Глава четырнадцатая.

«ПОЛОСАТЫЙ ШМЭЛ»

Каждый человек — одна какая-то до­минантная мысль, одна цельность. Од­но препятствие держит. Одно что-то. И почему говорят, что человек слож­ный? Сложные только барышни, кото­рые не могут выбрать, чего им больше хочется — селедочки или шоколадной конфетки.

Кавалерия

На асфальте у остановки «Универсам» сидит де­вушка. Спокойно так сидит, хоть на нее и косятся. На ней неприметная куртка с капюшоном, плотные джинсы, неубиваемые туристические ботинки. На руках — перчатки с пластиковыми вставками. Хоть через колючую проволоку перебирайся. Под капю­шоном — черная горнолыжная шапка, которая сей­час ничем не отличается от обычной, но мгновенно становится маской с прорезью для глаз и носа, если дернуть ее вниз. В данный момент шапка ничего не скрывает и можно разглядеть худое скуластое лицо. Громадные глаза. Под глазами — синеватые подковы. Брови густые, ершистые. Подбородок узкий, но упря­мый. Девушку с таким лицом можно повести за собой на плаху.

По дороге, высматривая непорядки, медленно едет полицейская машина. Останавливается. Из нее начи­нает медленно вылезать упитанный служитель закона. Видимо, его внимание привлекло, что девушка си­дит на асфальте и одета как-то очень альтернативно.

Интерес полицейского к ее скромной персоне не утаивается от девушки. Она встает, поворачивается и идет к забору ближайшей стройки, который близ­ко, метрах в десяти. Идет она неторопливо, почти лениво. Точно так же неторопливо тащится и полицей­ский. Это как гонка двух черепашек. Полицейский следует за девушкой и наверняка видит ее туристи­ческую сидуху, на которой ручкой написано «Не ходи за мной — я сама потерялась!».

Девушка доходит до забора. Он из тонких листов жести. Такие заборы легко гнутся, но пальцы порой режут до кости. Здесь она весело оглядывается, слег­ка кланяется полицейскому, подпрыгивает и, едва коснувшись забора пластиковыми вкладками своих перчаток, с легкостью кошки перемахивает на дру­гую сторону. Жесть успевает лишь чуть дрогнуть, а ее уже нет.

Полицейский запоздало срывается на неуклюжий бег. Подбегает к забору. Некоторое время стоит возле него в растерянности. На него с любопытством гля­дят с остановки. Чтобы не потерять лицо, полицей­ский тоже пытается подпрыгнуть, но жесть начинает гнуться, забор кренится, и он вовремя понимает, что это не самая хорошая идея.

Служитель закона возвращается в патрульную ма­шину, и та резко срывается с места. Видимо, надеется заехать на стройку через ворота, до которых метров триста.

К остановке подходит троллейбус. Распахивается передняя дверь. Пассажиры послушной цепочкой, как гуси, грузятся в салон. Двери вот-вот готовы закрыться, когда через тот же забор легко перемахива­ет девушка. Все это время она спокойно ждала с той стороны, вовсе не собираясь в панике бежать через стройку, на что надеялся полицейский.

Девушка заскакивает в троллейбус последней. Троллейбус трогается. Лицо девушки отражается в стекле рядом с надписью «Оплачивайте проезд!». Брови торчат как ежиные колючки, белеет малень­кий упрямый подбородок, и сверкают два огромных глаза. Да, не красавица, ну и что? Зато она — это она, и разве этого мало? Девушка смотрит на себя и усме­хается. И в этой усмешке она отражается как-то сразу и вся.

Конечно же это Юля. Хватит называть ее как-то иначе.

Юля едет в троллейбусе и смотрит по сторонам. Дороги свободны. Троллейбус катит по асфальту бес­шумно и быстро, с каким-то внутренним звоном, ка­кой бывает у электрических машинок в парке аттрак­ционов.

