Драматургия молодого Лермонтова представлена тремя пьесами

1830—1831 годов: трагедией в стихах «Испанцы» и драмами в прозе, построенными главным образом на автобиографическом материале: «Menschen und Leidenschaften» («Люди и страсти») и «Странный человек». Эстетическая ценность этих произведений, незрелых и наивных, со слабо очерченными схематическими фигурами героев, невелика. Связанные с театром Лессинга и Шиллера, они в художественном отношении не представляют собой оригинальных явлений. Но как литературные документы, насыщенные яркими и существенными для Лермонтова идеями и горячим критическим пафосом, как попытка поэта проложить для себя важные творческие пути, эти драмы очень интересны.

Центральные фигуры юношеской драматургии Лермонтова — Фернандо в «Испанцах», Юрий Волин в драме «Menschen und Leidenschaften» и особенно Владимир Арбенин в «Странном человеке» — во многом соответствуют герою лермонтовской лирики. Но столкновение героя-романтика с миром развертывается в драматургии Лермонтова не так, как в лирике, где герой борется с действительностью, охарактеризованной обобщенно, главным образом в моральных категориях. В пьесах Лермонтова, в особенности прозаических, действительность, окружающая героя, раскрывается не только в морально-психологической, но и в социально-бытовой плоскости. В драме «Menschen und Leidenschaften» действие разыгрывается в крепостнической дворянской усадьбе. В «Странном человеке» семейная и любовная драма переносится в обстановку светских московских гостиных. И в основе лермонтовских драм лежит не отвлеченно-психологическое столкновение эгоизмов, а конфликты, имеющие социальные источники: имущественное неравенство, национальное притеснение, растлевающее действие крепостного права и пагубное влияние светских отношений. Таким образом, многое из того, что в лирике Лермонтова оставалось как бы недоговоренным (это вполне естественно для романтической лирики — от этого она становилась более емкой), здесь договаривается. Социальные причины «мировой скорби» «лермонтовского человека», обставленного в драмах реалистически изображенной прозаической средой, в известной мере обнажаются. В результате то, что условно можно назвать «реалистическим элементом» романтической системы молодого Лермонтова, получает в его юношеской драматургии большее развитие, чем в других его жанрах.

Романтизм Лермонтова выразился в его поэмах, к которым приближается и трагедия в стихах «Испанцы», еще более ярко, чем в его прозаических драмах. Это их качество и их многочисленность (до 1835 г. Лермонтовым было написано или начато восемнадцать поэм) заставляют видеть в них явление для молодого Лермонтова исключительно характерное и весомое.

В драмах Лермонтова «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек» представлены муки «лермонтовского человека», его обида, но не показана его способность к борьбе и протесту, его растущее мужество. Для того чтобы художественно воплотить эти потенциальные способности героя, нужно было представить его не только в «натуральную величину», со всеми его наличными особенностями, но и в его возможностях, а для этого перестроить его образ и ввести его в сферу, поднятую над прозаическим бытом. В своих романтических поэмах Лермонтов поступает именно так.

В них изображены могучие, волевые, непокорные, безудержные, свободолюбивые, жестокие, сумрачные герои и их «роковые» поступки. В поэмах Лермонтова находит себе выражение активная, наступательная линия его творчества. По своему содержанию лермонтовские поэмы не только оторваны от повседневной жизни эпохи, но и принципиально ей противопоставлены. В этом смысле они примыкают к байроновским восточным поэмам и пушкинскому романтическому эпосу, создавшим в русской литературе 20—30-х годов большую традицию. Действие поэм прикрепляется к экзотической почве (Кавказ, романтическая Испания и Италия) или переносится в древность (русская старина), а иногда и в «космическое пространство» (земля, небо). Почти все их сюжеты полностью или частично заимствованы из кавказских преданий, библейских текстов, исторических легенд или из позднейших книжных источников. Национальный колорит — иногда очень условный — имеет в них первостепенное значение.

Это относится к поэмам, основанным на изображении сильных, мужественных людей и феодальной России («Олег», «Последний сын вольности», «Литвинка», позже — «Боярин Орша»). Но еще важнее роль национального колорита в лермонтовских поэмах, посвященных Кавказу, — «романтической стране», которую, говоря в духе известного афоризма, Лермонтов должен был бы выдумать, если бы ее не было в действительности. Борьба кавказских народов за свободу, их «незапятнанная» цивилизацией, дикая простота и яркость их быта, их близость к природе, природа Кавказа сама по себе, могучая и величественная, — все это непреодолимо влекло Лермонтова и являлось для него неисчерпаемым источником поэтического волнения. Совпадение эстетической мечты поэта и реальной поэзии кавказской действительности придавало его изображению Кавказа особую прочность, предметность и художественную ощутимость (см. «Каллы», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей», «Хаджи-Абрек»).

В соответствии с романтической традицией Байрона и Пушкина композиционным центром лермонтовских поэм служит образ их ведущего героя. Вокруг него расположены другие, немногочисленные,

действующие лица этих немноголюдных поэм: возлюбленная героя и его противник, иногда соперник, и один-два второстепенных персонажа. Отношения между действующими лицами развиваются у Лермонтова с грозно нарастающим драматическим напряжением и в большинстве случаев приводят к кровавым развязкам. Герои поэм — стихийные бунтари, мстители-отщепенцы или отверженцы и скитальцы, которые в незавершенных поэмах сюжетно еще не успели стать мстителями, но по своему складу готовы в них превратиться.

