Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 3. Систематическая логика Карпова

Читайте также:
  1. Ботанико-систематическая характеристика, химическая изученность, использование в медицине.
  2. Генезис и логика развития науки и научной методологии
  3. Глава 1. Логика Лодия
  4. Глава 2. Индуктивная логика. Милль
  5. Глава 2. Логика Рождественского
  6. Глава 3. Логика Канта

 

В истории русской культуры был удивительный человек — Василий Николаевич Карпов (1798–1867). Многие русские мыслители в восемнадцатом и начале девятнадцатого века поминали о самопознании. Потом забыли… Карпов пишет «Введение в философию», в которой строгим рассуждением выводит: философия должна быть приуготовлением к самопознанию.

То же самое звучит и в его психологических сочинениях.

За это последующие поколения российских философов, вроде врага метафизики, ума, разума и рассудка Введенского или последователя Гуссерля Шпета, высмеивали его, объявляли тугодумом, а сочинения его скучными и невнятными. Клевета. Обыкновенное научное требование обгадить то, что может вызвать сомнение в твоем подходе. Все книги Карпова удивительно ясно и строго изложены. Он — один из немногих русских мыслителей, кто умел рассуждать и делал это красиво. Кстати, в отличие от того же Введенского.

Это владение рассуждением распространяется и на «Систематическое изложение логики», изданное Карповым в 1856 году. При всех сложностях самой логической науки, это сочинение Карпова чуть ли не единственное, что можно просто читать и понимать. Надо отметить, что в отношении логики именно благодаря качествам того, что сделал Карпов, сохранилась хоть какая-то преемственность русской философии первой и второй половин девятнадцатого века. Во всяком случае, учитель Введенского Владиславлев начинает свою «Логику» в 1881 году с редкого для русских ученых поклона предшественнику:

«До сего времени мы имели одни учебники логики, большую часть которых можно назвать только сокращенными переводами разных немецких руководств. Из имеющихся у нас сочинений по логике выделяется, по логической стройности плана, некоторой самостоятелъности взглядов и направления, одно только "Систематическое изложение Логики" бывшего профессора С.-Петербургской Духовной Академии, В. Н. Карпова. Несомненно, что труд этого малооцененного нашею светскою литературою мыслителя занял бы в свое время почетное место даже в более зрелой и обширной германской ученой литературе» (Владиславлев, Логика, с. V).

Это оценка человека, обладающего прекрасным европейским образованием. Он знал, что говорил.

Безусловно, и Карпов тоже был прекрасно образован, в силу чего в его Логике обсуждаются многие понятия европейских логиков. Это не значит, что он вторичен или заимствует. Знакомство с трудами Карпова убеждает: если даже он явно начинает развивать положения какого-то из европейских философов, то только потому, что тот пришел к этому открытию раньше, и его уже нельзя не учитывать. Так было с самопознанием. Нельзя открыть самопознание после того, как Сократ сделал его предметом своей философии.

Вот так же, на мой взгляд, было у Карпова и с понятием рассудка. Думаю, в этом отношении он шел за Кантом, в частности, за исходными положениями его Логики. Но не потому, что стремился перелагать Канта, а потому, что узнавал в его словах соответствие действительности и не мог высказать иначе.

Вот то исходное положение кантовской Логики:

«Как и все наши способности в совокупности, так, в особенности, и рассудок связан в своих действиях правилами, которые мы можем исследовать. Более того, рассудок следует рассматривать в качестве источника и способности мыслить правила вообще. Ибо как чувственность есть способность созерцаний, так рассудок есть способность мыслить, то есть подводить представления чувств под правила. Поэтому он настойчиво стремится отыскивать правша и удовлетворяется, когда их находит.

Итак, если рассудок является источником правил, то спрашивается, по каким правилам он действует сам?» (Кант, Логика, с. 319).

Это исходное основание всей кантовской логики, и оно поразительно противоречиво, что непроизвольно вызывает у человека, обладающего ясностью сознания, возмущение. При этом Кант умудрился назвать многие вещи, которые просто обязаны быть учтены, поскольку соответствуют действительности и их не обойти. И это вызывает еще большее возмущение, потому что вызывает доверие, а значит, делает путь к истине еще более искаженным.