Остановки через две кто-то нерешительно касает­ся ее локтя. Юля видит, что рядом с ней с сиденья на­чинает подниматься молодой человек, который все это время, оказывается, боролся со своей совестью, заткнув уши наушниками.

— Садитесь, пожалуйста!

Юля с интересом разглядывает юношу. Чистень­кий такой, точно ваткой на палочке помытый. Кур­тка у него красивая, дорогая, но по чердакам в такой не пошастаешь. Все эти молнии отдерутся, свето- отражательные полосы на рукавах тоже. Да и в тем­ноте выдадут, стоит тому, кто тебя ищет, зажечь фо­нарик.

- Девушка, ау! Садитесь! — повторяет молодой человек нетерпеливо. Он делает доброе дело, поэто­му и хочется покричать.

Юля наконец понимает, что обращаются к ней.

- Да ну! Я не устала! Сиди сам! — отказывается она.

Молодой человек, немного помявшись, опуска­ется обратно и снова затыкается наушниками. Че­рез минуту он опять вскакивает и уступает место уже не Юле, а какой-то другой девушке, вошедшей в троллейбус, такой же чистенькой и порхающей, как и он сам. Перед тем как опуститься на сиденье, девушка кратковременно косится на Юлю, не пони­мая, почему та не села. Юля демонстративно отво­рачивается. Порхающая девушка садится и большим пальцем начинает что-то делать в своем смартфоне. Роется в нем точно курица. Юля смотрит на нее, и ей хочется взять ее шапку двумя руками и сильно дер- путь вниз, натянув на глаза. Ей хочется выть волком и грызть поручни троллейбуса. Почему все так? По­чему одним все, а другим ничего?!

Хотя что, собственно, не так? Разве каждый не по­лучил именно то, чего хотел?

Молодой человек все-таки оторвал пятую точку от сиденья. Герой! Родина тебя не забудет, и военкомат наградит! Легкомысленная дурочка села и копает­ся в телефончике. Тоже правильно. Вдруг там что-то важное потеряется? Сама же Юля осталась гордой, но сильной. Разве не этого она хотела?

Но все равно горечь не отступала. Юля собралась уже осторожно боднуть лбом троллейбусное стекло — просто чтобы охладиться, как вдруг чья-та тя­желая рука легла ей на плечо. Она резко обернулась, готовая, если потребуется, врезать локтем и сразу бе­жать. За ее спиной стоял грузный смуглый мужчина и грозил ей пальцем.

- Слюшай! Ты ныкуда не уходи, да! — сказал он.

- Это еще почему? — грубо спросила Юля.

- Полосатый шмэл на тебе! Ты ровно стой! Я его убивать буду! — сказал мужчина и стал осторожно за­носить ладонь.

На другом своем плече Юля увидела большую, ту­склым золотом облитую пчелу. За мгновение до то­го, как добровольный помощник накрыл ее ладонью, Юля шарахнулась и, отпрыгнув от него, выскочила из троллейбуса.

Пробежала несколько метров. Остановилась. Опять уставилась на плечо. Она была убеждена, что пчелы там больше нет. Улетела. Но та сидела, даже пританцовывала, бегая по кругу, точно собака, кото­рая проминает снег перед тем, как улечься.

Юля щелкнула пчелу пальцем. Та, не слетая, пере­бежала по ее куртке на спину. Пока она бежала, Юля безуспешно пыталась дотянуться и сгрести ее рукой. Не получилось. Потерлась спиной о дерево — снова не получилось согнать. Наконец пчела появилась на другом плече и опять начала вертеться. Юля схвати­ла ее, на миг ощутив литую, совсем не пчелиную тя­жесть, и швырнула пчелу в урну, где, зажженная, ви­димо, окурком, дымила бумага. Попав в дым, пчела на секунду потерялась и хотя и появилась из урны по­чти сразу, за Юлей не полетела, а бестолково закру­жилась вокруг.

