Социальные конфликты и маргинальные, или отклоняющиеся от нормы формы поведения стремятся наложиться друг на друга

В современной ситуации силы оппозиции все более предстают как меньшинства по мере того как общий аппарат управления стремится контролировать всю совокупность общества. Говорят, естественно, о молчаливом большинстве, и не только в отношении стран, где оппозиция задавлена прямыми репрессивными мерами, как в Советском Союзе, но и в отношении политически либеральных капиталистических стран. Параллельно, особенно в Соединенных Штатах, все более объединяются силы оппозиции или сопротивления под именем меньшинств. Так обозначают черных, американцев мексиканского происхождения, индейцев, а также гомосексуалистов или даже женщин, которые находятся в положении меньшинств в высших или хорошо оплачиваемых профессиях. Удивительное превращение, такое же впечатляющее, как превращение negotium и otium. Еще недавно власть принадлежала монархам или олигархам. Она включала от 50 до 200 семей. И недавняя концентрация экономической власти не оставляет сомнений, так как руководители крупных предприятий с мультинациональными операциями сосредоточивают в своих руках все более значительную власть. Однако чем более приобретает значение управление технико-социальными системами, тем более социальная интеграция становится важным инструментом власти. Я не беру здесь общества, которые стремятся ликвидировать свое запоздание в развитии и выйти из положения зависимости. Наоборот, я ограничиваюсь самыми передовыми обществами западного типа, в которых нет такой идеологической и политической мобилизации. В их случае интеграция не идет сверху, от центра решения, а снизу: потребление устанавливает иерархию и интегрирует, умножая признаки социального уровня. В самих организациях действуют другие силы интеграции. Все члены таких объединений, находящихся в центре общества, получают выгоду от силы системы не только в виде более высокой заработной платы, но также в виде большей обеспеченности занятостью, перспектив карьеры, социальных преимуществ. Некоторые восстают против такой интеграции, требуя индивидуальной инициативы или соблюдения технической рациональности, когда речь идет о высших кадрах. Но большая часть служащих очень чувствительна к протекции, которую дает большое предприятие или его эквивалент. Оппозицию составляют не те, кто решает порвать с такими [:151] организациями и преимуществами, которые они дают, это довольно ограниченная аристократическая реакция. Оппозицию составляют прежде всего те, кто раздавлен силой организаций или испытывает их господство. Во многих случаях большая организация предлагает образ нормальности, центральности и таким образом конституирует маргинальные группы, навязывая им свои нормы.

Одним из самых важных примеров, которым уделяют еще очень мало внимания, является здоровье. Повсюду существует очень сильная тенденция «медикализировать» социальные проблемы. Школьные трудности ребенка могли бы в таком случае быть объяснены его социальным происхождением или природой школьных норм. Однако мощные силы работают таким образом, чтобы превратить этого ребенка в больного. Это может рассматриваться как прогресс по отношению к более резким оценкам вроде обвинения в лени или в неспособности к разумному мышлению, но речь идет во многом о сведении социальных проблем к проблемам маргинальности. Развивая до крайности эту тенденцию, доходят до того, что запирают политических противников в психиатрические госпитали. Сведение конфликта к маргинальности вызывает в свою очередь переинтерпретацию маргинальности в терминах конфликта. Наблюдали антипсихиатрию, которая ставила под вопрос определение безумия как отклонения, некоторые интерпретации доходили до того, что отождествляли безумие с желанием, с либидо, подавленным и разрушенным социальной организацией.

Еще более интересно наблюдать появление протеста и конфликта там, где существовало только подавление отклонения от нормы. Ставшие частыми во многих странах восстания заключенных имеют более широкий смысл, нежели просто оспаривание условий заключения. Распространение повсюду понятия социального порядка оказывается в то же время непосредственно связано с господствующей идеологией. Она, стало быть, и поставлена под вопрос. Это заключение вновь приводит к предыдущей теме: конфликт не связан с некоей фундаментальной областью социальной действительности, с инфраструктурой общества, особенно с трудом, он повсюду. Как различение продуктивного и непродуктивного не имеет больше смысла, так же утрачивает всякую пользу различение «инстанций» — экономической, политической, идеологической…

Но если фундаментальные конфликты стремятся проявиться во всех областях общественной жизни, из этого следует, что нет больше четкого различия между конфликтами и другими типами [:152] нонконформистского поведения. Может быть, это различие было связано просто с фазой решений путем переговоров рабочих конфликтов и, значит, с «ответственной позицией» профсоюзов и партий. Между тем, мне кажется, что наблюдаемая эволюция менее конъюнктурна. Чем более мы углубляемся в прошлое, тем большей оказывается дистанция между оппозиционными силами, к каковым прежде всего принадлежат подымающиеся новые правящие классы, и силами исключенными, которые рассматриваются как порочные, криминальные, out-groups (внегрупповые — М. Г.). Не переживаем ли мы в настоящий момент обратное движение, смешение оппозиционера и отклоняющегося от нормы, ставшее логичным с момента, когда господствующая группа навязывает порядок и нормы поведения всему обществу?

Это глубоко изменяет привычный образ социальных конфликтов. Мы унаследовали от периода индустриализации образ двух противников, капиталистов и рабочих, стоящих лицом к лицу на той почве и с тем оружием, которые выбраны правящим классом, но которые не мешают прямому столкновению классов. Сегодня, напротив, нам предлагается образ безличного, интегрирующего центрального аппарата, который держит под своим контролем кроме «класса служащих», молчаливое большинство и проектирует вокруг него некоторое число меньшинств, исключенных из целого, запертых, лишенных привилегий или даже отвергнутых.

Можно себе представить возникновение гетто, где бы жили группы, отброшенные вследствие социальной дифференциации. Они могли бы развивать свои подкультуры или антикультуры, находясь все же в зависимости от центрального ядра. Такие «маргиналы» несут в себе черты двусмысленности, о чем свидетельствуют объединения молодых, умножившиеся одно время. Они являются источниками глобального протеста и в то же время местами добровольного и зависимого уединения. Не организуются ли в маргинальные города такого типа молодые и старые, с характерным для них неучастием в больших организациях?

Интеллектуалы, лишенные роли интеллигенции, стремятся также протестовать против социального порядка, способствуя тем не менее его поддержанию самой своей маргинализацией. Кажется все более трудным увидеть непосредственно «чистые» фундаментальные конфликты. Все смешивается теперь, маргинальности и эксплуатация, защита прошлого и требования относительно будущего. [:153]

Дата добавления: 2015-07-12