Вовремя.

Пенкроф, Харберт и Гедеон Спилет молча стояли в темноте.

Пенкроф позвал громким голосом.

Он не услышал никакого ответа. Моряк зажег тоненькую

веточку. На минуту осветилась небольшая комнатка, казавшаяся

покинутой. В глубине ее стоял грубо сложенный камин, на

остывшей золе лежала вязанка хвороста. Пенкроф бросил туда

горящую ветку; хворост затрещал и вспыхнул ярким огнем.

Моряк и его товарищи увидели тогда смятую постель,

покрытую влажным, пожелтевшим одеялом, которым, видимо, уже

давно не пользовались. У камина валялись два заржавленных котла

и опрокинутая кастрюля. В комнате стоял шкаф, и в нем висела

покрытая плесенью матросская одежда. На столе находился

оловянный прибор и Библия, изъеденная сыростью. В углу были

брошены инструменты и оружие: лопата, кирка, заступ, два

охотничьих ружья, из которых одно было сломано. На доске,

заменявшей полку, стоял нетронутый бочонок пороху, запас дроби

и несколько коробок патронов. Все это было покрыто густым слоем

пыли, очевидно, скопившейся за много лет.

- Никого, - сказал журналист.

- Никого, - откликнулся Пенкроф.

- В этой комнате уже давно никто не живет, - заметил

Харберт.

- Да, давненько,- сказал журналист.

- Мистер Спилет, - проговорил Пенкроф, - я думаю, что нам

лучше переночевать здесь, чем возвращаться на борт корабля.

- Вы правы, Пенкроф,- ответил Гедеон Спилет.- А если

хозяин этой хижины возвратится, ему, быть может, приятно будет

увидеть, что место занято.

- Он не возвратится,- сказал моряк, качая головой.

- Вы думаете, он покинул остров? - спросил журналист.

- Если бы он покинул остров, то унес бы с собой оружие и

инструменты, - ответил Пенкроф Вы знаете, как ценны для

потерпевших крушение эти предметы - все, что остается от

погибшего корабля. Нет, нет, - продолжал моряк убежденным

тоном, он не покинул остров. Если бы он построил лодку и уплыл

на ней, то тем более не оставил бы здесь этих столь необходимых

ему предметов Нет, он на острове И он жив? - спросил Харберт.

Живой или мертвый, но он здесь. Однако если он умер, то ведь не

мог же он сам себя похоронить, и мы, во всяком случае, найдем

его кости

Пенкроф и его товарищи решили переночевать в хижине. Запас

хвороста, сложенный в углу. позволял хорошо ее натопить Закрыв

дверь, моряк, Харберт и Гедеон Спилет сели на скамью. Они мало

говорили, но много размышляли В их положении можно было ожидать

всего и все казалось возможным" каждый шорох снаружи заставлял

их настораживаться. Если бы внезапно распахнулась дверь и вошел

человек, наши мореходы нисколько бы не удивились, хотя хижина

казалась совершенно заброшенной Они были готовы пожать руку

несчастному, потерпевшему крушение, - этому неизвестному другу,

которого ожидали друзья Но они ничего не услышали, дверь не

распахнулась Так прошло много времени.

Какой длинной показалась эта ночь моряку и его товарищам'

Только Харберт заснул часа на два в его возрасте сон необходим.

Всем не терпелось возобновить поход и обыскать самые дальние

уголки острова Выводы Пенкрофа казались совершенно правильными,

и было почти несомненно, что если дом покинут и хозяин его не

взял с собой оружия, посуды и инструментов, то, значит, он

погиб Надо было, по крайней мере, найти его останки н

похоронить.

Наступил рассвет Пенкроф и его товарищи немедленно

принялись осматривать хижину

Место для нее было выбрано очень удачно: она стояла на

откосе маленького пригорка, который осеняло несколько

развесистых камедных деревьев. Перед ее фасадом была прорублена

широкая просека, сквозь которую было видно море. Небольшой

лужок, обнесенный развалившейся изгородью, тянулся до берега;

на его левой стороне открывалось устье ручья.

