Глава одиннадцатая лунная соната

Яркий луч утреннего солнца прорвался сквозь густую крону кедра, стремительно промчался по ветвям и, поиграв с повисшими на них капельками росы, упал на осунувшееся лицо Наташи. Она медленно открыла глаза. Начинался четвертый день утомительного пути к лагерю.

Утро едва занималось. Густым туманом дымилась широкая гладь реки. Седой от росы была трава на берегах. А в воздухе веял еще тот легкий бодрящий ветерок, которым почти всегда сопровождается рождение нового дня.

Девушка зябко поежилась. Утренний холодок давно уже прогнал сон. Но вставать не хотелось. Кружилась голова. Мучительно ныло под ложечкой. Болели натруженные ноги.

Наташа вздохнула. Уже три дня прошло с тех пор, как взбунтовавшиеся воды Ваи лишили их плота, Вместе с ним река унесла все запасы продовольствия, палатку, спальные мешки, топоры, ружье Валерия, патроны и отобранные образцы минералов и пород. В первую минуту Наташа даже не осознала всей глубины случившегося несчастья. Ей было только страшно. И даже не страшно, а мучительно стыдно перед Андреем Ивановичем за то, что они не выполнили его приказа и тем сорвали дальнейшую работу экспедиции. Она заранее представляла, как он посмотрит на них, когда узнает о случившемся, что скажет им…

Но то, что произошло в действительности, было в тысячу раз хуже. Андрей Иванович выслушал их сбивчивый рассказ о гибели плота, не произнеся ни слова. Ни единого слова! Он даже не взглянул на них. Молча сел на камень, к которому был когда-то привязан плот, молча стал смотреть в мутные воды реки.

Так прошло несколько долгих минут. Невозможно передать, что происходило в это время в душе Наташи. Она презирала себя за то, что так глупо, так легкомысленно вела себя в этот день. И в довершение ко всему Валерий начал оправдываться: — Андрей Иванович, мы не виноваты… Честное слово… Мы просто не думали…

Наташа вся съежилась от стыда, слушая этот жалкий приниженный лепет, Андрей Иванович не проронил ни звука. '' Через минуту Валерий затянул опять: — Разве мы думали, что эта река…

И тут Наташа пе выдержала: — Перестань! Слышишь! Как тебе не стыдно?! Тогда геолог поднялся. Лицо его было совершенно спокойным.

— Выкладывайте содержимое ваших мешков!

Они поспешно, как нашкодившие дети, начали выбрасывать из рюкзаков свои вещи. Андрей Иванович вытряхнул и свой мешок.

— Продукты кладите отдельно, вот сюда.

Они молча отобрали пакеты с продовольствием. Его оказалось слишком мало: с килограмм сухарей, две банки консервов, немного сахара, кулек конфет и несколько плиток шоколада. В эту же кучу Андрей Иванович бросил двух только что убитых им куропаток. Он тщательно пересчитал все сухари, кусочки сахара и нахмурился.

— Н-да, не густо… Совсем не густо!

После этого он приступил к беспощадному перетряхиванию ребячьего багажа. В сторону было отбро-шено все лишнее: запасное белье, книги, печатки мыла, коробки с зубным порошком и тому подобное. Продукты и самые необходимые вещи Андрей Иванович разделил на три части и сам тщательно уложил по рюкзакам.

— А теперь, — сказал он твердо, — переправимся на левый берег, и в путь, к лагерю.

С тех пор прошло три дня. С утра до вечера, с небольшими остановками на отдых, шли они вдоль берега реки. Идти было трудно. Густая высокая трава сильно затрудняла движение. Особенно тяжело было по утрам. Одежда промокала от росы насквозь. В сапогах хлюпала вода.

Но вот вставало солнце. Трава подсыхала. И по лицам начинал струиться пот. Он заливал шею, спи-ну, грудь. Одежда прилипала к телу. А несметные полчища мошкары накидывались, подобно обжигающей туче. И все это время — и утром, и в полдень» и вечером — ни на минуту не затихающее чувство голода.

Шли молча. Только Валерий время от времени пытался заговорить с Наташей. Но она ограничивалась лишь односложными ответами. Щеки ее до сих пор пылали при воспоминании о том, что сказал он ей в тот ужасный момент, когда они обнаружили исчезновение илота.

Зато теперь она все чаще вспоминала Сашу. Но эти воспоминания были не менее мучительны. Теперь-то Наташа знала, в чем она виновата перед ним. В ее памяти снова и снова возникал разговор с Андреем Ивановичем там, у лабрадоровой жилы, где она впервые ясно поняла, что не имеет права даже на то, чтобы Саша вспоминал о ней в будущем.

А ведь было время, когда их связывала большая хорошая дружба.

Наташа потянулась на мягкой пихтовой постели, заботливо приготовленной с вечера Андреем Ивановичем, и мысли ее, помимо воли, унеслись в прошлое.

Однажды мать Наташи положили в больницу. А на другой день заболела и ее сестренка. Сколько забот свалилось на ее плечи! Нужно было сходить на базар, в булочную, в аптеку, истопить печь, приготовить обед. Наташа в растерянности металась по комнате, не зная, с чего начать, а больная Милка капризничала и принималась реветь всякий раз, как только Наташа бралась за пальто.

Вдруг в дверь постучались.

— Да! — крикнула она, не поднимаясь от печки, в которой никак не разгорались дрова.

Но в комнату никто не входил.

