Мария Савина. Грация и мера русского театра.

АКТЕРЫ – ЛЕГЕНДЫ ПЕТЕРБУРГА. СПб., 2004.

Вера Сомина

МАРИЯ САВИНА. ГРАЦИЯ И МЕРА РУССКОГО ТЕАТРА.

Савина (урожд. Подраменцева) Мария Гавриловна (1854-1915) -актриса. С 15-ти лет на провинциальной сцене. Училась в частном пансионе, курса не кончила. Специального образования не получила. После выступления в Петербурге на сцене Благородного собрания в 1874 была приглашена в императорскую драматическую труппу, где и прослужила до конца жизни. Основные роли: Марья Антоновна («Ревизор» Н. В. Гоголя), Верочка и Наталья Петровна («Месяц в деревне» И. С. Тургенева), Негина, Тугина, Вера Филипповна («Таланты и поклонники», «Последняя жертва», «Сердце не камень» А. Н. Островского), Акулина («Власть тьмы» Л. Н. Толстого), Феня («Майорша» И. В. Шпажинского), Ольга Ранцева («Чад жизни» Б. М. Маркевича), Нина Волынцева («Цепи» Вл. И. Немирович-Данченко), Елена Протич («Симфония» М. И. Чайковского), Женя («Женя»), Плавутина-Плавунцова («Холопы» П. П. Гнедича).

Лит.: Юренева В. Л. Женщины театра. Пг., 1923: Шнейдерман И. И. Мария Гавриловна Савина. Л.: М, 1956; Кугель А. Р. Театральные портреты. Л., 1967.

И понял я, что в мире нет

Затертых слов или явлений.

Их существо до самых недр

Взрывает потрясенный гений.

Давид Самойлов

Легенд о Марии Гавриловне Савиной много, и все они петербургские. Она появилась здесь совсем еще юной, но уже прославленной в провинции артисткой. Первая легенда сводилась к следующему:«Г-жа Савина такой прелестный грациозный талантливый котенок! Дальше легкой комедии, конечно, она не пойдет, и смешно видеть в ней что-нибудь больше «талантливого котенка»». Между тем, молодая актриса придала собственный неповторимый оттенок и ролям инженю. Уже эти ее героини твердо стоят на земле, при воздушности внешнего облика, имеют сценический характер, проявляющийся в различных обстоятельствах по-разному, не так однозначно, как у ее предшественниц и современниц. В легкой комедии, сохраняя границы и особенности жанра, иногда сближая его с опереттой и водевилем, Савина поражала изяществом и грацией, свойственными ее таланту изначально и сохранившимися до последних дней.

Но легенда об ограниченности савинского дарования растаяла быстро. Актриса упорно шла к ролям драматических героинь. На этом пути были большие неудачи. Когда Савина соприкасалась с трагедией, патетикой и мистикой, она терпела полное поражение. Ей был чужд пафос, проповедничество - учительство, как тогда гово­рили. Савина сама прочно стояла на земле и ставила своих героинь, точно на их собственное, никогда не на чужое место, заставляла «их чувствовать и действовать только в своих границах», не переходя пределы, в отличие от вечной своей соперницы Полины Стрепетовой. Ее творчество явно сродни позитивизму материалистической науки того времени, литературе психологического реализма, имен­но литературе - может быть, больше роману, чем драматургии.

С этим связана вторая легенда: поскольку Савина никого из сво­их героинь не возвышала, не героизировала, в отличие, скажем, от московской властительницы сцены Марии Ермоловой, говорили, что она их осуждает, творчество же ее именовали «прокурорским». Для такого самоограничения требовалась немалая смелость. Ни для ко­го не секрет, что славу актеру создает молодежная часть публики. Стать кумиром студенчества можно было, всего лишь выразив протестное настроение, социальное недовольство. Савина же играла женщин обыкновенных, живущих трудно и сложно, но принимающих жизнь во всем ее объеме, со страданиями, тяготами и радостями. Са­ма много бедствовавшая, потерпевшая и от светских предрассудков, трезвым своим умом Савина понимала принципиальную невозмож­ность общего равенства и последовательно, шаг за шагом, завоевы­вала место под солнцем.