Хижина была сколочена из досок, без сомнения взятых с

палубы или с остова корабля. Можно было предположить, что

какое-то разбитое судно было выброшено на берег, что, по

крайней мере, один матрос из его команды спасся и, имея при

себе инструменты, построил домик из обломков корабля. Это

сделалось еще более очевидным, когда Гедеон Спилет, который

ходил вокруг хижины, увидел на одной из досок, вероятно взятой

с борта корабля, полустертую надпись:

Бр... тан... я

"Британия"! - вскричал Пенкроф, которого журналист тотчас

же подозвал к себе. - Так называется много судов, и я не могу

сказать, английский это корабль или американский.

Это не важно, Пенкроф.

- Действительно, это не имеет значения,- согласился моряк,

- и кто бы ни был его уцелевший пассажир, мы его спасем, если

только он еще жив. Но прежде, чем продолжать нашу экспедицию,

возвратимся на "Бонавентур".

Пенкроф беспокоился о своем корабле. А что, если остров

обитаем и его жители захватили судно? Но он пожимал плечами:

предположение казалось ему невероятным.

Пенкроф был не прочь позавтракать на борту "Бона-вентура".

Идти приходилось недалеко - всего с милю, и дорога была уже

проложена. Путники двинулись вперед, пристально всматриваясь в

кусты и заросли, сквозь которые целыми сотнями убегали свиньи и

козы.

Спустя двадцать минут после выхода из хижины Пенкроф и его

товарищи увидели восточный берег острова. "Бонавентур" стоял на

якоре, крепко вонзившемся в прибрежный песок.

Пенкроф удовлетворенно вздохнул. Этот корабль был его

созданием, а родителям свойственно тревожиться о своих детях

больше, чем следует.

Исследователи взошли на корабль и плотно позавтракали,

чтобы обедать как можно позднее Покончив с едой, они -самым

тщательным образом продолжали свои поиски

В общем, было более чем вероятно, что единственный

обитатель острова погиб Пенкроф и его товарищи искали следы

мертвеца, а не живого человека Но все поиски были тщетны, и они

напрасно рыскали всю первую половину дня в лесу, покрывавшем

остров Не оставалось сомнения, что, если потерпевший крушение

умер, его труп бесследно исчез Очевидно, дикие звери сожрали

его до последней косточки.

- Завтра на заре мы отплывем обратно, - сказал Пенкроф

своим товарищам, когда около двух часов дня они улеглись под

тенью сосен, чтобы немного передохнуть.

- Я думаю, мы имеем право взять с собой вещи,

принадлежавшие этому несчастному, добавил Харберт

- Я тоже так думаю, ответил Гедеон Спилет - Эти предметы

пополнят оборудование Гранитного Дворца Запасы дроби и пороха,

кажется, довольно велики

- Да, ответил Пенкроф, но надо обязательно захватить,

также несколько пар свиней, которых нет на острове Л школьна.

- И семена, прибавил Харберт Тут есть все овощи Старого и

Нового Света

Может быть, было бы целесообразно провести на острове

Табор еще день или два и собрать все, что может нам

пригодиться, сказал журналист

- Нет мистер Спилет, - возразил Пенкроф Я попрошу вас

ехать завтра же на рассвете Ветер, кажется, переходит на запад,

и, прибыв сюда с попутным ветром, мы, вюжет быть, пойдем

обратно тоже по ветру.

- В тисом случае, не будем терять времени, - сказал

Харберт, поднимаясь

- Да у время терять нечего,- ответил Пенкроф - Ты,

Харберт, займись сбором семян, которые ты знаешь лучше, чем мы.

Тем временем мы с мистером Спилетом пойдем охотиться на свиней.

Надеюсь, что даже и без Топа нам удастся поймать несколько

штук.

Харберт пошел по тропинке, которая вела в возделанную

часть острова, а моряк с журналистом направились в лес.

