Читайте также:
|
ЗНАМЕНИТЫЕ актеры и актрисы в характеристиках, воспоминаниях и анектодах. Бесплатное приложение к «Вестнику иностранной литературы» 1902 г. Очерки А.В. Швырова, под редакцией С.С. Трубачева. СПб., Типография бр.Пантелеевых. 1902. 360 с.
Мария Гавриловна Савина.
Mapия Гавриловна Савина выбрала своим девизом коротенькую фразу: «Сцена—моя жизнь». Девиз этот одинаково верно характеризует как то, что М. Г. всю свою жизнь и силы посвятила сценическому искусству, так и то, что на сцене протекла вся ея жизнь. От ногтей юности и до сего дня М. Г. жила и живет в театральной атмосфере. Родившись ЗО-го марта 1854 года, Мария Гавриловна в продолжение почти пятидесяти лет живет, главным образом, интересами театра. Ея отец и мать были сперва любители, а затем профессиональные артисты и, конечно, разговоры о сцене, пьесах и актерах еще в детстве пришлось слышать ей чаще всего. Едва начав жить сознательной жизнью, М. Г. познакомилась с театром и полюбила его. Первый раз попала в театр будущая великая артистка еще маленькой девочкой. Случилось это в Одессе, где ея отец, Гавриил Николаевич Подраменцов (по сцене Стремлянов), играл в труппе Фолетти.
«Я отлично помню,—пишет М. Г. в своих воспоминаниях, рассказывая про свое первое посещение театра,— все впечатления этого вечера... Мы вошли в театр через маленькую дверь прямо на сцену, причем отец вел за руку меня, а мать—сестру. В кулисах было совершенно темно. Едва мы успели сделать на сцене несколько шагов, как вдруг около самаго уха раздался громкий крик: «Место, место»... а затем мимо нас быстро промчалась какая-то огромная стена. Я вскрикнула и обеими руками уцепилась за отца... Стена пропала в темноте, отец двинулся вперед, и я заметила, что мы остались с ним одни: мать и сестра куда-то исчезли... Издали до меня доносился какой-то странный шум, топот человеческих ног, грубые и, как мне казалось, сердитые мужские голоса. Все это, вместе взятое, произвело на меня такое впечатление, что одно только присутствие отца не позволяло мне заплакать. Я шла за ним в каком-то тумане, буквально дрожа от страха. Крики не прекращались... Несколько раз нам приходилось останавливаться, давая дорогу таким же стенам, как испугавшая меня при входе на сцену...
«Однако, через несколько минут мои опасения окончились, отец ввел меня в какую-то крошечную комнату, где я увидела мать и сестру. Сестра, сидя на деревянной скамейке, съ весьма довольным
видом ела яблоко, а мать разговаривала с какой-то незнакомой дамой...
«В этот вечер давали балет «Зефир и Флора» при участии довольно известной в свое время танцовщицы Мими. Балет буквально поразил меня... Мими, летавшая по сцене с одного ея конца до другого, казалась мне каким-то неземным, идеальным существом, заслуживающим всеобщаго поклонения.
«Я дрожала от восторга, следя за ея действительно грациозными танцами, и со слезами на глазах покинула театр после конца спектакля.
«С этих пор Мими заняла все мое воображение: днем я по целым часам простаивала перед зеркалом, подражая ей всевозможными прыжками и телодвижениями, ночью, лежа в постели с открытыми глазами, я видела ее носящейся передо мной в воздухе, в ея обыкновенном костюме: трико, коротенькой юбочке и сильно вырезанном лифе.
«Увлечение Мими продолжалось довольно долго—в течение нескольких недель мне казалось, что она, несомненно, может считаться счастливейшим человеком на свете, подражать которому обязаны желающие достичь такого же счастья».
Вскоре маленькой Маше пришлось познакомиться с театром ко-
роче. Ее стали занимать на роли детей. Уже в таком нежном возрасте у девочки проявилась наклонность к сценической правде. Изображая как-то в «Уголино» одного из мальчиков, умирающих от голода, и лежа в углу сцены вместе с другой девочкой, она заметила, что подруга ея вместо того, чтобы мучиться голодом, преспокойно уписывает кусок пирога. Это обстоятельство сильно не понравилось нашей маленькой артистке и она приказала ей оставить пирог, когда же та не послушалась, насильно вырвала кусок. Девочка на-
чала плакать, кричать, и режиссеру пришлось потихоньку убрать ее совсем со сцены.
Задатки будущей актрисы сказывались у девочки уже в ту пору. На сцене она быстро освоилась и держалась, по видимому, довольно смело; но крайней мере, ее всегда приглашали, когда нужно было играть подростка. Десяти лет она играла уже с Самойловым, приезжавшим в Одессу на гастроли, и настолько хорошо, что антрепренер вознаградил ее бенефисом.
