Читайте также:
|
Я читаю примеры из словарей живого русского языка, и вдруг среди них налетаю на пример математического рассуждения:
Будем так рассуждать. Положим, нам нужно разделить семь восьмых не на две пятых, а на два, то есть только на числителя. Чехов.
Его использует русский писатель, очевидно, показывая человека, который способен на такие рассуждения. Сам он рассуждает совсем иначе, это — лишь литературный образ, так сказать, типаж. То есть узнаваемый тип или характер, как говорится. Причем, как я это ощущаю, резко узнаваемый.
Значит, математическое рассуждение узнается резко, очевидно, своей сильной отличностью от обычных рассуждений. В чем эта отличность?
Первое, что идет: в его полной бессмысленности!..
Мое воспитание тут же меня одергивает: ты ничего не понимаешь! Все как раз наоборот: математическое рассуждение узнается потому, что в нем больше смысла, чем в обычных рассуждениях. Смысл в нем, можно сказать, брызжет изо всех щелей. Только он недоступен всем подряд. Он только для очень умных людей!
Ну, да! Именно для Очень умных. Зачем какому-то придурку потребовалось делить не нечто, не вещь этого мира, а ее семь восьмых? Да еще не на двоих, не между нами, а на две пятых?
Как зачем?! А вдруг сложится такая ситуация! И что ты тогда будешь делать? Окажешься неготовым?!
А нужно быть готовым?
Нужно быть готовым к любой возможности? А готов ли математик к тому, что его сейчас остановят на дороге и ограбят малолетние бандиты? Конечно, он же знает, как кричать: милиция, на помощь! Это у него решено давно и навсегда. Все, что связано с защитой себя и своих близких, надо решать через общественное устроение.
А готов ли он к новой перестройке, к тому, что окажется без зарплаты?
Конечно, готов: деньги — это не главное в жизни. И он уже давно приучил к этому своих близких.
Э-э… я даже не знаю, что еще придумать. Математик действительно давно решил все жизненные вопросы, использовав опыт предшественников из своего сообщества. Он как-то устроил свое выживание за счет тех, кто избрал мучиться рядом с ним. И просто имеет на все случаи жизни готовые ответы, вроде того, что для настоящего ученого это несущественно! И живет в мире, где существенны лишь те вещи, которые не могут случиться в настоящей жизни…
При этом он еще и может сказать: вы делите яблоки между детишками, а я решаю задачи, благодаря которым летают ракеты. Вот зачем нужно делить несуществующие числа не между людьми, а между дробями.
И ведь верно: ракеты летают и падают ядерными бомбами на наши головы именно благодаря способности ученых рассуждать бесчеловечно, применительно к каким-то иным мирам, где нет живых душ, а есть лишь знаки, которые не плачут, а потому их и не жалко.
При этом, если вспомнить логику, именно математическое рассуждение для многих современных логиков является идеалом рассуждения как такового. Почему? Наверное, потому, что оно именно бездушно, то есть ведется в «чистом виде», очищенное от человечности.
И что же является сутью рассуждения, если приглядеться к математическому рассуждению?
Как это с очевидностью заметно на приведенном Чеховым примере, для этого рассуждения совершенно безразличны «переменные», то есть те самые математические знаки. Мы могли бы делить две пятых на семь восьмых, а не наоборот. А само рассуждение осталось бы прежним, скрытое в словесных выражениях: положим, допустим, если… то…
И все они двухчастные или двухходовые. В первой части мы допускаем нечто как условие, а во второй делаем вывод из этого допущения. По правилам. Математический вывод всегда делается строго по правилам, которые зазубриваются всеми еще со школьной скамьи. Отклонения от правила недопустимы, поэтому всё математическое рассуждение держится на памяти о том, что и как полагается соотносить с другим.
Чеховское «положим» обязано завершиться: тогда… и далее описание следствия из условия. Точно так же и математическое «допустим», будет иметь обязательное продолжение: тогда… и если… то…
Язык чувствует эти словосочетания как обязывающие к какому-то определенному продолжению. За этим — описанная философами и логиками принудительность рассуждения. Можно сказать, чуть ли не скрытый в речи Логос или Мировой разум.
Так ли это, я не знаю, но прекрасно понимаю, что к такой жесткости следования вывода за условием или допущением нас приучает общество. И даже если это соответствует природе разума, принудительность вложена в рассуждение культурно-исторически. Просто с нас, если мы сказали «если», всегда требуют завершить начатое неким «то». Просто добиваются завершения, жестким принуждением: ну! Сказал — заверши! Назвался груздем, полезай в кузов! Начал говорить, заверши начатое!
Тот, кто этого не умеет, ощущается дураком. Быть подвергнутым такому осмеянию слишком болезненно, чтобы ему сопротивляться. И мы с детства привыкаем к тому, что наш мир — это мир жесткой причинности, в которой деяние обязательно вызывает следствие. В этом суть и взаимодействий с другими людьми: чтобы выжить в этом мире, нужно уметь взаимодействовать, поддерживая во всех окружающих уверенность, что они могут рассчитывать на твой обязательный ответ в случае их обращения.
Если ты человек, то на любое человеческое «если» ты откликнешься своим «то». Может быть, это будет отказ сделать то, что просят, но даже отказ лучше, чем пустота и тишина непонимания в ответ. Даже отказывая, ты человек, и значит, мы в мире людей, где все понятно, где я знаю, как жить.
Как ни странно это прозвучит, но жесткое и бесчеловечное рассуждение математики — это крайнее выражение человечности, доступное нам: в нем покой, который так важен для выживания. Покой такого же качества и рода, как заплаты над неведомым, которые мы ставим, делая многие вещи очевидностями. Нам нельзя видеть истинный мир в прорехи на поверхности его Образа. Сталкиваясь с неведомым, с тем, как оно просвечивает сквозь дыры в Образе мира, мы должны иметь некие заготовленные ответы, чтобы успокоить и усыпить самих себя. Лучшими ответами являются жесткие связки: если увидел нечто, то это то-то!
Человечество, возможно, невозможно.
Оно не может существовать в настоящем мире, поскольку не в силах соответствовать его яростности. Оно, как зелень, выращенная на зимнем окошке, блекло и безжизненно. И если настоящее прорвется в искусственные условия нашего мирка, мы тут же завянем и исчезнем, как исчезали целые государства и народы, стоило более дикому народу прорваться на его земли.
Угроза исчезновения постоянно висит над нами. Если ее видеть всегда, жить будет невозможно. И мы закрываем глаза, убеждая себя, что есть только тот мир, который мы себе придумали.
Очень похоже на испуганного ребенка, в чью комнату рвутся монстры из фильма ужасов, а он закрылся одеялом с головой и шепчет себе: никого нет, никого нет!.. Если бы они были, то мама мне обязательно бы об этом сказала!
Это и есть действительное, строгое математическое рассуждение. Оно совершенно искусственно и безжизненно. Но только оно обеспечивает нашу жизнь в этом мире. Не телесно. А именно с точки зрения разума.
Наш разум настолько слаб, что пока еще не смог бы думать в открытом мире. Вот поэтому его и загоняют в искусственные условия мирка, где правят жесткая причинность и принудительность рассуждения.
Это начало, это первый класс обучения разума, поэтому такое жесткое, математическое по своей сути, рассуждение должно быть изучено и освоено как основа рассудка. Но нельзя забывать, что жизнь шире этого искусственного мирка. И надо быть готовым к тому, что возможны и другие классы.
Дата добавления: 2015-11-28; просмотров: 99 | Нарушение авторских прав