Перед ними бежало много представителей свиной породы. Эти

проворные животные, по-видимому, не были склонны подпустить

кого-нибудь близко к себе. Однако после получасовой погони

охотникам удалось захватить самца и самку, которые завязли в

густом кустарнике. И вдруг в нескольких сотнях шагов к северу

послышались крики. К ним примешивалось страшное рычание, в

котором не было ничего человеческого Пенкроф и Гедеон Спилет

выпрямились. Свиньи воспользовались этим и убежали - как раз в

ту минуту, когда моряк готовил веревки, чтобы их связать.

- Это голос Харберта! - сказал журналист.

- Бежим! - вскричал Пенкроф

Моряк и Гедеон Спилет тотчас же со всех ног побежали к

тому месту, откуда слышались крики.

Они поторопились недаром: на повороте дороги, возле

полянки, они увидели Харберта, которого повалило какое-то

большое дикое существо - по-видимому, гигантская обезьяна,

которая собиралась с ним расправиться.

Броситься на это чудовище, опрокинуть его, вырвать

Харберта из его лап и крепко прижать к земле - все это заняло

не больше одной минуты. Пенкроф отличался геркулесовой силой.

Журналист тоже был очень силен, и, несмотря на сопротивление

обезьяны, она была накрепко связана и не могла пошевелиться.

- У тебя ничего не болит, Харберт? - спросил Гедеон Спилет

- Нет, нет.

- Если только она тебя ранила, эта обезьяна!..- вскричал

Пенкроф.

- Но это вовсе не обезьяна, - ответил Харберт. Пенкроф и

Гедеон Спилет взглянули при этих словах на странное существо,

лежавшее на земле.

Действительно, это была не обезьяна. Это было человеческое

существо, это был человек. Но какой человек! Дикарь в самом

ужасном смысле этого слова, тем более страшный на вид, что он,

видимо, дошел до последней степени одичания.

Взъерошенные волосы; густая борода, спускающаяся на грудь;

почти обнаженное тело, прикрытое лишь тряпкой, обмотанной

вокруг пояса; огромные страшные глаза; длиннейшие ногти; лицо

цвета красного дерева;

ступни, жесткие, словно покрытые рогом, таков был облик

этого жалкого создания, которое нужно было, однако, называть

человеком. Но, право, можно было спросить себя: есть ли еще

душа в этом теле? Или в нем живет только дикий инстинкт

животного?

- Уверены ли вы, что это человек или что он когда-либо был

человеком? - спросил Пенкроф журналиста.

- Увы, это несомненно, - ответил тот.

- Значит, это и есть потерпевший крушение? - спросил

Харберт.

- Да, но в этом несчастном не осталось уже больше ничего

человеческого!

Журналист не ошибался Казалось очевидным, что, если

потерпевший крушение когда-нибудь был человеческим существом,

одиночество превратило его в дикаря, или, скорее, в настоящего

обитателя лесов, что еще хуже. Из горла его вырывались резкие

звуки, зубы его были остры, как клыки хищников, созданные для

того, чтобы пожирать сырое мясо. Память, вероятно, давно уже

покинула его; столь же давно он разучился пользоваться оружием

и инструментами и не умел добывать огонь. Видно было, что этот

дикарь силен и ловок, но что физические качества развились у

него в ущерб душевным способностям.

Гедеон Спилет заговорил с ним. Дикарь не понял его, он

даже не слышал... И все же, пристально вглядываясь ему в глаза,

журналист заметил, что в нем не совсем угас разум.

Между тем пленник лежал неподвижно и не старался порвать

связывающие его веревки. Был ли он подавлен присутствием людей,

к числу которых он когда-то принадлежал? Сохранилось ли в

уголке его мозга какое-нибудь воспоминание, возвращавшее его к

сознательной жизни? Попытался ли бы он убежать, будучи

свободен, или нет? Это оставалось неизвестным, но колонисты не

решились проделать опыт. Внимательно осмотрев несчастного,

Гедеон Спилет сказал:

- Кто бы он ни был теперь или в прошлом и кем бы он ни

стал в будущем, наш долг отвезти его на остров Линкольна.

