Низложение

(лето 1567 года)

С этого дня, с поворотного в ее судьбе семнадцатого июня, когда лордызасадили свою королеву в замок Лохливен за крепкие засовы и затворы, МарияСтюарт становится причиной непрекращающейся смуты и смятения в Европе. Ведь вее лице встал перед веком новый, можно сказать, революционный вопроснеоглядного значения – о том, какие меры следует принять в отношении монарха,впавшего в непримиримый конфликт со своим народом и оказавшегося недостойнымкоролевского венца. Вина здесь неоспоримо лежит на повелительнице: отдавшись напроизвол легкомысленной страсти, Мария Стюарт создала невозможное, нетерпимоеположение. Вопреки воле своего дворянства, народа и духовенства она избраласупругом человека, который не только был связан брачными узами, но и единодушнозаклеймен общественным мнением как убийца шотландского короля. Презрев закон идобрые нравы, она и теперь отказывается признать этот безрассудный союзнедействительным. Даже самые преданные ее друзья согласны между собой в том,что рядом с этим убийцей она не может дольше править Шотландией.

Но какие существуют средства принудить королеву либо расстаться с Босуэлом,либо отречься от престола в пользу сына? Ответ звучит ошеломляюще: да никаких.Государственные правомочия по отношению к монарху в то время равны нулю; народуеще не дозволено подвергать сомнению или порицанию действия своего властителя,всякая юрисдикция кончается у ступеней трона. Гражданское право не простираетсяна особу короля, он за пределами и выше этого права. Как и священник, онрукоположен самим Господом Богом и ни передать, ни подарить свой сан никому невластен. Никто не вправе лишить помазанника божия его высокого достоинства. Сточки зрения абсолютизма позволительнее отнять у монарха жизнь, нежели корону.Можно умертвить венценосца, но не свести его с престола, ибо применить к немукакие-то меры принуждения значило бы посягнуть на иерархический строймироздания в целом. Мария Стюарт своим преступным браком поставила мир передсовершенно новой задачей. От того, как решится ее судьба, зависел не толькоединичный конфликт, но и умозрительный принцип, основа целогомировоззрения.

Потому-то так судорожно ищут лорды – в меру доступной им учтивости, конечно,– ищут путей уладить дело полюбовно. Даже сейчас, из далей столетий, ясночувствуется трепет, какой внушало им собственное деяние, – шутка ли, посадитьсвою повелительницу под замок! – и на первых порах для Марии Стюарт не отрезанавозможность возвращения, стоит ей лишь объявить свой брак с Босуэлом незаконными тем признать свою ошибку. Правда, ее популярность и авторитет изряднопошатнулись, а все же она могла бы на более или менее почетных условияхвернуться в Холируд и со временем избрать себе достойного супруга. Но у МарииСтюарт еще не открылись глаза. По-прежнему слепо веря в свою непогрешимость,она не хочет понять, что все эти непрерывные скандалы – Шателяр, Риччо,Дарнлей, Босуэл – навлекли на нее обвинение в пагубном легкомыслии. Даже самуюничтожную уступку отвергает она, как недостойную. Против всей страны, противвсего света защищает она Босуэла, заявляя, что не может от него отказаться, таккак иначе дитя, которое она носит, родится бастардом. Она все еще парит воблаках – неисправимый романтик, она не хочет считаться с действительностью. Ноэто своеволие, которое можно при желании назвать и нелепым и великолепным, снеобходимостью вызывает к жизни насильственные меры, какие и были к нейприменены, вплоть до той, значение которой еще скажется в веках: ибо не толькоона, а и кровный ее внук Карл I головой заплатит за свое притязание нанеограниченный княжеский произвол.

