Расширение возможностей в случае нарушения сознательной деятельности 3 страница

Как показывают исследования, родители детей, страдающих забо­леваниями крови, упрекают в этом себя или других, потому что убеж­дены: кто-то должен быть в ответе за судьбу ребенка. Жертвы наси­лия часто убеждены в том, что они сами отчасти спровоцировали его³. Людям, замечают психологи, после тяжелых ударов судьбы, затрагивающих их самих или их близких, нестерпимо думать об игре случая, о бессмысленности происшедшего и полном отсутствии кон­троля над ситуацией.

• Существуют экспериментальные данные о том, что люди и животные имеют тенденцию приписывать случайному успеху статус

' Феллер В. Введение в теорию вероятностей и её приложения. М., 1967, с. 145,

²См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений. М., 1998, с. 146-147.

³ См. Хекхаузен X. Мотивация и деятельность, 2. М., 1986. с. 110.

закономерности. Например, Б, Скиннер вырабатывает у живот­ных оперантные условные рефлексы, когда какие-либо действия животного подкрепляются экспериментатором. Это, в соответ­ствии с законом эффекта Торндайка. приводит к тому, что жи­вотное научается произвольно повторять эти действия. «Предпо­ложим, — пишет Скиннер, — что мы будем давать голубю не­большое количество еды независимо от того, что он делает. Когда пища предъявляется первый раз, он выполняет какие-то поведен­ческие реакции — и происходит обусловливание. Тогда более ве­роятно, что при предъявлении пищи снова будет наблюдаться то же самое поведение... Обычно данное поведение достигает час­тоты, с которой оно подкрепляется. В дальнейшем оно становит­ся постоянной частью репертуара птицы» даже если пища предъяв­лялась в такое время, которое не связано с поведением птицы. Видимые реакции, которые были установлены таким образом, включают резкие наклоны головы, переступание с ноги на ногу, наклоны и шарканье ногами, повороты вокруг своей оси, неесте­ственную походку» '. Скиннер называет такое поведение суевер­ным. Он утверждает: подкрепление всегда что-то подкрепляет, по­скольку неизбежно совпадает с каким-либо поведением животно­го. И если интервалы между предъявлением пищи невелики, то такая «суеверная» реакция проявляется почти мгновенно и сохра­няется, даже если будет подкрепляться только изредка.

• Психоаналитик Д. Винникот интерпретирует переживания малень­ких детей вполне в духе суеверного поведения по Скиннеру. Ког­да младенец голоден, он вполне определенным образом сообщает матери об этом (плачем). В ответ на его просьбу мать дает ему грудь. Однако в итоге, утверждает Винникот, у ребенка возникает иллюзия, что это именно он породил материнскую грудь. Имен­но так, мол, у младенца появляется ощущение его собственной магической, творческой силы и всемогущества. Показательно, что даже такой далёкий от психоанализа учёный, как В. П. Зинченко, видит в позиции Винникота «глубокую правду» ².

• Г. Бейтсон описывает исследование А. Бейвеласа. Учитывая осо­бенности этого эксперимента, я привожу текст дословно. Бейт­сон пишет: «Перед испытуемым ставят доску, на которой имеется несколько кнопок, и просят его найти правильный способ нажатия

¹Скиннер Б. Ф. Оперантное поведение. // История зарубежной психологии. Тек­сты. М., 1986, с. 89-90.

² Зинченко В. П. Психология доверия. Самара, 1999, с. 23-24.

