Ивовая кора. - Смертельная лихорадка. - Топ снова лает.

Пираты, опасность, которой подвергался Гранитный Дворец,

развалины, покрывавшие плато,- все было забыто. Состояние

Харберта заслонило все. Не оказалась ли перевозка для него

роковой? Журналист не мог это установить, но он и его товарищи

были в отчаянии.

Повозку подвезли к излучине реки. Из нескольких веток

сделали носилки и положили на них Харберта, не снимая его с

матраца. Юноша по-прежнему был в обмороке. Спустя десять минут

Сайрес Смит, Пенкроф и Гедеон Спилет стояли у подножия стены.

Набу было поручено отвезти повозку обратно на плато Дальнего

Вида. Подъемник пошел вверх, и вскоре Харберт уже лежал на

своей постели в Гранитном Дворце.

Юношу удалось быстро привести в чувство. Увидя себя в

своей комнате, он слегка улыбнулся, но едва мог сказать

несколько слов - до того ослаб. Гедеон Спилет осмотрел его

раны. Журналист опасался, что они снова открылись, так как не

успели как следует затянуться. Этого не случилось. Откуда же

такое изнеможение? Почему состояние Харберта ухудшилось?

Юноша задремал лихорадочным сном. Журналист и Пенкроф

остались возле его постели.

Тем временем Сайрес Смит рассказал Набу о том, что

произошло в корале, а Наб сообщил своему хозяину, какие события

разыгрались на плато.

Пираты показались на опушке леса, возле Глицеринового

ручья, только прошлой ночью. Наб, который стоял на страже

птичьего двора, не колеблясь, выстрелил в одного из

разбойников, который собирался переправиться через ручей, но

из-за темноты он не видел, попал ли в этого негодяя. Во всяком

случае, это не испугало шайку, а Наб едва успел вернуться в

Гранитный Дворец, где он, по крайней мере, был в безопасности.

Но что было делать дальше? Как помешать пиратам опустошить

плато? Имел ли Наб возможность предупредить хозяина? Да и они,

обитатели кораля, - в каком они были положении?

Сайрес Смит и его товарищи ушли 11 ноября, а в этот день

было 29-е число. Итак, Наб уже восемнадцать дней не имел других

известий, кроме тех, которые ему принес Топ. А это были

печальные известия: Айртон исчез, Харберт тяжело ранен,

инженер, журналист и моряк, по существу, арестованы в корале.

"Что делать?" - спрашивал себя бедный Наб. За себя лично

он мог не опасаться, так как пираты не в состоянии были

проникнуть в Гранитный Дворец. Но постройки, плантации, все

оборудование - во власти разбойников. Не нужно ли спросить

Сайреса Смита, что делать, и, по крайней мере, предупредить его

об опасности?

Набу пришло в голову прибегнуть к помощи Юпа и переслать с

ним записку. Он знал, как умна эта обезьяна, которая не раз

доказывала свою сообразительность. Юп понимал слово "кораль",

которое при нем часто повторяли, и, как мы знаем, он

неоднократно ездил туда на повозке вместе с Пенкрофом. Рассвет

еще не наступил. Проворный оранг, несомненно, сумеет пройти

через лес, и если даже пираты увидят Юпа, то сочтут его одним

из обитателей лесной чащи.

Наб не стал медлить. Он написал записку и привязал ее к

шее обезьяны. Потом он подвел Юпа к дверям дворца, спустил на

землю длинную веревку и несколько раз повторил:

- Юп! Юп! Кораль! Кораль!

И обезьяна поняла. Юп уцепился за веревку, быстро

соскользнул вниз и исчез во тьме, не обратив на себя внимания

пиратов.

- Ты хорошо сделал, Наб, - сказал Сайрес Смит. - Но, если

бы ты не извещал нас, было бы еще лучше...

Говоря это, Сайрес Смит думал о Харберте, который так

сильно пострадал от перевозки.

Наб продолжал свой рассказ. Пираты не показывались на

побережье. Не зная, какова численность колонии, они могли

предполагать, что Гранитный Дворец находится под защитой

большого отряда. Вероятно, они не забыли, что при нападении их

брига на остров они были встречены многочисленными выстрелами

как с нижних, так и с верхних скал, и решили не подвергать себя

опасности. Но плато Дальнего Вида было им доступно и не

находилось в сфере огня Гранитного Дворца. Пираты, предавшись

грабежу, принялись все жечь и опустошать, творя зло ради зла.

