Совершенно Новый день

Мне снился сон, и в этом сне я видел девушку. Красные отблески пламени и глубокие тени покрывали все вокруг. Стены, пол и купол потолка были налиты красным, словно кровью, или пески Марса, и тени были подобны глубоким кратерам, полным пустоты и неизвестности. Горячий воздух врывался в легкие, и жар жег меня. Высокие ступени вели на пьедестал, на котором она была распята.

Тысячи багряных копий пронзали ее тело насквозь, и кровь стекала по ним. Но она все еще была жива. Тяжелое дыхание срывалось с ее губ слабыми всхлипами, а ресницы дрожали. Все ее существо наполняла боль, как бездонную чашу, и она была подвешена в таком состоянии целую вечность. И если мог быть где АД, то это был он. Прямо здесь, в центре мироздания, она страдала больше, чем могла длиться любая жизнь.

Черные существа скрывались в тенях и наблюдали за ней. Опасные и отвратительные, в их существовании не было ничего, кроме мерзости и злобы. Они ликовали и наслаждались ее страданиями, они пили их, и у них была целая вечность. Их невидимые улыбки растекались ядом злорадного довольства.

И там был ОН, кто ликовал и наслаждался этим больше всех. Кто желал сломить, раздавить и покорить ее больше, чем кто-либо иной может желать.

От них исходила ужасная опасность. Если бы они заметили меня – раздавили бы не дрогнув, как букашку. Я был бы сметен, как песчинка, и развеян по вселенной. И вся моя жизнь и я сам ничего не значили для этого. Но они не могли видеть меня, не замечали моего присутствия, и в этом было единственное спасение. Я не дышал, не шевелился, малейшее колебание выдало бы им меня сразу же.

Я не знал, как оказался здесь, но она, эта пробитая копьями девушка – знала о моем присутствии. Она не смотрела на меня, старалась не выдать этого взглядом или чем-то еще, но она знала. И я знал, что она это знает. Я ничем не смог бы это объяснить, но оно было именно так.

Я чувствовал ее боль и страдания так же ясно, как если бы копья пробивали мои руки, живот, спину, ноги, пальцы, легкие, голову и глазницу. Это было слишком сильно для меня, и для нее, и для кого бы то ни было. Но она не сдавалась и не сломалась, а я не шевелился. Нельзя было выдавать свое присутствие, это было самым важным.

Черная рука с грубыми скрюченными пальцами появилась из тени и потянулась к ней. ОН усмехался невидимой усмешкой, и все тени усмехались так же. А огонь горел и дрожал, и жарил нас. Я смотрел на нее.

Мы чувствовали друг друга, и это чувство как-то помогало нам держаться. Я не знал, как оказался здесь, не знал, кто она, и не знал, кто я. Но все это было. И была БОЛЬ. Так не могло продолжаться вечно. Рука дотянулась до нее и коснулась щеки, отвратительная, насколько можно было быть.

Девушка звала меня – неслышно. Я не слышал имени, как и самого зова, он был за гранью слышимости. В ее голосе была мольба. Она ждала меня и надеялась, и не ломалась, как бы они не старались. И этим обрекала себя на вечность БОЛИ.

Я не знаю, кто дрогнул первым, но мы встретились взглядами. Тени узнали, что я здесь. Они повернулись ко мне, могущественные и ужасные. Я даже не успел осознать, что буду сейчас уничтожен. ОН улыбнулся, и все они улыбнулись. Пламя вспыхнуло торжественно, обжигая. Я должен был спасти ее. Я знал, что буду сейчас уничтожен.

Мы смотрели друг другу в глаза.

Я не проснулся в холодном поту. Я уже очень давно не просыпался в холодном поту. Я давно не видел ни снов, ни кошмаров. Даже этот сон я видел семь лет назад. Во рту было сухо.

Я сел на кровати, дотянулся до тумбочки и закурил сигарету. В окно светила луна. В комнате было темно и холодно. Мое сердце колотилось, как обезумевшее. Я не знал, что это было, не знал, почему вдруг вспомнил все это.

Я не помнил ее лица. Я даже не мог вспомнить ее взгляд в тот момент, когда наши глаза встретились. Но я помнил все это, хоть и не мог понять, что это значит. Пол был холодный.

Я нашарил тапки и отправился на кухню. В темноте отражение в зеркале промелькнуло мимо меня, как чужое. Я не стал включать свет. Достав из холодильника банку пива, я приложился и осушил ее наполовину. В эти окна луна не светила. Я присел на стул и опустил голову.

Я должен был спасти ее, но мне больше не снился этот сон. Ни разу, за все прошедшие семь лет. Это были тяжелые годы, но разве время хоть когда-либо было к нам иным, кроме как беспощадным? Во рту по-прежнему было сухо. Я сделал пару глотков. Банка стала почти невесомой. Я бросил в нее окурок, и он погас, шипя. Мне все еще хотелось курить, а сигареты остались в спальне. Пришлось вставать и идти за ними.

В полной темноте я вдруг перестал чувствовать себя защищенным в собственном доме. Словно спасения нигде уже не было, и безопасного места на земле просто не существовало. Ни для меня, ни для кого вообще. Отражение в зеркале мелькнуло насмешливо и угрожающе.

Стоило бы зажечь свет, но, казалось, это то, что я сейчас ни в коем случае не должен делать. Забрав сигареты, я вернулся на кухню. Красный огонек слабо тлел между пальцев. Все вещи стали вдруг чужими и непонятными. Плита и холодильник, шкафчики для кухонной утвари больше не принадлежали мне и скрывали что-то совершенно иное. Я словно был осажден врагом, но ни дрожь, ни холодный пот, ни гусиная кожа не могли взять меня.

Я бросил второй окурок в банку. Я никак не мог накуриться.

Многие истории пишутся по принципу «парень встречает девушку», но я никогда не писал таких историй. Возможно, лишь несколько штук, и то так давно, что само понятие об этом забыто. Обычно, я писал по принципу «парень теряет девушку». Довольно странно, с учетом того, что писал я их во время, когда был достаточно счастлив. В то время у меня все было в порядке, и для подобного не могло возникнуть совершенно никаких причин.

Уже потом, когда ситуация изменилась, я стал писать другие истории. Наверно, их можно обозначить как «парень в мире» или «вещи этого мира». Но так ли это важно?

Я стряхнул пепел на ладонь и начал размазывать его пальцем. Линия судьбы на левой руке была перечеркнута ожогом. Возможно, это должна быть линия жизни, но я не особо разбирался в этом. Ведь все эти вещи только для тех, кто верит в них. Дым поднимался и собирался под потолком. А они внимательно наблюдали за мной, прячась за дверцами холодильника, шкафов и плиты. Я не хотел знать, кто они и как выглядят.