Пятнадцати лет Марья Гавриловна получила первый ангажемент в Минск на тридцать рублей в месяц. Дебютировала она в роли Глашеньки в водевиле «Бедовая бабушка» и имела успех. Вообще эти первые ея шаги на сценическом поприще отмечены симпатичным
отношением к юной артистке как местной печати, так и публики. Играла она в Минске водевильныя роли, и только иногда ей выпадал случай участвовать в драме. В свой бенефис она играла Полиньку в «Доходном месте» и кроме полнаго сбора получила еще от публики в подарок золотые часы.
Из Минска, после непродолжительного отдыха, М. Г. Стремлянова поступила в харьковскую труппу. Впрочем, здесь она оставалась недолго и, выйдя замуж за артиста Н. Н. Савина, вместе с мужем уехала в Калугу.
С пятнадцати лет, начав кочевую жизнь провинциальной артист-
ки, М. Г. усердно занимается разработкой своего дарования и вскоре из незаметной актрисы превращается в провинциальную знаменитость. В Харькове Марии Гавриловне пришлось быть чуть не хористкой и распевать в первом действии «Елены Прекрасной» куплеты вроде:
Прими мои корзины— Оне из тростника, В них фунта три малины И ножка индюка!..
В Калуге она оставалась незаметной артисткой, женой перваго актера и только. Немного спустя в Нижнем-Новгороде она производит фурор в роли Амура в оперетке «Орфей в Аду». И только в Казани, куда пригласил ее П. М. Медведев, она, наконец, получила возможность развернуть свои силы и играть серьезный репертуар, Андреев-Рубцов в своих воспоминаниях говорит, что г-жа Савина уже тогда выказала отличительные качества своего таланта. «Простота игры ея была поразительна: на сцене зритель видел совершенно живого человека, с большой правдивостью передававшаго все душевныя волнения исполняемаго ею лица. В ея игре чувствовалось что-то свежее, новое, не похожее на условную и рутинную игру прежних корифеев, придерживавшихся еще старой школы, от которой многие не могли отрешиться до конца своей артистической карьеры».
Сезон в Казани составил прочную репутацию г-же Савиной и был началом ея известности. Труппа г-на Медведева состояла в то время из очень хороших актеров. Тут были, кроме М. Г.: г-жа Стрепетова, В.Н.Давыдов, г-н Погонин, г-н Шуберт, «вообще весь ансамбль удивительный», как говорит антрепренер в своих воспоминаниях. Летом 1872 года труппа г-на Медведева играла в Саратове, а на зиму перебралась в Орел. Здесь г-жу Савину ожидали новые триумфы, она сделалась любимицей публики и при отъезде из этого города получила копилку с червонцами «на дорогу». Зимний сезон 1873—1874 года М. Г. играла в Саратове и, как в первый приезд, с большим успехом. Талант артистки уже увлекал теперь зрительный зал, она играла жизненно, правдиво, сама нередко увлекаясь до того, что теряла всякую власть над собой, и, изображая чувства посторонняго лица, не играла, а переживала их действительно. Один из таких случаев описывается в «Саратовском Справочном Листке» *):
«Шла пьеса «Не первый и не последний» Дьяченко... Между супругами происходит тяжелая сцена... Молодая женщина чувствует, что вокруг нея раскрывается пропасть, но еще не знает ея глубины и боится узнать. Этот момент неподражаемо передан был г-жею Савиною, игравшею роль Наденьки. Муженек, видя, что надо прибегнуть к крайним мерам, подбегает и, ломая руки молодой женщины, требует письмо.
«Больше женской натуре выдержать было невозможно. С глухим надорванным плачем падает она, и настоящия истерическия рыдания слышатся в мертвом зале театра...
*) «Саратовский Справочный Листок» 1872. № 104.
«Изумленные зрители переглядываются—занавес опустился и режиссер объявил, что г-жа Савина не может играть по болезни. С ней действительно случился истерический припадок».
Постом 1874 года Мария Гавриловна приехала в Петербург к родственникам. Дебютировать на Императорской сцене ей тогда не приходило и в голову, единственно, что она хотела — это показать своему дяде, что она действительно недурная актриса, и с этой целью попробовала выступить на сцене Благороднаго собрания.
«В одну из суббот,—рассказывает М. Г. в своих воспоми-
наниях,—мы отправились в Благородное собрание, где, познакомившись с распорядителем Сосновским, я просила дать мне сыграть что-нибудь. Он вежливо, но холодно отвечал, что у него играют провинциальныя знаменитости: Глебова и Мельникова-Самойлова, все спектакли назначены, но так как обо мне слышал, то может предложить какой-нибудь водевильчик, например, «Не бывать бы счастью, да несчастье помогло».
