Италия: первый опыт оккупации

Размышляя над будущим союзнических отношений, генерал Эйзенхауэр в феврале 1943 г. предсказал особую значимость взаимодействия антигитлеровской коалиции в Италии: «Здесь неизбежно будет создан прецедент далекоидущего по объему и важности взаимодействия, которое послужит примером для дальнейшего сотрудничества в Европе». Время испытания союзнической лояльности наступило 25 июля 1943 г. Большой фашистский совет сместил Муссолини и поставил во главе правительства «победителя Абиссинии» — маршала Пьетро Бадольо, который немедленно послал своих представителей к западным союзникам.

Рузвельт вместе с Розенманом и Шервудом работал в своей летней резиденции Шангри‑Ла над очередным радиообращением к стране, когда из Белого дома сообщили о низвержении Муссолини, что привело Рузвельта в эйфорическое состояние. Но с ощущением легкости крушения одного из лидеров «оси» пришла и проблема: следовало ли (и как) иметь дело с заговорщиками, сместившими Муссолини? Существовало данное полгода назад обещание требовать именно безоговорочной капитуляции. Рузвельт обрушился на прессу, обличавшую короля и придворных интриганов, совершивших дворцовый переворот. Но от этих упреков не исчезал насущный вопрос: будет ли Рузвельт, один из лидеров великой коалиции, иметь дело с королем, который долгие годы успешно сотрудничал с Муссолини, будет ли Рузвельт, высоко вознесший мораль «четырех свобод», иметь дело с назначенным королем премьер‑министром маршалом Бадольо, известным как кровавый завоеватель Эфиопии? Все мысли президента были связаны с дипломатическим оформлением крушения Италии. 28 июля 1943 г. Рузвельт выступил с очередным радиообращением к стране. «Первая трещина в блоке стран „оси“ — преступный фашистский режим в Италии развалился. Пиратская философия фашистов и нацистов не выдерживает противостояния». Итальянский флот направился из Генуи в североафриканские порты под контроль союзников.

Черчилль не пережил подобных колебаний. Он пишет Рузвельту 31 июля 1943 г.: «Моя позиция заключается в том, что теперь, когда Муссолини и фашисты ушли, я готов взаимодействовать с любой итальянской властью, которая приносит пользу». 3 сентября 1943 г. западные союзники высадились на итальянском сапоге, имея в кармане тайное соглашение с Бадольо. При этом в Италии Черчилль и Рузвельт решили поставить третьего партнера по великой антигитлеровской коалиции — Советский Союз в положение стороны, не принимающей непосредственного участия в решении судьбы повергнутого противника. Читатель, запомни это решение.

Сталин поддержал прагматичную линию Вашингтона и Лондона в Италии. Чтобы не осложнять положения своих союзников, он не стал выступать против итальянской монархии. Но его интересовало, как США и Британия намереваются управлять первой освобождаемой страной. У Сталина не было сомнений в том, что СССР имеет полное право занять свое место в Союзной контрольной комиссии по Италии. 22 августа Сталин обратил внимание Черчилля и Рузвельта на то, что «Великобритания и Соединенные Штаты заключают соглашения», а Советский Союз «представлен просто как пассивный наблюдатель… такое положение является неприемлемым и мы не потерпим такой ситуации». По мнению Сталина, следовало создать военно‑политическую комиссию из представителей Великобритании, Советского Союза и Соединенных Штатов для рассмотрения вопросов, касающихся всех государств, которые пойдут на разрыв отношений с Германией. «Я предлагаю создать такую комиссию, а Сицилию избрать местом ее пребывания». Черчилль почти с негодованием отверг это предложение, представив его едва ли не вмешательством в чисто западные дела. Он пожалеет о своей самонадеянности.

Возникает то, что вырастет в «холодную войну». Сталина абсолютно не устраивала та пассивная роль, которую западные союзники предназначали России в ходе итальянского урегулирования. 24 августа он объявил союзникам, что роль «пассивного наблюдателя» для него «нетерпима». Иден и Кадоган пытались убедить Черчилля, что тот не может вначале осуждать Сталина за то, что тот отстранился от дел, а затем за то, что тот «грубо присоединяется к вечеринке». Стремление СССР участвовать в обсуждении капитуляции Италии было воспринято Черчиллем и Рузвельтом как указание на то, что Советский Союз, увидев «свет в конце тоннеля» после битвы на Орловско‑Курской дуге, стал более требовательным членом коалиции, само утверждающейся державой будущего. Несомненно, Черчилль катализировал эти настроения Рузвельта летом 1943 г. В конце июня Черчилль говорил послу Гарриману, что Сталин желает открытия «второго фронта» в Западной Европе для того, чтобы предотвратить появление американцев и англичан на Балканах.

Даже Антони Иден полагал, что телеграмма Сталина была «не столь уж плохой», хотя Черчилль повторял свои возмущенные комментарии. После более зрелого размышления вечером 24 августа Черчилль сказал, что предвидит «кровавые последствия в будущем». И слово «кровавые» он употребил в прямом смысле. Сталин «неестественный человек, нужно ждать тяжелых последствий». Черчилль телеграфировал Эттли 25 августа 1943 г. «Черное пятно в нынешнее время — это возрастающая настойчивость Советской России».