И в быту, и в искусстве Савина была гением «малых дел», призна­вала только их ценность. Земная, обыкновенная женщина стала ее актерским открытием. Она и в жизни не совершала подвигов, не выс­тупала с манифестами, но много благодетельствовала, без шума по­могала провинциальным и петербургским коллегам: сначала созда­ла убежище для престарелых артистов, потом Русское театральное общество, в котором работала неустанно и ежедневно; не была «общественным гастролером», по выражению ее сотрудника В. С. Кривенко. К провинциальным артистам вообще относилась с искренним, не снисходительным сочувствием, по-братски.

Савина сыграла русскую женщину пореформенной России на всех этапах становления ее личности под влиянием исторических, со­циальных, бытовых перемен. Сыграла все возрасты - от юных бары­шень до старух, все социальные пласты: от великосветских львиц до крестьянок и проституток, все характеры - от чистых, трогательных, глубоко страдающих натур до первых в России дам в стиле модерн; от очаровательных роковых женщин, до пошлых примитивных существ. Но легенду Савиной составляла череда именно культурных современниц. Ей больше удавались, как она говорила, не те, что в платочках, а те, что в шляпках, чьи чувства получили огранку воспи­танием, образованием, средой.

В жизни Савиной было многое: любила глубоко, серьезно, триж­ды была замужем, но не чуждалась и кокетства, флирта, с головой бросалась в краткие бурные романы. Поколение Савиной отказа­лось от прямой проповеди в искусстве - как идейной, так и нрав­ственной. «Ненормативная» этика позволила актрисе, пожалуй, пер­вой на русской сцене сыграть героинь, борющихся за свою любовь всеми доступными им средствами, героинь, которые, пережив любов­ный крах, не погибали, а несли свой крест, находили в душе своей си­лы для создания семьи, работы, даже... шли на содержание. Она иг­рала без осуждения естественный ход событий, без надрыва, но с болью, полнокровно, сильно, темпераментно, захватывая зрителей, как теперь бы сказали, своей энергетикой.