Они могли состоять даже из пустоты. Однако их присутствие стало слишком очевидным. Почему они появились сейчас? Или всегда были здесь, но скрывали его?

Я слишком много курил. Слишком много пил. Слишком много писал. Слишком много сожалел. Слишком многое сделал в последнее время. Но всего этого было слишком мало. Все это не значило совсем ничего. Если ты утратил какие-то вещи, их уже не вернуть – как ни пытайся.

И сделанного не изменить ни мыслями, ни желаниями, ни иллюзиями, ни словами. Ничем. Никогда. Никак. Это холодные слова, и они режут, но вскрывают рану именно так, как нужно для того, чтобы текла кровь.

Тем не менее они появилась сейчас, показали свое присутствие. Я не боялся. Возможно, еще не успел испугаться. В них пока не было угрозы, они бездействовали, не собирались нападать. Просто наблюдали и ждали. Но что-то изменилось, и я хорошо чувствовал это. Раз уж они показали себя. Я не знал, почему вспомнил об этой девушке, запертой в центре мироздания.

Обреченной на вечные муки. Я должен был спасти ее, но прошлое не вернуть. Как же я мог бы достигнуть ее, как мог спасти? Я пробовал написать об этом тогда, далекие семь лет назад, но так и не достиг успеха. Я не смог написать об этом, не довел до конца. Но дело ведь не в этом: ее спасение.

Сигарета дотлела, и я закурил новую. Уже на второй затяжке я понял, что достиг того момента, когда организм заполнен никотином, но продолжал курить. Ночь за окном не казалась враждебной, но безопасности не нашлось и там. Если бы даже они позволили мне открыть дверь и покинуть квартиру, все равно продолжали следовать за мной в тенях, и в один момент напали и разорвали, беспощадные ублюдки.

Но пока повода у них не было, и они наблюдали. Лишь показывали свое присутствие, словно говоря: смотри, мы здесь. Думай осторожно. Не ошибись. Иначе – смерть, и она будет не из легких.

Они тоже чувствовали: что-то изменилось. Но ничего ведь уже не поделать. Можете быть спокойны, вы. Так почему же они все еще здесь? Конечно, я мог написать сейчас о ней, но и это ничего бы не изменило. Еще одна история о том, как «парень теряет девушку». И оба обречены на муки. А потом я забыл бы об этом.

Я и сейчас мог бы забыть об этом. Ведь что это? Всего лишь отголоски прошлого, наполняющие сердце печалью в холодную ночь. Еще одно сожаление упущенного, еще одна бутылочка пива в меланхолии. Я и так потерял слишком многое, и продолжаю терять, и ничего из этого уже не вернуть. Разве этим вы недовольны?

Они ничего не ответили. Вероятно, это было им безразлично. Я сделал глоток из банки, чтобы хоть немного притушить горечь во рту. На язык попал пепел. Подойдя к окну, я стал смотреть наружу. Небо затягивали тучи, скрывая свет звезд. Деревья кривились, как избитые вытянутые звери. У них не было ни клыков, ни когтей, ни опасности, ни боли, только неподвижность. В некоторых окнах соседних домов еще горел свет.

Я попытался представить, что делают люди в этих квартирах, но у меня плохо получилось увидеть их, и их квартиры. Возможно, они готовят еду, или сидят и говорят, а может, играют в шахматы или шашки. Кто-то, возможно, сорится, кричит и бьет посуду, или даже кого-то другого. А в погашенных окнах люди давно уже спят. Или занимаются сексом. А может, кто-то страдает бессонницей и тоже стоит у окна и смотрит на звезды.

Я пробовал представить все это, но оно оставалось лишь мыслями, и не превращалось в картины. В итоге, я так и не сумел увидеть никого из них. Я попытался обнять весь город, словно птица, парящая в небесах. В нем было так много домов, так много людей. Кто-то ведь и не в своих квартирах сейчас. Сидит в такси, или бредет по улице, работает в баре или магазине. А на другой стороне планеты вообще день.

И все эти люди заняты своими делами и своими жизнями, простыми и понятными, хотя бы в том, что за ними не наблюдает неведомое из-за дверец кухонной мебели. Я не чувствовал себя песчинкой или клеткой единого организма, я так же не чувствовал одиночества, я был просто далеко от всех этих вещей.

Что-то изменилось, вокруг и внутри меня. Эти перемены нельзя было почувствовать или определить, только осознать, что они произошли. В чем и как, этого сказать было уже невозможно. Но я изменился, и теперь мог что-либо изменить. И они смотрели на меня и ждали этого. Но даже если бы они и не явились, что изменилось?

Даже когда подобное чувство и возникает, что ты можешь сделать сейчас? Как перевернуть мир за мгновение, не сходя с места? Ты можешь сделать лишь малое, прежде чем это чувство начнет угасать, как огонь, лишенный подпитки. Я знал это, потому что такое уже много раз бывало со мной.

В итоге я менялся, но лишь по прошествии времени, не замечая этого и сам. И даже толком никогда не понять: были ли эти перемены к лучшему или к худшему. И все же сейчас это было иное, и они знали об этом: даже если бы не явили себя, все осталось по-прежнему. Потому что все дело в ней, в этой девушке, запертой в центре мирозданья, обреченной на вечные муки тысячей копий, пробивших ее тело.

Потому что я собирался спасти ее. Я знал это. И они это знали. Так вот, уебки.

Зазвонил телефон.

Его звон разнесся по всему миру, наполнил воздух квартиры, непрерывный и тихий, но непреодолимый. Я вдыхал его вместе с дымом, а он заполнял мозг через уши и растекался по крови. Я забрал со стола сигареты и спички двинулся сквозь него. Отражение в зеркале вновь ускользнуло от меня, темное и смеющиеся в своем безумном зазеркалье. Я снял трубку.

-Ты не сможешь этого сделать, – прошипел низкий холодный голос. Словно погасшая звезда, поданная на остывшей тарелке, он останавливал сердце.

-Кто говорит? – спросил я.

-Ты никогда не спасешь ее, – сказал голос. – Слишком поздно. Слишком поздно для тебя. Всегда было, всегда будет. Слишком поздно.

-Так, как ты говоришь, тебя зовут, пиздюк?

Но в трубке молчали. Я развалился поудобней на кресле и с наслаждением раскурил сигарету, хотя меня уже тошнило от них. Я улыбался, и знал, что он видит мою улыбку. Темнота окружала нас.

-Когда-то, – сказал голос, словно проводя ржавым ножом по трепещущему сердцу, – когда-то ты мог это сделать. Когда-то у тебя был шанс. Ты хотел быть героем и мог быть им. Мы боялись тогда тебя, да, это правда, мы очень боялись. Но ты больше не тот, и мы очень этому рады. Ты пошел по другому пути. Ты мог спасти ее, но вместо этого предпочел отказаться от спасения себя. Ты думал, что твое убийство поможет хоть кому-то, но она продолжает страдать, и будет страдать всегда. Ты такой глупый и такой тщеславный. Мы могли бы даже и не говорить с тобой об этом.