Черчилль акцентировал опасения Рузвельта в отношении возможностей нежелательной внутренней эволюции Италии: крушение фашистских структур власти может привести к социальному взрыву, к укреплению позиций итальянских коммунистов. Черчилль делал вывод: никто не стоит в Италии между монархистами и коммунистами, в стране образовалась опасная поляризация социальных сил. В письме Рузвельту он доказывал: «Если у нас нет возможности немедленно атаковать Германию через Балканы, заставляя тем самым немцев уйти из Италии, мы должны как можно скорее совершить высадку в самой Италии». В это время новое итальянское правительство начало устанавливать тайные контакты с союзниками. Рузвельт и Черчилль поручили Эйзенхауэру принять капитуляцию на значительно более жестких, чем предлагал Бадольо, условиях. Последовал ультиматум, который правительство Бадольо приняло. Эйзенхауэр объявил об этом только 8 августа, когда его войска были уже полностью готовы к высадке в Салерно.

Впервые мы видим вождей нацистской Германии думающими о реальных попытках раскола антигитлеровской коалиции. «Я спросил фюрера, — пишет Геббельс в дневнике 10 сентября 1943 г., — можно ли что‑нибудь решить со Сталиным в ближайшем будущем или в перспективе. Он ответил, что … легче иметь дело с англичанами, чем с Советами. В определенный момент, считает фюрер, англичане образумятся… Англичане не хотят допустить большевизации Европы, ни при каких обстоятельствах… Как только они осознают это, у них останется выбор лишь между большевизмом и некоторым потеплением по отношению к национал‑социализму. Сам Черчилль — старый противник большевизма, и его сотрудничество с Москвой — всего‑навсего преходящий момент». Вечером 23 сентября Геббельс обедал с Гитлером. «Я спросил фюрера, готов ли он вести переговоры с Черчиллем?»

Черчилль предложил Рузвельту пересмотреть общую стратегию в свете поражения Италии. После взятия Неаполя и Рима следует закрепиться на самом узком месте «сапога» и обратиться к другим фронтам. Одна из альтернатив — Балканы. «Мы оба, — говорил Черчилль, — остро ощущаем огромную важность балканской ситуации», надо послать «часть наших войск на средиземноморском театре для действий к северу и северо‑востоку от портов Далмации».

Между августом и ноябрем 1943 г. советская сторона выдвинула ряд предложений по формированию Политико‑военной комиссии и по проведению в Италии некоторых реформ. Вопрос о союзническом взаимодействии встал в практическую плоскость в ноябре, когда в Союзный Совет прибыл заместитель наркома иностранных дел Вышинский вместе с двумя высокопоставленными военными помощниками. Для определения статуса советской стороны западные чиновники из Италии обратились в Вашингтон и Лондон. После внутренних совещаний американская сторона приняла так называемую «британскую формулу». Согласно этой формуле, советское представительство по делам Италии должно было иметь «косметическое значение» в Союзной контрольной комиссии, но должно быть исключено из конкретного процесса управления. Вышинский, доказывал Корделл Хэлл, должен быть исключен из Контрольной комиссии, ему следует дать роль «офицера по связи».

Обмен дипломатическими представительствами между Москвой и Римом в марте 1944 г. с новым итальянским правительством чрезвычайно беспокоил американцев и англичан. Почему Москва решила признать Бадольо? Американский поверенный в делах в Алжире Селден Чепин шлет такое объяснение государственному секретарю Корделлу Хэллу: «Дипломатическое признание отражает советскую обеспокоенность барьером, которым для Советов является Союзная контрольная комиссия и Совещательный комитет». Чепин был прав — когда посол Гарриман пожаловался Вышинскому на «несдержанность в признании», тот ответил именно в том духе, что западные союзники препятствуют полнокровному участию России в решении итальянских проблем.

Несмотря на все выражения «сквозь зубы», американцы были вынуждены между собой признать правомочность советских жалоб, легитимность советских жалоб. Некоторое (короткое) время американцы размышляли над возможностью расширить русские полномочия в Контрольной комиссии, но недолго; их представление о своем всевластии в Италии не позволяло им делиться государственными контрольными полномочиями. Более того, находящийся в ключевой точке — в Москве — посол Гарриман выразил свое беспокойство «русским самоуправством» госсекретарю Хэллу: «Советам следует понять, что они совершили ошибку, которая. Если она будет иметь продолжение, помешает общему сотрудничеству. Мы уже прошли очень долгий путь, а Советы только учатся как вести себя в цивилизованном мировом сообществе. Мы можем достигнуть эффективных результатов только в том случае, если займем твердую позицию тогда, когда русские будут делать ошибочные шаги… А если мы не проявим твердости? … С каждым новым эпизодом мы будем видеть все более жесткую советскую политику, они будут выступать как мировые нарушители спокойствия».