— Ну, кто еще там?.. — спросила она с досадой и пошла открывать дверь. В прихожей стоял Саша. Красный от смущения, он комкал в руках шапку, в нерешительности переми-наясь с ноги на ногу.

— А я шел мимо… И думаю… Может, тебе помочь чем-нибудь?

Наташа смутилась.

— Нет, зачем же? У меня все хорошо… Вот только печка не горит.

— Так я сейчас! — обрадовался Саша. Он окинул пальто и бросился прямо к печке, словно только за этим сюда и явился.

— А у тебя других дров нет? — спросил он через минуту.

— Есть в сарае. Да вот она, — Наташа кивнула на Милку, — не дает и шагу сделать из комнаты.

Саша тотчас же сорвался с места и, не одеваясь, помчался в сарай. Вскоре в печи загудело пламя. Саша поднялся.

— Может, сходить куда-нибудь надо? В аптеку или…

— Ну, что ты! Я сама сейчас сбегаю, — возразила Наташа. Но Милка, услышав ее слова, разразилась таким ревом, что ей пришлось сразу же отказаться от своего намерения.

— Вот так все время, — сказала Наташа смущенно. — Если тебе в самом деле не трудно, Саша, сходи, пожалуйста, в аптеку да по пути купи хлеба в булочной.

— Может, и на базаре чего-нибудь надо? — спросил Саша, надевая пальто.

— Так это же очень далеко…

— Ерунда! Я мигом! А тебя она разве отпустит? — подмигнул он притихшей Милке.

Та посмотрела на него заплаканными глазенками и решительно тряхнула головой: — Не пуссу!

— Ну, вот видишь! — рассмеялся Саша. — А мне все равно делать нечего.

Наташа с минуту постояла в нерешительности. Потом взяла лежащую на столе сумку и подала ее Саше.

— Ну, сходи уж и на базар. Купи картошки и немного мяса. Деньги в сумке.

Саша схватил шапку, и через минуту Наташа увидела в окно, как он стремительно выбежал за ворота.

А когда час спустя она стала угощать его чаем, Саша снова покраснел и попятился к двери.

— Да нет… Спасибо. Я же на одну минуту… Потом ей представился шумный, залитый огнями каток. Она вспомнила, как пришла на него в первый раз. Довольная и радостная, с новыми коньками под мышкой, она почти бежала туда, торопясь поскорее Помчаться по ровному блестящему льду. Еще издали она слышала музыку и веселый ребячий гомон.

Как нетерпелось ей. влиться в эту пеструю хохочу-шую толпу! Но как только она ступила на скользкий дед, сразу же начались несчастья. Ноги ее разъезжались в разные стороны. Коньки почему-то заваливались набок. А тело стало словно чужим.

Не успела Наташа сделать и нескольких шагов, как ноги подогнулись, и она упала на лед. И, как назло, поблизости оказалась целая толпа ребят из их школы. Дружным смехом приветствовали они ее ледовое крещение.

Но Наташе было не до смеха. Чуть не плача от боли и досады, добралась она кое-как до скамеечки в дальнем углу катка и, сев на нее, стала с завистью смотреть, как легко и свободно скользили по льду ее сверстники. Ее уже не радовала ни музыка, ни цветные гирлянды лампочек, освещающих ровное сверкающее поле. Занятая мыслями о том, как бы добраться до раздевалки и незаметно уйти с катка, она не увидела, как к ней подъехал Саша.

— Вот ты куда запряталась! Еле разыскал… Наташа молчала. Саша присел к ней на скамейку.

— Да чего ты такая грустная? Может, ушиблась? Наташа покачала головой.

— — Так в чем же дело? Поехали!

— Ничего у меня. не получается! А они смеются… Наташа готова была заплакать.

— Зачем же ты сразу поехала на середину? Чу-дилка!.. Надо сначала научиться стоять на коньках. Вот здесь это будет лучше всего. Вставай!

Наташа нерешительно поднялась.

— Да не бойся! Все так начинают. — Он осторожно взял ее за руку. — Вот, смотри…

Через неделю она уже почти свободно скользила по льду, опираясь на руку своего терпеливого учителя. А в последнюю зиму… В последнюю зиму он ни разу не пошел с ней на каток. И теперь она понимала, по-чему…

Мысли Наташи были прерваны голосом Андрея Ивановича.

— Не спишь?.. — спросил он негромко, подходя к ней. — Вставай, Наташа. Пора идти.

Она с трудом поднялась с душистой постели и спустилась к реке.

На завтрак Андрей Иванович роздал всем по одному сухарю и маленькому кусочку сахара. Это только раздразнило аппетит. На впереди было еще много дней пути. А в ружье геолога был один-единственный патрон.

Вскоре маленький отряд двинулся вдоль берега. Шли по-прежнему молча, обходя колючие кусты шиповника и широкие болотистые мочажины. Слева все так же искрилась на солнце река. Справа поднималась высокая стена леса. Но теперь их ничто не радовало. Жестокий голод вытеснил все мысли и желания.

Во второй половине дня утомленные путники подошли к небольшой, сплошь заросшей молодым зеленым пихтачом возвышенности. Эта невысокая вытянутая гряда, перегородившая пойму Ваи, привлекла внимание Андрея Ивановича. Он сбросил с плеч рюкзак и, вынув из-за пояса молоток, начал осматривать ее склоны.

— Это, по-видимому, останец, — проговорил он задумчиво. — Вы посидите тут. А я покопаюсь в нем немного.

Наташа, не снимая рюкзака, привалилась спиной к крутому склону горки.

— Как вы ее назвали, Андрей Иванович?.. — — спросила она слабым голосом.