«Я поблагодарила, но отказалась. Через неделю мы опять были в
собрании и в одном из антрактов я увидела Сосновскаго, пробирающагося через толпу по направленно к нам.
«Сердце у меня замерло, я боялась ошибиться. Действительно, он подошел к нам и, представляя следовавшаго за ним мужчину, просил выручить последняго из беды. Дело было вот в чем: в следующую пятницу был назначен бенефис А. С. Полонскаго, известного чтеца (только что мне представленнаго), но по болезни Глебовой он состояться не мог. За нее взялась играть Мельникова-Самойлова, а вторую роль оказалось играть некому. Сосновский вспомнил обо мне, и Полонский обрадовался случаю - лишь бы спектакль состоялся».
«Пьеса была назначена, и мне пришлось выходить в новой, совершенно неизвестной роли. Это немного меня смущало, но я играла не для того, чтобы поступить на сцену.
«Дело было великим постом, и так как эта же пьеса должна была идти на Пасхе, в бенефис Алексеева, то представляла для артистов большой интерес, и многие собирались смотреть, во-первых, на ея исполнение, а во-вторых, Мельникову, ждавшую дебюта на Императорской сцене.
«Обо мне никто не знал, да и не интересовался.
«Начались репетиции... Я по обыкновению говорила свою роль, проверяя себя, насколько я ее знаю, и отмечала места, строго придерживаясь назначенной mise en scene... Когда пьеса была слажена, я увидела, что многое мне неудобно, но не смела ничего сказать, так как ясно сознавала полное недоверие к моим силам. На последних репетициях Сосновский и Полонский стали делать мне замечания, а из-за кулис доносился голос Мельниковой, говорившей своему мужу (Н. В. Самойлову): «Она испортит всю роль! Как она ходит, пусть лучше вымарает эту сцену!»..
«Автор Антропов был в то время начинающий драматург, и эта пьеса («Блуждающие огни») должна была сделать ему имя. От меня, правда, много зависело, так как моя роль была одна из главных.
«Приговор Мельниковой немного обескуражил всех участвующих в пьесе, но хотя я и знала, что вся завишу от настроения и в спектакле будет совсем другое, тем не менее, уверить их в этом, не могла.
«Мельникова репетировала как следует, остальные тоже; одна я продолжала конфузиться и едва слышно подавала реплики.
«На предпоследней репетиции около суфлерской будки уселось несколько человек публики (как я потом узнала, постоянные члены собрания). Это меня еще больше смутило, а в довершение мучений, один из них, П. И. Р., тоже сделал мне замечание, в сцене объяснения в любви, которое так смутило всех, а Мельникову особенно. Я не выдержала и обратилась к Сосновскому с полными слез глазами и сказала: «Не требуйте от меня игры на репетиции, я этого не умею. Я могу плохо сыграть, но никому не испорчу, я уже четыре года на сцене и, стало быть, не нуждаюсь, чтобы меня учили ходить по ней. Если же мною так недовольны, то можно меня заменить другой актрисой».
Бенефициант подбежал меня уговаривать, Сосновский стал изви-
няться, П. И. Р. ушел, и я поняла, что мой монолог произвел впечатление,—все убедились, что я не такая рыба, какой кажусь. Я воспользовалась этим, чтобы поставить свои сцены по своему усмотрению, и сразу почувствовала себя хорошо в этой новой трудной роли.
«Я одевалась в общей уборной; к Мельниковой проходило много знакомых, по разговорам которых я узнала, что все «александрин-
ские» будут смотреть нас сегодня. В мою сторону косились и до моего слуха доносился шепот: «Эта провинциальная… она совсем девчонка... Хорошо играет; неужели это у ней свои волосы? Нe может быть... и т. д.
«Я одевалась, дрожа от холода и страха...
«Спектакль начался... Я стояла, как каменная, ожидая своего выхода. Мне советовали нарумяниться, так как я была страшно бледна. Судорожно ухватилась я за кулису, и если бы кто-нибудь вздумал оттащить меня до выхода, то кусок кулисы остался бы, наверное, в моей руке. Ощущение этого страха я каждый раз испытываю в каждой новой пьесе.
«Когда, наконец, режиссер сказал: «Вам выходить»,- мне показалось, что я окунулась в холодную воду или кипяток, и, поняв инстинктивно, что выходить надо, моментально сразу забрав воздуху, я буквально вылетела на сцену.
«Я выходила с бенефициантом.
