Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

II. АЛЬБАТРОС

Читайте также:
  1. Альбатрос. Переклад Коваленка І.
  2. Альбатрос. Переклад Марача В.
  3. На альбатросів тих, що в вишині над ними

 

 

Когда в морском пути тоска грызет матросов,

Они, досужий час желая скоротать,

Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,

Которые суда так любят провожать.

 

И вот, когда царя любимого лазури

На палубе кладут, он снежных два крыла,

Умевших так легко парить навстречу бури,

Застенчиво влачит, как два больших весла

 

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!

Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!

Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,

Тот веселит толпу, хромая, как и он.

 

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья

Летаешь в облаках, средь молний и громов,

Но исполинские тебе мешают крылья

Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.

 

В печати Бодлер выступил впервые не стихотворцем, а критиком -

сначала салонов живописи, а затем и литературы. В мире французских

художников до сих пор принято считать, что Франция не имела художественного

критика, равного Бодлеру по тонкости вкуса красоты и энергии стиля. Все его

симпатии склонялись на сторону нарождавшейся тогда школы реальной живописи,

но любимым его художником был Делакруа; из поэтов он больше всего любил

певца рабочих Пьера Дюпона, с которым вместе дрался потом в июньские дни на

баррикадах. Впоследствии литературные вкусы Бодлера значительно отклонились

в сторону чистого искусства: к Беранже он чувствовал отвращение, к Гюго

равнодушие, признавал только Шатобриана, Бальзака, Стендаля, Флобера,

Банвиля, Готье, Мериме, де Виньи, Леконта де Лиля... Но в 40-х годах,

которые были периодом наиболее пышного расцвета и для его собственного

таланта, он отличался горячими демократическими вкусами. Движение 1848 года

увлекло в новый поток и Бодлера. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы он имел

какую-либо определенную программу, принадлежал к какой-нибудь определенной

демократической Франции: вернее всего, что толкнули его в революцию общие

гуманитарные принципы, сочувствие к рабочему классу, приобретенное им во

время скитаний по грязным предместьям Парижа (все лучшие стихотворения его в

этом роде: "Душа вина", "Пирушка тряпичников", "Сумерки", "Рассвет" и др. -

написаны в бурный период конца 40-х годов); но имело долю влияние и личное

озлобление против буржуазии и правящих классов. Некоторые из друзей видели,

по крайней мере, Бодлера, с оружием в руках стоявшего во главе толпы и

призывавшего ее разрушить дом генерала Опика, его отчима. Одновременно с

участием в уличных движениях Бодлер пытался служить демократическим идеям и

на почве журналистики, в качестве редактора одного эфемерного революционного

издания, выходившего в 1848 году в Париже. Но светлые мечты были вскоре

разбиты. Часть вождей демократии погибла или бежала за границу (как Виктор

Гюго), часть опустила голову или отдалась волне реакции. Созерцательная,

кроткая натура нашего поэта не была пригодна к боевой деятельности ни на

поле уличной, ни на поле чернильной брани, и вскоре он почувствовал в душе

своей страшную пустыню. Протянуть руку правительству Наполеона III он не мог

и до конца остался в стороне от общественного пирога, который с такой

жадностью делила тогда хищная толпа ренегатов, лицемерных ханжей и

раболепных холопов; но для него невозможно было и продолжение отношений с

революционерами, так как в убеждениях его, чуждых до тех пор какого-либо

твердого обоснования, началась резкая эволюция, кончившаяся прямой враждой

ко всяким демократическим утопиям, мыслями о необходимости для современного

общества католической религии и политического абсолютизма, фантазиями о трех

сословиях - воинов, священников и поэтов... С большой, однако, осторожностью

надо относиться к определению истинного смысла и значения этой внутренней

реакции: поэт, написавший "Отречение св. Петра", не мог, конечно, быть

правоверным католиком, и папа, наверное, с ужасом отшатнулся бы от такого

сына своей церкви; правительство Второй империи, присудившее к уничтожению

сборник "Цветов зла", точно так же не могло бы истолковать в свою пользу

бодлеровский абсолютизм; наконец, и буржуазное общество, такими мрачными

красками обрисованное в его сочинениях, не могло считать его своим

сторонником. Политические и общественные взгляды Бодлера, поскольку они

выразились в его автобиографических заметках, нередко поражают нас своей

дикостью и реакционностью, но они не дают ключа к этой своеобразной душе, -

ключа, который можно сыскать только в тех же "Цветах зла".