Юля через галерею магазинчиков чесанула к ме­тро. Навстречу ей из подземного перехода уже под­нимался молодой человек, худощавый, изящный, с выбившимися из-под шапки льняными волосами. Юля посмотрела на него совсем мельком, отметив, впрочем, все это.

«Почему говорят «принцесса на горошине»? На са­мом деле, «прЫнцев на горошине» куда как больше! Ходят такие вот тютики и мечтают о Василисе Пре­мудрой и Прекрасной, которая все за них разрулит да еще и красавицей будет!» — подумала Юля так или как-то очень похоже, потому что мыслят люди все же не словами, а мгновенными яркими образами, сменяющими друг друга.

Увидев Юлю, принц на горошине на мгновение оцепенел, а затем, шагнув в сторону расставил руки, огораживая ей дороге

- Погоди... стой... погоди! — торопливо крикнул он. — Вот так совпадение! Меня послали за тобой! Я Афанасий! Я из ШНыра! Мы даже как-то виделись!

Юля остановилась. Она вспомнила, что действи­тельно видела его, причем недавно. Надеясь пере­хватить денег в долг (на что он получил, впрочем, только громкое «ха-ха!»), Макар назначил ей встречу на конечной станции, а из электрички вышел как раз вместе с этим принцем, на шею к которому с радост­ным воплем сразу кинулась смешная девушка, одетая пестро, как канарейка.

Юля запомнила эту девушку, потому что, ожидая электричку, та все время подпрыгивала от холода и спорила сама с собой, что поезд придет чуть рань­ше расписания. А еще у девушки в одной руке был соленый огурец, а в другой шоколадка, и она по очереди откусывала и то и другое. Когда электричка уже почти подошла, девушка быстро выкинула недоеден­ный огурец в урну, а шоколадку спрятала в карман, после чего, видимо не исключая поцелуев, быстро прополоскала рот из маленькой бутылочки, поспо­рив сама с собой, что не забыла взять эту бутылочку.

Сейчас, задержанная Афанасием, Юля нервно оглянулась, проверяя, не летит ли за ней пчела. Мо­жет, и правда отстала, сбитая с толку дымом горяще­го мусора? Афанасий все еще маячил перед ней. Стоя в ведущем в метро переходе, посреди лестницы, они всем мешали. Афанасий взял Юлю за рукав и, прояв­ляя мягкую властность, потащил ее наверх, в город:

- Идем! Тут рядом, кажется, имеется в наличии некое кафе!

- Я не могу! — сказала Юля.

- Я тоже не могу! — заверил ее Афанасий. — Но НАДО! Идем! Совсем ненадолго!

Юля неохотно подчинилась.

«Некое кафе» оказалось мини-пекарней восточ­ной кухни, выгороженной прямо на улице. Сама кух­ня обогревалась, а та часть, где стояли столики, нет. Афанасий заказал две самсы, причем такие острые, что после каждого укуса Афанасий и Юля икали и плакали.

- Эх! Вот бы на огонь подышать! Мне кажется, была бы струя пламени! — сказал Афанасий.

В самсе таился бараний жир. Вытекая, он засты­вал крупными желтоватыми каплями, удивительно похожими на расплавленный воск. Юля ковыряла их ногтем. И правда, натуральная свеча! Когда сестра умерла, она ставила в храме свечи и подолгу стояла, бездумно глядя, как они горят и превращаются в вос­ковые лужицы.

Афанасий мучительно выискивал глазами салфет­ку. Капли жира на пальцах приводили бедного принца в ужас. Юля же, напротив, только посмеивалась. Как-то, скрываясь от берсерков, она две недели пи­талась только крысами и голубями. Так что жиром ее было не испугать.

- Не заморачивайся! Оближи пальцы, и все де­ла! — посоветовала Юля.

- Как?!

- А так... — сказала Юля и, подавая ему пример, облизала свои пальцы.

