Густи Штром, уже по другому поводу, дает разъяснения.

Густав. Меня зовут Густав Штром. Я врач. Тут всегда возникает один и тот же вопрос: вы ведь давали клятву Гиппократа. Да, давал. Как же вы можете помогать людям уходить из жизни? Именно потому, что я давал клятву. О состоянии здоровья можно спорить, о достоинстве человеческой жиз­ни — нельзя. Страх перед смертью делает нас уязвимыми. Как могу я за­крывать глаза на человеческие страдания, которые я изо дня в день вижу в больницах и домах престарелых. Я считаю, человеческая жизнь обрета­ет достоинство лишь благодаря возможности свободно определять время своей кончины. За что я и борюсь. Государство пытается меня запугать. В прошлом году я всю весну провел в предварительном заключении. Что тут еще сказать. Они хотели меня сломать. Но им это не удастся. Я твер­до убежден: каждое поколение должно заново завоевывать благо свободы. Как вы, вероятно, знаете, недавно меня вытащили на суд общественности. Я был против, все эти СМИ в лучшем случае только средство для достиже­ния цели. Я совсем не тщеславен и на роль публичной персоны не гожусь. У меня нет ни малейшего желания ввязываться в борьбу идей. Принци­пы меня не волнуют. Любой принцип враждебен человеку. А я хочу быть для больных другом, протянуть руку помощи. Кто способен определить, что есть счастье и что есть страдание? Кто способен выразить в словах, что в жизни достойно жизни? Я — нет. Но я способен разглядеть, когда человеку уже невмоготу, когда жизнь уже висит на волоске и продолже­ние борьбы лишает человека достоинства. Есть люди, которые не в силах помочь себе сами. С тех пор как мной заинтересовались СМИ, мне стало трудно работать. Доктор Смерть, вот как они меня прозвали, к такому док­тору на прием мало кто хочет.

Алиса Галло пытается поговорить о своих планах с Лоттой, своей матерью

Алиса, Лотта.

Алиса. Мама.

Лотта Минутку.

Алиса. Мне нужно с тобой поговорить.

Лотта Я всегда готова тебя выслушать.

Алиса. Это очень важно.

Лотта. Погоди, я сейчас.

Алиса. Мама, ну, пожалуйста.

Лотта Да-да.

Алиса. Ну ладно. Тогда в другой раз.

Лотта. Все. Так, о чем речь?

Алиса. Со мной опять все плохо. Какая-то черная дыра.

Лотта Пойди приляг. Устройся поуютней, а я принесу тебе газету.

Алиса Я не хочу больше...

Лотта Тогда посмотри телевизор. Я заварю чай.

Алиса Я говорила с врачом.

Лотта Не стоило ходить к врачу без меня. Тебя можно убедить в чем угодно, ты легко поддаешься чужому влиянию.

Алиса. Это врач из Швейцарии.

Лотта. О, Швейцария. У них там хорошие врачи.

Алиса Он мне поможет, мама.

Лотта. Родная. Деточка. Сядь. Я должна тебе кое-что сказать. Тебе никто не мо­жет помочь. Пойми. Никто. Понимаешь, это неизлечимо. Можно только попытаться смягчить твои страдания. Что мы и делаем.

Алиса У него есть средство облегчить мои страдания, раз и навсегда.

Лотта. Конский пот, толченые тропические жуки, дистиллированная вода из Иерусалима.

Алиса Средство называется натрий пентобарбитал. Действует за пять минут. И все мои страдания позади. И твои тоже.

Лотта. Натрий пентобарбитал. Никогда не слышала.

Алиса. Это снотворное, сильнодействующее, он даст мне 15 граммов.

Лотта. Снотворное. У тебя в шкафчике полно снотворных. Но ты и так слишком много спишь. Все время в постели. Сходила бы на улицу на свежий воздух.

Алиса. Я не люблю свежий воздух.

Лотта. Ну конечно же, ты любишь свежий воздух. Тебе надо двигаться. Посмо­три на меня.

Алиса. Лучше не надо.

Лотта. Я каждый день выхожу прогуляться, хотя бы на четверть часа. Но мел­кими шажками, это очень важно. И не езди все время в лифте. Пешком по лестнице, хотя бы иногда, очень полезно. Пятнадцать граммов. Ты, навер­но, имеешь в виду миллиграммов.

Алиса. Граммов. Я имею в виду граммы.

Лотта. Пятнадцать граммов. Но это слишком много. От 15 граммов и умереть не­долго.

Алиса. Именно.

Лотта. Ты хочешь умереть?

Алиса. Да. Что ты на это скажешь?

Лотта. Замечательно. Отличная идея. Только выбери время. По средам я обычно хожу петь. Мне бы не хотелось пропустить занятия.

Алиса. Мама, речь не о тебе.

Лотта. Прости, конечно, нет. Хотя забочусь о тебе, стираю твои шмотки, готов­лю, глажу именно я. Но речь, конечно, не обо мне. Нет, я не в обиде.

Алиса. Прискорбно.

Лотта. Весьма. Весьма, весьма прискорбно.

Алиса. По тебе незаметно.

Лотта. А должно быть заметно.

