Глава lXXXIX. Рассказ обвиняемого

Посоветовавшись с защитником, обвиняемый соглашается воспользоваться словом, которое ему предоставляют.

По знаку судьи он выходит вперед, охрана следует за ним на расстоянии двух шагов.

Нужно ли говорить о том, что водворяется полное молчание? Даже древесные сверчки, которые без умолку стрекотали в зеленой листве дуба, замолкли, как будто испуганные тишиной, которая водворилась внизу. Все смотрят на мустангера, не отрывая глаз, и, затаив дыхание, напрягают слух, чтобы уловить первые слова показаний, которые можно назвать исповедью.

— Господин судья, господа присяжные! — говорит Джеральд.

— Я чрезвычайно признателен, что вы дали мне возможность говорить; воспользовавшись этим правом, я не стану злоупотреблять вашим вниманием. Прежде всего я должен сказать, что, несмотря на ряд упомянутых здесь обстоятельств, которые кажутся вам странными и даже необъяснимыми, мой рассказ будет очень прост и поможет кое-что понять. Не все, что вы здесь слышали, — правда. Часть показаний лживы, как лжив и человек, который их давал.

Обвиняемый пристально смотрит на Кассия Колхауна; тот весь съежился от этого взгляда, как будто на него навели дуло револьвера.

— Я действительно встретился с мисс Пойндекстер. Эта благородная девушка своим великодушным признанием дала и мне возможность говорить здесь совершенно искренне, иначе я не сказал бы всей правды. Прошу вас верить всему, что я буду говорить. Верно также и то, что наше свидание было тайным и что оно было прервано человеком, который уже не может рассказать вам, что произошло дальше. Верно и то, что мы с ним поссорились, или, вернее, он рассердился на меня. Но неверно, что наша ссора потом возобновилась. И тот, кто клялся в том, не посмел бы этого сказать, если бы я имел возможность ответить ему так, как он того заслуживает.

Снова глаза обвиняемого устремляются на Колхауна, который все еще прячется в толпе.

— Наоборот, — продолжает Джеральд, — когда мы снова встретились с Генри Пойндекстером, он извинился передо мной; у меня же к нему были самые дружеские… я бы сказал — нежные чувства. Его нельзя было не любить. Простил ли я ему те несколько слов, которые вырвались у него сгоряча? Мне кажется, что вряд ли тут могут быть сомнения, — я был от всей души благодарен ему за это примирение…

— Значит, было примирение? — спрашивает судья, воспользовавшись паузой в рассказе. — Где оно произошло?

— Ярдах в четырехстах от места, где было совершено убийство.

Судья вскакивает. Вскакивают и присяжные. Зрители, которые стояли и раньше, выражают свое изумление по-иному; никто еще не упоминал о месте преступления и даже о том, что само преступление было совершено.

— Вы имеете в виду то место, где была лужа крови? — недоуменно спрашивает судья.

— Я имею в виду то место, где был убит Генри Пойндекстер.

Эти слова вызывают новую волну удивления среди зрителей — слышатся перешептывание и негромкие восклицания. Громче других раздается стон. Он вырывается из груди Вудли Пойндекстера, который больше не может сомневаться в том, что у него нет сына. До этого в сердце отца все еще теплилась надежда, что Генри, может быть, еще жив, что он просто заболел или попал в плен к индейцам. До этой минуты еще не было явных доказательств смерти его сына, были лишь косвенные и не очень убедительные доводы. Но теперь слова самого обвиняемого уничтожают эту надежду.

— Значит, вы уверены, что Генри Пойндекстер мертв? — спрашивает прокурор.

— Совершенно уверен, — отвечает обвиняемый. — Если бы вы видели то, что видел я, вы поняли бы, насколько бесполезен ваш вопрос.

— Значит, вы видели труп?

— Я должен возразить против такого ведения допроса, — вмешивается защитник. — Это прямое нарушение процессуальных норм.

— У нас этого не допустили бы, — добавляет ирландский юрист. — У нас прокурору не разрешили бы говорить до тех пор, пока не наступит время для перекрестного допроса.

— Таковы же законы и нашей страны, — говорит судья, строго глядя на нарушителя. — Обвиняемый, вы можете продолжать рассказ. Пока вы не кончите, вопросы вам имеет право задавать только ваш защитник. Продолжайте. Говорите все, что считаете нужным.