«Его встретили аплодисментами, и хотя это не относилось ко мне, но все-таки ободрило меня и, главное, дало возможность немножко оправиться.
«Первое действие кончается моей сценой с Полонским. Когда раздались вызовы, то он вывел меня, но мне казалось, что он делает это из любезности...
«Тетушка уже ждала меня в уборной и сказала, что все находят мою игру чрезвычайно жизненной и правдивой и что я очень симпатична.
«Начался второй акт, котораго всегда и я сама очень боялась, где именно находилась драматическая сцена с фразой, которую мне предлагали вымарать, и я чуть на это не согласилась.
«К концу сцены я положительно не помнила себя. Я неслась в монологе и очнулась при громе рукоплесканий, созданных этой несчастной фразой, которую я, по словам Мельниковой, сказала в совершенстве.
«После конца акта меня окружили со всех сторон, представили различных личностей и в том числе несколько актеров казенной сцены... Среди общаго гула ясно слышалось: «Талант... дебют... должны принять»... А голос Юлия Шрейера (короля репортеров) покрывал всех, крича: «У нас только бездарностям дорога»... А. А. Нильский, стоявший подле меня, обратился ко мне с вопросом, желаю ли я поступить на Императорскую сцену. Я отвечала, что имею контракт с Саратовым на очень выгодных условиях (500 руб. в месяц и два бенефиса), а главное, не желаю навязываться дирекции, если я нужна, то пусть меня пригласят...
«К концу спектакля повсюду слышалось мое имя, я получила приглашение сыграть еще несколько раз. Это было 17-го марта 1874 г. Всю ночь после спектакля я не могла уснуть от волнения и счастья. Через несколько дней в том же Благородном собрании я играла комедию в одном акте «Она его ждет», была встречена аплодисментами и под конец мне сделали овации...
«Больше всего меня радовало, что дядя поверил моей «саратовской славе».
После предварительных переговоров с начальником репертуара, Федоровым, М. Г. Савина 9-го апреля дебютировала в Александринском театре в комедии г-на Крылова «По духовному завещанию». Дебют этот был встречен хвалебными отзывами всей прессы.
«Г-жа Савина, — писал рецензент «Голоса», — выступила на официальной сцене в роли Кати в комедии «По духовному за-
вещанию» и художественною простотою, и естественной декламацией, и серьезным отношением к условиям сценическаго искусства произвела на всех приятное впечатление, вызвав громкия рукоплескания, сопровождавшие каждый выход даровитой дебютантки. Г-жа Савина молода, хороша собой и обладает богатыми природными средствами — всеми данными, необходимыми для той сценической иллюзии, без которой художественное исполнение невозможно. Читает г-жа Савина внятно, раздельно, напоминая в этом отношении московскую актрису г-жу Федотову, каждое слово ея слышно и понятно, вследствие правильной интонации, соображенной с данным моментом сцены. Дебютантка держит себя непринужденно, не рисуется, не ломается, но никогда ни в своей мимике, ни в репликах не забывает, что она на сцене, и твердо выдерживает роль, сосредоточивая все внимание на ходе пьесы и не развлекаясь созерцанием партера и лож даже в те моменты, когда она не принимает непосредственного участия в развитии драмы. Все эти довольно азбучныя условия драматическаго искусства производят то цельное представление, без котораго невозможно достигнуть художественнаго впечатления, составляющего главную цельактера. Г-жа Савина, как видно, хорошо знакома с этими условиями сцены и серьезно изучила ея требования; дебютантка доказала это не только в комедии, но и в водевиле «Она его ждет». Если в комедии она заставила нас забыть исполнение роли Кати г-жей Яблочкиной 2-й, то в водевиле, исполняя роль, так художественно воспроизводимую на французской сцене г-жею Лагранж, она по таланту напоминала нам эту любимицу Михайловскаго театра, а по простоте и естественности игры явилась ея опасной соперницей *}.
Три раза г-жа Савина выступала на Александринской сцене, но вопрос о принятии ея в труппу все еще оставался открытым. Публика, пресса, одним словом, все, кто интересовался театром, так или иначе высказывали свои симпатии молодой дебютантке, но театральное начальство все еще колебалось, и потому буквально весь город ждал с нетерпением, будет ли заключен с артисткой контракт, или она исчезнет с петербургскаго горизонта. Но случай, «бог богов», вмешался и разрешил все к общему благополучию.
«Ожидали Шумскаго,—пишет М. Г. Савина в своих воспоминаниях,—на гастроли, и я естественно должна была отодвинуться на второй план, так как, несмотря на удачное продолжение дебютов, ответа не получила.