С конца 1840-х годов Бодлер начал также увлекаться сочинениями

знаменитого американского писателя Эдгара По, усиленно переводя их на

французский язык. Несомненно, что у обоих авторов было в некоторых

отношениях сильное духовное родство, и благодаря ему-то Бодлер любил По

такой страстной, доходившей до болезненного обожания любовью. Начиная с 1846

года, он переводил его вплоть до самой смерти, последовавшей в 1867 году,

переводил с изумительным трудолюбием, необыкновенной точностью и верностью

подлиннику, так что до сих пор по справедливости признается образцовым и

неподражаемым переводчиком американского поэта. До какой страстности

доходила эта мистическая любовь Бодлера к По, видно из его интимного

дневника последних лет жизни, где наряду с покойным отцом он считает дух

Эдгара По своим заступником перед высшим милосердием...

Долго медлил Бодлер с обнародованием своих оригинальных стихотворений,

и только летом 1857 года сборник "Цветов зла" увидел наконец свет. Автору

было в это время уже 36 лет...

 

Цветы зла

"Цветы зла" были динамитной бомбой, упавшей в буржуазное общество

Второй империи. Выше я говорил уже о приеме, оказанном ему во Франции. Поэт

чувствовал себя уничтоженным, раздавленным несправедливым осуждением его

книги как безнравственной и антирелигиозной. Он считал себя опозоренным,

лишенным навсегда чести... "Разве актер, выступающий на сцене, - с горечью

говорил он, - ответствен за роли преступников, им изображаемых? Не имел ли я

права, даже не был ли обязан с наивозможным совершенством приноровить свой

ум и талант ко всевозможным софизмам и видам развращенности своего века?" А

девять лет спустя, в минуту озлобления и откровенности, он так высказался о

своей книге в одном из интимных писем: "В эту жестокую книгу я вложил всю

мою мысль и сердце, всю мою нежность и ненависть, всю мою религию... И если

бы я написал противоположное, если бы клялся всеми богами, что это

произведение чистого искусства, обезьянства, жонглерства, то я лгал бы самым

бесстыдным образом!" Одно, во всяком случае, бесспорно, что "Цветы зла"

отнюдь не были произведением чистого искусства. Но беда в том, что судьи

поэта имели слишком медные лбы, чтобы понять тенденцию, бившую прямо в глаза

каждому беспристрастному судье и ценителю. Ханжам и фарисеям не было дела до

внутреннего смысла, до души произведения, а важнее всего было соблюдение

чисто внешних условий пуризма, - и вот "Цветам зла" был вынесен из полиции

нравов обвинительный вердикт. Собственно говоря, в настоящее время, когда

французский натурализм приучил нас к такой страшной подчас откровенности

языка, читатель, знакомый до тех пор с Бодлером лишь понаслышке, взяв его

книгу в руки, не поймет даже смысла этого осуждения: где же тут цинизм,

безнравственность? Ведь не говоря уже о духе книги, в смысле формы, языка

это не более как ребяческий лепет в сравнении с Мопассаном, Катуллом,

Мендесом, Гюисмансом и другими новейшими писателями? И в самом деле: главной

причиной осуждения книги было, несомненно, ее заглавие, дававшее повод

думать, что автор сочувствует изображаемому в ней "злу", искренно считает

"цветами" (хотя и цветы бывают ведь разные?) все нарисованные в ней ужасы.

Будь вся книга озаглавлена "Сплином и идеалом", как называется первый, самый

большой и ценный отдел ее, и осуждения, быть может, не последовало бы, а

между тем "Сплин и идеал" даже больше подходило бы к названию всего

сборника, чем "Цветы зла", и если поэт выбрал все-таки последнее, то,

конечно, отдавая главным образом дань романтическому бунту эпохи и природной

своей страсти к иронии и мистификациям всякого рода.

В 1861 году выходит уже второе издание "Цветов зла" с прибавлением 35

новых пьес, в том числе "Альбатроса", "Маленьких старушек", по поводу

которых Гюго выразился, что Бодлер создал "новый род трепета" (lе nouveau

frisson), и "Путешествия", этого оригинального гимна смерти, который таким

мрачным аккордом заключает сборник.

 


Дата добавления: 2015-11-28; просмотров: 1 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)