-Так вас, значит, там много?

-Считаешь себя непобедимым? – продолжил голос. Он игнорировал мои вопросы и словно плевал на само мое существование. Я выдул струю дыма тьме в лицо. Он говорил со мной и обо мне. – Ты больше не неуязвим. Ты слаб, ты растекаешься. Ты растратил все, что мог, и больше ничего у тебя не осталось. Что ты думаешь? Все прошло. Ты замечательно справляешься со всем, жалея себя и уничтожая, втаптывая в ничтожество. Ты выбрал этот путь и идешь по нему с гордостью. И нам нравится это. Нам нравится это, потому что теперь ты не представляешь никакой опасности. И так будет всегда. Ты изменишься? Что ж, давай. Вот только ЭТО уже ничего не изменит. Что бы ты ни думал – момент упущен. Ты не спас ее тогда, и не сможешь сделать этого уже никогда. Тебе больше не стать героем. Ты потерял это. Можешь наладить свою жизнь, но с этим больше ничего не изменится. Она останется страдать навеки, и ты ничего не сможешь поделать. Нам не о чем волноваться.

-Тогда почему ты волнуешься?

-Мы не волнуемся, – впервые ответил голос. Даже через трубку его звучание было отвратительным. – Мы хвалим тебя. Мы никогда не выражали тебе своей благодарности, но теперь делаем это. Мы боялись тебя, но теперь, когда бояться больше нечего, ты ответишь за это. Ты будешь знать, и продолжать утопать в жалости и сожалении всю оставшуюся жизнь. И мы безумно довольны этим. Поэтому мы можем помочь тебе сделать твою жизнь лучше. В мире людей, мы можем исполнить твои желания в этой жизни.

Я засмеялся. Давился дымом, сидел и смеялся.

-Но, – продолжил голос, – если ты продолжишь думать так – мы раздавим тебя. Тогда, когда ты поймешь всю бесполезность твоих мыслей, всю пустоту этой затеи и впадешь в истинное отчаяние, мы отправим тебя прямиком в ад.

-Страха нет. Пункт назначения – тьма, – сказал я. – Меня не пугают твои жалкие угрозы.

-Это не угрозы. Это предупреждение.

-Ты глуп. Нелогичен и непоследователен. И ты не сможешь остановить меня.

-Твоя напыщенная бравада не заденет нас, потому что за ней ничего не стоит. И ты знаешь это, – голос похолодел на сотню градусов. – Ты ничего больше не представляешь для нас.

-Так дай мне шанс, – сказал я, хищно подавшись вперед. Я смотрел прямиком во тьму, но не боялся. Я и сам не знал, откуда во мне взялось все это, но оно наполняло меня, как свет – листья дерева. – Дай мне всего один шанс, и я удивлю тебя.

-Мы раздавим тебя, если ты продолжишь зарываться.

-Тебе ведь нечего бояться, а?

-Мы раздавим тебя, – повторил голос. Сиплое дыхание прорывалось вместе с ледяным шипением и вторгалось мне в голову. Казалось, мозг покрывается кристаллами. – Ты умрешь глупо, бессмысленно и незаметно.

-Ну так давай, – сказал я. – Сделай это сейчас или не трать мое время!

Я бросил трубку, и она умерла, и с ней умер холод шипящего голоса. Я вдруг осознал, как я зол. Я не боялся. Больше нет. Мое сердце еще трепетало, но я сжал кулаки. Я злился на них, на себя, на свой страх, но ничто из этого уже не могло остановить меня. Я вдруг почувствовал, что неведомые наблюдатели исчезли. Никто больше не окружал мой дом и не копошился за стенкой.

Они ушли, так ничего и не сделав. И я остался просто человеком в обычной квартире, погруженным в свои мысли.

И надо признать, это было самое действенное, что они только могли придумать. Я вернулся в кровать, лег поверх одеяла и закурил. Тьма оставалась непонятной и неразгаданной, но самой простой. Я стал ждать, пока взойдет солнце.

Вправду, я наговорил много вещей, но что я мог? Даже если ты знаешь о существовании иного мира, как ты можешь соприкоснуться с ним, если он полностью сокрыт от тебя, а ты не располагаешь абсолютно ничем? И никто, кроме тебя, не знает об этом. Это похоже на тупик. Ты упираешься в потолок, стоишь перед непреодолимой стеной, и сколько бы ни кричал и ни подбадривал себя – ее не разбить.

Я в том простом мире, в котором только и может жить человек. И все, что доступно мне: лишь повседневные вещи, вроде земли, магазинов и аэропортов, работы и утренней чистки зубов, встреч, семьи и старости, смерти и мыслей, кинотеатров и библиотек, вечерней росы и насморка. И даже если где-то и есть магия, колдуны и нечисть, вампиры и инопланетяне, ангелы, сумасшедшие, демоны и кредиторы, души, ад и рай, вселенский разум и роботы – это не имеет никакого значения, потому это не то. Чем бы оно ни было, я должен быть в совершенно другом мире. И даже моя печатная машинка здесь не помощница, как бы сильно я ее не любил. Ведь слова на бумаге – всего лишь слова на бумаге. Я затушил сигарету и прикрыл глаза. Небо начало светлеть.

Утром я побрился, почистил зубы, сделал себе кофе и тосты. Выкурил парочку сигарет, смотря в окно. Потом оделся и вышел. Меня тут же окружили люди, со всеми сумочками, пальто и куртками, шапками и шарфами, тяжелыми ботинками и разными жизнями, разными лицами. Весь день на работе я разгребал завалы. Повседневный мир затягивал меня, пытался растворить в себе все, что было во мне, как кофе – сливки. А выхода просто нет.

Конечно, я мог бы бросить работу – но это была последняя запись в списке вещей, которые все равно ничего не решают. Я по-прежнему двигал свое тело, одевал носки и ботинки, покупал курицу в супермаркете и терпел очереди, поездки и людей в них, потом приходил домой и готовил еду, болтал с коллегами и приятелями. И от этих вещей не деться никуда, просто никуда, сколь бы бессмысленными в сравнении с тем, что мне предстояло, они не были. Я был заперт в них. Но нет ни ключа, ни замка, и никакие мысли не помогут в этом.

Если ты действительно понимаешь все это. Я понимал людей, что перестают видеть хоть какой-то просвет и выход, и уходят в горы или космос, но это лишь часть пазла. А целая картина в том, что ты всегда будешь заперт в этих вещах, а выхода нет потому, что ты – часть их. И когда осознаешь это полностью, остается лишь сойти с ума или покончить с собой. И это тоже не решение, но хотя бы точка.