кнопок. Ему сообщают, что после того как он нажмет их правиль­но, прозвучит звонок. Испытуемый начинает нажимать кнопки, и после того как он нажмет, скажем, 50 кнопок, раздается звонок. Тогда экспериментатор спрашивает его, знает ли он, как это де­лать, и не повторит ли он это ещё раз. Испытуемый снова нажи­мает кнопки, и после того, как он нажал около 45 кнопок, раздает­ся звонок. Его снова просят повторить опыт, и звонок раздается, скажем, уже после 40 нажатий. Субъекту кажется, что он проде­лывает опыт всё лучше и лучше. Когда число нажатий кнопок уменьшается приблизительно до 20. Бейвелас прекращает экс­перимент и говорит ему, что между кнопками и звонком нет ника­кой связи, что звонок только механически воспроизводит вероят­ностную гипотетическую кривую обучения. После этого испыту­емый, как правило, пристально смотрит в глаза Бейвеласу и говорит, что тот обманывает его. Это, конечно, справедливо за исключением того, что субъект ошибается относительно той лжи, которую он приписывает Бейвеласу. Правда состоит в том, что Бейвелас лгал вначале, когда говорил испытуемому, что суще­ствует связь между звонком и кнопками. Субъект, однако, не зная этого, продолжает развивать свою теорию связи между кнопками и звонком — часто очень сложную теорию, со многими оговорка­ми, например: «На этом этапе последовательности не следует на­жимать кнопки очень быстро; если вы работаете слишком быст­ро, то единственный способ исправить ошибку — начать всё сна­чала» и т. д. Субъект абсолютно уверен, что всё им проделанное связано с построенной им теорией и что его опыт подтвердил ее. Существует, как я понял Бейвеласа, единственный способ рассе­ять иллюзии испытуемого в отношении его теорий о кнопках. Он заключается в том, что испытуемому предлагают самому прове­сти эксперимент на другом субъекте. Только проделав это и уви­дев, что у второго испытуемого тоже возникли аналогичные, хотя и не тождественные, иллюзии, он понимает суть ситуации и убежда­ется в правоте экспериментатора» '. На мой взгляд, эксперимент Бей­веласа — убедительное свидетельство того, что ничем в реаль­ности не подкреплённое убеждение в правильности собственных случайных действий приводит и человека, пользуясь термином Б. Скиннера, к «суеверному» поведению.

¹ Бейтсон Г. Некоторые особенности процесса обмена информацией между людьми //Концепция информации и биологические системы. М.. 1966, с. 174-175.

Неспособность сознания генерировать случайные ряды

Для решения буридановых проблем субъект должен использовать жребий или какой-нибудь другой способ рандомизации. Следовательно, мозг обязательно должен иметь какой-нибудь аналог генератора случайных чи­сел. С физиологической точки зрения это вполне вероятно. Во всяком слу­чае, вычислительные возможности мозга столь велики, что ему бы ничего не стоило породить подобный генератор, а для некоторых мозговых про­цессов он кажется просто необходимым. Но, согласно закону Юма, слу­чайный процесс как таковой не может быть дан сознанию. Отсюда вытекает, что на сознание человека наложен запрет: оно не способно гене­рировать случайные ряды. (Из этого запрета можно вывести достаточно неожиданное предположение: вычислительные возможности, предостав­ляемые мозгом сознанию, должны быть ограничены так, чтобы субъект не мог, как правило, непосредственно в сознании («в уме») совершать ариф­метические операции по построению такого ряда. Может быть, именно поэтому, а не из-за неведомых ограничений вычислительных возможнос­тей мозга, субъект обычно не способен без специальных подручных средств (т. е. без бумаги и карандаша или без калькулятора) выполнять некоторые достаточно простые арифметические операции?)

• Если бы человек умел генерировать случайные ряды, то он дол­жен был бы отличать случайную последовательность от неслу­чайных. В. Вагенаар предъявлял испытуемым серии белых и чёр­ных точек на сером фоне. Испытуемые должны были определить, какая из предъявленных серий кажется наиболее случайной. Се­рии различались числом повторений (когда за чёрной точкой идёт чёрная, а за белой — белая). В объективно случайной серии, обра­зованной двумя равновероятными альтернативами, повторения должны встречаться в 50% случаев. Люди, однако, предпочитают считать случайной не такую серию, а ту, в которой повторения не превышают 30-40%! '

П. Бэкен просил студентов представить возможную последовательность орлов и решек в результате 300 подбрасыва­ний монетки. Итог: люди не могут создать такую последователь­ность как серию неслучайных событий — они предполагают бо­лее частое чередование орлов и решек, чем на самом деле может

¹См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений, М., 1998, с. 198-199.