«Шумский приехал и заявил для перваго дебюта «По духовному завещанию». Мне прислали повестку на репетицию и объяснили, что есть какое-то правило, по которому дирекция может требовать повторения дебюта... Я подчинилась этому правилу и имела успех наравне с Шумским.
«Пришлось еще два раза сыграть эту пьесу. Затем Шумский просил выучить для его бенефиса, комедию Достоевскаго «Старшая и меньшая», где у него была бесподобная роль, а моя заключалась в одних репликах, но от них зависела вся роль Шумскаго.
Мне самой роль страшно не нравилась, а пьеса казалась чрез-
*) «Голос» 1874 г., №99.
вычайно сухой и несценичной, но Сазонов советовал играть, так как участвовать в бенефисе Шумскаго для меня, по его словам, должно быть крайне интересно, и в такой именно роли мое дарование может быть оценено.
«Скрепя сердце начала я учить роль, и с каждой репетицией она все больше и больше нравилась. Шумский хотел выбросить noследнюю сцену (очень выгодную для актрисы), находя ее крайне трудной и несуразной, но я просила оставить и услыхала следующее:
«— Ведь если вы испортите эту сцену, вся пьеса пропадет,—это факт.
«— Я попробую,—сказала я.
«— Это очень похвально, но с кем я ни играл, эта сцена не удавалась и ее вымарывали.
«Старшая и меньшая» решила мою участь. Меня сравнивали с Шумским, и пьеса шла пять раз сряду. Наследник Цесаревич пожелал смотреть Шумскаго, и я чуть с ума не сошла от радости, когда барон Кистер (тогдашний директор театров) передал мне Высочайшую похвалу.
«На другой день мой контракт был заключен — 900 р. в год, 15 р. поспектакльной платы, бенефис и казенный гардероб. Контракт на три года, с прибавкой по 5 р. разовых каждый год».
Таким образом Мария Гавриловна поступила на Александринскую сцену, где за эти двадцать восемь лет ею переиграно более 250 ролей. Понятно, что разбирать все роли, созданныя артисткой, нет возможности, и мы остановимся лишь на некоторых.
В начале своего пребывания на Императорской сцене Mapия Гавриловна играла по преимуществу роли ingenue, благодаря бойкости и живости своей игры, которыя она проявила, играя в тогдашних водевилях. Вскоре, однако, артистка обнаружила и другия, более глубокия стороны дарования. 27-го сентября 1874 года в бенефис актера Малышева была поставлена новая пьеса Н. Потехина «Злоба дня» и главная роль поручена была г-же Савиной. «Роль эта, лишенная всякаго характера,—пишет А. Вольф,—заключала в себе много эффектных моментов, которыми артистка воспользовалась с необыкновенным искусством. Чудный мелодичный голос завоевал симпатии публики, и с этого вечера не осталось сомнения, что наша сцена приобрела в ней талант первоклассный, а не заурядную ingenue,—все критики отозвались в таком смысле. Бенефицианты стали ухаживать за восходящей звездой, добиваясь ея участия в бенефисе, и «Злоба дня» сделалась модной пьесой, она выдержала 28 представлений в первый сезон».
С этих пор г-жа Савина играет самый разнообразный репертуар: сегодня она изображает бойкую горничную Лизу из «Горя от ума», завтра рисует трогательный образ Даши из «Мишуры», то видим мы ее в роли Маргариты Готье, то в роли Дуни из «Ночного» Стаховича. Такая разносторонность таланта прямо изумительна, при том же М. Г. Савина не только в то время, но еще и теперь с громадным успехом продолжает играть наряду с сильно драматическими ролями роли комическия, вкладывая такой тонкий юмор, что остается только удивляться.
Правда, некоторыя роли артистке не удались и она в них, как говорится, с треском провалилась, но это случалось только в первые годы ея карьеры. Так, на другой год после поступления в казенную труппу ей совершенно не удалась роль Офелии, которую она сыграла в бенефис А. А. Нильскаго. Вот что писал критик «С.-Петербургских Ведомостей» по поводу этого случая:
«К несчастью, мы не можем особенно похвалить игру г-жи Савиной в роли Офелии, хоть она и стяжала жаркие аплодисменты и многократные вызовы. Перед ея выходом мы были еще полны того впечатления, которое она оставила в нас на прошлой неделе «Царской невестой». Мы назвали ее тогда русской Офелией; оказалось, что и в Шекспировской Офелии она осталась тою же царскою невестою драмы Мея, только гораздо слабее, гораздо бледнее. Она положительно не вдумалась в свою роль, богатую не внешним блеском, а внутренней идеей, для понимания и выражения которой недостаточно одного таланта, а нужно серьезное и разумное изучение. Если г-жа Савина станет пренебрегать этим изучением и удовлетворится аплодисментами публики, забывая, что такие же аплодисменты встречают и
провожают каждую молодую, красивую и бойкую бездарность, то весь ея талант выдохнется, как выдыхались уже многие таланты при подобных обстоятельствах» *).
