Бони не нашло поддержки у других исследователей. Одни считали, что в опыте Бони все зависело от умения рисовать; другие, среди них В. М. Бехтерев, доказывали истинность галлюцинаций в гипносомнамбулизме. Авторитетные ученые А. Бине и Ш. Фере, тщательно изучавшие условия восприятия галлюцинаторных видений, пришли к заключению, что «воображаемый предмет воспринимается при тех же условиях, как если бы он был реальным». Потом они установили, что внушенный галлюцинаторный образ подчиняется тем же законам, что и вызванный болезнью.

Вызвав у загипнотизированного представление о поднимающемся в облаках воздушном шаре, Бине и Фере предложили ему смотреть на него попеременно то в обыкновенную зрительную трубу, то в телескоп. Испытуемый не имел понятия о свойствах этих оптических инструментов. Казалось бы, что образ предмета, на самом деле не существовавшего, должен был оставаться одинаковым, во что бы на него ни приходилось смотреть. Опыт, однако, не оправдал такого предположения. Оказалось, что, глядя в телескоп, галлюцинант видел изображение воздушного шара перевернутым, то есть таким, каким оно должно выглядеть, если смотреть в телескоп на реальный предмет.

Далее они провели другой замечательный опыт. Показав загипнотизированному извлеченный из пачки пустой лист бумаги, они внушили, что на нем фотография известного ему г-на Семаля. Затем, вложив этот лист обратно в пачку, стали показывать листы по порядку. Они не надеялись, что он обнаружит лист с «изображенной» на нем фотографией. Однако загипнотизированный нашел ее. Мало того, когда ему подавали лист «вверх ногами», он заявлял, что это та же фотография, но перевернутая. Убедившись, что кусок бумаги вызывает в испытуемом ощущение вполне реальной фотографии, Бине и Фере поместили перед его глазами призму исландского шпата, обладающего, как известно, свойством удваивать рассматриваемые через нее предметы. Естественно, что об этом испытуемый не знал. К удивлению ученых, он заявил, что видит две фотографии.

Приведем еще примеры. А. Бине и Ш. Фере внушили сомнамбуле, что приближается птица. Вместе с конвергенцией глаз произошло постепенное сужение зрачков. Комментируя этот опыт, Альберт Молль назвал его одним из ценных объективных признаков реализации внушения. Этот же опыт развил Владимир Михайлович Бехтерев. Он загипнотизировал одну особу и заставил ее открыть глаза, внушив, что она видит вдали светлую точку. Затем попросил ее пристально всмотреться в эту точку, потом уверил, что эта точка медленно приближается к ней и, наконец, находится непосредственно перед ее глазами. По мере кажущегося приближения светлой точки к ее глазам они постепенно сводились внутрь и зрачки сужались. Наконец, при внушении, что светящаяся точка находится совсем близко перед глазами, она заявила, что ей больно смотреть. В этот момент ее глаза были заметно скошены внутрь, то есть она реагировала, как на реально приближающийся предмет (Бехтерев, 1905, с. 227).

В другом опыте В. М. Бехтерев внушил испытуемой, что она не видит левым глазом. Применение аппарата Снеллена, который предназначен для выявления людей, симулирующих слепоту, показало, что ее левый глаз слеп. Исследование с помощью стереоскопического слияния фигур не оставляло никакого сомнения в том, что испытуемая была слепа, а не воображала себя слепою. Далее была внушена слепота на красный цвет. В первом случае это было сделано в гипносомнамбулизме, в другом — в бодрствовании. Дегипнотизировав испытуемую, В. М. Бехтерев предложил ей смотреть через красное стекло на пламя свечи. Она не видела красного пламени, как должна была, цвет был обыкновенный, естественный. Когда ее зрение было достаточно утомлено, ей предложили перевести взгляд на светлый потолок, на котором она увидела сероватое, а не цветное, зеленоватое, изображение пламени, как должно было быть при рассматривании красного пламени по принципу дополнительности цветов. В этом опыте В. М. Бехтерев получил еще одно убедительное доказательство, что внушение осуществилось в виде реальной цветной, а не воображаемой слепоты (там же).

В. М. Бехтерев.