— Я говорил о примирении, — продолжает обвиняемый, — и сказал вам, где оно произошло. Я должен теперь объяснить, почему оно произошло именно там. Вы уже знаете, как мы расстались — мисс Пойндекстер, ее брат и я. Оставив их, я бросился вплавь через реку, отчасти потому, что был слишком взволнован, чтобы задумываться над тем, как мне переправиться, отчасти потому, что не хотел, чтобы стало известно, как я попал в сад. У меня были для этого свои причины. Я пошел вверх по реке — к поселку. Ночь была очень теплой, это, наверно, многие из вас помнят, и, пока я дошел до гостиницы, моя одежда почти совсем высохла. Бар был еще открыт, и хозяин стоял за стойкой. Кров этот не был для меня особенно гостеприимным, и я решил тотчас же выехать на Аламо, чтобы воспользоваться прохладными часами ночи. Я уже отослал своего слугу вперед, сам же предполагал отправиться на следующее утро; но то, что произошло в Каса-дель-Корво, заставило меня поторопиться с отъездом, насколько это было возможно. Расплатившись с мистером Обердофером, я уехал…

— Откуда вы взяли деньги, которыми расплатились?.. — спрашивает прокурор.

— Я протестую! — прерывает его защитник.

— Вот так порядки! — восклицает ирландский юрист, вызывающе глядя на прокурора. — Если бы это происходило в нашем суде, с вами, пожалуй, поговорили бы иначе.

— Тише, джентльмены! — говорит судья повелительным тоном. — Пусть обвиняемый продолжает.

— Я ехал медленно. Спешить мне было незачем. Спать мне не хотелось, и было все равно, где провести ночь — в прерии или под крышей своего хакале. Я знал, что к рассвету доберусь до Аламо, и это меня вполне устраивало. Поглощенный своими мыслями, я не оглядывался назад — по правде сказать, я и не предполагал, что кто-нибудь едет за мной, — пока не проехал около полумили по лесу и не достиг дороги на Рио-Гранде. Тогда я услышал доносившийся сзади топот копыт. Я только что проехал поворот просеки, и увидеть всадника мне не удалось. Но я слышал, что он приближается рысью. Я подумал, что у догонявшего меня человека могут быть враждебные намерения, хотя это не особенно меня беспокоило. Больше по привычке, выработанной жизнью в прерии, по соседству с индейцами, я скрылся в чаще и стал ждать, пока незнакомый всадник не подъедет ближе. Скоро он появился. Можете представить мое удивление, когда вместо незнакомца я увидел человека, с которым мы только недавно поссорились! Когда я говорил о ссоре, я имею в виду не себя, а его. Я не знаю, в каком настроении он был. Возможно, тогда его удержало только присутствие сестры, а теперь он потребует от меня удовлетворения за воображаемую обиду? Господа присяжные, я не буду скрывать, что подумал именно это. Я решил, что не стану прятаться, ибо совесть моя была чиста. Правда, я виделся с его сестрой тайно, но в этом были виновны другие, а не я и не она. Я любил ее всем сердцем, самой чистой и нежной любовью, как и сейчас люблю…

Хотя карета Луизы Пойндекстер стоит за кругом зрителей, девушка слышит каждое слово мустангера, а занавески задернуты неплотно, и она видит его лицо. Несмотря на печаль, сжимающую ее сердце, лицо девушки озаряется радостью, когда она слушает откровенные признания мустангера. Это — отзвук ее чувства. На бледных щеках вспыхнул яркий румянец, но это румянец не стыда, а гордого торжества.

Она не пытается скрывать этого. Наоборот, глядя на нее, можно подумать, что она вот-вот выскочит из кареты, бросится к человеку, которого судят за убийство ее брата, и с презрением бросит вызов самым беспощадным обвинителям.

Тень грусти снова омрачает ее лицо, но печаль эта вызвана не ревностью, — Луиза слишком хорошо помнит слова, подслушанные у постели больного. Можно ли в них сомневаться? Он повторил их теперь, когда его сознание не помрачено, когда ему грозит смерть, перед лицом которой не лгут.

Дата добавления: 2015-07-11