Читайте также:
|
Рем.
Одно осеннее утро в моей жизни началось с пробуждения в холодном поту. Банальней ничего и быть не могло – мне приснился кошмар.
В своём сне я видел Нику. Она сидела, закинув ногу на ногу, в непозволительно коротком платье, губы были накрашены вульгарно красной помадой и держали сигарету. Вынимая её изо рта, девушка пафосно выдыхала дым.
Я просил её не курить в помещении, а Ника отвечала раздражённо, что в своём доме может делать, что хочет. Потом она начала кричать – противно, визгливо – что я не могу всю жизнь всё решать за неё, что она давно выросла и изменилась, а я всё так же пытаюсь ею командовать. Последнее, что я слышал перед пробуждением – крик «это приносит деньги!». И самое ужасное, что я знал, что именно их приносит. В моём сне она была проституткой.
Проснувшись, я вспоминал всё, что читал про сны. Что это, мол, работа нашего подсознания, и, наверное, приснился мне всего лишь мой страх. Но сколько бы мой бедный разум ни пытался рационализировать происшедшее – сердце всё равно колотилось как бешеное, а ледяной ужас не желал отпускать. Кажется, они стали моими спутниками на ближайшее время.
Оглядевшись, я понял, что за окном ещё темно, а значит, всем обитателям дома ещё полагалось дрыхнуть без задних ног. Однако мне спать больше не хотелось. Зная себя, я мог точно сказать, что, оставшись в постели, я обрекал себя на мучительное обдумывание сна снова и снова. Решив, что это ни к чему, я поднялся и поплелся на кухню, в надежде занять себя чем-то полезным.
Однако единственное, что я смог придумать в качестве такого занятия – варку кофе. Ту самую, неторопливую, по всем правилам, в турке. Это позволило бы мне быть сосредоточенным некоторое время, и отбросить любые мысли далеко-далеко.
- Зачем ты варишь кофе посреди ночи? – глухой голос сзади застал меня врасплох, и я чуть не выронил турку с готовым напитком.
- Как же вы все любите незаметно подкрадываться, - проворчал я и повернулся к Арону, который стоял в дверях.
С того самого вечера, когда я играл песню про Раймона, брат больше не делал попыток перемещаться за пределами второго этажа. Я всё так же носил ему еду наверх, слушал короткое слово благодарности и уходил. Арон не желал со мной откровенничать, и, положа руку на сердце, его можно было понять. Я клял себя за совершённую бестактность, но исправить уже ничего было нельзя. А сейчас Арон стоял передо мной, как будто ничего не произошло.
- Прости.
- Да ничего, - вздохнул я, - кофе остался жив, но мы всё равно его сейчас погубим... Будешь? – я кивнул на турку, - себе я могу ещё сварить.
На сей раз Арон ограничился кивком и сел на стул. Я перелил кофе в кружку, достал сахар и поставил это богатство на стол. Честно говоря, варить растворимый кофе в турке - извращение. Но мне нужно было успокоиться, заняв себя каким-то простым делом.
- Молока нет, его выпил Навуходоносор. Он его обожает. Кажется, этот котяра питается исключительно молоком.
- Котяра? У нас есть кот? – растерянно спросил Арон.
«Э, парень, да ты совсем отстал от жизни» - хотелось сказать мне. Но, не желая обижать брата, я просто кивнул:
- Уже месяца два как есть. Ника притащила в середине лета.
- Правильно сделала. Кот в доме – это важно, - кивнул Арон и ушёл куда-то в свои мысли.
Сговорились они, что ли?! Ника неизменно использовала этот аргумент во время препирательств по поводу содержания кошака в нашем обиталище.
На кухне царило Молчание. Молча я сварил себе кофе, молча Арон допивал свою пайку, даже половицы молчали, впечатлённые атмосферой. Было настолько тихо, что, казалось, было слышно сопение Ники и мурчание кота на втором этаже.
Эти двое были неразлучны. Как только Ника приходила домой, Навуходоносор бросался к ней и тёрся об ноги, выражая полную преданность. И где потерялась вся кошачья гордость? Он сидел на её коленках и наблюдал, как она ест. Он приходил в её комнату ночевать. Он терпел все вычёсывания и водные процедуры и откликался на имя Рыжик. Последнее было для меня самым главным доказательством сильной привязанности кота. Я бы на такое ни в жизнь не откликнулся.
- Рем, - моё имя из уст брата звучало настолько непривычно, что я даже вздрогнул, - а ты можешь сыграть ещё раз ту песню?
Я без лишних слов понял, какую же песню он имел в виду.
- Сейчас? – уточнил я, по правде говоря, и не сомневаясь в утвердительном ответе на этот вопрос, - ночь на дворе. Ника спит.
- Мы её не разбудим, - заверил меня Арон, - сейчас. Пожалуйста.
Последнее слово он практически выдохнул. Неужели творчество Канцлер Ги так затронуло его?
- Ну хорошо. Пойдём в гостиную.
Возможно, я превратился в чересчур деликатного параноика, но было страшно его задеть отказом.
- А хочешь другую песню? – предложил я, - она тоже хороша и схожей тематики. Тебе понравится.
- Хочу, - брат чуть помолчал и добавил, - но сначала эту.
Сильно же она его задела.
Сев на диван, я дождался, пока Арон усядется рядом. Взгляд у него был такой, словно он не песню собрался слушать, а откровение Господне. Впрочем, кто знает – может, для него это так и было.
Убедившись, что гитара настроена, я вновь запел песню про Раймона седьмого, по воле злого рока оказавшегося в современном мире. Арон слушал внимательно, но на этот раз не плакал. Он о чём-то напряжённо думал, и эти думы отражались на его челе тяжёлыми складками.