Сама г-жа Савина, по замечанию Вольфа, «осталась собой недовольна и вскоре отказалась от роли Офелии».
Другой раз г-жа Савина попыталась сыграть Эмилию Галотти, и тоже потерпела фиаско. Этот вторичный провал, по объяснению Марии Гавриловны, получился вследствие полной ея неспособности играть отвлеченные типы **). Идеальныя лица, мало или вовсе не имеющие ни-
*) «С.-Петербургския Ведомости» № 33, 1875 г.
**) «М. Г. Савина», биографический очерк В. В. Протопопова, в. II.
чего общаго с жизнью, никогда не удавались ей, так как талант ея такого рода, при помощи котораго можно воспроизводить на сцене лишь живых людей со всеми их слабостями и достоинствами, а не воплощенные идеалы. Там же, где требовалась бытовая окраска, где нужно было воплотить какой-либо характер, г-жа Савина великолепна, и этим объясняется разнообразие ея обширнаго репертуара. Были случаи, когда психология лица, которое изображала М. Г., едва была намечена автором, и артистка из едва намеченных черточек давала такой живой тип, что создавала успех часто слабой пьесе. Сколько авторов и пьес обязаны своей репутацией одной г-же Савиной. Так, например, комедия г-на Шпажинскаго «Майорша», поставленная в 1878 году, много лет держалась в репертуаре, благодаря г-же Савиной, которая в роли Фени приводила в восторг зрительный зал.
В первые годы в Александринском театре М. Г. с особенным успехом выступала в пьесах Островскаго. Она играла Дуню («Не в свои сани не садись»), Варю («Дикарка»), Наталью Петровну («Трудовой хлеб»), Любовь Гордеевну («Бедность не порок»), Катерину («Гроза»), Евлалию («Невольницы») и много других. А. Н. Островский в одном из своих писем говорит, что «Савина при своих средствах должна с ума свести публику». Действительно, г-жа Савина играет Островских героинь мастерски, причем вносит много оригинальности в толкование характеров. Роль Евлалии в «Невольницах» первый раз Mapия Гавриловна играла в 1888 году, и играла ее как роль драматическую, позднее же, в 1899 году, она взяла этот характер со стороны комической (в роли имеются элементы как для одного, так и для другого толкования) и справилась с своей задачей еще лучше. Такая способность как нельзя лучше говорить о разносторонности дарования М. Г.
Но все-таки героини Островскаго с их прямолинейными характерами не исчерпывают таланта артистки. При изображении этих характеров г-же Савиной приходится стоять на слишком реальной почве; а этого мало для ея таланта. Поэтому пьесы современнаго репертуара, русския и иностранныя, дают больше простора для ея игры. Женщины с сложными характерами, живущия с присущей нашему веку нервностью, с неясными порывами, неопределенными желаниями, героини Ибсена, Бьернстерна, Зудермана и их подражателей нашли в М. Г. Савиной великолепную изобразительницу. Она умеет играть эти лица с раздвоившейся психологией, окружая их какой-то дымкой поэзии, смягчая pезкие контуры, придавая оттенок таинственности. Роли Адды в «Гибели Содома» г-жа Савина придает грустный колорит, изображая женщину бальзаковскаго возраста, полу-увядшую, но в которой по временам вспыхивают молодыя силы. Хороша она также и в комедии Марка Прага «Идеальная жена», где проявляет все блестящия стороны своего таланта. В пьесе «Цена жизни» она ярко и выпукло нарисовала несимпатичный образ Демуриной. Отдельныя места в этой пьесе у артистки положительно великолепны. Например, когда ея муж начинает читать письмо покончившаго самоубийством техника, Демурина при первых словах письма вскрикивает, крик этот, полный ужаса ненонятнаго, мистиче-
скаго, потрясает публику. Такой же полный жизни образ дает она, изображая героиню пьесы «Комета», г-на Трахтенберга. Сколько труда потрачено, вероятно, артисткой, для придания этому далеко не ясно очерченному характеру жизненности и правдивости. Самобытный талант М. Г. всегда помогал ей удерживаться в границах художественности, и какия бы рискованныя или трудныя положения ни были в роли, артистка всегда выходила победительницей. В «Татьяне Репиной» г-же Савиной весь последний акт приходится умирать от яда. Нужно большое уменье и дарование заставить зрителя смотреть без утомления на предсмертные муки в течение целого получаса, но артистка превосходно справляется с своей задачей, и интерес публики не ослабевает до последняго момента.