Разбойники ушли всего за полчаса до появления колонистов,

вероятно, думая, что последние все еще сидят в корале.

Таковы были эти важные события. Присутствие пиратов

являлось постоянной угрозой для обитателей острова Линкольна,

которые до сих пор были так счастливы. Они могли ожидать еще

худших бед.

Гедеон Спилет остался во дворце с Харбертом и Пенкрофом, а

Сайрес Смит вышел в сопровождении Наба, чтобы выяснить размеры

бедствия.

К счастью, пираты не дошли до подножия Гранитного Дворца.

Мастерские в Трубах не избежали бы разрушения. Но их было бы,

пожалуй, легче восстановить, чем развалины, громоздившиеся на

плато Дальнего Вида.

Сайрес Смит с Набом направились к реке Благодарности и

поднялись по левому берегу, не встречая никаких следов пиратов.

На другой стороне реки, в густом лесу, они также не увидели

ничего подозрительного.

Впрочем, судя по всем признакам, можно было предположить

следующее: либо пираты знали о возвращении колонистов в

Гранитный Дворец, так как видели их на дороге из кораля, либо

они, разграбив плато, ушли в лес Якамара и не знали, что

колонисты возвратились.

В первом случае они должны были вернуться в кораль,

оставленный без защиты, где хранились ценные припасы.

Во втором случае они, вероятно, направились в свой лагерь

и ждали удобной минуты, чтобы повторить нападение.

Их следовало бы предупредить, но начало мероприятий по

очистке острова от пиратов зависело от состояния Харберта.

Сайресу Смиту были нужны все его люди, а в настоящее время

никто не мог покинуть Гранитный Дворец.

Инженер с Набом вышли на плато. На плантацию было жалко

смотреть: поля были вытоптаны, несжатые колосья валялись на

земле. Другие посевы пострадали не меньше. Огород был весь

изрыт. К счастью, в Гранитном Дворце имелся запас семян, и

ущерб можно было возместить.

Что же касается мельницы, птичника, конюшен, то все это

было уничтожено огнем. Перепуганные животные бродили по плато.

Птицы, которые во время пожара улетели на озеро, возвращались

на привычные места и бродили по берегу. Тут все приходилось

строить заново.

Сайрес Смит был бледен. На лице его отражался трудно

сдерживаемый гнев, но он не произнес ни слова. В последний раз

взглянули они на опустошенные поля, на дым, клубившийся над

развалинами, и вернулись в Гранитный Дворец.

Наступили самые печальные в жизни колонистов дни. Харберт

слабел все больше и больше. Казалось, в нем развивается

какая-то новая тяжелая болезнь - результат сильного потрясения

всего организма. Гедеон Спилет предчувствовал ухудшение

здоровья юноши, против которого он мог оказаться бессильным.

Харберт все время находился в каком-то полузабытье; иногда

он начинал бредить. Освежающее питье - вот единственное

лекарство, которым располагали колонисты. Лихорадка была еще

очень сильна, но вскоре она приняла перемежающийся характер.

6 декабря Гедеон Спилет заметил, что нос, уши и пальцы

юноши резко побелели. У него начинался озноб, иногда он сильно

дрожал. Пульс был слабый, с перебоями, кожа сухая. Появилась

сильная жажда. Затем это состояние сменилось жаром. Лицо

больного воспалилось, кожа покраснела, пульс стал учащенным.

После приступа лихорадки Харберт сильно вспотел, и жар спал.

Припадок продолжался около пяти часов.

Гедеон Спилет не отходил от Харберта. Было ясно, что юноша

заболел перемежающейся лихорадкой. Ее надо было во что бы то ни

стало оборвать, пока она не усилилась.

- А чтобы оборвать лихорадку, необходимо жаропонижающее, -

сказал Гедеон Спилет инженеру.

- Жаропонижающее! - ответил Сайрес Смит.- У нас нет ни

простого, ни сернокислого хинина!

- Это верно,- ответил журналист,- но на берегу озера

растут ивы, а ивовая кора в некоторых случаях может заменить

хинин.

- Испытаем ее, не теряя ни минуты! - воскликнул Сайрес

Смит.

Действительно, ивовая кора, как индийский каштан, может

заменить листья хинного дерева. Следовало испытать это

средство, хотя оно и уступало хинину, и использовать его в

естественном виде, так как у колонистов не было способа извлечь

из коры ее алкалоид, то есть салицил.