Тема мщения — о ней говорилось уже выше — одна из самых настойчивых в стихотворном эпосе молодого Лермонтова. Можно сказать, что в своих поэмах он всесторонне исследует различные проявления мести и подразделяет их.

Лермонтов изображает целый ряд героев, мстящих за свое личное ущемление из ревности или по обычаю кровавой мести. Месть их оторвана от интересов остальных людей, эгоистически замкнута, античеловечна и не просветлена мыслью о добре, на которое «зло» может иногда надеяться. Они ведут себя так, как будто им все дозволено. Отсюда — зловещая атмосфера, окружающая образы мстителей в поэмах кавказского цикла и в «Боярине Орше».

Иначе выглядят герои юношеских поэм Лермонтова о «падшем ангеле». Этой темой объединены ранние редакции «Демона», «Азраил» и «Ангел смерти». Если исключить поэму «Азраил», в которой мотив мести отсутствует или еще не успел развиться, персонажи этих произведений также являются мстителями. Но зло рождается в их душах из высоких побуждений: они — высокие герои. Их конфликт с богом и с миром строится не только на личной обиде, он тяготеет к универсальной форме, имеет своим источником мысль о несправедливости, лежащей в основе всего мироздания. Они скорбят не только за себя, но и за весь обиженный богом мир и мстят не какому-нибудь отдельному обидчику, а всему существующему творению бога.

Третий вариант темы мстителя развит Лермонтовым в «Литвинке» (образ Клары) и особенно в «Последнем сыне вольности» и «Измаил-Бее». Герои этих поэм фактически противопоставлены мстителям-индивидуалистам, которых изображал Лермонтов в «Каллы» и «Хаджи-Абреке». Воля к мести, выношенная в душах прекрасной литвинки — гордой и лицемерной Клары, последнего сына новгородской вольности — Вадима и пасмурного вольнолюбца Измаил-Бея, порождена не только «малой» обидой, нанесенной им лично, но и «большой» обидой, от которой страдает их родина. Поэтому их месть возвышенна и по сути благородна, а поведение их служит образцом гражданской доблести. Самой большой и содержательной

из этих поэм является стихотворная повесть «Измаил-Бей».

Тема одинокого мстителя, вступившего в союз с борющимся народом, поставлена также в романе «Вадим» — единственном прозаическом произведении молодого Лермонтова (не завершен). Исключительная смысловая насыщенность этого неоконченного романа и время его создания позволяют считать его своего рода идейной энциклопедией юношеского творчества Лермонтова. Пользуясь возможностями прозаического повествования, Лермонтов пытается ввести образ своего основного титанического, одинокого героя в более широкий контекст, чем в предшествующих произведениях. Поэт окружает этот образ и социально-бытовой обстановкой (как было в его драмах), и большой политической историей (как в «Измаил-Бее»), а также авторскими философско-психологическими комментариями (как в лирике). При этом материалом к роману служили Лермонтову не экзотический Кавказ, а русский быт и русская история недавнего прошлого — эпохи пугачевского восстания.

В лице горбуна Вадима Лермонтов показывает человека трагического сознания, обладающего огромными духовными возможностями и силами, превратившимися в нем в неистовую демоническую злобу и ненасытную жажду мщения. Эта злоба, вызванная человеческим коварством (разорение семьи Вадима, нищета) и «божьей несправедливостью» (его уродство), имеет прежде всего личные основания. Сближение Вадима с восставшим народом объясняется не столько его сочувствием к восставшим, которых он презирает и называет «подлыми рабами», сколько его желанием использовать их в своих целях (в этом отношении позиция его имеет нечто общее с позицией байроновского Люцифера). И автор, окруживший образ Вадима мрачной и дикой поэзией, не пытается тем не менее целиком оправдать поведение своего героя: холодные жестокости Вадима представлены безнравственными и антиэстетическими. Кроме того, из текста романа мы видим, что сам герой его начинает уже понимать моральную несостоятельность своего образа действий и критически относиться к своей роли «разрушителя жизни» (гл. 14).

Лермонтов с несравненной для того времени политической остротой показывает в своем произведении уродливую сторону поместного быта, античеловеческие проявления дворянской власти и моральную правомерность крестьянского мятежа. Но формы, которые принимали крестьянские восстания в России, отталкивали Лермонтова. Народный бунт изображается в «Вадиме» (как и в «Капитанской дочке») «бессмысленным и беспощадным» (Пушкин). При этом получилось, что концепция народной мести в романе не противопоставляется личной мести героя.

На материале «Вадима» еще яснее, чем в автобиографических драмах, обнаруживается стадиальная ограниченность романтического метода. Образ героя, проходя сквозь события и сцены романа, остается самодовлеющим и, в сущности, не соизмеренным с действительностью романа. Жизнь осталась в романе по одну сторону, герой — по другую. Отсюда роковая двойственность языка и стиля произведения — распадение его на ультраромантическую стилистику (Вадима, Ольги, нищих) и реалистическую стилевую сферу бытописания, в которую вошли образы помещика Палицына, крестьян и дворовых. Органической однородности стиля в «Вадиме» не было достигнуто. Здесь следует видеть один из недостатков этого характерного и интересного, но еще незрелого произведения Лермонтова.

Дата добавления: 2015-07-11