возникнуть. В. Вагенаар показал, что эта тенденция проявляется ещё ярче, когда испытуемых просят составить последовательность из более чем двух возможностей. Правда, А. Нюрингер показал, что после нескольких тысяч проб генерации случайных последо­вательностей с получением обратной связи о результате, испыту­емые способны создавать длинные ряды, подходящие под пара­метры случайных последовательностей '. Последний результат, на мой взгляд» говорит лишь о хорошей обучаемости людей, кото­рые научились соответствовать заданным параметрам, а не о вы­работанном умении после столь длительного обучения создавать реальные случайные ряды-

• Если попросить испытуемых сознательно генерировать случай­ные ряды цифр, то, как показывают различные эксперименты, эта задача оказывается для них практически невыполнимой, «непо­сильной» - они привносят в свой ответ определённую организа­цию ². Даже у образованных испытуемых, хорошо понимающих смысл задания, можно обнаружить статистически значимые зна­чения коэффициента корреляции между разными частями сгене­рированного ими ряда «случайных чисел».

• Естественным подтверждающим экспериментом является запол­нение людьми различных лотерейных карточек. Всем заведомо известно, что выигрышной стратегии в задаче случайного угады­вания не существует. Тем не менее, владельцы лотерейных биле­тов оказались не способны моделировать случайный процесс. Так, в Польше было проведено обследование нескольких тысяч купо­нов, заполненных в лотерее, требующей угадать (вычеркнуть) пять чисел из 90. Оказалось, что существует стратегия заполнения, принятая большинством населения: избегать крайних чисел на заполняемой карточке; заполнять купон равномерно; избегать последовательностей из рядом стоящих чисел, например, 21, 22, 23, 24 и 25; не зачеркивать чисел в примыкающих друг к другу клетках карточки; выбирать числа так, чтобы фигура, которая получается при соединении выбранных чисел линией, была бы ориентирована горизонтально ³.

¹См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений, М., 1998. с. 199-200.

²АминевГ А. Вероятностная организация центральных механизмов речи. Казань, 1972,с. 121-135.

³См. Козелецкий 10. Психологическая теория решения. М,, 1979, с. 162-167. Напомню, что кроме стратегии, принятой большинством, существуют ещё и собственные стратегии отдельных игроков.

• Своеобразный аналог доказываемого положения проявляется и в невозможности для испытуемого выполнять полностью хаоти­ческие движения в произвольном темпе. При многократном произ­несении любых звукосочетаний, печатании на машинке наборов бессмысленных знаков и пр. обязательно обнаруживаются рит­мические группировки движений ¹.

Принятие решения в детерминированной и случайной среде

Тезис: люди быстрее и эффективнее решают задачу, формально имеющую одинаковое решение и в случайной, и в детерминированной среде, если эта задача сформулирована как детерминированная. Основ­ная трудность в экспериментальной проверке этого утверждения — со­здание такой задачи, которая имела бы одинаковое решение при уста­новке испытуемых на детерминированную среду и при их установке на случайную среду. В своём первом в жизни экспериментальном иссле­довании мне отчасти удалось преодолеть эту трудность².

В первой серии эксперимента испытуемым предъявлялись после­довательности двоичных знаков с заданием для каждой: «В течение 5 ми­нут найти правило построения этой последовательности, позволяющее продолжить её сколь угодно далеко». Тем самым у испытуемого созда­валась установка на то, что каждый элемент последовательности нахо­дится на своём месте строго по заданному правилу, что в предъявлен­ной последовательности заведомо нет ни одного случайного элемента, т. е. что сама задача имеет строго детерминированное решение.

(Например, испытуемым предъявлялась последовательность:

01100101001001001000100100..,

Решение состоит в разбиении этих знаков следующим образом:

01 10; 01 010; 010010; 01000 10...)

Во второй серии эксперимента испытуемые должны были за те же 5 минут найти максимальную по числу знаков группу двоичных цифр, повторенную без изменений в разных местах последовательности не менее трех раз. Это задание допускает наличие в ряду «шума», т. е. слу­чайных знаков, появление которых можно не объяснять и на которые

' См. Рокотова Н. А. и др. Моторные задачи и исполнительная деятельность. Л., 1971.