По-настоящему важные вещи, которые составляют тебя – недосягаемы, к ним нет даже подступов, а все прочее, что остается и что возможно – лишь бессмысленная обреченность. Так это выглядит, и я уже знал это чувство. НО мне было плевать, потому что я не собирался проигрывать этому, и я знал, что смогу сделать все, что нужно.

В один из таких дней, возвращаясь с работы, я встретил Нату. Она была свежа и ослепительна, хотя прошло четыре года с тех пор, как мы не виделись. Я хотел пройти мимо, но она окликнула меня.

-Вот так встреча! – воскликнула Ната. – Сколько лет, сколько зим. Может, выпьем по чашечке кофе?

-Почему бы и нет?

Я пожал плечами.

Ната повела меня в кафе. Она стала еще красивее, и я хорошо осознавал это. Я был неравнодушен к ней раньше, но ничего хорошего из этого не вышло. Вообще ничего не вышло.

И вот, теперь мы сидели друг напротив друга и рассказывали, куда вывела нас жизнь. Как будто это кому-то интересно? На ее пальце блестело обручальное кольцо, и у нее был ребенок. Симпатичный мальчик, она показывала фотографии. И мужа, который любит ее, и которого любит она, но который выглядит как полнейший мудозвон. Хотя, возможно, я просто не мог не быть непредвзятым. Мы заказали по чашке кофе и сэндвичи. Я закурил сигарету.

-Ты ведь не курил раньше? – спросила она.

-Раньше нет.

Я думал, она знала ответ на этот вопрос. Впрочем, ничего плохого в этом нет. Вот так мир, что зовется реальным, втягивает тебя. Мне было неприятно видеть ее замужем и с ребенком, хоть я и желал ей счастья. Наверно, неприятный осадок давно угасших чувств напоминал о себе, как черная земля под травой, на некогда выжженной поляне. Старые шрамы и новые раны.

Мы делились, кто кем работает, где живет, что делает в свободное время и вообще всем, чем могут делиться люди, не видевшиеся долгое время и не бывшими близкими даже тогда. Возможно, мы приятно проводили время. А возможно, просто убивали его. Ната кашляла, когда дым иногда попадал ей в ноздри.

-Почему ты не подошел ко мне тогда? – вдруг спросила она посреди разговора.

-О чем ты? – удивился я.

-Я ведь нравилась тебе тогда, правда? – сказала Ната, пристально смотря мне в глаза. – Нравилась ведь?

-У-угу, – вынужден был признать я.

-Тогда почему ты не подошел? – повторила она. В ее голосе вдруг что-то скользнуло, словно треснул где-то далекий лед. – Ты ведь тоже нравился мне. Ты был такой… странный, но в хорошем смысле этого слова.

-Странный, значит, – сказал я, выбивая из пачки очередную сигарету.

-Странный – в хорошем смысле. – Ната отвела взгляд и потерла переносицу. – Понимаешь, ты всегда был словно в себе. Каким-то далеким от мира. Тебя за это мало кто любил, потому что ты ни с кем не сближался, но именно это делало тебя особым и привлекательным. Почему же ты не подошел?

Я выдохнул дым. Мы смотрели друг другу в глаза, а это всегда напрягает.

-Наверно, боялся, – признался я. – Страшно было. Тогда. Я ведь тогда был замкнутый, боялся людей, боялся проявить чувства. Боялся самих чувств. Вот такой вот я был тогда.

-А сейчас? – спросила она.

-Сейчас? – переспросил я.

-Сейчас – боишься? – подалась Ната вперед.

-Даже больше чем тогда, – улыбнулся я.

Она скорчила кислую мину и отодвинулась.

-Ты и тогда все отшучивался, – сказала она. Помолчала. Отпила кофе. – А если бы знал, что тоже мне небезразличен – подошел бы?

Я почесал в затылке и тоже отпил кофе.

-Да к чему все это? – развел я рукой. – Дела давно минувших дней.

-И все же? – настояла Ната. – Это очень важно для меня. Можешь сказать честно?

Я внимательно посмотрел на нее. Казалось, что-то действительно было за этим, словно проглядывало из-под треснувшего льда. Я выпустил дым из ноздрей. Не станет же так сильно упорствовать человек, чтобы узнать подобное? И почему это важно? Прошлое – оно прошлое и есть. Там где было, всегда и останется. Я покачал головой. Но Ната выжидательно смотрела на меня.

-Да, – ответил я, наконец, и сам поразился хрипоте, возникшей в голосе. – Думаю, тогда подошел бы. Даже не сомневаюсь.

-Ты все еще нравишься мне, – сказала Ната.

Это прозвучало так же внезапно. Я мог лишь молча курить и смотреть на нее. В чем же дело с тобой, небезразличная мне тогда, безразлична ли ты мне теперь?

-У тебя ведь есть муж, – решил я, наконец. – И ребенок. Чудесный ребенок. Разве ты не сама говорила недавно, как счастлива с ними?

Ната постучала пальцами по столу, и отвернулась. Я утопил окурок в пепельнице и ждал.

-Не все так просто, – сказала она, смотря по-прежнему в сторону. – Не все так просто. В последнее время мы плохо ладим. Не ссоримся по-настоящему, но словно какой-то холод лежит между нами. И он завел любовницу. Я точно это знаю. И дело не только в запахе чужих духов на одежде, как бы он ни пытался от него избавиться. И не на едва заметных вмятинах и царапинах на его теле. И не в чеках, что я иногда нахожу. Это видно. Хорошо видно. После долгих лет совместной жизни, начинаешь хорошо замечать и осознавать такие перемены.

Но, – Ната повернулась ко мне, и какая-то скрытая боль пробилась в ее глазах. Они блестели. – Что остается? Я не могу развестись. Я не смогу лишить ребенка отца. И я не смогу вырастить его сама. И я не хочу развода. Я по-прежнему люблю мужа. И он любит меня по-прежнему. Просто мы привыкли друг другу, слишком привыкли. Слишком быстро, слишком неожиданно. Это произошло внезапно, но я хорошо осознаю это. И… я не хочу быть на проигравшей стороне. Я не могу просто терпеть это. Но что я могу сделать? Тоже завести интрижку на стороне – вот и все, что мне остается. Так подойдешь ли ты ко мне теперь, когда знаешь это?

Я затушил сигарету в пепельнице.

В том рассказе, который я так и не сумел написать, был ключевой момент: героя пытается соблазнить девушка не вечеринке, но он отказывает ей, потому что не может потерять свою чистоту. Я даже не донес его до бумаги, но сейчас он все равно возник в памяти. Я стоял на развилке. Но герои всегда должны ставить на правильный выбор.