- Да, да,- ответил Харберт - Может быть, нам удастся при

хорошем уходе вызвать в нем проблеск разума.

- Было бы очень приятно вывести это существо из одичалого

состояния, - сказал журналист Пенкроф с сомнением покачал

головой.

- Во всяком случае, надо попытаться, - продолжал

журналист.

Действительно, таков был долг колонистов. Все трое поняли

это и не сомневались, что Сайрес Смит одобрит их образ

действий.

Оставить его связанным? - спросил моряк. Может быть, он

сам пойдет, если развязать ему ноги, - сказал Харберт

- Попробуем, - предложил Пенкроф

Веревки, связывавшие ноги пленника, были сняты, но его

руки были крепко связаны. Он поднялся без принуждения и,

по-видимому, не испытывал желания бежать. Его холодные глаза

пронзительно смотрели на троих людей, которые шли с ним рядом,

и ничто не указывало, что он считает их своими ближними и

сознает, что когда-то был человеком. Губы его издавали резкий

свист; он казался страшен, но не пробовал сопротивляться.

По совету журналиста, несчастного привели в его хижину

Быть может, вид вещей, которые когда-то принадлежали ему,

произведет на него впечатление. Быть может, достаточно одной

искры, чтобы разбудить его потухшую мысль, чтобы оживить его

угасшую душу.

Дом был недалеко. Через несколько минут отряд подошел к

нему, но пленник ничего не узнал и, казалось, потерял

представление о чем бы то ни было.

Одичание этого несчастного позволяло сделать только тот

вывод, что он уже давно находится на островке и что, прибыв

сюда вполне разумным, он был доведен одиночеством до такого

состояния.

Журналист подумал, что, может быть, на него подействует

вид огня. Через минуту яркий огонь, который привлекает даже

диких животных, запылал на очаге.

Вид пламени, казалось, заинтересовал несчастного, но лишь

на одну минуту. Вскоре он отступил назад, и его бессознательный

взор снова потух.

Очевидно, ничего нельзя было сделать, по крайней мере,

сейчас, и оставалось только отвести его на борт "Бонавентура",

что и было исполнено.

Дикарь остался на корабле под охраной Пенкрофа. Гедеон

Спилет с Харбертом вернулись на островок, чтобы закончить свои

дела. Несколько часов спустя они снова были на берегу,

нагруженные оружием и посудой. Кроме того, они принесли с собой

огородные семена, несколько убитых птиц и две пары свиней. Все

это погрузили на корабль, и "Бонавентур" был готов поднять

якорь, как только начнется утренний прилив.

Пленника поместили в носовую каюту, и он лежал там,

спокойный, молчаливый, словно глухонемой.

Пенкроф предложил ему поесть, но дикарь оттолкнул вареное

мясо, которое он, по-видимому, не мог уже употреблять. Но как

только моряк показал ему одну из убитых Харбертом уток, дикарь

с звериной жадностью набросился на птицу и сожрал ее.

Вы думаете, он опомнится? - спросил Пенкроф, качая

головой.

- Может быть, - ответил журналист. - Не исключена

возможность, что наши заботы в конце концов окажут на него

действие. Он стал таким вследствие одиночества, а теперь уж он

не будет один.

- Наверное, этот бедняга уже давно в таком состоянии,

сказал Харберт.

- Может быть,- ответил журналист.

- Как вы думаете, сколько ему лет? - спросил юноша у

журналиста.

- Трудно сказать, - ответил тот. - Лицо его заросло

бородой, и черты его нелегко разглядеть. Но он уже немолод, и

ему, по-моему, не меньше пятидесяти лет.

- Вы заметили, мистер Спилет, как глубоко его глаза сидят

в орбитах? - сказал Харберт.

- Да, Харберт, но я скажу, что их взгляд человечнее, чем

можно было думать.