² Аллахвердов В. М, Преобразование алфавита и мышление. // Вопросы общей и прикладной психологии, Л.. 1970, с. 10-12.

можно не обращать внимания. (Для примера: в приведённой выше по­следовательности правильным решением является выделение одной из двух групп знаков, повторенных без пересечений три раза, а именно: 100100 или 010010.)

В середине каждой серии испытуемым предъявлялась одна и та же контрольная последовательность: трижды подряд повторенный на­бор из 14 двоичных знаков. Точное выполнение заданий обеих серий должно было привести к одинаковому решению: к выделению регуляр­но повторяемой последовательности в 14 знаков — это и есть как заданное детерминированное правило, так и группа из максимального числа зна­ков, трижды подряд повторенных в этой последовательности.

В первой серии 17 испытуемых (из 21) определили этот ряд как периодическую последовательность в 14 знаков менее чем за 2 мин. Четверо испытуемых за отведенное время с заданием не справились. Во второй серии участвовало только 9 испытуемых, из них только один нашел максимально повторяющуюся группировку в 14 знаков за 4 мин. 20 с. Остальные 8 за отведенные 5 минут так и не дошли до этого максимума. Различие столь разительное, что для уверенного утверждения о (преимуществе «установки на детерминированность» не требуется даже увеличивать число испытуемых. Но когда я спрашивал психологов, не знакомых с этим экспериментом, в какой серии, на их взгляд, будет получено более эффективное решение, большинство достаточно уверенно отвечало, что во второй... Так что, полученный результат должен выглядеть неожиданным для научного сообщества.

NB. Более важным для дальнейшего результатом этого иссле­дования (и, признаюсь, неожиданным для меня как эксперимен­татора) было другое. По комментариям испытуемых, в процессе решения выяснилось, что в разных сериях они применяют разные стратегии решения задачи. Все они группируют какие-то знаки, стоящие вместе в предъявленной последовательности, а далее оперируют ими как отдельными знаками большего алфавита. Так, в приведенной выше последовательности:

01100101001001001000100100...

за отдельные элементы принимаются разные сочетания знаков, например - 10, 000 или 1001. Но обнаружилась разница: при «установке на детерминированность» испытуемые прежде все­го обращают внимание на редкие для данной последовательно­сти сочетания знаков (в нашем примере 11 win 000), а при уста­новке на выделение группы знаков из «шума» — на наиболее

частые сочетания знаков (10 или 1001) '. Это эмпирически обнаруженное явление кажется логичным: если ни один знак не случаен, то наиболее редкое сочетание знаков также не случайно, а потому, как «узел» в головоломке, в первую очередь требует к себе особого внимания; если же заведомо известно, что неко­торые знаки могут стоять в ряду случайно, то редкими сочета­ниями знаков разумнее всего вначале, пренебречь.

Сказанное молено пояснить примером. Допустим, ученый прово­дит серию экспериментов: а) по проверке гипотезы о строго детерми­нированной закономерности; и б) по проверке гипотезы о статистической закономерности. В первом случае, если гипотеза, в основном, подтверждается, то его прежде всего будут интересовать те ред­кие случаи, когда результат эксперимента ей не соответствует: преж­де всего, он начнёт искать погрешности в методике, технические неполадки и т. п., чтобы объяснить загадочное для него отклонение данных. Во втором случае, когда он знает, что за счет не контролируемых в эксперименте факторов результат этого эксперимента име­ет статистическую природу, он практически не обращает внимания на те данные эксперимента. которые сильно расходятся с остальны­ми. Более того, если они уж очень сильно расходятся со всеми други­ми данными, то ученый даже имеет право не включать их в обработ­ку при статистическом анализе.

Итак, сознание человека направлено на то, чтобы угадывать прави­ла, по которым с ним играет природа. Оно постоянно ожидает события, которые вытекают из этих правил. Человек не может сознательно предста­вить себе не только того, что этих правил нет, но и того, что их хотя бы иногда нет, т. е. действительно не знает о случайности, И такое свойство сознания способствует как поиску наилучшего решения буридановых про­блем, так и более эффективному познанию реальности. Философы долго доказывали друг другу, что беспричинных, т. е. абсолютно случайных, со­бытий не бывает. Сточки зрения закона Юма, спор между индетерминиз­мом и детерминизмом — не более чем игра ума, эквивалентная рассужде­ниям о том, каким представляется мир слепому от рождения человеку.