И вот я сидел в номере отеля и курил, ожидая, пока Ната закончит принимать душ и выйдет оттуда обнаженная и сияющая в каплях влаги. За хрупкой дверью ванной шумела вода, и там омывала свое тело девушка, которая когда-то была мне небезразлична, и о которой я не мог и мечтать, и, возможно, мечтал сейчас, но была ли она безразлична мне теперь? Но я даже не думал об этом. Я думал о том, что какая, в сущности, разница? Ведь это ничего не изменит, а я потерял уже так много, и продолжаю терять, и буду терять всегда. И это вовсе не то, в чем измеряется геройство. И я не герой и уже не стану им, но, ведь это в любом случае совершенно не относится к этому. Так почему же я просто сижу и курю, и даже не пытаюсь раздеться?

Все это не вернуть, и прошлое останется в прошлом, а у нас есть только то, что есть сейчас и что мы построим в будущем. И это отличный шанс взять хоть немного себе, ведь она просит о помощи.

И я вспоминал героя, о котором писал, для него это был отличный шанс лишиться девственности и влиться в мир, который до этого был для него недоступен. В то время, я был именно таким. Но лишь невинный мог придти и спасти девушку, распятую тысячей копий. Но я давно не был героем, и я был виновен.

Но, отказываясь от чего-то, ты получаешь возможность чего-то большего. Путь героев лежит через лишения и одиночество. Но, есть ли действительно такой уж большой смысл отказываться от чего-то, если это не перестает делать тебя героем? Я курил уже вторую сигарету. А шум воды стих.

-И что же ты сделал? – спросил меня Норт.

-А ты угадай, – сказал я и засмеялся.

Со мною никогда не угадаешь.

Мы сидели в каком-то китайском ресторанчике, и пили пиво. И я рассказывал ему про встречу с Натай.

-Нет, серьезно, – сказал Норт. И его круглые очки на носу были столь же серьезными.

-Серьезно, – сказал я.

Путь героя – это следование своему пути. Следование ему до конца, без прекословий и компромиссов. Никаких компромиссов, ни перед ликом Ада, ни перед ликом Божьим. А я был тем, кто сделал себя, сделал себя именно таким, каков я был. Это было через три дня, а с момента, когда старый сон занял мои мысли, прошел уже месяц. Зима была в самом разгаре, и приближалось время праздников.

Люди ходили в шарфах и кутались все плотнее, пытаясь спастись от холода. И снега, и холода хватало на всех. Этот месяц был тяжелый и безрезультатный. Дни, превращающиеся в пытку, мир, превращающийся в клетку, и я, не сдающийся, не признающий поражений.

Я уже писал о подобном. Я писал о таком много раз: о том, что было, и о том, чего не было. О жертве, отказе и соблазне, и то, что не было соблазном – если нужны такие слова. Я мог бы написать и о Нате. После. Я мог бы написать о ней и до. Я мог бы написать о том, что выебал ее. Или написать о том, что не сделал этого. Но в этом не было никакой нужды.

Мы распрощались с Нортом, и разошлись. Я закурил сигарету и поплотнее закутался в воротник пальто. Я быстро трезвел на морозе.

-Ты ведь не думаешь, что все было бы лучше, если бы я подошел к тебе тогда? – сказал я Нате. – Может, все и было бы по-другому, но лучше ли? Нам никогда не узнать, поэтому не стоит и думать об этом. В конце концов, у нас есть то, что есть сейчас. Прошлое не вернуть. Ничего не исправить. И, чтобы мы не сделали сейчас, этого тоже будет уже не вернуть, понимаешь? Поэтому мы должны хорошо понимать то, что делаем.

-Так что же не так? – спросила она, прижимая руки к груди и хмурясь. Она была весьма грозной. – Ты ведь хочешь этого. И я этого хочу. Может, мы и не вернем ничего, что было, но я этого и не хочу. Я хочу построить что-то новое. Вот поэтому я и говорю с тобой об этом.

-Мы не виделись столько времени, впервые встретились, и единственное, что смогли придумать, тут же переспать? – чуть горько улыбнулся я. – Это похоже на то, как если бы судьба давала нам второй шанс, как думаешь?

-Может, просто не нужно думать об этих вещах? Просто расслабиться и позволить всему идти своим чередом?

-Дело не в этом, – сказал я. – Видишь ли, все несколько непросто. Знаешь, чего я боялся тогда на самом деле? Почему не подошел? Я боялся даже ни разочарования, ни отказа, боли или насмешек. Больше всего я боялся того, что все это сбудется. Что ты согласишься, и мы будем вместе. Потому что я просто не представлял, что делать потом. Я боялся не того, что не получу свое счастье, а что не сумею его удержать. Что оно рассыплется прахом у меня между пальцев, потому что я все испорчу. Поэтому я предпочитал не иметь его вовсе. Вот, в чем все дело.

Я посмотрел ей прямо в глаза. И Ната так же смотрела на меня. Я выдохнул струю дыма.

-Но сейчас, – сказала она. – Сейчас ведь уже не осталось чего портить, верно?

-А от этого страха утраты еще больше, – сказал я. Я улыбался, но мне было горько. Это была чистейшая правда: мне было горько.

-И ты, – медленно проговорила Ната. – Ты боишься этого до сих пор?

Улыбка мигом сошла с моих губ.

-Нет, – тут же ответил я. – Больше я этого не боюсь.

-Тогда почему?

-Именно поэтому, – поднявшись, сказал я. – Потому что я больше не боюсь потерять, я не стану тут же срывать все, что предлагает мне судьба. Я буду рад помочь тебе. Я буду просто счастлив видеться с тобой и проводить вместе время, смеяться, развлекаться, делать все, что захочешь. И, возможно, однажды мы сможем сделать это по-настоящему. НО не так, не сейчас.

-Так не бывает. И так не получается, – покачав головой, сказала Ната. – Не в таких случаях. Я больше не предложу тебе этого. Я не уверена, что захочу попробовать это снова, теперь. И в итоге ты потеряешь.

-Значит, все будет так, – сказал я. И улыбнулся.

-Я не знала тебя хорошо, – покачала Ната головой. – НО ты все такой же. Странный, непонятный, хороший и далекий. Мы не увидимся больше.

Она не улыбалась. Возможно, она даже чувствовала себя еще хуже. Мне тоже было не сладко. Правильно или не правильно, вещи таковы, какие ты для себя выбираешь. И только.

На улице было чертовски холодно. Я не различал дым от сигареты и пар своего дыхания.

-Думаешь, теперь ты герой?

-Что, прости? – я повернулся на голос из переулка.

-Ты что, парень, совсем глухой? – недовольно повторила фигура, стоящая у стены. – Я говорю: сигареты не будет?

-А. Конечно.

Я вытянул пачку и выбил одну. Черные руки высунулись из тени и, схватив за грудки, втянули меня в переулок.

-Герой, а? – просипел холодный голос, дыхнув на меня гнилью и изморозью. Воротник уже покрывался льдом.

