ГЛАВА II 4 страница

Старец все говорил и говорил, прозрение его и предсказания стали настоль ясны и пронзительны, что с точностью до года и часа называл Илий страшные предстоящие битвы с врагом, исход их и меры спасения в глубокой обороне под Курском. Вся будущая великая война распахнулась на карте пред внимавшим, он потрясен был ее невиданными масштабами и жертвами… И представить не мог ту самую радость победы для истомленного народа, ибо подобного терпения и геройства не ведала мировая история…

— А теперь гряди с Богом, — промолвил Илий, — я буду молиться за тебя… — он позвал и благословил Лебедева.

Егор нащупал в то время орден на трухлявом пне, подал притихшему гостю.

— Возьмите, у вас выкатился из кармашка, когда поднимали старца с колен.

— Спасибо, — сунул небрежно награду в карман и промолвил убежденно, — знать не пустил… его… Бог в келью к святому.

Когда вышел Лебедев, вдруг за садом у собора полыхнули огни и раздался слаженный рев сотни молодых глоток. Слов было не разобрать, низкий рев и топот набирали силу, а когда они поспешили от кельи туда, то застыл он в недоумении перед храмом…

Раскачиваясь телами и слаженно топая ногами, словно вбивая их в землю и вбирая из нее силу, вся дружина белых монахов кольцом шла вокруг собора во главе с могучим Солнышкиным, потрясая факелами горящими над головой, в такт раскачки и топота в один голос взревела мощно рать: «Быть России без ворога!» Обережный горящий круг протрагивался по ходу солнца, и все мощнее и мощнее наливался силой голос един: «Быть России без ворога!» Топот, качание, вскинуты огненные жезлы в тренированных сильных руках и холодящий, остужающий кровь вопль до самого неба: «Быть России без ворога!!!» Сами ратники казались горящими свечами, озаряя бликами огня храм древнокаменный, и он шевелился, мерцал живыми зраками окон, в воинском шеломе купола чудился головою Свято гора проснувшегося, внимавшего заклинанию старорусскому… И гудела земля, разверзаясь и выпуская рать необоримую во поле бранное…

— Что это?! наконец опомнившись, прошептал гость Лебедеву.

— Да это русский «Скобарь», обычные занятия проводит Солнышкин…

После завтрака, когда совсем рассвело, Скарабеев и Лебедев собрались уезжать. Тут и выкатился Васенька к ним с ружьем деревянным за спиною и с радостным криком:

- А мне дяденька Мошняков голубушку дал подержать, — он бережно нес в своих ручках присмиревшую молодую голубку, — она такая теплая и красивая, посмотрите, дяденьки, — он протянул ее гостю, и тот осторожно потрогал нежное перо, — а ты, дяденька, на войну идешь?

— На войну, — улыбнулся Скарабеев.

— А чего же у тебя ружья нету?

— Там дадут… большо-о-ое ружье…

Васенька вздохнул и задумался, а потом радостно решился и стянул одной рукою свор ружье из-за спины. Крепко прижимая левой ручкой к груди голубушку, он протянул свою драгоценность ему и сказал:

- Ладно уж, бери мое… а то вдруг не достанется, бери, бери, мне дядя Мошняков еще лучше сделает…

- А не жалко? — Гость нежно взял ружье и прижал к груди своей, во все глаза глядя на мальчишку.

- Жалко конечно, — он шмыгнул носом и утерся локтем, — да тебе оно нужнее…

- Ну, спасибо, брат, выручил, — серьезно промолвил гость и обмяк лицом, торопливо пошарил в карманах, растерянно взглянул на Лебедева, ничего не найдя, и тут же его осенило. Он решительно смахнул с головы новенькую фуражку и лихо нахлобучил на белые вихры Васеньки. — Носи, защитник! Спасибо за ружье, я его ох как беречь буду-у.

— А тебя не заругают за фуражку?

- Не заругают, мне еще лучше сошьют, — он круто повернулся и заскочил в машину на заднее сиденье.

Лебедев сел за руль, и они выехали за ворота. Он видел в зеркальце лицо сидящего сзади человека и видел всю бурю чувств на этом всегда каменном и волевом лице. Он видел, как тот поцеловал ружье, давая неизречимую, безмолвную клятву. А потом лицо очистилось еще пуще и засияло. Скарабеев резко оглянулся в заднее стекло и увидел через растворенные ворота одиноко стоящего мальчика с прижатой к груди голубушкой… Вот он вскинул ручонки и пустил ее в небо, запрокинув голову, следил за свободным полетом, держа спадающую фуражку…

И подумал со щемящей тоской обернувшись к монастырю, что, может быть, ради жизни одного этого мальчишки идет страшная война… и жертвы не будут напрасны в ней…

— Ну и как вам глянулось мое хозяйство? — дошел до его сознания голос Лебедева.