Но на первых порах, во всяком случае, она еще может рассчитывать нанекоторую помощь. Ведь такой конфликт между государыней и народом видениздалека, и ее собратьям и единомышленникам, европейским монархам, он небезразличен; особенно решительно на сторону своей давней противницы становитсяЕлизавета. Многие усматривают непоследовательность и недобросовестность в том,что Елизавета вдруг так энергично вступается за соперницу. А между темповедение Елизаветы и последовательно, и логично, и ясно. Став на сторону МарииСтюарт, она отнюдь не хочет выгородить – и эту разницу нужно всяческиподчеркнуть – ни лично Марию Стюарт, ни женщину, ни все ее неблаговидное иболее чем сомнительное поведение. Лишь за королеву вступается она как королева,за чисто умозрительную идею неприкосновенности царственных прав, тем самымотстаивая и собственное дело. Елизавета далеко не уверена в лояльности своегодворянства и потому не может потерпеть, чтобы в соседней стране былбезнаказанно подан пример крамолы, когда мятежные подданные поднимают оружиепротив законной государыни, хватают ее и сажают под замок. В противоположностьСесилу, который охотно выручил бы протестантских лордов, она полна решимостивновь привести к послушанию этих мятежников, посягнувших на королевскийсуверенитет, – в лице Марии Стюарт она защищает собственные позиции. И мы, впорядке исключения, склонны ей верить, когда она заявляет, что преисполненаглубокого участия к узнице. Нимало не медля, обещает она свергнутой королевеподдержать ее по-родственному, хоть и не отказывает себе в удовольствииязвительно поставить на вид оступившейся женщине ее вину. С нарочитой ясностьюотделяет она свою личную точку зрения от государственной. «Madame, – пишет она,– относительно дружбы всегда существовало мнение, что счастье приносит друзей,а несчастье их проверяет; и так как приспело время на деле доказать нашудружбу, мы, исходя из наших собственных интересов, а также из участия к Вам,сочли за должное засвидетельствовать в этих кратких словах нашу дружбу… Madame,скажу, не обинуясь, Вы немало огорчили нас, выказав Вашим замужеством стольприскорбный недостаток сдержанности, и нам пришлось убедиться, что никто изВаших друзей в мире не одобряет Ваших поступков; утаить это значило бы простосолгать Вам. Вы не могли бы ужаснее замарать свою честь, чем выйдя с такойпоспешностью за человека, не только известного всем с самой худшей стороны, нок тому же обвиняемого молвой в убийстве Вашего супруга; не мудрено, что Вынавлекли на себя обвинение в соучастии, хотя мы всемерно уповаем, что оно несоответствует истине. И каким же опасностям Вы подвергли себя, сочетавшись сним при живой жене, – ведь ни по божеским, ни по человеческим законам Вы неможете почитаться его законной женой, и дети Ваши не будут почитатьсярожденными в законе! Таким образом, Вы ясно видите, как мы мыслим о Вашем бракеи, к великому сожалению, иначе мыслить не можем, какие бы убедительные доводыни приводил Ваш посланец, склоняя нас на Вашу сторону. Мы предпочли бы, чтобыпосле смерти мужа первой Вашей заботой было схватить и казнить убийц. Если бэто было сделано – что в случае столь ясном не представляло никакой трудности,– мы на многие стороны Вашего брака закрыли бы глаза. Но поскольку этого непроизошло, мы можем лишь, во имя дружбы к Вам и уз крови, связывающих нас как сВами, так и с Вашим почившим супругом, заверить, что мы готовы приложить всенаши силы и старания, чтобы достойно воздать за убийство, кто бы из Вашихподданных ни совершил его и сколь бы он ни был Вам близок».