— — Останец, — повторил Андрей Иванович, рассекая молотком плотную дерновину. — Так мы называем небольшие участки коренных пород, сохранившихся от разрушения. В данном случае это, по-видимому, часть какой-то жилы, оставшейся от размыва.

Наташа закрыла глаза. Голова ее кружилась, и она с трудом понимала объяснения Андрея Ивановича. Полуденный зной нагонял дремоту. Мысли текли вяло, были бесформенными, непослушными.

Голова Наташи медленно склонилась к земле. Но вместо грубой жесткой почвы щека ее коснулась чего-то необыкновенно мягкого, словно чьи-то заботливые руки подложили ей иод голову маленькую пуховую подушечку.

«Так, наверное, бывает всегда, когда сильно кру-жится голова..» — пронеслось в ее затуманенном сознании. Но это продолжалось недолго. Через минуту Наташа почувствовала, что мягкая подстилка как будто колышется у нее под щекой. Она насторожилась. На миг ей показалось, что она лежит на шкурке какого-то зверька. Девушка инстинктивно отпрянула и посмотрела на то место, где только что покоилась ее голова. Там было небольшое углубление, заполненное тонкими мягкими волосками, смятыми в нежный пушистый войлок дымчатого цвета. Даже с виду он напоминал спутанную шерстку какого-то зверька. Необычным был только блеск.

— Андрей Иванович! — воскликнула Наташа, отодвигаясь в сторону. — Идите-ка сюда! Что это та-кое?

Из высокой травы показалось заспанное лицо Валерия. Не вставая с места, он мельком глянул на пригорок, где лежала Наташа, и позевывая произнес:

— Это вещь известная! Техническая вата. Я видел ее не раз. В прошлом году на нашем чердаке ею трубы изолировали. Папан говорит, что ее изготовляют…

— При чем тут техническая вата? — перебила его Наташа. — Кто ее сюда завезет?

Валерий потянулся: — Да!.. Я забыл, что мы у черта на куличках. Тогда шерсть какая-то.

К ним подошел Андрей Иванович.

— Что вы тут нашли?

Наташа показала ему на углубление в склоне горки.

— Смотрите, Андрей Иванович! Как кроличий пух… Геолог нагнулся к земле и взял в руки щепотку дымчатого войлока. С минуту он рассматривал его, потер между пальцами и медленно, растягивая слова, произнес: — Какая прелесть!.. Никогда я не видел ничего подобного. Это интереснейший минерал, друзья.

— Минерал?! — воскликнули Валерий и Наташа в один голос.

— Да. Вы возьмите его в руки.

Наташа — нерешительно взяла щепотку странного минерала. Он был мягче любого пуха и состоял из таких тонких волосков, что их едва можно было рассмотреть простым глазом. Они дрожали от малейшего колебания воздуха и переливались на солнце всеми цветами радуги. Наташа тихонько дунула на них, и щепотка необычной ваты засверкала в ее руках тыся-чами разноцветных искр.

Андрей Иванович с улыбкой смотрел на восхищенное лицо девушки: — Такого пуха не имеет ни одно живое существо. А вот неживая природа создала немало подобных диковинок.

Он опустился на колени и, осторожно сняв руками верхний примятый Наташей слой, склонился над открывшейся пустотной.

— Посмотрите на это чудо!

Наташа привстала на колени. Все стенки углубления были выстланы тончайшими, как паутина, нитями. Они напоминали легкое дымчатое облако, каким-то чудом повисшее в этой маленькой пустотке. Наташа приблизила лицо почти к самой земле, и туманное облако затрепетало от ее сдержанного дыхания.

— Неужели зто все-таки минерал? — воскликнула она, оборачиваясь к Андрею Ивановичу.

— Да, Наташа. Эти тонкие блестящие волоски — не что иное, как кристаллики минерала плюмозита, образовавшиеся, по-видимому, из горячих газов, выделяющихся из магмы. Обрати внимание на их блеск.

Наташа невольно задержала взгляд на своих пальцах. Они сверкали от крохотных обломков кри-сгалликов, прилипших к коже. Обломки эти были на" столько малы, что их почти не было видно глазом, и только ярко вспыхивающие на солнце звездочки говорили об их присутствии на ладони.

— Так могут блестеть только металлы. Плюмозит обладает металлическим блеском, и блеск этот настолько силен, что совершенно затмевает цвет минерала. Кстати, как ты думаешь, какого цвета эти кристаллики?

Наташа отыскала глазами наиболее заметный волосок и нерешительно произнесла: — Наверное, такого же, как стекло… Бесцветные.

— Нет! — возразил Андрей Иванович. — Это сильный блеск не дает тебе рассмотреть их истинную окраску. Она у них такая же, как у свинца, Если бы они были бесцветными, то наш пух казался бы белым, а не дымчатым.

Геолог поднялся.

— А теперь обрати внимание на эти радужные огоньки, бегущие по кристаллику. Это так называемая радужная побежалость. Она очень характерна для плюмозита.

— Побежалость? — переспросила Наташа.

— Да. Тебе, наверное, приходилось когда-нибудь видеть изделия из хорошей качественной стали. По поверхности их нередко пробегает синее или фиолетовое сияние. Это тоже побежалость. Она наблюдается у многих минералов и для каждого из них имеет вполне определенный вид.

Наташа сдула с ладони блестящие пушинки и невольно потерла пальцы друг о дружку.

— Что, покалывает? — засмеялся Андрей Иванович.

— Да, как будто жжет немножко.