-Значит, не нужна сигарета, – сказал я, пряча пачку, и дыша ему в лицо дымом. Он был еще отвратительнее и мерзлее, чем по телефону. Это бесформенная гнилая субстанция, состоящая из теней, еще более опаснее и могущественнее, чем можно было представить. Именно ЕГО я видел в том сне. Он мог раздавить меня и развеять, а мне нечего было противопоставить ему. Просто нечего, и я это знал. Мне было страшно, но я не боялся. – Значит, признал меня героем?

-Не зарывайся, – прошипел голос. – Ты всего лишь мошка. Я раздавлю тебя так просто, как только это возможно.

Я крепко затянулся сигаретой и засмеялся. Лед продолжал оплетать мое пальто, затронул шарф и приближался к лицу.

-Вы тупые ублюдки, – сказал я, смеясь. – Вам стоило просто оставить меня подыхать в неведении, но вы, придурки, решили показаться. Вы оплошали так сильно, как только могли. Я знаю вас и не боюсь. Я порву вас, как свои носки.

-Ты умрешь.

-Я бессмертен, уебок. Герои не умирают так просто. Я – неуязвим! Я – бессмертен, ПОНЯЛ?!

Мое сердце замерзло. Тьма вошла в мое тело так плавно, что я даже не почувствовал боли. Я рухнул на холодный снег, истекая кровью. А он растворился в тенях, даже не сказав «Прощай».

Вот и все. Такая вот история. Ты можешь думать о себе все, что угодно, но на деле, все оборачивается иначе. Такова реальность. Ничего не напишешь больше. Ничего не сделаешь. Чем выше наметишь цель, тем больше потеряешь. Будешь терять и терять, и ничего не приобретешь взамен. И даже не сможешь сделать ничего. Так и умрешь.

-БЛЯДЬ, ТВОЮ МАТЬ! – заорал Норт, падая рядом со мной на колени. А умирать не в одиночестве не так уж и плохо. И иметь привычку забирать чужие зажигалки тоже. И дружить с такими же заядлыми курильщиками тоже.

-В скорую звони, чего разорался, – прохрипел я. – И сигарету мою найди…

Я не знаю, нашел ли Норт сигарету. Я очнулся уже в больничной палате. Грудная клетка болела так, словно ее прописали в аду. Но я был жив. Я был жив. И я лежал и смеялся прямо в белый потолок, в небо и космос, во все, во что они верили или не верили.

-Я бессмертный, суки, – выдавил я через смех. – Герои не дохнут так просто. А я герой, вашу мать, как же больно… ха-ха-ха-ха!

Так прошел Новый Год. Дата на календаре сменилась – и только. Сколько дней уже так прошло. Меня зашили, и я сидел на обезболивающих, но свалил из больницы уже на второй день. Норт был чертовски рад. Он спас мне жизнь.

А у меня было еще порядком дел. И – время поджимало. Я знал это. Они по-прежнему следили за мной из теней. По-прежнему нападали, но я знал, что ничего у них не выйдет. Удача на моей стороне. Я сукин сын везучий. Все герои доживают до того, чтобы стать героями. Остальное не важно. Повсюду был праздник.

Куча елей, праздничные гирлянды и огни. Улыбки на лицах, Санта-Клаусы и эльфы, олени и сани, иконы и стаканчики с кофе. Парочки, семьи и счастливые дети. Приближалось рождество. Снег уже лежал на улицах, но с небес не падал. А я ждал этого. Больше ждать уже было нечего.

Я прислонился к стеллажу и курил, наслаждаясь картиной. Мы закончили машину времени. Да, прошлое не вернуть – это факт. Поэтому я начал строить машину времени. Месяц подготовки и поисков, тяжелая неделя работы, и вот оно, чудо фантастики, настоящее чудо. Творение наших рук.

-Ну, что, готов? – спросил Механик.

-А то! – отозвался я, сплюнув окурок. – Поехали!

И мы запустили ее. Повсюду был все тот же снег, ночь и холод, но за время это место изменилось настолько, что я сразу понял: вот оно, прошлое. Перемены протекают медленно, но неминуемо. И в один момент ты осознаешь их все. Я уже не помнил, где был в этот день.

Я должен был найти себя раньше, чем успеют тени. Надо только вспомнить. Не отворачиваться от прошлого. Все это было, все это ушло, но это ты. Как бы то ни было, это то, что было с тобой. Это часть тебя. От этого никуда не деться, никогда. Сколько бы ты не бежал, это всегда будет так.

Здравствуй, я.

-Это то, о чем я думаю? – спросил он.

-Да, парень, именно это, – ответил я, усмехаясь. Достал сигареты и с наслаждением затянулся.

-Похоже на какой-то обман. В жизни бы не поверил, что стану таким.

-Я до сих пор не верю. Сам видишь.

-И что же, прибыл, чтобы остановить меня от превращения в такого?

-Не наглей, парень. Я все-таки старше. К тому же, меня все устраивает. А если что-то не устраивает, измени это сам, понимаешь?

-Поверить не могу, что стал таким. Зато ты научился складно говорить, ладно. Но какая от этого польза?

-Послушай-ка. Я здесь не за этим.

-Тогда зачем?

-Девушка в центре мирозданья, пронзенная тысячей копий, – сказал я. – Ты должен спасти ее.

-И почему же ты не сделаешь этого сам?

-Я не могу.

-Слишком старый?

-Ха-ха! – я дохнул дымом ему в лицо, и он закашлялся.

-Ненавижу сигаретный дым.

-Привыкнешь.

-Ладно, – сказал этот сопляк. – Значит, девственности я все же лишусь?

-Ну, кому-то действительно за всю жизнь не выпадает ни одной поебки, но ты, вроде как, будешь счастливчиком. И ты, ублюдок, – сказал я, – еще говоришь, что я тебе не нравлюсь, когда тут решается судьба человека, а ты думаешь только о ебле? Я бы тебя прямо тут укатал.

-Ты забыл, но мне только пятнадцать, – сказал этот сопляк. – И ты – это я. Что-то еще?

-А ты подумай, – сказал я и выдул ему в лицо новую порцию дыма.

Приятно, все же, говорить самому с собой. Все сразу понятно, что б ты ни сказал.

-Как мы спасем ее?

Его лицо стало серьезным. Он все же был тогда еще героем. Так что, возможно, часть этого диалога я действительно провел сам с собой.

Я смахнул снег с железной трубы и присел, закурив еще одну сигарету.

-Тебя должны были найти волшебник, тролль и граф, – сказал я. – Так предполагалось, что они придут за тобой, потому что именно ты избран. Только, кажется, это ничерта не сработает.

-Почему? – нахмурился он.