Это ясные слова, острые и отточенные, как бритва, тут не приходится нимудрить, ни гадать. Слова эти показывают, что Елизавета, через своихсоглядатаев, а также по устным донесениям Меррея лучше осведомленная опроисшествии в Керк о’Филде, нежели пламенные апологеты Марии Стюарт многовеков спустя, не питает никаких иллюзий насчет соучастия Марии Стюарт.Обвиняющим перстом указует она на Босуэла как на убийцу. Характерно, что всвоем дипломатическом послании она пользуется намеренно церемонным оборотом:она-де «всемерно уповает», а не глубоко убеждена, что Мария Стюарт не замешанав убийстве. «Всемерно уповаю» – чересчур осторожное выражение, когда речь идето столь страшном злодеянии, и при достаточно изощренном слухе вы улавливаете,что Елизавета ни в коем случае не поручилась бы за то, что Мария Стюартневиновна, и только из солидарности хочет она как можно скорее потушитьскандал. Однако чем сильнее порицает Елизавета поведение Марии Стюарт, темупрямее отстаивает она – sua res agitur[137]–ее достоинство властительницы. «Но чтобы утешить Вас в Вашем несчастье, окотором мы наслышаны, – продолжает она в том же многозначительном письме, – мыспешим заверить Вас, что сделаем все, что в наших силах и что почтем нужным,чтобы защитить Вашу честь и безопасность».

И Елизавета сдержала обещание. Она поручает своему посланнику самымэнергичным образом опротестовать все меры, предпринятые бунтовщиками противМарии Стюарт; ясно дает она понять лордам, что, если они прибегнут к насилию,она не остановится и перед объявлением войны. В чрезвычайно резком по тонуписьме она предупреждает, чтобы они не осмелились предать суду помазанницубожию. «Найдите мне в Священном писании, – пишет она, – место, позволяющееподданным свести с престола своего государя. Где, в какой христианской монархиисыщется писаный закон, разрешающий подданным прикасаться к особе своегогосударя, лишать его свободы или вершить над ним суд?.. Мы не меньше лордовосуждаем убийство нашего августейшего кузена, а брак нашей сестры с Босуэломнесравненно больше огорчил нас, нежели любого из вас. Но вашего последующегообращения с королевой Шотландской мы не можем ни одобрить, ни стерпеть.Велением божиим вы – подданные, а она – ваша госпожа, и вы не вправеприневоливать ее к ответу на ваши обвинения, ибо противно законам естества,чтобы ноги начальствовали над головой».

Однако Елизавета впервые наталкивается на открытое сопротивление лордов, какни трудно было его ждать от тех, кто в большинстве своем уже годами тайносостоит у нее на жаловании. Убийство Риччо научило их, чего им ждать, еслиМария Стюарт снова вернется к власти: никакие угрозы, никакие посулы непобудили ее до сих пор отказаться от Босуэла, а ее истошные проклятья во времяобратной скачки в Эдинбург, когда в своем унижении она грозила им великимиопалами, все еще зловеще звенят у них в ушах. Не для того убрали они с дорогисначала Риччо, потом Дарнлея, потом Босуэла, чтобы снова отдаться на милостьбезрассудной женщины; для них было бы куда удобнее возвести на престол ее сына– годовалое дитя: ребенок не станет ими помыкать, и на два десятилетия, поканесовершеннолетний король не войдет в возраст, они были бы неоспоримымигосподами страны.