Американская сторона постаралась жестко поставить Бадольо на место. Итальянский премьер может действовать только через Союзную комиссию. Западные союзники также призвали и Москву действовать не через двусторонние межправительственные контакты с итальянским правительством, а через Совещательный Комитет. Хотя все знали — и сейчас мы знаем определенно — что советские дипломаты и генералы были поставлены западным игнорированием в самое неловкое положение. СССР едва ли мог проводить свою политику в условиях практического остракизма. И все же Молотов посчитал необходимым информировать Гарримана, что советское правительство не намерено посредством дипломатического признания вторгаться в дипломатические и внутренние проблемы Италии.

Более того. Посол СССР в США А.А. Громыко 19 марта 1944 г. сообщил госсекретарю Хэллу, что любые советские действия будут производиться через посредство командующего союзными войсками на данном театре военных действий. В меморандуме Громыко говорилось о том, что несогласие между «двумя антинацистскими центрами» — правым правительством Бадольо и левыми силами вокруг Комитета национального освобождения ослабляют общие усилия в борьбе с Германией. Нет сомнения, что Вашингтон и Лондон тоже пытались консолидировать антифашистские итальянские силы, но у них не было имевшегося у Москвы преимущества — хороших отношений с итальянскими левыми. 26 марта 1944 г. в Италию прибыл из Москвы (после двадцати лет пребывания в советской столице) талантливый глава итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти. И в этой ситуации, если бы Москва решила пойти своим путем, она имела бы все шансы на успех. Но, ценя, прежде всего, союзническую солидарность, Россия не стала действовать вопреки пожеланиям своих западных союзников.

Этот эпизод показателен. В нем зерна «холодной войны» уже посеяны, хотя и не проросли. Западные союзники самым откровенным образом оттирают огромную европейскую Россию от участия в делах страны, непосредственно участвовавшей в войне с ней. Американцы и англичане грубым образом исключили Москву из процесса принятия в Италии самых важных решений. Сталину было самым непосредственным образом указано, что Италия входит в сферу западных интересов. Читатель, запомни этот эпизод.

Советская Россия постепенно — после своих колоссальных усилий — выходила к своим предвоенным границам, неся на себе ношу боев с 80 процентами вермахта. 4 января советские войска вышли к польской границе, а 2 апреля — к румынской. И именно тогда, нарушившие свое обещание западные державы грубо и беспардонно постарались исключить Россию из итальянской политической палитры. Между сентябрем 1943 г. и мартом 1944 г. Союзная контрольная комиссия была западным рычагом, препятствующим участию крупнейшей континентальной державы в решении судьбы Италии. Когда первый заместитель наркома иностранных дел Вышинский посетил в январе 1944 г. Совещательный комитет в Алжире, он задал, по существу лишь один вопрос: почему так много деятелей прежнего — фашистского режима остается на своих прежних высоких постах? Но СССР не оказывал при этом давления. А американцы придерживались линии на сохранения всех, кто обещает стабильность. То есть способствовали структуре Бадольо, доставшейся от Муссолини. Рузвельт на данном этапе поддерживал короля и маршала Бадольо, вызывая бесчисленные стенания Комитета национального освобождения: правительство Бадольо назначает на самые важные посты в армии и полиции бывших фашистов.

Не нужно много фантазии, чтобы представить себе решимость Москвы самой, без колеблющихся (в 1942, 1943, как верить в 1944?) союзников решающей судьбу войны на европейском театре военных действий. Россия признала де Голля и Бадольо, она могла оказывать воздействие на мощные в Западной Европе левые силы. Что делает Сталин? 14 апреля 1944 г. советское правительство выступает с призывом к антифашистским силам найти платформу единства. Тольятти отказывается от предложения сделать коммуниста военным министром. И король и Бадольо превозносят Тольятти (руководящего самой организованной силой страны), и американский верховный представитель президента Роберт Мэрфи высоко ценит склонность подчинить социальные проблемы антифашистской борьбе.

4 июня 1944 г. союзные войска входят в Рим. Правый деятель Бономи сменяет маршала Бадольо на посту главы правительства. Черчилль был возмущен внезапным смещением Бадольо и не нашел ничего лучшего, как обратиться за помощью к Сталину. Сталин ценил такие личные просьбы и он фактически присоединился к Черчиллю, задавая итальянским политикам вопрос о правомочности свершившегося дворцового переворота. Но американцы поддержали Бономи как премьера и Сфорца в качестве министра иностранных дел. Посол Чепин пишет государственному секретарю Хэллу 10 июня 1944 г.: «Сфорца, кажется, всегда понимал нашу позицию и я верю, что мы можем полностью на него положиться». Американцы приобретают при итальянском правительстве главенствующее влияние, укрепленное обещаниями экономической помощи. Премьер Бономи говорит американскому представителю при Совещательном комитете Александру Кирку, что «Италия следует советам Соединенных Штатов более, чем каким бы ни было другим».

Англичане не выносили Сфорца: «Интриган высшего калибра», а Иден отказывался вести с ним переписку.

После этого Россия как бы окончательно отходит от итальянских дел. Но западные союзники имели время порассуждать над тем, какой прецедент они создали. Значение преимущества в военной оккупации было продемонстрировано западными державами; оставалось ждать, как отреагируют на этот прецедент США и Британия в Восточной Европе.

Дата добавления: 2015-12-07