Афанасий брезгливо отшатнулся, и Юля почув­ствовала, что он с младенчества устрашен микроба­ми. Небось мама бегала за ним хвостиком, протирая спиртом любую игрушку, за которую он брался.

- Я же после метро, — жалобно сказал он, пыта­ясь вытереть руки магазинным чеком. — Я так не мо­гу, как ты! Ты же не была сегодня в метро!

- Нет.

- Вот видишь!

- Но я по теплотрассе проползла метров четыреста...

Афанасий задумался, видимо, сравнивая тепло­трассу и метро, чтобы убедить себя, что метро грязнеe.

- А теплотрасса... она ведь... ну там же горячая во­да? — сказал он осторожно.

- Реки горячей воды! — воскликнула Юля. — А еще через каждые десять метров обязательно ле­жит детское мыло, из трубы выведен кран и висит свеженькое полотенчико... Ну, там, крыски пробегают иногда... трупики попадаются, бомжики спят... Ладно, нe смешно... Чего тебе надо?

Афанасий осторожно выглянул из кафе. Отовсю­ду доносился ледяной звон — это со всех труб, крыш, козырьков, киосков сыпались, разбиваясь, крохотные сосульки. Мимо Афанасия, исчезая в метро, тек бес­конечный людской поток. За ними никто не следил. Они были пугающе никому не нужны.

Когда Афанасий вернулся, Юля сидела напряжен­ная и что-то накрывала на столе перевернутым пла­стиковым стаканчиком, придерживая его двумя рука­ми. Афанасий понимающе усмехнулся.

- Держишь? Не улетит? — заботливо спросил он. — А теперь осторожно тряхни челкой!

Слово «осторожно» Юля восприняла как-то не­правильно и так дернула головой, что едва не разби­ла затылком витрину со свежеиспеченными булками. На стол с ее волос упала золотая пчела. Переверну­лась и как ни в чем не бывало поползла по Юлиному рукаву. Афанасий так и впился в нее глазами. На вид пчела была самая обычная. Никаких отличий от любой шныровской пчелы. Ну разве что более новая, яркая, совсем недавно выдохнутая ульем. Жизнь еще не истерла ее.

- Моя пчела чуть поменьше. У тебя она какая-то крупноватая, примерно как у Ула, — сказал Афанасий.

Юля вскинула на него одичалые глаза.

- То есть я ЧТО — шныр, что ли? — спросила она.

- Ну да, — ответил Афанасий просто. — Приятно иметь дело с подготовленным человеком! Никаких маршруток не надо. Никаких похищений. Можно не объяснять, кто такие ведьмари, и так далее. Пустяко­вое у меня задание!.. Еще самсу?

- НЕТ!

- Я знал, что ты откажешься! — обрадовался Афа­насий.

- Почему она меня выбрала? — спросила Юля.

Пчела ползла по ее рукаву и была уже почти у лок­тя. Юле стоило неимоверных усилий ее не сбрасывать. Она даже вцепилась в столик.

- Почему-то выбрала. Возможно, у тебя есть ка- кой-то дар или талант, — осторожно ответил Афана­сий.

- Да? И она меня специально искала? Ну такую одаренную? Бродим с лопатой по кладбищу — отры­ваем таланты? — спросила Юля.

Афанасий уставился на нее с недоумением:

- А это тут при чем? Говоря про талант, я имел в виду нечто совсем другое. В тебе есть нечто, что может быть полезно ШНыру... Что — не знаю, но что-то точно есть. А так, в широком смысле если рассуждать, бездарных вообще нет.

- Как это нет? Навалом всяких тупиц!

- Неправда. Любого человека возьми, даже са­мого... ну абсолютно любого — и у него обязательно окажется дар. Это может быть дар силы и защиты, как у Ильи Муромца, дар первооткрывателя, как у Берин­га, дар надежды, слова, правды, терпения, сокровен­ного ума и еще сотни других даров. И самое сквер­ное, что может произойти, — неправильно повернуть свой дар. Изменить ему. Предать.