— Это кристаллики плюмозита накололи. Хотя в общей массе они мягче пуха, но каждый отдельный кристаллик может проколоть кожу. Ведь твердость плюмозита примерно такая же, как у кальцита.

— Что же все-таки это за минерал, Андрей Иванович?

— Как тебе сказать… По составу это сульфосоль свинца. Понимаешь, соединение свинца, сурьмы и серы.

— Значит, это свинцовая руда?

— Да, из плюмозита можно было бы получать свинец. Но он редко встречается в больших количествах. Зато находки плюмозита свидетельствуют о том, что здесь могут быть другие свинцовые минералы.

Андрей Иванович прошелся вдоль возвышенности и похлопал рукой по ее крутому склону.

— Теперь можно твердо сказать, что это остаток жилы. И не просто жилы, а жилы со свинцовым ору-денеиием. Как видите, нет худа без добра! Плывя по реке, мы ее не заметили. А вот теперь она нам попалась!

Он посмотрел на лесную опушку: — Надо бы, поискать ее продолжение. Это где— нибудь недалеко. Вот что, друзья, вы посидите еще немного, отдохните. А я посмотрю, не прослеживается ли жила дальше, в лесу. Хорошо?

Наташа кивнула головой.

— Ну и чудесно!

Андрей Иванович подхватил молоток и исчез в густых зарослях.

Валерий проводил его презрительным взглядом.

— С ума сошел! Мы еле идем. Силы тают с каждым часом. А ему далась какая-то жила! Упрямый дьявол!..

Наташа вспыхнула: — Не смей так говорить о нем! Слышишь, не смей! Не тебя же он послал на поиски жилы. — Она усмехнулась. — Не так уж много ты тратишь сил, лежа на боку.

Валерий вскочил и нервно заходил по траве.

— Так ведь время уходит. Время! Неужели ты сама не понимаешь, что каждая потерянная минута приближает нас к гибели?

Наташа поморщилась.

— Брось свои громкие фразы, Валерий! Надоело! Неужели ты в самом деле думаешь, что ты здесь самый умный?

Валерий остановился.

— А ты чего, собственно, все эти дни косишься на меня? Или думаешь, что я больше всего виноват в этой истории?

Наташа тряхнула головой.

— Нет. Во всем этом виновата я. Только я. И очень виновата. Но не перед тобой…

— Еще бы! — воскликнул Валерий язвительным голосом. — Сейчас для тебя вообще существует только Андрей Иванович.

Наташа покачала головой.

— И не перед Андреем Ивановичем… — начала она, но тут же замолчала.

Валерий подошел к ней ближе.

— Ну, хорошо, — сказал он примирительно. — Не будем больше вспоминать все это. Зачем нам, в самом деле, ссориться? Не все ли равно, кто здесь больше виноват. В такой глуши можно совсем одичать. Но я уверен, что мы вырвемся отсюда. И там, в нашем го-роде, все пойдет по-старому.

Наташа снова покачала головой.

— Нет, больше ничего не будет по-старому.

— Как?.. — Валерий даже отступил на шаг и пристально взглянул в лицо Наташи. — Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что слышишь, — проговорила она тихо, но твердо.

— Наташа! — голос Валерия дрогнул. — Ты еще сердишься на меня?

Она молчала. Он подошел к ней ближе.

— Ну, прости меня! Ты же знаешь, что я для тебя…

— Хватит, Валерий, — сказала она спокойно и решительно, — мне давно уже надоели твои цветистые фразы.

Улыбка сбежала с его лица. С минуту он молчал, В душе его нарастало раздражение.

— Скажите пожалуйста! — воскликнул он язвительно-вежливым тоном. — Ей надоели мои фразы!.. Может быть, тебе надоела и моя дружба?

— = А разве мы были друзьями?

— Вот как! Так кто же был твоим другом? Уж не этот ли голодранец Сашка?

Наташа встала и посмотрела ему прямо в глаза: — Да, он был моим другом. И я больше никогда не позволю тебе говорить о нем ничего плохого.

Это было последним ударом. Лицо Валерия побледнело.

— Не позволишь? — проговорил он, задыхаясь от злости. •— — Не позволишь?! А кто ты такая, чтобы не позволить мне? Я… Я… А знаешь ли ты, кто он такой, твой Сашка? Не знаешь?! Так я тебе скажу.

Валерий прищурил глаза и, подойдя почти вплот-ную к Наташе, заговорил: — У Сашки никогда не было отца! Вот!.. Его мать нарочно придумала, что отец Сашки погиб на фронте. Этого отца не знает ни один человек в городе. Его вообще никто не знает. Вот кто такой твой Сашка. — Валерий перевел дыхание. — Ты думаешь, почему он все время кричит о справедливости? Ему больше ничего не остается, как кричать об этом. Такие всегда требуют справедливости! Ну! Что ты теперь мне скажешь?

— Что я скажу тебе на это? То, что ты просто дрянной человечишка, — она усмехнулась, — хотя весь город знает, что у тебя есть высокопоставленный и всеми уважаемый папаша.

У Валерия перехватило дыхание. Впервые он не нашелся, что ответить. В нем все клокотало от бешенства. Он судорожно искал какую-нибудь ядовитую фразу, чтобы отомстить Наташе, и, не найдя ничего другого, выпалил: — Впрочем, что я говорю о Сашке. Теперь ты занялась обработкой более важной птицы…

Он кивнул в сторону, куда ушел Андрей Иванович, и в то же мгновение голова его дернулась от удара, а щека запылала, как ошпаренная кипятком.