Из этого не следует, что детерминизм ложен. Просто закон Юма ничего не говорит о том, каков на самом деле мир. Человек может прийти

¹Поэтому, кстати, испытуемые, решая приведенную выше задачу с установкой ни детерминированность, испытывают определенные затруднения, так как удвоение единиц оказывается уникальным сочетанием знаков, на который обращается основное внимание, хотя данное сочетание несущественно для нахождения правила построения последовательности.

к выводу, что детерминизм логически недоказуем, и назвать свое миро­воззрение индетерминизмом, но ни один человек в здравом уме и трез­вой памяти реально помыслить беспричинность не может. Это напоми­нает философские пируэты, восходящие к Юму, Канту и ряду других классиков философии. Вот, например, как такой пируэт исполняет кан­тианец А. И. Введенский: «Если наш ум невольным образом представ­ляет себе всё происшедшее насквозь подчиненным закону причинности (а наш ум, несомненно, так и поступает), то из этого ещё не следует, чтобы оно и на деле было таковым... В том, что события не сполна подчинены закону причинности или даже вовсе ему не подчинены, нет ничего немыслимого, хотя и нет никакой необходимости» '.

Тем не менее, я не отрицаю онтологический статус причинности. Речь идёт только о том, что эта тема лежит за пределами психологическо­го анализа. Рассуждения о том, каков мир вообще, просто не входят в компетенцию психологики. Хотя она и признаёт, что детерминистский взгляд на мир — неизбежное свойство сознания. Повторюсь: человек может сконструировать представление о случайности как о логической возможности. Так же, как он может сконструировать представление, что, кроме него, в мире никого и ничего не существует. Но его реальное поведение будет всегда противоречить и индетерминизму, и солипсизму. Человек умеет жить в случайной среде — т, е. в среде, где хотя бы некоторые события непредсказуемы, но не потому, что они для него действительно случайны, а потому, что он вынужден думать, будто при­чины и взаимосвязь между событиями ему пока неизвестны. Хотя они, полагает он, конечно же, существуют.

Подведём итоги. Психологика в качестве идеализированного объекта выбирает представление об идеальном мозге. Это значит, что мозг е теории рассматривается как система, автоматически перераба­тывающая всю поступившую информацию, выделяющая в ней все име­ющиеся закономерности и на их основе планирующая (в соответствии с заданными критериями) поведение управляемого им организма. Ина­че говоря, мозг рассматривается как идеальный вычислитель (или, если угодно, как идеальный логик и математик ²).

' Введенский А. И. Статьи по философии. СПб, 1996, с. 59.

²Напомню вступительные предуведомления: логико-математические науки пре­тендуют лишь на формальную правильность (непротиворечивость) своих утвержде­ний, а не на их истинность. Сравнение идеального мозга с идеальным вычислителем обозначает лишь, что мозг как автомат работает безупречно правильно, т. е. не совер­шает ошибок в выполнении тех операций, которые осуществляет по заранее заданным правилам (или, что одно и то же, по законам физиологии).

Всеми структурными ограничениями на мозг в теории можно пре­небречь. Те ограничения на преобразования информации, с которыми мы реально сталкиваемся в жизни или в эксперименте, следует объяс­нять исключительно логикой процесса познания. Человеческий организм в цепом идеально предназначен для этого. Основная функция мозга — пе­реработка информации с целью познания реальности. Другие функции мозга хоть и являются необходимыми, тем не менее, могут рассматри­ваться только как обеспечивающие эту главную функцию — т. е. как вспомогательные. Примером вспомогательной функции может служить обеспечение жизнедеятельности организма, ибо, если это обеспечение не осуществляется, мозг не будет способен ни получать, ни перераба­тывать информацию, поелику просто не будет существовать.