М. Г. Савина, как и большинство талантливых русских актрис, обращает главное внимание на психологическую сторону характера роли, что придает изображаемым ею лицам особенную жизненность и правдивость. Будучи сама натурой чисто женственной, она и на роли переносит эту женственность, которая так неотразимо действует на людей, так как «вечно-женственное» все еще влечет нас к себе. Нервность и искренность ея игры продолжают по прежнему увлекать и потрясать зрителей, причем и артистка, несмотря на долголетний опыт, иногда до такой степени входит в роль, что перестает «играть», но действительно «живет» на сцене. В 1889 году, после пятнадцатилетней сценической деятельности на казенном театре, М. Г. доказала, что она так же способна увлекаться ролью, как и прежде, в Саратове. Шла пьеса кн. Сумбатова «Муж знаменитости»; М. Г. вложила в созданный ею тип Нины Мелестрель столько пылкаго темперамента и глубокаго чувства, что в любовных сценах весь зал с напряженным вниманием ловил каждое слово великой артистки, которая, не жалея своих сил, вкладывала всю душу в обожаемое ею искусство. «Такая дивная, глубокая игра едва не была причиной печальнаго случая. В третьем акте, после большой, горячо проведенной сцены, М. Г. до того вошла в роль и так пережила все впечатления, что с трудом могла показаться публике, настоятельно требовавшей ея появления после конца акта. Великая артистка вышла шатаясь, с перекошенным лицом, заглушая платком рыдания. Этот припадок заставил подумать, что она не сможет сыграть последний акт, но чудная артистка поборола свое волнение и сыграла четвертый акт так же хорошо, как и три предыдущих» *).
Великий огонь вложен в сердце артистки, если при всей своей громадной опытности она плачет на сцене настоящими слезами. А между тем, артистка всю свою жизнь работает и довела технику своего искусства до высокой степени совершенства. Жесты ея не только плавны и красивы, но всегда меняются сообразно характеру и положению изображаемого типа и служат как бы дополнением к общей характеристике. Часто при одном появлении М. Г. Савиной на сцене, по одному жесту зритель угадывает характер роли. Про ея выразительную мимику и говорить нечего: каждому, кто хоть раз видел артистку в какой-нибудь пьесе, пришлось изумляться под-
*) «Journal de St.-Pеtersbourg».
вижности ея лица, способности выражать самыя разнообразныя душевныя движения. Ея мимическия сцены доставляют всегда высокое художественное наслаждение. Такой мимики нет ни у одной из современных европейских актрис, в этом отношении с ней может равняться разве только Элеонора Дузе. Голос М. Г. небольшого объема, но гибкий и податливый; владеет им артистка в совершенстве и одинаково прекрасно передает им как любовь и ласку, так и ненависть, презрение или иронию. Относительно тембра мнения публики расходятся, и враги и завистники, желая умалить достоинства артистки, всегда упирают на этот пункт. Действительно, голос М. Г. имеет несколько носовой звук, который слышится резче в те вечера, когда г-жа Савина играет без особеннаго желания или когда роль ей навязана против желания. Человек бо есть и ничто человеческое ей не чуждо.
Как у человека, обладающаго талантом и пользующагося популярностью, у М. Г. есть враги и завистники, о которых мы сейчас упомянули, но эти люди в большинстве принадлежат к тому разряду завистников, которые без злобы не могут слышать, когда в их присутствии хвалят кого-нибудь. В общем же М. Г. вот уже скоро тридцать лет пользуется прочной и неизменной любовью петербуржцев, и когда лет десять тому назад разнесся слух, что М. Г., вследствие отказа участвовать в пьесе «Миллион» кн. Мещерскаго, поссорилась с дирекцией и покидает казенную сцену, то весь город высказывал сожаление и негодование, а затем, когда великая артистка после некотораго промежутка снова появилась на подмостках, зрители устроили ей целую овацию.
Такую же любовь приобрела г-жа Савина и в провинции, куда продолжает ездить на гастроли. Каждый раз, когда она приезжает в какой-нибудь город, восторгам публики нет конца. Вот на выдержку описание триумфов М. Г. Савиной в Тифлисе *):
«Князь Мещерский приводит в «Гражданине» выписки из дневника одного кавказскаго князя, относящаяся к пребыванию г-жи Савиной в Тифлисе. Издатель «Гражданина» уверяет, что выписки исторически верны. Во всяком случае оне недалеки от истины, хотя бы и были сочинены в Петербурге. Вот эти выписки:
«Сегодня было чудесно хорошо. Два раза меня впрягали в коляску Савиной».