Следует вкратце сказать, что В. М. Бехтерев внес большой вклад в исследование проблемы галлюцинаций, сумев показать роль внешних раздражителей в проекции галлюцинаторных явлений; изучал слуховые иллюзии; выяснил характер психоанестезий, выражающихся в более или менее явном ослаблении чувственного восприятия как в сфере общей чувствительности, так и в сфере органов чувств, и многие другие вопросы психической симптомологии. Бехтерев описывает опыт с чувственными галлюцинациями. Загипнотизировав испытуемую, он внушил, что будет производить болезненные уколы булавкой, от которых она почувствует резкую и продолжительную боль. При этом он обезболил часть щеки. Затем легко надавил тупым концом булавки на подбородок. Несмотря на это, кровь интенсивно прилила к лицу испытуемой, и оно перекосилось от боли, зрачки расширились, выразив болевую реакцию. Болевые раздражения щеки, где была внушена аналгезия, не вызывали реакцию зрачков на боль.

От экспериментов В. М. Бехтерева перейдем к интересному опыту ассистента Шарко, профессора Ж. Ф. Бабинского. «Я, — говорил Бабинский загипнотизированному, — напишу на бумаге ряд примеров, которые вы должны решить». Далее он поодиктовал примеры, которые на слух запомнить было весьма затруднительно, тем более произвести сложные вычисления. Бабинский положил перед загипнотизированным чистый лист бумаги и сказал, что на ней написаны все примеры, которые он продиктовал. Решение испытуемого оказалось правильным, что говорит о включении зрения в процесс вычисления. Это лишний раз подтверждает несомненность того факта, что галлюцинации у сомнамбул истинные.

Важно подчеркнуть, что галлюцинации, как и другие феномены, зависят от индивидуальности сомнамбул. Имеется в виду что не у всех сомнамбул галлюцинаторные переживания разыгрываются в реальном пространстве, то есть истинные. У некоторых возникают псевдогаллюцинации, или иллюзии, которые носят характер грезоподобных состояний, сновэдных переживаний и разворачиваются в мире субъективных представлений и фантазий при нарушении самосознания. Как зрительные, так и другие галлюцинации в гипносомкамбулизме имеют широкий спектр. Если у одних сомнамбул есть тенденция к редуцированию образов с утратой яркости галлюцинаторных переживаний, у других возникает калейдоскопичность переживаний, в которых сливаются в единое целое реальное, иллюзорное и галлюцинаторное, то у третьих галлюцинации — видения без определенного содержания. Причем последние характеризуются неясностью, расплывчатостью образов и лишены четких форм.

Некоторые сомнамбулы отдают себе отчет в том, что их галлюцинации — это воображаемые видения и не более того. Так, будучи загипнотизированной старшим ассистентом Шарко, профессором Ш. Рише, мадам Д. думала, что она в Трувиле, и видела на берегу родственников, мать и сестру. «Говорите с ними», — потребовал Рише. «Как я могу говорить с ними, когда меня там нет?» — спросила обескураженная дама. В опыте с мадам X. картина меняется. Рише внушил X., что она превратилась в попугая. Через некоторое время она серьезно спросила: «А можно есть конопляное семя, которое насыпали в мою клетку?»

В поведении Д. Рише поразило, что она, в отличие от X., не отрешилась от действительности и сознает, где находится и кто вокруг. Но среди этого правильно воспринимаемого мира возникают обманы чувств. Она видела Рише, сидящего на стуле, что соответствует действительности, и вместе с тем она видела у него на коленях собаку и гладила ее, хотя эта собака — не более чем игра ее воображения. Рише внушает Д.: «Вот там бегают две крысы». Она с любопытством и испугом следит глазами за этими увиденными животными. Но когда тут же Рише внушает: «Погладьте собачку, лежащую у меня на коленях», она гладит пустое место и при этом спрашивает: «А где собачка, я ее не чувствую». Такие обманы чувств, галлюциноиды, обычно появляются у душевнобольных людей.

Одной из своих подопечных Ж. Льежуа внушил по ее просьбе, что она увидит своего отца, умершего несколько лет назад; другой — что она увидит брата, офицера морской пехоты, находящегося в Тонкине. Обе дамы были счастливы, что видели, осязали и говорили со своими родственниками.