Алиса. Ну, в конце концов, я твоя дочь.

Лотта. Ты всю жизнь моя дочь.

Алиса. Я скоро умру.

Лотта. При самоубийстве, к сожалению, это практически неизбежно.

Алиса. Я вижу, ты мне не веришь.

Алиса. Значит, тебе не нравится мой смех. Ты поедешь со мной.

Лотта. Езжай одна.

Алиса. Какая же ты трусиха.

Лотта. Просто я хочу еще немного пожить.

Алиса. Я имела в виду, в Швейцарию со мной поедешь.

Лотта. В Швейцарию. А что я там забыла?

Алиса. Ну не знаю. На лыжах покатаешься. Подержишь меня за руку. В кон­це концов, ты произвела меня на свет. Значит, можешь и проводить. Это твой долг.

Лотта. Я ничего тебе не должна, девочка. А что нам делать с твоей квартирой?

Алиса. Откажемся.

Лотта. До того или после?

Алиса. После. Должна же я пока что где-то жить.

Ева, молодая женщина, предлагает Густаву свою помощь

Ева, Густав.

Ева. Я была в библиотеке. Вот что я вычитала в одной медицинской газете: «Со­провождение пациента в его уходе из жизни — для врача это и в челове­ческом, и в профессиональном плане — счастливая, глубоко волнующая миссия, когда больной, окончательно избавившись от последних колеба­ний и отрешившись от эмоциональных уз, связывавших его с близкими, благодарно и спокойно уходит навстречу смерти — уходит иногда почти с радостью, иногда с грустью и серьезно, но неизменно со спокойной ду­шой, без каких-либо внутренних борений, без сопротивления, с благодар­ностью за все, что ему подарила жизнь, и за то, что избавлен от мерзостей смерти. В те секунды, когда я, вводя канюлю капельницы в вену пациента, допытываю собственную совесть и вслушиваюсь в самые разные ее эти­ческие ипостаси, начиная от дорациональной, религиозной и кончая мо­ей совестью целителя, я неизменно слышу в себе только камертон безгра­ничного согласия и осознаю, вне всяких сомнений, что оказываю меди­цинскую помощь и, следовательно, выполняю врачебный долг». Это ведь вы написали?

Густав. Во всяком случае, под этим текстом стоит мое имя.

Ева. Господин Штром, я хочу с вами работать. Я должна с вами работать.

Густав. Вы же понятия не имеете, что это за работа.

Ева. Я не такая, как вы думаете.

Густав. Вы знаете, что я думаю?

Ева. По-моему, общество вас не понимает.

Густав. Вот как.

Ева. Вы продолжатель великой традиции, последователь Томаса Мора, Руссо, Фуркруа...

Густав. Стоп, дальше не надо.

Ева. Всякий великий новатор поначалу наталкивается на сопротивление.

Густав. Вы ведь не читали Томаса Мора.

Ева. Почему же?

Густав. В вашем возрасте не проводят время за чтением Томаса Мора. В вашем возрасте на свиданки бегают, встречаются с парнями.

Ева. У меня нет парня. Больше нет.

Густав. Ему не нравился Томас Мор?

Ева. Ему нравилась киношка, музыка, ближайшие выходные.

Густав. Что ж, прекрасно.

Ева. У него не было утопии. В смысле — мечты.

Густав. Ау вас они еще есть?

Ева. У каждого человека должна быть своя утопия. Даже если его за это ненави­дят. Как вас.

Густав. Я не знаю никого, кто бы меня ненавидел.

Ева. Общество ненавидит вас. Оно ненавидит вашу утопию.

Густав. Наберитесь сначала опыта.

Ева. Я как раз этим и занимаюсь.

Густав. Не у меня. Вы что себе вообразили? Не такая это работа, чтобы начи­нать с нее профессиональный рост. Люди не для того ко мне приходят, что­бы некая молодая особа набиралась здесь опыта. Вы жизни не знаете — вот и узнавайте, учитесь, получайте образование.

Ева. Я училась. Шесть семестров на медицинском.

Густав. Вам знакомы только чужие страдания. Сначала на собственном опыте узнайте, что такое полный крах. Когда ты болен. Обанкротился. Разведен. А вы вон как хорошо питаетесь за мамочкиным столом.

Ева. Моя мама умерла позапрошлой зимой.

Густав. Простите.

Ева. Я все умею делать. И уколы тоже. И убирать. Ведь убирать тоже надо. В ин­тервью вы сказали, что иногда чувствуете себя одиноко.

Густав. Смех, да и только. Я не так сказал: при такой работе я иногда чувствую себя одиноким. Мертвые неблагодарны. Вы читали Фуркруа.

Ева. «Свобода, — говорит Антуан Фуркруа, — нисходит на землю в сверкании молний, в неистовстве гроз».

Густав. Оставьте утопии при себе. Из наших пациентов очень мало кто еще со­храняет в душе хоть какие-то утопии. И никогда не упоминайте о будущем, прежде всего о своем. Следите за гардеробом. Никакого макияжа, никаких духов. Вы молоды, одно это уже само по себе провокация.

Дата добавления: 2015-12-07