-Подумай, – сказал я. – Я хотел написать так. С этого начинается история. Колдун призывает дождь и видит знаки. Граф встречает тролля. Они собираются. Находят тебя и проводят весь путь до центра мироздания. На этом пути множество опасностей. Может, ты потеряешь руку или две. Но, в итоге, ты все равно ее спасешь. Но это то, что я хотел написать. И то, что я не написал. И ничего из этого не будет. Первое. Второе. Это не ебаный рассказ, это реальность. Ничего подобного здесь не будет.

-Тогда как мы сделаем это?

-Я объясню.

Я отбросил окурок в снег и обошел его сзади.

-Закрой глаза, – я положил руки ему на виски. – Слушай внимательно. Она ждет тебя. Ты чувствуешь ее. Ты выдержал испытание. И ты тот, кого она ждет. Найди ее. Почувствуй. И иди.

Я закрыл глаза. Он пошел. Мы упали. Когда мы поднялись, я достал из пачки сигарету и закурил. Центр мироздания словам не поддается.

-А теперь слушай.

Он повернулся ко мне, ошарашенный, растерянный и готовый сорваться на крик.

-Не бойся. Боишься чего-то? Не бойся ничего.

-Я ничего не боюсь! – сжав кулаки, заявил этот сопляк.

-Верю, – сказал я. – А теперь время быть героем. Знаешь, что делают герои?

-Побеждают, спасают, не умирают.

-Вот и отлично.

Хорошо говорить с собой, все же. Хотя и всегда это до черта непросто. Мы рванули. Тени уже знали, что мы здесь. Жар палил наши пятки. Мы спускались ад, а тени мчались нам навстречу.

-Держись за мной!

Они были все так же чудовищно сильны. Невероятно сильны. Как в том сне. Я так и не вспомнил его до сих пор, но уверен, что все было так. Они могли уничтожить нас. Но я рассказываю вам эту историю, значит, этого не произошло, а я прорывался сквозь их ряды. Ну что еще сказать? Я не уделяю всему этому особого внимания не потому, что не стремлюсь написать хорошую историю, а просто потому, что, черт возьми, это не имеет особого значения. Я могу сказать что-то в духе того: что герои всегда побеждают в финальной битве, поэтому они и герои, и что в критический момент возможности человека раскрываются полностью, а потенциал человека – безграничен. НО к чему мне парить вас такой чушью?

Все было так, как оно было. И потому, что оно так было, а не для того, чтобы вы могли в это поверить. Это божественный принцип и божественный промысел. А мы пронеслись прямиком к центру мироздания, как метеоры.

Она была прямо там, девушка, пронизанная тысячей копий. Точь-в-точь такая же, как сне семилетней давности. Я забыл этот сон, но я был здесь теперь, и знал, что все так. Она была невероятно красива. Но у меня не было времени любоваться.

-Спасай ее! – закричал я, когда мы вознеслись прямо к ней. Обернувшись, я встретил натиск теней. Огонь вспыхнул, и они отхлынули. Моя одежда уже тлела.

-Как?! – закричал этот сопляк.

Он стоял, пораженный, растерянный и почти уничтоженный открывшимся зрелищем. Я чувствовал ее БОЛЬ, и знал, что сопляк чувствует тоже. Каждое копье.

-БЛЯДЬ! – закричал я. – КОПЬЯ ВЫДЕРГИВАЙ! ЦЕЛУЙ ЕЕ! ТЫ, БЛЯДЬ, КТО ТАКОЙ?!

-Я убью тебя! – сказал ОН, вышагнув в свет. – Я убью тебя здесь и сейчас, и твое нестоящее, и твое прошлое.

ОН раздулся, он стал сильнее, темнее, как угодно. Он дышал льдом и ненавистью, злобой и отбросами, он тянул руки к моему горлу. Я не мог сдерживать его. Он мог смести меня, как соринку, быстрее мгновения.

-Я предупреждал тебя, а? – прошипел он прямо мне в лицо.

-Ты, придурок, – прохрипел я сквозь кровь и дым. – Забыл кое-что важное.

-Что же? – спросил он. – Твое бессмертие, герой?

Я сладко затянулся и улыбнулся.

-Будущее. Прямо за тобой.

ОН обернулся. Но будущее всегда приходит раньше, чем ты можешь подумать. Багряное копье уже торчало из его головы. Я разжал его руки и закашлялся.

-И мое бессмертие, мразь.

И хороший пинок напоследок. НО у тьмы нет яиц.

Копья пронзали тени. Вся тысяча. Никакого спасения. Никаких шансов. В центре мироздания сопляк держал окровавленное тело слабо улыбающийся девушки, а ее ладонь лежала у него на щеке. И из глаз ее телки слезы.

А я стоял в стороне и докуривал сигарету.

-Ты пришел за мной, – сказала она.

-Да, – ответил сопляк.

-Я ждала. – Слезы текли по ее щекам, но она улыбалась. – Я знала.

-Теперь все хорошо. Все будет хорошо.

-Да, – кровь вытекала у нее изо рта вместе со словами. Она вся была в крови, и дырах. – Теперь все будет хорошо.

-Ты поправишься? Теперь?

-Конечно, – все так проговорила она. Ее тело не весило совсем ничего. – Теперь все будет хорошо. Ведь ты спас меня. Спасибо. Ты – мой спаситель. Мой герой.

-Да, – сказал я, бросив окурок прямо в центр мироздания и затоптав его. – Вот теперь время быть настоящим героем.

-Что это значит? – обернулся он. – О чем ты?

-Никакого хэппи-энда, парень. Никакой награды.

Сопляк смотрел на меня, словно ослышался. Словно я разбил его детские мечты и пошатнул хрупкие яички.

-Но… – неуверенно начал он. – Как же она? Что будет с ней?

-Все с ней будет хорошо. Ты сам слышал.

Он обернулся к ней, словно ища у нее поддержки. Словно желая увидеть, как раны уже затянулись, и кровь больше не идет.

-Все будет хорошо, – сказала она, вновь проводя ладонью по его щеке. – Все будет хорошо.

-Но…

Я взял его за воротник.

-Но я не могу отпустить тебя без награды, – сказала она, и кровь текла по ее губам и щекам, размываясь слезами. И она приподнялась, пытаясь коснуться губами его губ.

-Лучше лежи. Так будет лучше.

И я дернул сопляка за воротник и потащил прочь.

-ЭЙ! – закричала это тряпка. – ПУСТИ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!

-Не даю тебе убить в себе героя.

-Что?! СТОЙ! Ты не можешь так поступить!

Но я тащил его прочь. Как он ни брыкался, но ничего не мог поделать с этим. Лежащая в крови девушка в центре мироздания отдалялась.

-Постой! – закричал он. – Я даже не знаю твоего имени!

-Имя не важно, – закрыл я ее слова.

-А я не знаю твоего… – еще донесся ее слабый голос.

-У героев нет имен, – закрыл я и его слова.