Коль скоро мы заговорили о Жюле Жозефе Льежуа (Liegeois J. J., 1833–1908), расскажем о его ценном вкладе в развитие темы «Преступность и гипноз». Представитель Нансийской школы, Льежуа, будучи доктором права, профессором юридического факультета университета Нанси, своими яркими работами, в частности собранными в книге «О внушении и сомнамбулизме применительно к юридической и судебной медицине» (1889), показал важность роли внушения в судебной практике. Льежуа указывал на «необходимость обращать в суде внимание на внушение, так как, не распознав его последствий, можно допустить серьезные ошибки, которые могут быть чреваты последствиями как для подсудимых, так и для следствия». Льежуа провел много десятков криминалистических экспериментов с использованием гипнотических и постгипнотических внушений преступного характера.

В 1884 году Льежуа прочел доклад в Академии нравственных и политических наук, в котором рассказал о результатах опытов внушения преступных деяний. Например, в присутствии судебных чинов он заставил девушку выстрелить из револьвера, который она считала заряженным, в собственную мать; другая всыпала воображаемый порошок мышьяка в воду, приготовленную для ее родственницы. В заключение он сделал заявление: «Всякий человек, находящийся в гипносомнамбулическом состоянии, становится в руках экспериментатора совершенным автоматом как в нравственном, так и в физическом отношении. Его можно сравнивать с глиной, которую горшечник мнет как хочет, придавая ей самые разнообразные формы. Часто сомнамбула сама опережает желания своего гипнотизера… Идеи, развившиеся произвольно или под влиянием воспоминания, чувства или тенденции, симпатии или антипатии, любовь или ненависть, предрассудки, страсти — все это может быть сразу изменено, извращено, низвергнуто… Не будучи свидетелем, нельзя даже представить, до какой степени может дойти покорность субъекта. Из этого делаем заключение, что у гипнотика, которого толкнули на какое-либо преступление, совершенно отсутствует осознание, поэтому он не отвечает за свои поступки и должен быть оправдан. Виновен только тот, кто сделал внушение, его одного надо преследовать и наказывать. Сомнамбула была для него только орудием, подобно пистолету, содержащему пулю, или сосуду с ядом».

Здесь не место подробно обсуждать заявление Льежуа, отметим лишь, что он чересчур категоричен. Дело в том, что он экспериментировал в клинике Льебо, где постоянными опытами у сомнамбул вырабатывали рефлекс подчинения. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что они вели себя как «автоматы». Нет уверенности, что при других обстоятельствах испытуемые были бы так же исполнительны. Кроме того, опыты проводились с бутафорскими орудиями преступлений и направлялись людьми, завоевавшими доверие у сомнамбул, которые изначально были уверены, что никто не собирается их руками осуществлять преступный замысел. Как далеко зашел Льежуа в своем убеждении о силе противоправных внушений в гипнозе, видно из его слов: «Если глядеть в упор за столом, в салоне, в театре, в железнодорожном купе, то тот, на кого глядишь, исполнит внушенное действие» (Liegeois, 1889).

Когда знакомишься с мнением Льежуа, не покидает чувство, что он смешивает сомнамбул с патологически внушаемыми лицами или с некоторыми психически больными. Но даже в отношении последних можно сказать, что если и толкает их на убийство слепая сила, то они, тем не менее, более или менее успешно сопротивляются этой силе. В психиатрической литературе отмечаются случаи, когда больные не шли на поводу у своих галлюцинаций, принуждающих их к убийству. Находящийся в гипносомнамбулизме, во-первых, отдает себе отчет в своих действиях и, если содержание внушения не согласуется с его моральными нормами, не будет его выполнять. Во-вторых, у него есть возможность оказать сопротивление, то есть обнаружить контрвнушение преступным суггестиям. Тем не менее в теме криминальных внушений обобщения недопустимы. Необходимо анализировать структуру личности конкретных исполнителей, степень их внушаемости и характер внушений. В данном формате нельзя и пытаться должным образом отразить влияние всех факторов на результат.

Дата добавления: 2015-07-12