Интервью

- Василиса Патрикевна, разрешите Вам вопрос?

Вы ведь помните, наверно, как Хрущев Его разнес?

В связи с этим Ваше мненье нам хотелось бы узнать.

Не был о ли в том сомненья, что пришлось Вам услыхать?

Расскажите по порядку, как страдали, кто погиб?

Так сказать, всю правду-матку, весь Ваш жизненный изгиб.

Приведите аргументы - щас узнаем ху из ху –

Похоронки, документы, в общем всё как на духу.

Как бы ни было плачевно Вам об этом вспоминать,

Василиса Патрикевна, это внукам нужно знать.

Не рассказ какой-то праздный, а истории урок,

Чтобы тварям всяким разным было больше невдомек.

Журналист – народец ловкий, ему палец не клади!

В арсенале все уловки: шпильки, брошки, бигуди.

Враз извилины закрутит, эрудицией блеснет.

Где поспорит, где пошутит, а где маслица плеснет.

Тили-тили, трали-вали! Вот статейка будет – ах!

Сладко ручки потирали две извилинки в мозгах.

Шутка ль – восемь осужденных на одну только семью,

Сгиблых, но непокоренных за замками за семью.

И старушка, как по кочкам:

- Муж мой – первый агрумент,

Три сыночка, два браточка, понял, член-корреспондент?!

Как жила? Универсально – я и лошадь, я и бык,

Я и в поле, я и в спальне, я и баба и мужик!

- Вы, мамаша, не волнуйтесь, - заробел интервьюер, -

Успокойтесь, обоснуйтесь. Вот водичка, например…

- Ты, сынок, зеленый малость, жизнь не лошадь подковать.

Все при Нем – и плач и радость. Рази ж это оторвать?

И, вообще, чего пристали, как сорняк ко спелой ржи?

Где ж мне ведать, кем был Сталин? Нил Прокопич,

расскажи.

В уголке в чаду цигарок упомянутый сидел,

Жизнь тускнела, как огарок (всклень бедняга отсидел).

Новый суженый старушки, из Кронштадта самого!

Хлебанул на всю катушку, вон, по отчеству его.

(Было в этом обращеньи, как ведется испокон,

Запоздалое прощенье перед тем пред Васильком…)

И Прокопич без эмоций: - Я те так скажу, сынок,

Я не знаю ваших лоций, и куда вы скок по скок.

Я про культ читал из книжки и скажу те, не крутя,

Видишь левую култышку? Вот и вся моя культя!

За Него ишли, за веру, гнили, с немцами дрались,

Отстояли СэСэСэРу, а теперь, чё – провались?!

Куда деть мне слезы энти, в 53м как он сдох?

Ни за что б не смог на свете, да и ты б, браток, не смог!

Нет, сынок, иди кумекай: завтра лучше, чем вчера.

У нас культ один от века – человечьего добра.

- Вы, папаша, не волнуйтесь, - вновь струхнул интервьюер, -

Успокойтесь, обоснуйтесь. Вот «Опальчик», например.

Ему взять да поклониться перед русскими людьми,

Лбом до самой до землицы – не убудет, черт возьми!

Но куда? Не та эпоха – не поют уже сверчки.

Эх, ребятки, плохо, плохо! Очень плохо, русачки…

Ради сломанных и павших жалко скромненький поклон,

И, не солоно хлебавши, он ушел, а из окон

Не с укором, не с обидой, а с щемящей добротой,

Как Степан со Степанидой, смотрит люд наш золотой.

Две малюсеньких частицы умоляют: «Не тревожь,

Нету счастья на землице, ну так горя хоть не трожь…»

Дата добавления: 2015-07-12