Валерий растеряннр заморгал глазами. Это было настолько неожиданно, что сначала он даже не знал, как реагировать на поступок Наташи. Но в следующую минуту кулаки его сжались, и неизвестно чем закончился бы этот разговор, если бы он не услышал вдруг шагов за своей спиной.

Валерий обернулся, и глаза его встретились со спокойным, чуть насмешливым взглядом Андрея Ивановича. Было ясно, что он все видел.

— Андрей Иванович, вы видели? — воскликнул Валерий.

— Что?

— Как что? Она ударила меня! Андрей Иванович пожал плечами: — Нет, этого я не заметил. Валерий подскочил к нему.

— Но это же безобразие.

— Да, пожалуй. Но я никогда не поверю, что ты можешь довести девушку до такого состояния, чтобы она тебя ударила.

Валерий круто повернулся и отошел в сторону. А Андрей Иванович как ни в чем не бывало вынул из кармана какой-то небольшой предмет и сказал: — Посмотрите, что я принес.

В руках его был свинцово-серый металлический кубик с таким сильным блеском, какого Наташа не видела ни у одного минерала. Он сиял на солнце так, что на него было больно смотреть. Но Наташа не замечала этого. Красная от негодования и смущения, она молча теребила кончики кос, боясь поднять глаза на Андрея Ивановича.

Он подошел к ней ближе.

— Ну, что нос повесила? В нашем положении это не годится. — Он легонько тронул ее за подбородок. — — Выше голову!

Наташа невесело улыбнулась.

— Вот так-то лучше. Смотри, что я нашел в нашей жиле! — Андрей Иванович положил ей в руку блестящий кубик с совершенно ровными и гладкими, словно отполированными, гранями. — Ради этого стоит и поголодать.

Кубик оказался настолько тяжелым, что Наташа чуть не выронила его из рук.

— Вот это кристаллик! — воскликнула она все еще вздрагивающим голосом, перекладывая кубик из од-ной руки в другую.

— — А это как раз и не кристаллик! — возразил Андрей Иванович.

— Как не кристаллик? Что же это такое?

— Я выколол этот кубик сам из сплошного куска минерала.

Наташа недоверчиво посмотрела на Андрея Ивановича: — Такой ровный?

— Да. И это не составило мне никакого труда. Смотри!

Андрей Иванович взял у нее кубик и легонько ударил по нему молотком. Он разлетелся на множество мелких кубиков.

— Ой! Какая жалость! — воскликнула Наташа. — Зачем вы это сделали?

Андрей Иванович рассмеялся: — Не горюй! Я просто хотел тебе показать, как легко колется этот минерал на кубики. Это его характернейшее свойство — совершенная спайность по кубу. А образцы его у меня есть еще.

Андрей Иванович порылся в кармане и вынул целую пригоршню больших и маленьких кубиков. Одни нз них были совершенно гладкими. Другие покрыты ровными прямоугольными ступеньками. Но и те и другие ослепительно сверкали.

Наташа взяла в руки один из ступенчатых кубиков и вдруг вспомнила, что нечто подобное она видела в музее у Петра Ильича.

— Андрей Иванович! А я знаю, что это такое.

— Да ну?

— Да. Это галенит. Верно? Я видела его в минералогическом музее.

— Верно, Наташа. Это галенит, или свинцовый блеск. Важнейшая свинцовая руда. И ты знаешь, сколько его в этой жиле!.. Вот какую услугу оказал нам твой пушистый войлочек. Кроме галенита здесь наверняка есть и другие ценные минералы. Но… нам надо двигаться дальше. А сюда мы еще вернемся.

На следующий день они остановилсь на отдых раньше обычного. Наташа совершенно выбилась из сил, и Андрей Иванович велел готовиться к ночлегу.

Взобравшись на ровный сухой пригорок, ребята сразу же повалились на траву, а геолог пошел в лес набрать хвороста для костра.

В лесу было сумрачно и сыро. Миновав густые заросли ельника, росшего на опушке, Андрей Иванович направился к сухому завалу. Но не успел он сделать и десятка шагов, как увидел множество маленьких холмиков, беспорядочно разбросанных по лесу. Между ними виднелись заметные углубления.

Что бы это могло быть? Неужели древние вырат ботки? Геолог решил осмотреть их и вскоре наткнулся на груду камней, напоминающую развалины большого горна или печи. Возле нее возвышался большой бугор, еле прикрытый чахлым мхом.

Андрей Иванович склонился над ним.

< — Вот это находка!

Он с размаху удалил молотком по мшистому склону бугра, и вывернул целую груду пористых стекловатых 23 обломков, напоминающих застывший металлургический шлак.

Глаза Андрея Ивановича заблестели. Так вот где изготовлялись медные наконечники к копьям, которыми пользовались жители Ваи!

«Надо будет здесь покопаться…. — подумал он, окидывая взглядом древние выработки. — Здешние обитатели могли использовать только очень богатые руды».

Он быстро набрал охапку валежника и возвратился к ребятам.

Через несколько минут на пригорке затрещал костер. Андрей Иванович отстегнул свой маленький походный котелок и набрал в него воды.

— Я нашел неподалеку отсюда интересные развалины, — сказал он, укрепляя котелок на огне. — Пойду, покопаюсь в них. А вы посмотрите за костром.

Наташа поднялась с места.

— Я тоже! — торопливо проговорила она, бросив быстрый взгляд на Валерия.