— Я побывал в победившей России, — твердо ответил гость и только теперь разжал судорожно сведенный правый кулак.

На его ладони лежали свежие пахучие сухарики, они так благоухали, словно только что вынуты из печки. Он поднес их к лицу и во всю мощь вдыхал этот сладкий и любимый с самого детства запах и вдруг растерянно промолвил:

— Где же я в Москве возьму святую воду, чтобы вкусить их в надлежащий час…

- Не беспокойтесь, Илий налил вам бутылочку, — Лебедев подал через плечо старинную темную бутылку с вогнутым дном…

* * *

Три дня провел затворником Илий в молитвах, услаждаясь великим явлением Преподобного Сергия и благословением своим грядущего Святого Георгия Земли Русской… Стоя пред иконами в высшей умной молитве, на рассвете третьего дня, внимал он Богу в продолжительном безмолвии, обливаем благодатною теплотою, победив только в этот священный миг на конце пути земного своего все искушения и страсти… они истребились и совершенно оставили его мир душевный. Великую брань прошел он в тернии соблазнов сих, восстающих на душу его греховными помышлениями и телесными страстями, и вот одолел он их своей крепостью веры, и бренная плоть угомонилась и не мешала уму совсем отойти от мирской суеты и думать только о всечеловеческом и вечном…

Илий вышел в сени и потрогал рукою прислоненный к стене потемневший от времени дубец, свой ковчег смертный. Хорошо он его сладил и просил Бога забрать его душу к себе давно, почитая себя готовым предстать пред Его очами… Но гордыни соблазн это был… Спаситель позволил ему пройти весь иноческий путь до свершения святого дела в минувшие радостные дни. Послом своим сберег его в дольнем мире, для благословения и видения плодов жизни своей долгой и молитвенной.

Тут прибежал Васенька к келье, с розовыми от малины щеками, и промолвил:

— Дедуня, ты меня обещал читать выучить… я пришел…

Илий умилился от его вида, умыл мальчонку святой водицей и ввел в свою камору. Усадил за стол на дубовый отрубок и растворил книжицу жития святых:

— Бог есть огонь, согревающий и воспламеняющий сердца и утробы. Итак, если мы ощутим в сердцах своих холод, который от диавола, ибо диавол хладен, то призовем Господа: Он пришел согреть наше сердце совершенною любовию не только к Нему, но и к ближним. И от лица теплоты убежит хлад доброненавистника. Где Бог, там нет зла. Все происходящее от Бога мирно и полезно и приводит человека к самоосуждению и смирению. Бог являет нам Свое человеколюбие не только в тех случаях, когда мы добро делаем, но и тогда, когда оскорбляем грехами и прогневляем Его. Как долготерпимо сносит Он наши беззакония! И когда наказывает, как милостиво наказывает!..

— Дедуня, — прервал Вася, — а диавол холодный, как ужак?

— Еще хлаже… А ужаков руками трогать нельзя, пущай себе живут и деток выводят. Тварь эту безобидную Бог создал, знать, польза какая-либо есть от ней на земле…

— Я только один разочек потрогал, он хотел лягушку проглотить, а она так пищала, и мне ее стало жалко, я ее вынул изо рта и отпустил… а ужак на меня сердито шипел и уполз в траву.

— Душа добрая у тебя; лягушка обличьем мерзка, но жить тоже хочет и комаров, и мух поганых изводит, пользу людям приносит…

— Учи читать, а то мне некогда, батя меня к озеру на рыбалку берет вечером… вот! И удочку мне сделал и леску сплел из конского волоса, а я ему помогал стругать удочки.

— Молодец… а ты помнишь первые буквы?

— Аз, Буки… еще хочу!

- Памятливый Васятка, продолжим учение… сия буква — Веди.

У Егора выпал свободный вечер, и он с Ириною и Васенькой ушел к озеру порыбалить. Все свое детство он провел на Аргуни за этим любимым занятием, истосковался по рыбалке и тишине вод, да и хотелось попробовать азарта давнего и ощутить на крючке сопротивление рыбы до волнующего сердцебиения. А более всего желал он побыть наедине с Ириной и Васей; к которому все больше прикипал душой. Место он выбрал хорошее, глубокое, рядом с устьем небольшого ручья, вбегающего с разлету в озеро. Метровой ширины ручей тащил в себе с полей и лугов всякий корм, и рыба собиралась тут во множестве, всплескивала на поверхности воды.