«Другая выписка:
«Сегодня назначен в ночной караул под балконом Савиной,— чудесно хорошо».
«Третья выписка:
«Я говорил речь на обеде для Савиной и ужасно хорошо говорил: «Ты больше святой Нины, потому Нина была просветительница Грузии, а ты, М. Г., просветительница целаго Кавказа». Приятель князя Мещерскаго рассказывал ему, что за этим обедом были уподобления г-жи Савиной с богинями, с мадоннами, с святыми угодницами и с Екатериной Великой... Затем один армянин предложил в память этого дня назвать г-жу Савину Mapieю Тифлисскою, как есть,
*) «М. Г. Савина», биографический очерк В. В. Протопопова.
например, Mapия Египетская. Другой армянин-писатель сказал, что есть только два существа в России, которыя теперь стали выше всех людей не государственными заслугами, не богатствами, не орденами, а великими добродетелями, влиянием на весь народ и бесконечным человеколюбием,—это граф Лев Толстой и Mapия Гавриловна Савина. «Один кавказец, описывая восторг своей родины в честь Савиной, выразился мне так: «Ну, одним словом, что вам сказать? Во все время пребывания Марии Гавриловны у нас в Тифлисе, она ни разу не выезжала на лошадке—все время на нас».
Но в выражении этих восторгов, быть может, играло не малую роль чувство национальнаго удовлетворения: «вот, дескать, какая у нас артистка!». В 1899 году М. Г. доказала, что восхищаемся мы ею не из патриотизма, а что она действительно гениальная артистка. В этом году артистка отправилась на гастроли в Берлин. Это был своего рода экзамен русскому искусству. С М. Г. ехали вместе все лучшие представители нашей казенной сцены. Вопрос успеха лучших наших драматических артистов стал вопросом нашего самолюбия. Если Савина не будет иметь успеха, это будет полное поражение нашего искусства за границей,—так думало общество. Все с нетерпением ждали вестей из Берлина, и когда М. Г. Савина
с перваго же выхода покорила своим чудным дарованием и общество, и прессу, в России вздохнули свободно. Отзывы берлинской прессы все время были самые лестные. Ее выгодно сравнивали с величайшими европейскими артистками, восхищались ея реальной игрой, ея мимикой, ея «славянским» стилем игры, разбирали и отдельные сцены, и общий замысел того или иного характера. Г-жа Савина вызывала восторги не только в русских пьесах, но даже и в ролях иностраннаго репертуара, как, например, в роли Маргариты Готье, в которой Берлин перевидал всех иностранных знаменитостей. В пьесах немецких авторов М. Г. вышла также победительницей. Рецензент «Allgena Zeitung» по поводу исполнения М. Г. роли Магды писал, что артистка исполнением этой роли довела и без того прекрасный успех до успеха исключительнаго. «Она заставила звучать новыя струны своего таланта. Чем чаще видишь эту художницу, тем более возвышается уважение к ея искусству, тем выше приходится ценить ея дарование, тем более справедливою оказывается предшествовавшая ей громкая репутация. Главная сила ея таланта, если судить по Магде, в современной драме. Магда превосходная роль для того, чтобы показать себя *).
Тонкий знаток и любитель искусств, император Вильгельм, присутствовал на одном из спектаклей и был восхищен игрой Марии Гавриловны Савиной. «Вы открыли мне совершенно новый, глубоко интересный мир,—сказал он артистке, — до сих пор он был для меня terra incognita. Я от души желал бы, чтобы наши артисты видели вашу игру и поучились у вас той естественности и простоте, с которой вы умеете передавать классическая роли» **).
Триумф г-жи Савиной в Берлине был грандиозный; она в один голос была признана артисткой гениальной, великой и вернулись в Петербург покрытая европейской славой. До ея поездки мы одерживали за границей только литературныя победы, теперь же, благодаря ея несравненному таланту, вышли победителями и на почве сценического искусства.
Г-жа Савина—великая артистка: она одинаково легко может заставить нас плакать и смеяться, страдать и радоваться, ненавидеть и любить. Пусть что угодно говорят об упадке театра, но пока есть такия артистки, как М. Г. Савина, могущая своей игрой заставить трепетать сердце зрителя и довести ум до восторга, сценическое искусство не потеряет своего высокаго интереса и смысла, а великие художники сцены, от Гаррика до Сальвини и от Сары Сиддонс до Марии Гавриловны Савиной, будут жить в памяти народов, наравне с художниками пера и кисти, как люди, подарившие человечеству множество минут чистаго эстетическаго наслаждения и высшаго духов-наго восторга.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 149 | Нарушение авторских прав