И все же лорды вряд ли нашли бы в себе мужество открыто восстать противсвоего денежного мешка – Елизаветы, если бы случай не дал им в руки поистинестрашное, смертоносное оружие против Марии Стюарт. Спустя шесть дней послебитвы при Карберри-хилле низкое предательство спешит преподнести им чрезвычайнорадостную для них весть. Джеймс Балфур, правая рука Босуэла в убийстве Дарнлея,чувствует себя не по себе с тех пор, как задул противный ветер, и он видит однулишь возможность спасти свою шкуру – совершить новую подлость. Стремясьзаручиться дружбой всесильных лордов, он предает опального друга. Тайноприносит он лордам радостную весть, что бежавший Босуэл тайно прислал вЭдинбург слугу с поручением незаметно выкрасть из замка оставленный им ларец сважными бумагами. Слугу, по имени Далглиш, тут же хватают, и на дыбе, подстрашными пытками, несчастный в смертном страхе выдает, где тайник. По егоуказаниям в замке, под одной из кроватей, находят драгоценный серебряный ларец– Франциск II во время оно подарил его своей супруге Марии Стюарт, а она,ничего не жалевшая для своего возлюбленного Босуэла, отдала ему вместе со всемостальным и заветный ларец. В этом накрепко запирающемся хитроумными замкамисундучке временщик хранил свои личные бумаги, в том числе, очевидно, и обещаниекоролевы выйти за него замуж, а также ее письма, наряду с другими документами,в частности и теми, что компрометировали лордов. Очевидно – ничего не можетбыть естественнее, – Босуэл побоялся захватить с собой столь важные бумаги,отправляясь в Бортуик, на бой с лордами. Он предпочел спрятать их в надежномместе, рассчитывая при удобном случае послать за ними верного слугу. Ведь и«бонд», которым он обменялся с лордами, и обещание Марии Стюарт стать егоженой, и ее конфиденциальные письма могли в трудную минуту очень и очень емупригодиться как для шантажа, так и для самозащиты: заручившись письменнымиуликами, он мог крепко держать в руках королеву, если бы эта ветреница пожелалаот него отпасть, а также и лордов, вздумай они обвинить его в убийстве. Едвапочувствовав себя в безопасности, изгнанник должен был прежде всего подумать отом, как бы снова завладеть драгоценными уликами. Лордам, таким образом,вдвойне повезло с их счастливой находкой: теперь они могли втихомолкууничтожить все письменные доказательства собственной виновности и в то же времябез всякого снисхождения использовать документы, свидетельствующие противкоролевы.

Одну лишь ночь главарь шайки граф Мортон хранил запретный ларец у себя, а ужна следующий день он сзывает остальных лордов, среди них – факт, заслуживающийособого упоминания, – также и католиков и друзей Марии Стюарт, и в ихприсутствии шкатулка вскрывается. Тут-то и обнаруживают знаменитые письма исонеты, писанные ее рукой. Оставив даже в стороне вопрос о том, намного лиотличались найденные оригиналы от напечатанных впоследствии текстов, мы можемутверждать с уверенностью, что содержание писем оказалось крайненеблагоприятным для Марии Стюарт; с этого часа поведение лордов меняется, онистановятся увереннее, смелее, настойчивее. В минуту первого ликования, даже недав себе времени снять копии с писем, не говоря уже о том, чтобы их подделать,они спешат раструбить радостную весть – шлют гонца к Меррею во Францию сообщитьему хотя бы общее содержание наиболее компрометирующего королеву письма. Онисносятся с французским послом, допрашивают с пристрастием слуг Босуэла,попавших к ним в руки, и записывают их показания; такое напористое,целеустремленное поведение было бы невозможным, если бы найденные бумаги несодержали достаточно убедительных улик преступного соучастия Марии Стюарт вубийстве. Положение королевы сразу же резко ухудшается.

Ибо найденные в столь критическую минуту письма неимоверно укрепили позициимятежников. Наконец-то они обрели для своего ослушания моральное оправдание,которого им так недоставало, До сих пор они цареубийство валили на одногоБосуэла, в то же время остерегаясь слишком допекать беглеца из опасения, как быон в ответ не разоблачил их как соучастников. Марии Стюарт вменялось в винулишь то, что она вышла замуж за убийцу. Теперь же благодаря найденным письмамневинные агнцы внезапно «открывают», что королева и сама замешана в убийстве:ее неосторожные письменные признания дают этим завзятым циничным вымогателямверное средство привести ее к повиновению. Наконец-то в руках у них орудие, спомощью которого они вынудят ее «добровольно» отречься от престола в пользусына, а станет отпираться – что ж, можно будет выдвинуть против нее гласноеобвинение в прелюбодеянии и соучастии в убийстве.