Юля соображала, изредка поглядывая на пчелу. Та доползла до пластиковой накладки на плече и теперь бегала вокруг, прикидывая, нельзя ли как-нибудь под нее подлезть. Потом, вероятно, вспомнила, что мож­но решить вопрос иначе, и без усилий протиснулась прямо сквозь пластик. А еще мгновение спустя Юля ощутила, что она коснулась кожи, проскользнула над ключицей и бежит теперь по позвоночнику, пользу­ясь тем, что там самой природой проложена дорожка. Почему-то прикосновения лапок пчелы и ее хо­лодного брюшка пугали Юлю. Ей хотелось упасть на пол и кататься в надежде раздавить пчелу.

- Изучает, — понимающе сказал Афанасий. — Они поначалу всегда так... Каждый сантиметр тела им надо обследовать. Изучить тебя, словно ты ее улей. В уши будет залезать, в волосы, в нос. Моя такая же была! А теперь вот не часто прилетает, только когда очень нужна. Обленилась! Все больше в Зеленом Ла­биринте тусуется.

- Так что, говоришь, у каждого есть дар? — спро­сила Юля, отвлекая его от пчелы.

- У каждого. Даже если и не прилетала пчела, — Афанасий смешно подпрыгнул на складном стульчи­ке, который жалобно пискнул под ним и попытался сложиться.

Юля недоверчиво огляделась, в надежде отыскать поблизости хотя бы одного явного бездаря. На глаза ей попалась сердитая женщина за стеклом пекарни, которая швыряла в кошку куском фарша, желая ей подавиться и сдохнуть. Кошка, трескавшаяся от тол­щины, мужественно направлялась к фаршу выпол­нять наказ.

- Даже у нее дар? У этой вот?! Какой? — спросила Юля.

- Ну... если совсем навскидку... дар заботы о жи­вотных. А возможно, и дар плеча, — сказал Афанасий, почти не задумываясь.

- Чего?

- Ну быть для других плечом, — пояснил Афана­сий. — Ты не представляешь, скольким людям может помочь такая вот тетенька! На кого-то вовремя на­орет. Кого-то накормит. Плачущей девушке полотенце даст лицо вытереть... Кошки опять же, собаки вся­кие! На Суповну, кстати, чем-то похожа, да?.. А, хотя ты Суповну не знаешь пока!

- А музыка там? Литература? Иностранные язы­ки? Это не дар?

- Тоже дар, — охотно признал Афанасий. — Но такой дар... ближе к таланту... Если человек сволочь, какой ему смысл быть музыкально одаренным? Ну будет музыкально одаренная сволочь. Поэтому к до­полнительному таланту обычно прилагается челове­ческий дар, без которого талант ничего не стоит. Ну там, терпение, доброта, сила воли и так далее. Если же человек не замечает своего главного дара и разви­вает в себе один талант, то что толку? Ну будут бы­стро бегающие ноги, еще одна дуделка в трубу или говорилка на иностранных языках.

Юля не столько слушала Афанасия, сколько двига­ла лопатками, пытаясь объяснить пчеле, что в мире есть и другие дороги, кроме ее позвоночника.

- Стукни меня по спине! — попросила она.

Афанасий осторожно стукнул.

- Да что ж ты двумя пальцами! Сильнее! — велела

Юля.

Афанасий послушался и стукнул намного стара­тельнее. Юля поморщилась.

- Так хорошо? Не слишком сильно? — спохва­тился Афанасий.

- Замечательно, — похвалила Юля. — Но мимо...

- Еще стукнуть?

- Больше не надо! — отказалась Юля.

Она подошла к выходу и толкнула дверь. Большая капля талого снега, скользнув по козырьку, упала ей точно на нос.

- А если я не захочу быть шныром? Вы что, меня насильно будете к себе забирать? — задиристо спро­сила она.

Афанасий пожал плечами.