- Ну, там увидим,- сказал Пенкроф.- Любопытно знать,

какого мнения будет мистер Смит о нашем дикаре. Мы поехали на

розыски человека, а привезем с собой чудовище! Ну что же,

делаешь, что можешь

Ночь прошла спокойно. Неизвестно, спал пленник или нет,

но, во всяком случае, он не двинулся с места, хотя и не был

связан Он походил на тех хищников, на которых первые часы

пребывания в неволе действуют угнетающе и: лишь позднее их

охватывает ярость.

На заре следующего дня - 15 октября - наступила перемена

погоды, которую предвидел Пенкроф. Задул норд-вест,

благоприятный для возвращения "Бонавентура". Но в то же время

ветер усиливался и должен был затруднить плавание.

Пенкроф зарифил большой парус, взял направление на

ост-норд-ост, то есть прямо к острову Линкольна.

Первый день перехода прошел без всяких событий. Пленник

спокойно лежал в носовой каюте, и так как прежде он был

моряком, то морская качка, казалось, производила на него

благоприятное действие. Не вспоминал ли он свое прежнее

ремесло? Во всяком случае, он оставался вполне спокоен и был

скорее удивлен, чем подавлен. На следующий день, 16 октября,

ветер сильно засвежел и стал более северным, то есть менее

попутным для "Бонавентура". Корабль сильно подбрасывало на

волнах Пенкрофу вскоре пришлось опять идти круто к ветру: моряк

ничего не говорил, но состояние моря, которое бурно билось о

нос корабля, внушало ему тревогу. Если ветер не переменится,

возвращение на остров Линкольна отнимет больше времени, чем

путешествие на остров Табор.

Действительно, 17-го утром прошло сорок восемь часов с

момента отплытия "Бонавентура", но ничто не указывало на

близость острова. Впрочем, трудно было судить на глаз о

пройденном расстоянии, так как скорость и направление ветра

слишком часто менялись.

Еще через сутки на горизонте все еще не было видно земли.

Ветер дул вовсю, и состояние моря было отвратительное. Пришлось

быстро маневрировать парусами, которые заливало волнами, брать

рифы и часто менять галс. 18-го днем "Бонавентур" даже совсем

залило водой, и, если бы его пассажиры заранее не привязали

себя к палубе, их бы снесло. В этих условиях Пенкроф и его

товарищи, чрезвычайно занятые удалением воды с палубы, получили

неожиданную помощь от пленника, в котором как будто проснулся

инстинкт моряка. Он выскочил из люка и сильным ударом багра

проломил борт, чтобы вода, залившая палубу, могла скорее стечь

в море. После этого он, не говоря ни слова, вновь спустился в

свою каюту.

Пенкроф, Гедеон Спилет и Харберт, совершенно ошеломленные,

не мешали ему.

Между тем положение становилось опасным. Пенкроф имел

основание думать, что заблудился в этом безбрежном море, и не

знал никакого способа найти дорогу.

Ночь на 19-е была темная и холодная. Но около одиннадцати

часов вечера ветер стих, волнение'успокоилось, и корабль,

который уже не так качало, пошел скорее. В общем, он прекрасно

выдержал бурю.

Пенкроф, Гедеон Спилет и Харберт и не подумали даже

заснуть, хотя бы на часок; они пристально вглядывались в море:

может быть, остров Линкольна недалеко и его удастся увидеть с

рассветом. А может быть, "Бона-вентур" снесло ветром, и в таком

случае почти невозможно выправить его курс.

Пенкроф, до крайности встревоженный, все же не терял

надежды, так как нервы у него были крепкие. Стоя у руля, он

упорно старался разглядеть что-нибудь в густой темноте. Часа в

два ночи он вдруг закричал:

- Огонь! Огонь!

И действительно, милях в двадцати к северо-востоку

виднелся яркий свет. Остров Линкольна был близко, и огонь,

который, несомненно, зажег Сайрес Смит, указывал дорогу.

Пенкроф, слишком уклонившийся к северу, изменил направление и

взял курс на огонь, который светил на горизонте, словно звезда

первой величины.

Дата добавления: 2015-07-14