— Нет, нет! Ты должна лежать. — Андрей Иванович обернулся к Валерию. — А вот его я возьму с собой. Его помощь мне может понадобиться.

— Никуда я не пойду, — буркнул Валерий, не поворачивая головы. — И так ноги не разгибаются.

— Ничего! Это совсем недалеко. Всего несколько шагов, — проговорил Андрей Иванович, направляясь к лесу. Тон его не допускал возражений. Валерий нехотя поднялся и пошел следом.

Вскоре они подошли к древним выработкам. Андрей Иванович остановился у груды камней и сказал: — Смотри. Это плавильная печь.

— Ну и что? — отозвался Валерий безразличным голосом.

— Неужели это тебя не интересует?

— Нисколько.

Андрей Иванович посмотрел на него долгим пристальным взглядом.

— = Что же тебя интересует, Валерий?

Валерий сузил глаза. Как надоел ему этот нудный тип! Этот сухой деляга, который даже сейчас думал только о своих камнях.'Нет! Больше он не. будет терпеть его нравоучений. Валерий решил показать, наконец, этому таежному кроту, насколько он выше его в своих мечтах и желаниях, насколько утонченнее его натура и шире запросы.

— Больше всего меня интересует искусство, — сказал он значительно.

— Искусство?! Что же ты понимаешь под искусством?

Валерий усмехнулся: — Разве на этот, счет существуют различные точки зрения? Я полагаю, что это музыка, поэзия, живопись…

— Ты на чем-нибудь играешь? — перебил его Андрей Иванович.

Валерий гордо тряхнул, головой: — Конечно! У меня дома есть свое пианино.

— Это хорошо. Какая же музыка тебе больше всего нравится? Шопен, наверное?

Валерий замялся. Признаться, он даже не задавался таким вопросом. Он играл вальсы, фокстроты, танго. Он без труда подбирал мелодии модных песенок. Он даже импровизировал немного, и ему казалось, что получается совсем неплохо. Во всяком случае, в школе его считали настоящим музыкантом. А вот какая музыка ему нравится больше всего и нравится ли ему музыка Шопена?.. Он просто не мог на это ответить. О Шопене он слышал, конечно. Но что у него за музыка? Этого он не знал и потому ответил уклончиво: — Шопен в общем-то ничего…

Но от Андрея Ивановича не так-то легко было отделаться.

— Что же тебе нравится у него больше всего? Валерия даже в пот бросило: «Вот пристал!» Но отступать было поздно.

— Да я… не поклонник Шопена, — ответил он поспешно.

Андрей Иванович удивленно развел руками.

— Ну что ты! Разве можно не любить Шопена? Этого величайшего мастера мелодии, который добился просто-таки невероятной степени совершенства во всех своих произведениях, начиная с изящных ноктюрнов и кончая величественными концертами для фортепьяно с оркестром.

Андрей Иванович опустился на поваленное дерево и мечтательно улыбнулся.

— Что же касается меня, то именно с пьес Шопена, мелодичных и свежих, началось мое увлечение музыкой.

Валерий не верил своим ушам. Андрей Иванович и музыка!.. Могло ли быть что— нибудь более несовместимое? А тот продолжал с увлечением: — А Бетховен? Что ты играешь из его произведений?

Валерий чувствовал себя, как на экзамене, когда до сознания не доходит даже смысл поставленного учителем вопроса. Было ясно, что Андрей Иванович загонит его в тупик. И тем не менее он упорно старался выкрутиться: — Я вообще не люблю симфонической музыки. Брови геолога снова удивленно приподнялись: — При чем здесь симфоническая музыка? Шопен н не писал симфоний. Да и у Бетховена есть немало пьес для фортепьяно. Неужели тебе не нравится его «Лунная соната»?

Валерий промычал что-то неопределенное. Он почувствовал, что Андрей Иванович уже понял, какой он музыкант.

«И черт меня дернул начать этот разговор!» — подумал он с досадой. Но кто бы мог предположить, что этот сухарь разбирается в музыке? Валерий решил переменить тему разговора.

— Да что музыка!.. Для меня главное — поэзия. — Ты любишь читать стихи?

Валерий гордо вскинул голову: — Я пишу стихи!

Он испытующе посмотрел на Андрея Ивановича. «Не поверит, наверное?» Но лицо геолога светилось самой доброжелательной улыбкой.

— Друг мой! Кто из нас в твои годы не писал стихов. Когда я учился в горном, мы выпускали даже рукописный журнал. «Изумруд» назывался… — Он прикрыл глаза и чуть заметно вздохнул. А минуту спустя вдруг заговорил стихами:

Я шагаю тайгой непролазною.

Пробираюсь сквозь топи болот,

А со мною — Мечта сероглазая,

Помогает идти мне вперед.

По лицу, словно прутья железные,

Хлещут ветви. Ни тропки вокруг,

Но я участвую пальчики нежные

Ее маленьких ласковых рук.

От усталости ноги сгибаются,

Давит плечи тяжелый рюкзак,

А из мрака тайги улыбаются

Мне ее дорогие глаза.

Вспоминаю я нивы весенние,

Стайку белых веселых берез,

А меж них ее платьице синее

И тяжелое золото кос…

Валерий невольно съежился. Перед его глазами встала Наташа. Красивая, гордая и… чужая. Он криво усмехнулся: — Это что же, ваши стихи? Андрей Иванович покачал головой: — Ну что ты! В моем возрасте таких стихов не пишут. Это написал наш Саша.