Егор наживил три удочки и забросил. Одну взял сам, вторую дал Ирине, а третью, самую легкую — Васеньке. Тот очень серьезно смотрел на поплавки и слушал наставление Егора, что нужно делать, когда станет клевать и поплавок уйдет в воду, велел не шуметь и разговаривать шепотом, и Вася, увлеченный этой таинственностью, шептал без умолку о стрекозе, севшей к нему на удилище, о плавающих утках, пальцем левой руки ковырялся в носу, а правой напряженно сжимал белое удилище и выжидательно смотрел на поплавок, мысленно торопя рыбку клюнуть именно у него и поскорее… Удилище становилось все тяжелее, конец его буровил Васе живот, но рыбак стойко терпел…

Озеро здесь было глубоким и темным от чистоты до самого илистого дна. Первой вытащила окуня Ирина и испуганно вскрикнула, боясь его взять в руки. Васенька бросил свою удочку на воду и кинулся стремглав к прыгающей красивой рыбешке, накрыл руками, боясь, что она ускачет в воду, и ойкнул, уколов палец до крови о плавники.

- Молодец, добытчик будешь! — похвалил Егор, помог снять окуня с крючка и отбросил в траву подальше от берега.

Он шелестел там, а Вася все поворачивал возбужденно голову на этот шорох и сосал уколотый палец, радостно взблескивая глазами. Отвлекся и вдруг услышал над ухом напряженный шепот:

— Тяни-и!

Вася испуганно увидел, как его поплавок нырнул и пропал вовсе, со всех силенок дернул на себя удочку и почуял сильные толчки в руках из воды, сопротивление рыбы. Он не мог сразу вытащить добычу, а когда Егор хотел помочь, вдруг серьезным мужским голосом отказал ему в этом:

— Я сам! Я сам хочу, — он все ближе подтягивал к прибрежной траве бьющуюся рыбину и, когда она выскочила и запуталась в ней, бросил удочку и кинулся на нее грудью, придавив и поймав ее руками… Рыба была большая и тяжелая… С радостным воплем Васятка выскочил на берег: — Смотрите, смотрите! Я сам поймал! Я сам!

— Какой хороший подлещик, ты погляди, Ирина, — обрадовался Егор, освобождая зевающую рыбу от крючка. — Удачливый рыбак из тебя выйдет! Всех обловил] — И туг Быков увидел дрожь рук Васеньки в первобытном азарте и весело добавил: — Про-о-опал ты, Васенька, для тихой семейной жизни… Навек испортился рыбалкой… — насадил на крючок нового червяка и забросил удочку. — Лови!

— Лови! — вскрикнула Ирина, выхватывая из воды прямо к Егору крупного окуня-горбача, и счастливо засмеялась, поймав соревновательный азарт в глазах Васеньки, напряженно молящих нырнуть свой поплавок и опять почуять силу рыбы на крючке.

Тем временем Егор приладил к особому удилищу витую толстую нить, вынутую из парашютной стропы, привязал большой поплавок и большущий крючок. Васенька видел, как он осторожно насадил на этот огромный крючок под верхний плавник за спину маленькую рыбешку, только что пойманную, и забросил эту удочку на струю впадающего ручья. Поплавок унесло далеко, и он слабо покачивался и подергивался на останнем течении. Рыба ловилась хорошо, она заполнила почти все ведро, как вдруг большое удилище у ручья хлобыстнуло по воде и Егор сиганул к нему, едва успев поймать у берега уплывающий комель.

— Попа-алась! — крикнул он.

Вася видел согнутое в дугу удилище, леса брунжала по глади озера и металась кругами. Он увидел сквозь воду на глубине что-то желтое, и длинное и испугался. Борьба шла долго, и наконец Егор подвел к траве добычу и сам, как мальчишка, прыгнул на нее в веере брызг и выкинул на берег большое ротастое полено крупной щуки. Она мощно билась и выгибалась, трясла раскрытой пастью, силясь освободиться от крючка, змеей ползла к воде, но Вася, едва сдерживая страх перед ее зубами, кинулся на щуку и обнял руками с громким криком:

— Батя-а, ну чего же ты смотришь, убежит сейчас!

— Не убежи-ит, — Егор отцепил рогулькой крючок в ее пасти и насадил новую рыбешку, опять забросил удочку в озеро. Только живец плеснулся по воде, как лесу рвануло, и Егор с трудом вывел огромного черного окуня, страшного и горбатого коряжного злодея…

Вася же был полностью увлечен щукой, переворачивал ее тяжелое тело на траве и бормотал:

— Фу-у, какая злая и холодная… хлаже ужа… как дьявол!

— Господи, — перекрестилась испуганно Ирина, это кто же тебя такому научил?