А потом мы выбрались обратно. Уж это-то я мог сделать самостоятельно. Я споткнулся, и мы упали лицами в снег. Я перевернулся на спину и стал смотреть на небо. Я бог знает сколько не видел небо таким огромным, чистым и прекрасным. Я никогда не мог поверить, что нечто подобное произойдет со мной. Я закурил сигарету. Небо всегда хорошо.

Сопляк навис надо мной.

-КАКОГО ЧЕРТА ТЫ СДЕЛАЛ? – закричал он. – ЗАЧЕМ? ПОЧЕМУ?

-Знаешь, – сказал я. – Не будь фальшивкой. Никогда не становись липой. Разве это не то, что всегда двигало тобой?

-ДА О ЧЕМ ТЫ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ?

И он врезал мне по почкам. Вот, это моя черта. Кто же еще, кроме тебя самого, вправит тебе мозги добрым ударом?

-Это нормально, – сказал я, выдыхая дым с болью. – Знаешь, как я думал закончить эту историю? Ты спасаешь ее, а потом все заканчивается хорошо. Вы любите друг друга и живете вместе долго и счастливо. Вот только, сам же знаешь: я эту историю так и не написал. Вот и получай только то, что получилось.

-НУ И ЧТО ЖЕ Я ДОЛЖЕН ПОЛУЧИТЬ В ИТОГЕ?

-Ничего, – ответил я. – А ты это делаешь ради того, чтобы получить что-либо? Ну, знаешь ли, парень, так не работает эта схема. Я делаю это только потому, что я это делаю. И если я спасаю кого-то, то только потому, что я так хочу. А не ради благодарности. Так поступают герои. А сегодня ты – герой.

-НУ И НА ЧЕРТА МНЕ ТОГДА БЫТЬ ГЕРОЕМ? – заорал сопляк. Лицо его было перекошено. Почти каждый вопль он сопровождал ударом ногами.

-А, ну, это твой выбор уже. – И я засмеялся, прямо себе в лицо, над которым нависло бездонное небо. Пошел снег.

Большие белые хлопья опускались на нас, и я словил снежинку на язык. Этот вкус я помнил. Я затянулся, и это было сладко. Устав от избиения, сопляк опустился рядом.

-Я тебя ненавижу. Ты разрушаешь все, что у меня есть.

-Это только и значит, что ты начинаешь становиться мной.

-Никогда я не буду таким.

-Сигарету?

-И курить я никогда не буду.

-Бери. Ты же хотел награду? Я даю ее тебе.

-И что же это за награда такая?

-Это хорошая сигарета.

Он взял и затянулся. И тут же закашлялся от дыма. И я закашлялся от боли. И вот прошлое и настоящее курило вместе, в Рождество, под падающим снегом. Белое Рождество. Все сказки когда-либо заканчиваются. И все любовные романы. И книги ужасов. И триллеры. И детективы. КОНЕЦ.

Он выбросил сигарету, и я поднялся на ноги. Есть что-то такое в ощущении близкого расставания, что-то светлое, но слишком грустное. А я не люблю долгие прощания. Я вынул из кармана второе изделие мастера.

-Эй, смотри сюда.

-Ну, чего? – повернулся он. – Обратно не собираешься?

-Хотел бы что-то сказать тебе, но, думаю, ты сам скажешь все, что надо. Хотя, вот: ты все равно все это забудешь. Улыбочку!

И я нажал на кнопку. Я хорошо подготовился. Сверкнула вспышка, и я больше не помнил, что нечто подобное случалось в моем прошлом. Я не помнил это и сейчас, а значит, круг замкнулся, так или иначе. Пока сопляк прибывал в нокауте, я запустил машину времени и вернулся. В ту же секунду.

-НУ как? – спросил Механик.

-Просто отлично.

Я вернул ему оба изобретения. Распаковал новую пачку и закурил. Я ведь так и не рассказал вам, как встретил Механика и мы сделали машину времени и ластик памяти? Я вообще говорил несколько сбивчиво, я знаю, но это от недостатка времени. Странно слышать это от человека, только что побывавшего в прошлом, а?

Как бы то ни было, я лучше напишу еще одну строчку, как с наслаждением выдыхаю сигаретный дым.

-Теперь финальная часть? – спросил Механик.

-Конечно, – отозвался я. – Все по плану. Никаких корректировок. Никаких отклонений. Никаких компромиссов. Только не с самим собой.

Он направил на меня ластик памяти.

-Улыбочку?

-Подожди, – я вскинул руки. – Я еще не докурил. И мне надо полчаса. Или час. Моя машинка здесь?

-Конечно, – кивнул Механик, нахмурив брови. Словно рассерженный тем, что я усомнился в нем.

-Часа хватит, – сказал я. – Что делать дальше, ты знаешь.

Я потянулся, разминая плечи и вытянув руки и хрустнув пальцами. Пыхнул дымом и сел за машинку. Я всегда сижу за ней сгорбившись, как каракатица, и курю, как заядлый курильщик. Если у меня будет горб и рак легких, любите меня так же, я все равно умру. Я поднял глаза к окну. Белый снег валил большими хлопьями. Я застучал по клавишам, обращаюсь к себе будущему, который это прочтет, только следующий своему пути и есть герой, будущее прямо за тобой, а клавиши стучали: КАТУН-КАТУН-КАТУН!

Я уже писал как-то, что иногда просыпаюсь и нахожу у своей кровати исписанные листы бумаги. Я не помню, где я писал это, но помню, что писал, как не помню, что писал это. Разобрались в цепочке моей тщеславности? В общем, все это вот я нашел одним таким же утром на своем столе. Последний лист торчал в машинке, и заканчивалось все громогласным КАТУН-КАТУН-КАТУН! Что сказать?

Насколько я могу быть уверен в том, что все это правда? Это не правда все, от первого до последнего слова. Я не помню ничего из этого. Хотя я многого не помню, но то, что все это написал я – сомнению не подлежит. Многое из этого действительно имеет отношение ко мне. Но, пусть все и звучит довольно складно, поверить в это я не могу.

Выкурив сигарету, я подумал, что, по сути никакой роли для меня не играет: правда это, или вымысел. Ведь это то, что я написал, а в том, что я пишу, всегда смешиваю правду и ложь. Но то, что запечатлено на бумаге, всегда будет истинной для этой бумаги. А это – самое искреннее и чистое из всего, что я писал. Вероятно.

Белое Рождество, да? Но когда я открыл глаза, с небес не упало ни одной снежинки. Я отправился к холодильнику, достал банку пива, вскрыл и сделал два больших глотка. Остальное вылил в раковину. Холодильник был забит пивом под завязку.

-Герой, а? Это слишком тяжело.

Я закурил сигарету и стал смотреть в окно. Это выглядело, как совершенно новый день.

Дата добавления: 2015-07-12