— Сашка?! — Валерий чуть не подпрыгнул от неожиданности. Сначала он подумал, что Андрей Иванович смеется над ним. Но в следующее мгновение он вспомнил маленькую березовую рощицу неподалеку от их города, где, как он знал, любил бывать Сашка, и понял, что эти стихи действительно мог написать только он.

Но что же получается? Андрей Иванович увлекается музыкой. Сашка пишет стихи. А он? Что же он, ничем не лучше их? Это не укладывалось в его сознании.

— Значит, Сашка тоже пишет стихи? —. проговорил он каким-то чужим, неестественным голосом.

— Конечно! А что это тебя так удивляет? Я же говорю, что в вашем возрасте редкий мальчишка не берется за перо.

Они замолчали. Андрей Иванович смотрел на поблескивающую между деревьями реку и думал о чем-то своем. А Валерий нерано ломал в руках сухую палку и лихорадочно пытался осмыслить услышанное. Это было так неожиданно, что ему все еще казалось, что здесь что-то подстроено, что его в чем-то провели. Но в чем?

До сих пор он привык считать, что его музыкальные способности и увлечение стихами — это особый дар, которым обладают только избранные и который дает ему право на особое положение в обществе. Но, оказывается, им владеют и другие. И кто же? Андрей Иванович и Сашка! Ну кто бы мог подумать, что этот увалень, который даже танцевать не может научиться, пишет стихи?

«Гм! Тяжелое золото кос… Придумал же, черт вихрастый! И ведь молчит! Хитряга! — Валерий покосился на Андрея Ивановича. — А откуда он знает про эти стихи? Ну, понятно! Сашка нарочно дал их ему, чтобы он при случае рассказал о них Наташке. Сам-то он никогда в жизни не решился бы прочитать ей. А этот — передаст!..» Андрей Иванович встал и, подойдя к Валерию, дружески похлопал его по плечу.

— Вот так-то, Валерий, Искусство дорого всем. Оно делает жизнь красивей и интересней. Оно помогает людям переносить трудности. Оно ведет их к подвигам. Но… — Андрей Иванович сделал небольшую паузу, — нельзя жить только искусством. В нашей стране редко встретишь человека, который бы не любил искусства. Но нет и таких людей, для которых искусство было бы единственным занятием в жизни.

— Ну как же, — возразил Валерий, — а поэты, ком-позиторы?..

— Это другое дело. Для них искусство — труд. Но ведь ты имел в виду иное. Разве ты серьезно учишься музыке? Готовишься стать музыкантом?

Валерий молчал.

— Да и для того, чтобы стать писателем, — — — — продолжал Андрей Иванович, — — нужно много учиться и работать. Чтобы писать о жизни, нужно знать жизнь. А наша жизнь — это прежде. всего труд.

Валерий по-прежнему хранил молчание. Слова Андрея Ивановича сыпались на него, как град пощечин. И от них нельзя было ни уклониться, ни убежать. Он переминался с ноги на ногу и теперь не решался даже глаз поднять на сурового таежника. А тот снова сел на замшелое дерево и проговорил: — Хочешь, я расскажу тебе одну историю из времен войны? Это было в Восточной Пруссии. Подразделение, которым я командовал, заняло старый немецкий замок. Большая часть его была разрушена. Сохранилось лишь несколько комнат и в их числе круглый зал, в котором стоял старинный рояль. За него сразу же уселся один мой боец, Миша Воронов, большой любитель музыки и прекрасной души человек.

Рояль оказался запертым. Миша хотел было поддеть крышку штыком, но в это время, откуда ни возьмись, в зале появился маленький сморщенный старикашка. Он подбежал ко мне и, бухнувшись передо мной на колени, стал просить, чтобы я не разрешал солдатам ломать рояль, так как это был, по его словам, какой-то чрезвычайно редкий, уникальный инструмент. Я сказал ему, что солдаты не собираются ло-мать рояль, им просто хочется поиграть, и попросил у него ключ от инструмента.

Старикашка угодливо улыбнулся и, подавая мне ключ, сказал, что он с удовольствием даст ключ господину офицеру, если ему будет угодно поиграть на рояле. Но солдаты… Старик снова болезненно поморщился. Этот инструмент не для них. Разве они могут оценить настоящую музыку?..

— А вот сейчас вы — увидите, как могут ценить музыку советские солдаты, — сказал я, подавая ключ Мише.

Старик нехотя опустился на поданный мною стул, всем своим видом показывая, что только необходимость заставляет его мириться с бессмысленными капризами диких варваров, каковыми он, несомненно, нас считал.

Между тем Миша открыл рояль и несколько мгновений молча смотрел на лакированную крышку, словно собираясь с мыслями. Затем легко коснулся клавиш, и звуки «Лунной сонаты» поплыли под сводами древнего замка.

Игру Миши я слышал не раз. Она всегда доставляла мне удовольствие. Но на этот раз он превзошел самого себя. То ли потому, что рояль был действительно необыкновенно хорош. То ли акустика зала была тому причиной. То ли потому, что близок был конец войны и радость победы. Но играл Миша исключительно хорошо. В немом молчании застыли бойцы, слушая бессмертную музыку Бетховена. Даже раненые старались сдерживать стоны, боясь нарушить эту волшебную мелодию.

Время от времени я посматривал на старика. Вначале на лице его появилось скептически-насмешливое выражение. Но вот его сменило неподдельное изумление. Он словно встрепенулся. Подался вперед. Привстал. на стуле. Глаза его засверкали. А старческие руки невольно приподнялись и медленно двинулись в такт мелодии. Ясно, что это был знаток и любитель музыки.