- Я с Кавалерией не говорил по этом поводу, но едва ли. Ты буйная. Ты нам там разнесешь все, а кому это надо? — ответил он честно. — Если бы насиль­но, она бы не меня послала, а Макса с Улом или одну Штопочку...

- Как это? Макса с Улом вместе, а Штопочку од­ну? Она бы со мной справилась? — усомнилась Юля. Имена эти и люди не были для нее совсем уж новы­ми. Кое-кого она уже видела, а о ком-то слышала от Макара.

Афанасий не стал спорить.

- Штопочка... она, знаешь... всякая может быть... — ответил он уклончиво. — Так что передать? Что я те­бя приглашал, а ты отказалась?

- Да! Ты все правильно понял! — одобрила Юля. — Так и скажи! Мне нужно не в ШНыре сидеть, а мстить ведьмарям!

Афанасий не уговаривал. Даже, как показалось Юле, почему-то обрадовался:

- Замечательно... То есть я хотел сказать: жалко. Я тогда передам Кавалерии, что ты отказалась, пото­му что тебе нужно мстить ведьмарям!.. Правильное, кстати, дело!.. Одобряю! Ну пока! Звони, если что!

Он бочком проскользнул мимо Юли и заспешил к метро. Юля запоздало отметила, что, хотя Афана­сий и сказал «звони!», номера телефона почему-то не оставил.

- Стой! — крикнула ему Юля.

Афанасий неохотно вернулся.

- Ну чего? — спросил он. — У меня электричка!

- Я же отказалась в ШНыр идти! Почему пчела не

улетает?

- Это ты у нее спроси. Может, считает тебя шныром? — пожал плечами Афанасий. — Но ты не вол­нуйся... Если ты в ШНыр не пойдешь, она скоро умрет. А так давить ее, взрывать, прятаться от нее — это псе бесполезно... Даже время не трать. Ну так я пошел?

- Погоди! Этот... как там его, Макар... он же у вас в ШНыре? — спросила Юля.

- Ну, в общем, да, — ехидно признал Афанасий. — Есть, кажется, такой. Как ты там сказала его зовут?

Юля отвернулась.

- Ладно, я ему позвоню, если что... Соображу, как пас найти! И не говори пока ничего этой вашей Кон­нице! — велела она.

Через полчаса Афанасий был уже на вокзале. Элек­тричка ушла у него перед носом. Он даже сумел, до­бежав, стукнуть ее ладонью по ускользающему боку. Сгоряча он едва не телепортировался прямо в элек­тричку, но спохватился, что на вокзале и платформах может оказаться ведьмарский сюрприз. Эдакая не­приметная блокировочка. Уж больно место очевидное. Ведьмари тоже не дураки и понимают, что шны­ры, хочешь не хочешь, часто бывают на вокзале.

Поэтому Афанасий остановился и грустно прово­дил электричку взглядом. Вернулся, купил себе самую дешевую шипучую воду и, икая, выпил. Вода пахла зубной пастой. До новой электрички было сорок минут, однако скучать Афанасию не пришлось, посколь­ку уже через четверть часа рядом с ним непонятно откуда образовалась Гуля и бросилась ему на шею.

- Откуда ты здесь взялась?..

- А где радость? — обиделась Гуля.

- Радость здесь! — сказал Афанасий и, не имея возможности похлопать себя по груди, поскольку Гу­ля висела у него на шее, похлопал Гулю по спине.

- Я поспорила, что найду тебя! И нашла? Пред­ставляешь! В такой огромной Москве! И ты оказался почти под боком, противный!

- С кем ты поспорила? — спросил Афанасий.

- А, с пьянчужкой каким-то!.. На бутылку конья­ка!.. Представляешь, он не знал, как открыть коньяк! Вертел его в руках как бомбу какую-то!

- Постой... зачем коньяк? Ты же выиграла, не он! — растерялся Афанасий.

- Ну да! Но я ему все равно купила!.. Да хватит разговаривать! Поцелуй меня!