В 1899 году Савина покорила европейцев в гастрольной поездке. За исполнение роли Магды в пьесе Г. Зудермана «Родина» она полу­чила комплименты немецкой критики и похвалу германского кайзера, но лучшими ее созданиями были русские женщины. Европеизм, сво­бода самовыражения представлялись актрисе ценностями непрелож­ными, как бы само собой разумеющимися. Ни в коем случае не феми­нистка, она никогда не была борцом за равные права женщины и мужчины. Просто думала, что иначе и быть не может, что это изна­чально так, и ценность личности может проявляться разнообразно: в любви, в семье, в труде, в творчестве, в женственности, наконец. О знакомой переводчице и актрисе, занимавшейся теоретизирова­нием и наукой, Савина отозвалась в разговоре с А. Л. Волынским как о «профессоре», а не о женщине [Волынский А. Л. Букет //Минувшее. СПб., 1994. Вып. 17. С. 275). Сама она много читала, пополняя недос­таток образования, выучила французский, любила умных собеседни­ков, но, по сути, оставалась талантливым русским самородком. Иностранкой Савину именовали за актерский ум, противопоставляя ей «истинно русский» интуитивный талант Стрепетовой. «И все у нее было умное, - вспоминал А. Ф. Кони, - вплоть до платьев, всегда сли­вающихся с ролью, всегда тактичных» [Кони А. Ф. Мария Гавриловна Савина. Из воспоминаний // Галерея сценических деятелей. М., [б. г.]. Т. 1.С. 90). Пожалуй, слухи о сделанности, умозрительнос­ти савинских творений - самая петербургская из ее легенд, они прос­то часть пресловутого противопоставления Петербурга Москве, как поединок Каратыгина - Мочалова. Но в случае Савиной легенда об­ретала глубокий смысл: актриса воплощала начало «гармонической правды, ясного приятия мира со всем его неизбежным злом» (А. Р. Кугель), убедительно спорила с теми, кто считал единственно верным дисгармоническое, «надрывное» начало русской души. Искрометность, утверждение ценности жизни связано и с психологическим типом ее героини: искренней, страстной, любящей, но не чуждой расчету (или полурасчету, как писал исследователь творчества И. И. Шнейдерман). Героини ее не геройствовали: чтобы сохранить себя как актрису и личность, шла на содержание Сашенька Негина, но на содержание к человеку, которого могла полюбить, который был ей интересен. Искренне любила, но и столь же искренне мечтала «деньги воротить» Юлия Тугина, и замуж за Флора Федулыча шла, чтобы ей, слабой, растерянной, выстоять, не сломаться. Многие героини пьес, специально для нее написанных, были эскизом, лишь наброском образов современниц Савиной; для воплощения и нужен был только набросок, она самостоятельно расцвечивала, расшивала рисунок, придавала ему законченность и гармонию. В ее работах не было ни избытка комизма, ни избытка трагизма - были «грация и мера». «А мера-то и есть искусство»,- говорит А. Н. Островский устами старика Нарокова. «Степенное трезвое русское изделие, хитросложенное. Если вертишь такое руках, невольно улыбаешься. Ловко сделано, черт возьми», - сказала об ее умелости и русскости младшая современница и партнерша, александринская актриса Вера Юренева (Юренева В. Л. Женщины театра. Пг., 1923. С. 24).

Савина пришла на сцену, когда в литературе и театре царил бытовой реализм, недавно освоенное, но уже разработанное подробное изображение деталей быта. Актриса же научилась воспроизводить эпоху и характер, выросший на почве этой эпохи, стилизованно Ее Наталья Петровна, сидящая на полукруглой скамейке «в рамке зеленого сада», - задумчиво светлым кружевным зонтиком чертила что-то на земле - и воспринималась как «живая картина». По описа­нию Ю. Д. Беляева, понятно, сходство этой картины с произведения­ми мирискусников [Беляев Ю. Д. Мельпомена. СПб., 1905. С. 51).

Савиной чрезвычайно важен внешний облик ее героинь. Сама она была и хороша, и сценична. Ее красота, очарование, женствен­ность стали инструментом портретиста. Все писали об ее глазах, го­рящих, горячих «как уголья», ежесекундно меняющих выражение. Пи­сали о том, какими страшно потухшими бывали эти глаза. Ни слов, ни жестов - только померк свет глаз, и - душа умерла. Изящество поз, грация движений - тоже необходимая краска и необходимый инстру­мент. Волчком вертелась, по выражению А. П. Чехова, не только Саша - Савина в «Иванове», но и все ее молодые героини. А когда за­мирали, оставались неподвижными - это символизировало или ду­шевный перелом, или смерть души. Через много лет где-нибудь в Белграде или Париже русские эмигранты вспоминали «особую актрисную походку» Савиной-Аркадиной, легкомысленный взмах раск­рытого зонтика уезжающей кутить Савиной-Татьяны Репиной. Все это Кугель назвал «крылатыми штрихами».

Савина умела передать настроение всей пьесы, одной сцены, умела передать и мгновенную смену настроений. Но то была только одна из красок сценической палитры в отличие, скажем, от Комиссаржевской, чьи актерские образы будто из одних настроений сос­тавлены. Роль Савиной строилась на другой основе: это было под­робно воспроизведенное течение реальной жизни с мастерским фиксированием переломных ударных моментов. В этом смысле она вполне современна только для 1880-1890-х годов; передать распад и болезнь души человека XX века ей не дано. Савина играла цельный характер, и сама она - гений светлый, гармоничный.

Дата добавления: 2015-12-07