Я допел и замолк. Брат всё ещё молчал, и я боялся потревожить вновь пожаловавшую госпожу Тишину.
- Спасибо, - наконец нарушил молчание брат, - эта песня, она...
Тут он осёкся и продолжил чуть севшим голосом:
- Нет. Ты не поймёшь.
- Я попробую, - горячо заверил его я, - правда, попробую, и обещаю, я больше не буду насмешничать!
- Нет.
Слово камнем упало на ковёр и там осталось. Я понял, что лучше не настаивать. Сам виноват. Люди не дают вторых шансов, когда дело касается их сокровенного мира. Пропуск туда вручают лишь один раз и уповают, что ты ничего не порушишь. А если не сумел распорядиться им бережно, вёл себя, как слон в посудной лавке – не обессудь, больше тебя туда не пустят.
- Сыграй ту, вторую, - попросил Арон после приличной паузы.
Я попытался вспомнить, что же хотел ему сыграть. Остановившись на мысли, что это, верно, была песня про Юлия Цезаря[2], которому больше нечего желать и некого хотеть, я снова запел:
Божественный Цезарь, созданье луны,
Вы бредите странными снами,
Что все Рубиконы перейдены,
Все жребии брошены Вами,
И каждый использовал право своё
Сказать триумфатору гадость.
Сражений поля зарастают быльём,
А Вам ничего не осталось.
И Вы год от года вините погоду -
Дожди, мол, задрали в июле!
Отбосьте личину! Не в том ли причина -
Вам нечего больше желать,
Божественный Юлий?
С небесного круга стекает вода,
Чихает домашний Ваш гений.
А Ваша супруга, конечно, всегда
Превыше любых подозрений.
Куда Вы идете, не спросит она,
Поскольку привыкла к изменам.
Дождь тихо шуршит, и бросает луна
Унылые блики на стены.
Печальны и гулки в ночи переулки -
Вы прочь от Субуры свернули.
Пускай ловят слухи матроны и шлюхи,
Вам некого больше хотеть,
Божественный Юлий!
Но Вам среди зыбких ночных миражей
Увидеть придется когда-то
И солнечный отблеск на гранях ножей,
И кровь на ступенях Сената,
И то, как сорвется последний вопрос
С немеющих губ в изумленьи...
Пока всё спокойно средь пиний и роз,
В дождя неживом обрамленьи.
Виденья проверьте улыбкою смерти -
Ведь Вы ей в глаза заглянули.
И мысли в полете, но вы не умрете,
Ведь боги бессмертны, ведь так,
Божественный Юлий?
Виденья проверьте улыбкою смерти -
Ведь Вы ей в глаза заглянули.
И мысли в полете, но вы не умрете,
Ведь боги бессмертны, ведь так,
Божественный Юлий?
Брат слушал меня очень внимательно, так, что я это внимание чуть ли не кожей чувствовал. И я уж было обрадовался, что угадал направление его мысли, попал в точку, но Арон, немного помолчав, сказал:
- Нет. Не то. Между этими двумя песнями коренное различие.
- Какое?
- История Цезаря, которую ты спел – история о человеке, живущем одной всего жизнью. И эта жизнь медленно, но верно катится к чертям, но она одна. А у Раймона, получается, две жизни. Жизнь, где он что-то значит, и та, где он словно брошенная в угол сухая тряпка, о которой все забыли.
- И ты – как Раймон? – осторожно спросил я.
- И я – как Раймон, - Арон кивнул, и тут же поднялся с таким видом, словно сболтнул лишнего. Обронив негромкое «спасибо», он вышел прочь из комнаты, оставив меня наедине с гитарой и мыслями. Хорошая компания, ничего не скажешь.
Как же мало он сказал! Хотя, если подумать, сказал много, даже очень. Если сложить все те короткие фразы, которые мне удавалось от брата получить, получалось, что Арон живёт в некоем воображаемом мире. Или считает, что он свалился из другого мира сюда.
Психиатру бы с таким разбираться, а не мне, честное слово.
Но ни к каким добрым специалистам я его водить не хотел. Парень сидел в своей комнате и никому не мешал. Думаю, он не простил бы мне, если бы я отвёл его к человеку, который бы хладнокровно копался в его мозгу. А мне не хотелось терять доверие брата, и так в немилости ходил.
Мне бы знать теперь, как распорядиться полученной информацией. Без конкретики я не мог судить ни о чём, кроме самого факта ухода в придуманную реальность.
Почему придуманную? Да потому, что мы знали друг друга с детства. С пяти лет, когда наша с Мэй маменька и его папенька решили объединить капиталы и воспитывать трёх детей вместе. Казалось бы, я должен был знать, как и почему он дошёл до жизни такой, но не знал. Я не видел в его жизни никакого потрясения, которое бы привело к эскапизму. Что произошло, мог сказать лишь сам Арон, а он говорить не желал.
Оставив раздумья о помутнённом разуме брата, я не мог не вспомнить свой сон. Сейчас он казался абсолютно бредовым, и мне было уже слегка стыдно за свой испуг. Будто я не знаю, какими странными бывают сны. Ну, Ника, ну, курила и кричала – с кем не бывает. Можно, конечно, провести беседу о вредных привычках, чтобы меня сочли полным маразматиком, но разве мне это нужно? Нет.
Придя к этому похвальному выходу, я проанализировал ощущения и понял, что страх всё равно никуда не делся, однако предпочёл его просто проигнорировать.
Дата добавления: 2015-11-28; просмотров: 87 | Нарушение авторских прав