Все операции по переработке информации мозг способен легко вы­полнять автоматически, для этого ни психика, ни сознание не нужны. Пси­хика же без мозга, как и без организма в целом, существовать не может. В частности, она не может без мозга владеть какой-либо информацией или как-нибудь ее перерабатывать. Психика не проверяет правильность вычис­лений, осуществляемых мозгом, да она и не способна этого делать: вычис­ления производит мозг, а не психика. Если надо сложить 7 и 8, то только мозг может получить в результате 15 (или, если нужно, 16). Психика только пользуется результатами вычислений. Однако раз возникнув, психика на­чинает далее функционировать по своим собственным законам, не объяс­нимым физиологическими причинами, хотя, разумеется, не противореча­щим законам физиологическим. Психика инодетерминирована мозгом.

Идеальный мозг часто попадает в буриданову ситуацию где име­ющиеся у него критерии не дают возможность выбрать наилучший ва­риант предсказания будущего развития событий, а, следовательно, и наилучшее поведение. В такой буридановой ситуации протекают протосознательные процессы: из всех возможных вариантов ожиданий слу­чайным образом выбирается любой вариант; случайный выбор, однако, трактуется не как случайный, а как закономерный (закон Юма). Пред­полагаемая закономерность задаётся специальному механизму — со­знанию — как догадка о причинах, действующих в реальности. Вероят­ность правильного угадывания, разумеется, ничтожно мала, но ошибка не ухудшает стратегию случайного выбора. Зато удача может принести фантастический успех.

Раздел четвертый

СОЗНАНИЕ КАК ЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ

Человеческий разум легко предполагает в вещах больше порядка и единообразия, чем их находит. Он придумывает параллели, соответ­ствия и отношения, которых нет. Разум чело­века всё привлекает для согласия и поддержки с тем, что он однажды принял. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или пренебрегает ими, или отвергает их, чтобы достоверность прежних заключений осталась ненарушенной.

Ф. Бэкон

Итак, пусть идеальный мозг автоматически (точно и быстро) осу­ществляет все возможные преобразования поступившей информации, всё, что только можно, предсказывает заранее, а также планирует пове­дение организма в предсказанных обстоятельствах. В отсутствие этих протосознательных процессов внешняя стимуляция недоступна созна­нию, так как, по определению, только эти процессы вводят в сознание информацию о внешнем и внутреннем мирах. Пока обстоятельства со­ответствуют ожиданиям, у идеального мозга нет никаких проблем и ни­какое сознание ему не нужно.

Но вдруг ожидания нарушаются. Столкновение с неожиданнос­тью служит сигналом недостаточной эффективности познавательной работы, поскольку, как выясняется, не все в окружающем мире соот­ветствует ожиданию. В среде, которая предполагается детерминиро­ванной, такая ситуация обязательно требует выяснения причин, по кото­рым эта неожиданность произошла. Ведь мозг вычислил по имеющимся у

него критериям на основе утверждений, принятых за очевидно правиль­ные, самые ожидаемые варианты возможного развития событий — и, оказалось, был не прав. Как быть? Заранее не может быть известно, что является в такой ситуации лучшим решением. Так возникает осо­бый тип буридановых проблем, который можно назвать познаватель­ными головоломками. Именно для решения этих головоломок и пред­назначен механизм сознания. Сказанное отчасти напоминает позицию функционалистов: осознание необходимо лишь тогда, когда возникает препятствие, когда субъект находится в состоянии нерешительности — т. е. тогда, когда, иначе говоря, он не знает, как себя вести.

Ранее было высказано, что работа сознания, как и любая психи­ческая деятельность, должна описываться языком логики. Столкнувшись с несоответствием ожидаемого и реального, сознание попадает в ситу­ацию своеобразного логического противоречия. Если человек осознаёт, что он правильно отражает свои ожидания, то осознанные им ожидания всё-таки неправильны, так как они неверны. Следовательно, если он отражает правильно, то он отражает неправильно...