Именно выдвинуть из-за чужого плеча, а не открыто с ним выступить. Ибо лордыпрекрасно знают, что Елизавета не позволит им судить свою королеву. А потомуони благоразумно ретируются на задний план и требовать открытого процессапредоставляют третьим лицам. Эту миссию – натравить против Марии Стюартобщественное мнение – с великой охотой берет на себя обуянный жестокимзлорадством Джон Нокс. После убийства Риччо фанатический проповедник изосторожности покинул страну. Теперь же, когда его мрачные пророчества насчет«кровавой Иезавели» и того, каких бед она натворит своим легкомыслием, нетолько сбылись, но даже превзошли все ожидания, он, облаченный в ризы пророка,возвращается в Эдинбург. И вот с амвона громогласно и отчетливо зазвучалипризывы возбудить дело против грешной папистки; библический проповедник требуетсуда над королевой-прелюбодейкой. От воскресенья к воскресенью тон реформатскихпроповедников становится все наглее. Королеве так же мало простительнонарушение супружеской верности и убийство, кричат они ликующим толпам, как ипоследней простолюдинке; Ясно и недвусмысленно добиваются они казни МарииСтюарт, и это неустанное науськивание делает свое дело. Ненависть, брызжущая сцерковных кафедр, вскоре изливается на улицу. Увлекаемое надеждой увидеть, какженщину, на которую оно взирало с робостью, волокут в покаянной одежде наэшафот, то самое простонародье, которое никогда еще в Шотландии не получало нислова, ни голоса, требует гласного процесса, и особенно беснуются женщины,распаленные яростью против королевы. «The women were most furious and impudentagainst her, yet the men were bad enough»[138].Каждая нищенка в Шотландии знает, что позорный столб и костер были бы ееуделом, если бы она так же безбоязненно отдалась преступной похоти, – такнеужто позволить этой женщине, потому что она королева, безнаказанно блудить иубивать и уйти от огненной смерти! Все неистовее звучит в стране клич: «Накостер шлюху!» – «Burn the whore!» И, порядком струсив, докладывает английскийпосланник в Лондон: «Как бы эта трагедия не кончилась для королевы тем, чемначалась она для итальянца Давида и для супруга королевы».

А лордам только того и нужно. Тяжелое орудие подкатили, и оно стоитнаготове, чтобы вдребезги разнести всякое дальнейшее сопротивление Марии Стюарт«добровольному отречению». По требованию Джона Нокса уже готов обвинительныйакт для публичного процесса: Марии Стюарт вменяется в вину «нарушение законов»,а, также – и тут с осторожностью подбирают слова – «предосудительное поведениев отношении Босуэла и других» («incontinence with Bothwell and others»). Есликоролева и сейчас не отречется от престола, можно будет огласить на суденайденные в ларце письма, прямо говорящие о сокрытии убийства, и тем довершитьее позор. Это вполне оправдало бы смуту перед всем миром. Изобличенную своейсобственной рукой соучастницу убийства и распутницу не поддержит ни Елизавета,ни другие монархи.

Вооружась угрозой гласного трибунала, Мелвил и Линдсей едут двадцать пятогоиюля в Лохливен. Они везут с собой три изготовленных на пергаменте акта, коиМарии Стюарт надлежит подписать, если она хочет избежать позора публичногообвинения. Первый акт гласит, что, наскучив властью, она «рада» избавиться оттягот правления и что у нее нет ни склонности, ни сил их больше нести. Вовтором она изъявляет согласие на коронование сына; в третьем не возражаетпротив того, чтобы возложить регентство на ее сводного брата Меррея или другоедостойное лицо.

Переговоры ведет Мелвил, из всех лордов по-человечески самый ей близкий. Онуже дважды приезжал в надежде уговорить ее расстаться с Босуэлом, кончить сварумиром, но она отказалась внять ему под тем предлогом, что дитя, которое онаносит под сердцем, не должно родиться на свет бастардом. Однако сейчас, когданайдены письма, борьба идет не на жизнь, а на смерть. Сначала королева горячопротивится. Она разражается слезами, она клянется, что с жизнью проститсяскорее, чем с короной, и этой своей клятве она пребудет верна до последнеговздоха. Но Мелвил беспощаден; в самых черных красках живописует он то, что ейпредстоит: оглашение писем, очная ставка с изловленными слугами Босуэла и,наконец, гласный суд – допрос и приговор. С содроганием видит Мария Стюарт, вкакую трясину позора завела ее собственная опрометчивость. Постепенно страхперед публичным унижением лишает ее мужества. После долгих колебаний, посленеистовых взрывов гнева и отчаяния она сдается и подписывает все тридокумента.