Сайрес Смит собственноручно срезал со ствола черной ивы

несколько кусков коры. Он принес их в Гранитный Дворец и растер

в порошок. В тот же день этот порошок дали принять Харберту.

Ночью не произошло ничего важного. Харберт несколько раз

начинал бредить, но температура не поднималась; на следующий

день лихорадки тоже не было.

Пенкроф снова начал надеяться. Гедеон Спилет молчал. Могло

случиться, что припадки будут повторяться не ежедневно, что

лихорадка окажется трехдневной и что она вернется на следующий

день. Колонисты с нетерпением ожидали утра.

Можно было заметить, что в промежутках между приступами

Харберт чувствовал себя совершенно разбитым; голова у него была

тяжелая и часто кружилась. Другой симптом крайне испугал

журналиста: печень больного стала увеличиваться, а вскоре

начался и сильный бред.

Новое осложнение совсем сразило Гедеона Спилета. Он отвел

инженера в сторону и сказал:

- Это злокачественная лихорадка.

- Злокачественная лихорадка! - воскликнул Сайрес Смит. -

Вы ошибаетесь, Спилет! Злокачественная лихорадка не начинается

самопроизвольно. Ею надо заразиться.

- Я не ошибаюсь, - ответил журналист. - Харберт, очевидно,

схватил лихорадку на болоте. У него уже был один приступ. Если

наступит второй припадок и если нам не удастся предупредить

третий, то он погиб.

- Но ивовая кора?

- Она не поможет. Третий приступ, если его не оборвать

хинином, всегда смертелен.

К счастью, Пенкроф ни слова не слышал из этого разговора.

Иначе он сошел бы с ума.

Понятно, в какой тревоге провели инженер и журналист этот

день, 7 декабря, и следующую ночь.

В середине дня начался второй приступ. Припадок был

ужасен. Харберт чувствовал, что погибает. Он простирал руки к

Сайресу Смиту, Пенкрофу, Гедеону Спилету. Он не хотел

умирать... Произошла такая тяжелая сцена, что Пенкрофа пришлось

увести.

Пять часов длился припадок. Было ясно, что третий приступ

Харберт не выдержит.

Ночь была ужасная. В бреду Харберт произносил слова, от

которых разрывалось сердце его товарищей. Он что-то

рассказывал, боролся с пиратами, звал Айртона. Он призывал

таинственного незнакомца, теперь исчезнувшего, постоянно

вспоминал его... Потом он впадал в глубокое забытье, совершенно

обессиленный. Несколько раз Гедеону Спилету казалось, что

бедный мальчик умер...

На следующий день, 8 декабря, припадки слабости следовали

один за другим. Похолодевшими пальцами Харберт хватался за

простыни. Ему несколько раз давали тертую ивовую кору, но

журналист не ожидал от этого никаких результатов.

- Если до завтрашнего утра мы не дадим ему сильного

жаропонижающего средства, Харберт умрет,- сказал Гедеон Спилет.

Наступила ночь - вероятно, последняя ночь в жизни этого

смелого юноши, такого доброго, умного, развитого, которого

колонисты любили, как сына. Единственное лекарство против

злокачественной лихорадки, единственное радикальное средство,

чтобы ее победить, отсутствовало на острове Линкольна.

В ночь на 9 декабря у Харберта начался еще более глубокий

бред. Печень юноши страшно увеличилась, кровь приливала к

мозгу.

Больной уже никого не узнавал.

Суждено ли ему дожить до завтра, до третьего приступа,

который должен был неминуемо его унести? Едва ли. Силы его

падали, и в промежутках между приступами он лежал, как мертвец.

Около трех часов утра Харберт испустил страшный крик.

Казалось, предсмертные судороги потрясают его тело. Наб,

который сидел у изголовья больного, в ужасе бросился в соседнюю

комнату, где находились остальные колонисты.

В это время Топ как-то странно залаял. Все вошли в комнату

Харберта и с трудом удержали умирающего юношу, который хотел

соскочить с кровати. Гедеон Спилет, взяв его руку, убедился,

что пульс стал несколько ровнее.

Было пять часов утра. Свет восходящего солнца проникал в

комнаты Гранитного Дворца. Все предвещало хороший день, и этот

день должен был быть последним для несчастного Харберта! Луч

солнца осветил стол, стоявший у постели больного.

Внезапно Пенкроф вскрикнул и указал рукой на какой-то

предмет, находившийся на столе. Это была небольшая

продолговатая коробочка, на крышке которой было написано:

"Сернокислый хинин".

Дата добавления: 2015-07-14