- Я не могу. Я выпил икучей воды. Во время по­целуя я могу взорваться, — сказал Афанасий, но Гулю все же осторожно поцеловал.

Гуля потащила его за рукав к скамейке, поспорив с парочкой, которая на этой скамейке уже сидела, что они сейчас поссорятся. И правда, несколько се­кунд спустя девушка уже куда-то мчалась, а молодой человек ее догонял и пытался остановить. Девушка размахивала руками, вырывалась.

- Спорим, что они не помирятся? — жалостливо предложил Афанасий.

- Спорим, помирятся? — успокоила его Гуля. — Но не на нашей скамейке!.. Вот видишь, помирились уже!.. Ну давай я буду на тебя смотреть!

И она стала смотреть на Афанасия влюбленны­ми глазами. Афанасий же невольно дергал плечиком и поправлял волосы. Потом понял, что это глупо, и покраснел.

- А я недавно встретил очень красивую девуш­ку! — выпалил он, сам не зная зачем. Видимо, тоже из своеобразного кокетства.

Гуля подалась вперед.

- Что? Как? — испуганно спросила она. Ее лицо стало вдруг маленьким и жалким.

- Не волнуйся. Во французской военной хрони­ке... Но ей сейчас лет за девяносто. По самым скром­ным меркам.

Гуля задумалась.

- Ну хочешь, мы ее поищем? Сколько тут до Франции лететь на пеге? Хочешь, я с тобой поспорю, что ты ее найдешь и будешь с ней счастлив? — великодушно предложила она.

- Не надо! — заорал Афанасий. — Тьфу-тьфу-тьфу!

- Ты что, суеверен?

- Мое «тьфу-тьфу-тьфу» не носит мистическо­го характера. Оно лишь показывает, что я не уверен II стабильности зафиксированного результата, — пу­гано сказал Афанасий и больше не дразнил Гулю сво­ими сложными «Любовями». А то еще правда поспо­рит. Она такая.

Вскоре подошла электричка. Афанасий простил­ся с Гулей, получив от нее на прощание семьдесят или восемьдесят поцелуев в клювик и в ушко. Еще через минуту он сидел на свободном месте у окна. Электричка мелко задрожала и тронулась, выползая из Москвы. В какой-то момент она надолго остано­вилась. Пока она стояла, Афанасий смотрел в окно электрички на работающих у насыпи таджиков. Они были немолодые, но худые, ловкие и, должно быть, сильные. Двое из них сбивали ломами лед, а третий, расстегнув строительную жилетку, присел отдохнуть.

Афанасий думал, что вот они — простые, надеж­ные, неутомимые, не жалеющие себя. Когда надо ра­ботать — работают. Когда приходит беда — плачут. Когда надо жениться — женятся и не ищут в браке сложных противоречий и страданий. И что в просто­те своей они гораздо мудрее его сложности.

«Я тоже хочу таким быть!» — тоскливо подумал Афанасий. Он был так зол на себя, что ему хотелось самого себя высечь.

Пострадав немного, Афанасий заснул в чреве про­глотившей его электрички. Изредка он просыпался, и ему казалось, что электричка стоит на месте, а ми­мо нее проезжают гаражи, мокрые деревья и заборы.

Натренированный долгой жизнью в Подмосковье, проснулся он уже перед Копытово. Когда зевающий Афанасий вышел из вагона, первым, кого он увидел, была Юля. Она переминалась с ноги на ногу и нетер­пеливо закручивала на пальце стеклышко на цепочке. Рядом у столба стоял здоровенный песочный рюкзак, в котором, как подозревал Афанасий, находилось все ее имущество.

- Нy пошли, что ли! — сказала она. — Но учти: я уйду от вас когда захочу! Или вам будет только хуже!

- Можно я не буду бояться? — спросил Афана­сий. — Я, понимаешь, спал в электричке, и теперь у меня восприятие жизни несколько замедленное.

Дата добавления: 2015-12-07