Итак, полная договоренность. Но, как и всегда бывало с шотландскими«бондами», ни одна из сторон не считает себя связанной данным словом иприсягой. Невзирая на обещание, лорды не преминут огласить в парламенте письмаМарии Стюарт и растрезвонят о ее причастности к убийству всему миру, чтобыотрезать ей возможность отступления. Со своей стороны, и Мария Стюарт отнюдь несчитает себя низложенной каким-то росчерком пера на клочке мертвого пергамента.Все, что придает нашему существованию смысл и цену – честь, верность, долг, –никогда не шло для нее в счет по сравнению с ее державными правами,неотъемлемыми для нее, как жизнь, как кровь, горячо струящаяся в ее жилах.

Несколькими днями позже совершается коронация малолетнего короля; народвынужден довольствоваться более скромным зрелищем, чем оживленное аутодафе нагородской площади. Церемония происходит в Стирлинге, лорд Этол несет корону,Мортон – скипетр, Гленкерн – меч, а за ними выступает Мар, держа на рукахмладенца, который отныне будет именоваться Иаковом VI Шотландским. И то, чтообряд помазания совершает Джон Нокс, свидетельствует перед всем миром, что этодитя, этот внове коронуемый король навсегда избавлен от тенет римскоголжеучения. За воротами замка ликует народ, празднично звонят колокола, по всейстране зажигают костры. На какое-то мгновение – увы! всегда лишь на мгновение– в Шотландии вновь воцаряется радость и мир.

А теперь, когда с трудной и неприятной работой покончено, ничто не мешаетМеррею, этому актеру на выигрышные роли, вернуться домой триумфатором. Сноваблестяще оправдала себя его коварная тактика – в минуту опасных поворотовотступать в тень. Он отсутствовал при убийстве Риччо, отсутствовал при убийствеДарнлея, не замешан он и в мятеже против сестры; его верность не запятнана, наего руках нет крови. Все для мудро исчезнувшего со сцены сделало время. Онсумел расчетливо выждать, поэтому теперь ему с почетом и без малейшего трудасамо падает в руки то, чего он втайне алкал. Единогласно предлагают ему, каксамому разумному из лордов, взять на себя регентство.

Но Меррей, рожденный властвовать, поскольку он умеет властвовать собой,отнюдь не хватается за предложенную честь. Он слишком умен, чтобы принять еекак милость от людей, которыми ему должно повелевать. К тому же да никто неподумает, будто он, любящий и покорный брат, притязает на право, насильственноотнятое у его сестры. Нет, пусть она сама – психологически мастерский штрих –навяжет ему регентство: он жаждет полномочий и просьб от обеих сторон – как отвосставших лордов, так и от низложенной королевы.

Сцена его приезда в Лохливен достойна пера великого драматурга. При видесводного брата страдалица неудержимо бросается в его объятия. Наконец-то онаобретет утешение, поддержку, дружбу, а главное – недостающий ей добрый совет.Но Меррей с нарочитым равнодушием взирает на ее волнение. Он уводит ее вспальню и сурово пробирает за все, что она натворила, ни единым словом неподавая надежды на снисхождение. Ошеломленная его холодностью, королеваразражается слезами, оправдывается, защищается. Но прокурор Меррей молчит,молчит и молчит с насупленным челом. Чтобы поддержать в отчаявшейся женщинестрах, он делает вид, будто в его молчании скрыта еще неведомая угроза.