Любопытно, что данное противоречие весьма напоминает клас­сический «парадокс лжеца», в попытках логического разрешения кото­рого разбило лоб не одно поколение мудрецов. Один из вариантов это­го парадокса может быть описан так: когда я говорю фразу «я лгу», то я лгу только в том случае, если, произнося эту фразу, я говорю правду; но если я говорю правду, то я не лгу. Отсюда противоречие — я лгу в том и только в том случае, если не лгу, и наоборот. Эта классическая форма парадокса принадлежит Эвбулиду Милетскому. Её обсуждает Цицерон. Цитата критянина Эпименида в послании апостола Павла даёт ещё одну форму парадокса. Эпименид сказал: «Все критяне — лжецы», поэтому сам он как критянин — тоже лжец, а потому и его фраза — ложь и т. д.¹

Сознание как логическая система должно находить выход из лю­бого противоречия- Парадокс лжеца эмпирически разрешается призна­нием того, что не бывает ни абсолютной правды, ни 100%-й лжи. Или признанием, что любой лжец иногда говорит правду. Подчеркну, что сказанное лишь констатирует эмпирический факт и не претендует на логическое разрешение парадокса. Выход сознания из сходного логи­ческого противоречия — несоответствия ожидаемого реальному — эмпирически также может решаться тем, что осознание наших ожиданий

' Б. Рассел, Л. Тарский и многие другие выдающиеся логики предлагали различ­ные формы парадокса и свои варианты его разрешения — см., например, де Роулэн Ф. Лжец. О теории истины Тарского. // Логико-семантический анализ структур знания. Новосибирск, 1989, с. 93-114.

никогда не может быть полностью правильным. Для этого достаточно осознать» что наши ожидания не полностью осознаются. И действительно, ещё в школе Вундта было показано: есть нечто, что мы ясно не осознаём, на что в данный момент «не обращаем внимания», хотя это нечто всё же как-то присутствует в нашем сознании в виде тёмных, неясных ощущений и оно даже, как отметили вюрцбуржцы, детерминирует наше мышление. Это нечто Джеймс называл психическими обертонами, Г. Эббингауз — сбережённой информацией, Д. Н. Узнадзе — неосознаваемыми уста­новками и пр., и пр.

До сих пор мы трактовали явление сознания как эмпирический факт представленности субъекту картины мира и самого себя. Сказан­ное позволяет теперь разделить представленные сознанию факты на осознаваемые и неосознаваемые. Введём несколько терминов, значение которых далее будет постепенно уточняться. Не осознаваемую в дан­ный момент информацию, которая, тем не менее, влияет на то, что мы осознаём, будем называть базовым содержанием сознания. Часть базо­вого содержания может стать осознанной, но всё базовое содержание не может стать полностью осознанным никогда. В базовое содержание сознания, в частности, включается то, что обычно называется установ­ками, ожиданиями, контекстом, предварительными гипотезами и пр., а также то, что именуется воспринятыми стимулами, сигналами, раздра­жителями и т. д. На основе этого базового содержания протосознательные процессы порождают догадки о мире. И выставляют эти догадки на проверку. В процессе проверки часть базового содержания (например, стимулы) сопоставляется со сделанными догадками. Как сами догадки, так и сопоставляемая с ними в процессе проверки информация образуют поверхностное содержание сознания, или поверхность сознания. По­верхностное содержание сознания (т. е. догадки и выставленная на про­верку этих догадок информация) есть специальным образом маркированная часть базового содержания. Поверхностное содержание сознания как раз и отличается от базового наличием специальной, субъективно воспринимаемой маркировки, осознанностью '.

¹ В какой-то мере сходные высказывания делают психофизиологи. Вот как описывает работу мозга по созданию образов Е. Н. Соколов (Соколов Е. И., Вайткявичуюс Г. Г. Нейроинтеллект. От нейрона к нейрокомпьютеру. М., 1989, с. 52); «Гипотетическое представление об объекте (Т. е. то, что я называю догадкой, а Соколов - ожидаемым Образом) извлекается из памяти (т. е. из базового содержания) и сопоставляется с той информацией, которая поступает от сенсорной системы (т. е. тоже из базового содержания)». А. А. М. Иваницкий прямо связывает этот момент с зарождением осознаваемого: «ощущения возникают на встрече наличного стимула и памяти». (Иваницкий А. М. Сознание: критерии и возможные механизмы // Мозг и психика. М., 1994, с. 116).

Дата добавления: 2015-07-11