— Я сам… — не открылся Васенька, боясь, что попадет за него дедушке Илию…

Ирина с восторгом глядела на увлекшегося рыбалкой Егора, и казался он ей мальчишкой, и шептала как молитву слова давние своей бабушки, памятные с детства: «Девонька… вот вырастешь и станешь женой… матерью… у тебя будет муж… И не хвались всуе, мол, вот муж у меня… Утром вставай затемно и осторожно, чтоб муж не слыхал, как встаешь… А с вечера и одежда и обувка у нево должны сиять чистотой… Он проснется, а у тебя вкусно на столе все уготовлено… Не груби, вежливо улыбайся, тешь его и корми с великой радостью… Он сильный, но все одно до смерти дитем любит быть… Не заставляй его лазить в чашки и черепушки самому за едой, позорно это для бабы… все подмети и замети, в чистоте и опрятности дом содержи, блюди себя и наряжайся пред ним, румянься ликом и лаской гляди… Не ревнуй и не упрекай зазря, скверными словами не обливай при нем никого, а мужа в особенности… А он на другой раз подумает, ибо он непрестанно будет тебя сличать с другими женами и в добре семейном усвоит и затвердит навек: «Вот у меня жена, так жена!..» Сама хороша и муж хорошим будет… Терпи и все горести его лечи своей любовью, не раздавливай умом его своим, не перечь, и он, милой, никогда к чужому подолу не прибьется… от чистоты семейной и душевной брезговать станет чужими бабами, с лету примечать станет недостатки в них, сварливость и опущенность, да и от людей стыдно будет ему шаг в сторону делать… от добра добра не ищут… Вот какая порода наша! Наш женский род лебяжий: если кого полюбим, друг без дружки не живем… Жертвоприношение себя любимому человеку — есть высшее женское счастье… и муж твой возвысится, он тут же поймет, что должен нести в себе такой же свет любви и добра… и когда он принимает этот лад, находит силы ответные к тебе, это и есть домашняя семейная церковь… где согрешить и обидеть нельзя, приходят душевный покой, божеская благодать… вот так-то, девонька…»

Истухала вечерняя заря. Наливной ягодкой светилась Ирина перед глазами Егора. Дубравушка зеленая подступала к берегу озера, осыпанная спеющими желудями и давая воздуху особый, — терпкий запах листа и коры дубящей, сохраняющей… Благоговение засыпающей природы объяло их, пахучее и живое, отрадное душе до щемящей слезы сердечной. Природное утешение благостно, как и непрестанная молитва, ломоть хлеба неиссякаемый для человека, для плоти его и души. Ежели в сердце его есть умиление природой, то и Бог бывает с ним, ибо уединение в пустынь природы, как и в келью схимнику, позволяет сверяться с нею, очиститься по ее образу и подобию от всего грешного и неразумного, позволяет неотвлеченно мыслить о вечном и нетленном мире земном и божественном…

Тысячи поклонов бью тебе, природа русская!!! Тысячи дней готов отстоять на твоем камне твердом библейском столпником, всю жизнь готов питаться травами твоими постными, цветами твоими медовыми, водами твоими сладкими, ветрами твоими святыми-целебными, ради сохранения тебя в девстве и непорочности от злых людей и помыслов, в молитве охранной готов быть до конца дней своих, милая и богородичная Краса Земли Русской…

Кормилица щедрая, неиссякаемая, поилица живоводная, утешительница премудрая лада великого… Прости за грехи чад твоих неразумных и нерачительных, губящих твои пространства и леса, воды твои замутняющие, силу свою ж отнимающие, дьявольским злом покорителей тело твое охламляющи… Реки ли вспять поворачивать, едкой отравой замачивать, грязью и дымом завешивать, землюшку с кровию смешивать… Это ль зовется наукою?! Нет! Сатанинскою мукою… Злым и похабным насилием губят природу красивую… Девицу ладную, светлую, в шелк трав цветастых одетую, с русыми косами-верьвями, свитым священною верою, глазоньки ясные-звездушки, груди — молочные реченьки… сытость испей же извечную, хлеба отведай печеного, от пирога нареченного… русской природы отрадушкой — ты наживись и порадуйся, внукам оставь поле спелое, сини моря, солнце белое, шумны леса, реки чистые, им подари и попристальней им накажи все присматривать, как за любимою матерью… дом свой хранить обережностью дел своих мудрых полезностью… Гой, да природушка русская! Стеженька в жизни нам узкая… короток век и стремителен… Все, что дано, сохраните вы… Что наши деды восславили, нам ли над этим забавиться, нам ли судить их судьбинушку, нам ли рядить про старинушку… в поле зерно не кидавшие, так, как они, не страдавшие, в лени и смуте завьюжены, смертной тоскою остужены… Грянем же удалью ратною! Солнышко взрадуем красное, поле запашем и высеем, аспида слуг злобных высекем, вновь соберемся дружиною… Или напрасно и жили мы? Али мы трусы-предатели, что преклонились пред татями… Нет же! Изы-ыди, враг!

Дата добавления: 2015-07-11