На всю ночь оставляет Меррей сестру в этом чистилище страха; пагубный яднеуверенности, который он по капле влил в нее, должен сперва глубокопросочиться ей в душу. Беременная женщина, оторванная от мира – иноземнымпослам доступ к ней закрыт, – не знает, что ее ждет: гласное обвинение или суд,позор или смерть. Всю ночь не смыкает она глаз, и к утру силы ее сломлены. Итут Меррей начинает понемногу применять снисхождение. Осторожно намекает он,что, если она откажется от попыток к бегству и всяких сношений с иностраннымидворами, а главное – порвет с Босуэлом, быть может, еще удастся – он говоритэто неуверенным тоном – спасти в глазах мира ее честь. Даже это мерцаниенадежды вливает жизнь в несчастную, отчаявшуюся женщину. Она бросается вобъятия брата, просит, молит, пусть он возьмет на себя тяготы регентства. Тогдаее сын будет в полной сохранности, государство – в руках мудрого правителя, асама она – в безопасности. Она молит и молит, и Меррей заставляет себя долгопросить при свидетелях, пока великодушно не соглашается принять из ее рук то,за чем он, собственно, явился. Он уходит довольный, оставляя успокоенную МариюСтюарт; теперь, когда она знает, что власть в руках ее брата, она тешит себянадеждой, что пресловутые письма останутся тайной и что честь ее спасена.

Но нет милости для бессильного. Как только Меррей берет бразды в своижесткие руки, он прежде всего старается сделать возвращение сестры невозможным:как регент, он хочет морально прикончить неудобную конкурентку. Уже и речи нето ее освобождении, напротив, все делается для того, чтобы задержать пленницу вее узилище. Несмотря на данное Мерреем Елизавете, а также сестре обещаниезащитить ее честь, с его ведома и попущения пятнадцатого декабря в шотландскомпарламенте позорящие Марию Стюарт письма и сонеты извлекаются из серебряноголарца, зачитываются вслух, сравниваются с другими документами и признаютсяподлинными. Четыре епископа, четырнадцать аббатов, двадцать графов, пятнадцатьлордов и более тридцати мелкопоместных дворян, среди них немало близких друзейкоролевы, удостоверяют честью и присягой подлинность писем и сонетов, и ни одинголос, даже из лагеря друзей – немаловажный факт, – не выражает ни малейшегосомнения. Так парламентское заседание превращается в трибунал, незримо стоиткоролева перед судом своих подданных. Все беззакония последних месяцев – смута,заточение, – едва лишь письма прочтены, узакониваются, и со всей ясностьюзаявляется, что королева заслужила свою кару, так как убийство ее супругапроизошло с ее ведома и соизволения (art and part), «что доказано письмами,писанными ее рукой как до, так и после убийства и обращенными к Босуэлу,главному зачинщику и коноводу, а также позорным браком, в который она вступилавскоре после убийства». А чтобы весь мир узнал вину Марии Стюарт и дабы всемстало ведомо, что честные, добропорядочные лорды лишь из чисто моральныхпобуждений восстали против нее, иностранным дворам рассылаются копии писем; такМарию Стюарт перед всем миром объявляют отверженной и выжигают у нее на лбуклеймо позора. С алым знаком поношения на челе она уже не осмелится – такполагают Меррей и лорды – требовать себе корону.

Но Мария Стюарт столь прочно замурована в сознание своего королевскоговеличия, что ни поношение, ни поругание не в силах ее смирить. Нет клейма,чувствует она, которое изуродовало бы лоб, носивший царственный обруч ипомазанный елеем избранничества. Ни пред чьим приговором или приказом несклонит она головы, и чем больше заталкивают ее под ярмо бесславногопрозябания, тем решительнее она противится. Такую волю не удержишь взаперти;она взрывает самые крепкие стены, сносит плотины. А если заковать ее в цепи,она будет потрясать ими так, что содрогнутся камни и сердца.

Дата добавления: 2015-07-12