И вот, когда Миша кончил играть, он подошел к нему и молча поклонился этому «варвару», простому русскому солдату, который был на голову выше бежавших из замка «господ», считавших, искусство своей безусловной монополией.

Ему было тогда всего двадцать два года. И он не только любил музыку. Он знал и понимал ее. Он не имел специального музыкального образования. Но с каким чувством говорил он о Шопене и Моцарте, Глинке и Чайковском! Бетховена же он просто боготворил.

И знаешь, кем он работал до войны? Был простым чертежником. А его сокровенной мечтой было поступить в горный институт, и стать горным инженером. Он был талантливым музыкантом. Но никогда я не слышал, чтобы он сказал, что искусство составляет цель его жизни.

Андрей Иванович помолчал, а через минуту заго-ворил тихим приглушенным голосом.

— Он погиб за несколько дней до победы. Погиб как герой. Погиб за то, чтобы вы, наша смена, могли свободно жить и трудиться, могли писать стихи и наслаждаться музыкой. И, памятуя об этих героях, вы должны идти по жизни честно, жить так, чтобы нн на одну минуту вам не было стыдно за какой-нибудь со— вершенный вами поступок.

Валерий молчал. Он чувствовал себя скверно. Очень скверно. Андрей Иванович словно вывернул наизнанку его душу. Но Валерий так привык любоваться собой, что и на этот раз слова Андрея Ивановича вызвали в нем враждебную неприязнь к этому человеку, как будто он и был виновником того, что Валерий оказался не таким, каким он до сих пор себя считал, «Нет! Этого не может быть. Не может быть! — без конца твердил он себе. — Ведь никто никогда не говорил с ним так до этого. Наоборот. В школе хвалили его. Все хвалили! А здесь… Нет! Только бы вырваться отсюда. Только бы вырваться!..» Между тем Андрей Иванович спрыгнул в одну из ям и начал подчищать ее стенки. Валерий невольно следил за его движениями. Вначале из-под молотка сыпалась какая-то рыхлая зеленовато-бурая масса. Но вот в расчистке блеснули тонкие пластины красноватого металла.

Валерий невольно подался вперед: — Медь?..

Андрей Иванович подал ему несколько тяжелых, в зеленых пятнах малахита, пластин.

— Да. Это самородная медь. Ее, по-видимому, и плавили в этой печи здешние жители.

— Но разве медь встречается в чистом виде?

— Конечно. В известном Дегеленском месторождении, например, в свое время добывались глыбы самородной меди весом в несколько тонн.

Валерий недоверчиво посмотрел на Андрея Ивановича и попытался переломить одну из пластинок. Но не тут-то было! Пластинка гнулась, как мягкая медная проволока, но переломить ее было не легко.

— — Гм!.. Настоящая медь.

— В природе не бывает ничего ненастоящего.

Ударив несколько раз молотком, геолог выбил большой камень фиолетового цвета,' словно его только что облили чернилами.

Валерий спрыгнул к нему в яму.

— А это что такое?

— Это? — Андрей Иванович покачал камень на ладони. — Это очень хорошая медная руда, минерал борнит.

— Соединение меди с бором? Геолог улыбнулся: — Нет. Бора в нем нет. Это соединение меди с серой и железом. Между прочим, когда об этом спрашивали нашего преподавателя по минералогии, он обычно говорил: «Ну что вы, коллеги. Если бы в нем был бор, то его называли бы „бор-есть“, а не „борнит“.

Валерий усмехнулся: — И он всегда такого чернильного цвета?

— Да, с поверхности он всегда бывает фиолетово-синим, хотя цвет его и не фиолетовый.

— Как же так?

— А вот смотри!

Андрей Иванович взял у Валерия кусок борнита и расколол его пополам. Поверхность скола оказалась розовато-коричневой.

— Здорово! Почему же он снаружи фиолетовый?

— На воздухе борнит очень быстро окисляется. Этот тонкий окисленный слой минерала и имеет фиолетовую окраску. Для борнита это очень характерно. По фиолетовой побежалости его и отличают от других, похожих на него минералов.

Геолог углубился в работу. А Валерий выбрался из ямы и уселся на поваленное дерево.

«Зачем же ему понадобилось зазывать меня сюда? — думал он, глядя на Андрея Ивановича, который что-то быстро записывал в тетрадь. — Неужели только затем, чтобы прочесть мне нотацию? Но какое ему до меня дело?» В душе Валерия снова закипело раздражение.

«Словно сговорились! Вчера Наташка. Сегодня он. Да наплевать мне на них обоих! И думать-то о них не стоит!» Однако не думать о них он не мог. Впервые в жизни осаждали его сомнения. Но он упрямо гнал их прочь, стараясь доказать себе, что во всем виновата лишь тайга.

«И зачем я сюда поехал!..» — уже в который раз мысленно повторял он, с тоской посматривая на мрачные деревья.

Тем временем Андрей Иванович закончил работу и захлопнул тетрадь.

— Ну, что ж… Пойдем пить чай.

Они выбрались из леса и направились к Пригорку.

Но что это? Костер погас. Возле него никого нет.

Где же Наташа?

Андрей Иванович осмотрелся по сторонам и крикнул. Ответа не последовало. Он снова крикнул. И снова молчание. Он бросился к реке. Потом к лесу. Наташи нигде не было…

Как прежде, тишина стояла над таинственной рекой, которая словно смеялась над бесчисленными несчастьями людей, осмелившихся проникнуть в ее владения.

Дата добавления: 2015-07-11