Отбросить явную глупость легко, отбросить прозрение, которое лишь слегка искажено, почти невозможно. И оно будет теперь веками торчать пробкой, не пропускающей к действительности.

Поэтому Карпов всю свою Логику будет спорить с этим положением Канта. Но при этом и возьмет из него многое. В частности, он примет понятие «рассудок» в том смысле, в каком он использован здесь Кантом. Именно здесь, не во всей Логике и не в Критиках. А именно как Способность, рождающую мышление. И примет понятие мышления как деятельности рассудка, использующуй представления. Значит, он примет и понятие «представление», но опять же не точно в кантовском смысле.

В общем, Карпов взял у Канта язык, но, переводя его на русский, отбросил многое из содержания кантовских понятий и вложил свое видение, которое было гораздо ближе к русскому языку. К сожалению, он еще не дошел до того, чтобы просто говорить философию по-русски. Наверное, это было еще рано. Россия только впитывала ученость как некую среду, ей очень важно было убедиться, что она поняла науку, а проверяется это тем, что человек свободно говорит на научном языке. Карпов и так говорил слишком просто и по-русски, за что и был забыт и осмеян…

Мне же кажется, что ведшаяся три последних века битва за создание русского философского языка была неоправданной. В философии стало общим местом убеждение, что русский язык не подходит для философии, что в нем не хватает нужных понятий. В отличие от немецкого, к примеру. Сами немцы, однако, во времена хоть того же Лейбница, были убеждены, что для философии не подходит немецкий. И Лейбниц писал на латыни и французском, который был гораздо более философским языком…

Русский язык действительно очень плохо подходит для перевода французских, немецких и английских философских терминов. Зато он прекрасно подходит для описания действительности. Но зачем настоящему философу иностранные термины? Чтобы выглядеть своим в международном сообществе ученых?

Если бы наши философы попробовали сами описать по-русски ту действительность, которую исследует философия, думаю, родился бы живой и очень глубокий философский язык. Просто потому, что с помощью русского языка народ сохранил глубочайшие прозрения о природе человека и мира. Но это не было нужно, и русский язык весте с народной мудростью вытравливались из нашей науки…

Карпов был одним из немногих, кто хотел понять откровения древних греков своим, русским умом. Он был переводчиком Платона, он стал последователем Сократа в своей психологии. А в Логике он попытался понять Аристотеля и, наверное, Канта. Не изучить, а понять то, что они видели, но сам и по-русски. Насколько хватало сил.

Кант заявляет, что рассудок извлекает законы из себя. И добавляет:

«Правда, некоторые логики предполагают в логике психологические принципы. Но вносить в логику такие принципы столь же бессмысленно, как черпать мораль из жизни. Если бы мы заимствовали принципы из психологии, то есть из наблюдений над нашим рассудком, то мы и видели бы лишь, как совершается мышление и каково оно при разного рода субъективных затруднениях и условиях; следовательно, это вело бы к познанию лишь случайных законов» (Там же, с. 322).

Дикая, перевернутая с ног на голову «логика»! И все же в ней есть очарование: если мы хотим понять законы, по которым работает разум, мы должны пройти сквозь слои «пены», в которую воплощаются проявления этих законов в обыденной жизни, и добраться до самого источника, где эти законы, условно говоря, воплощены в самое устройство разума. Кант был очень молодым человеком, который взялся за дело себе не по плечу. Он, что называется, и жить торопился, и чувствовать спешил. Поэтому он, в потрясающем доверии к собственной личности, бросается сразу к быку на рога.

Попросту, ничтоже сумняшеся, подобно Декарту, берется сходу судить о том, что есть правильно, а что неправильно для устройства разума, который даже не описал в его проявлениях. Он просто знает, и ему некогда заниматься ерундой. В силу этой болезни, писал Кант плохо, мутно. Его не понимали. Он обижался, страдал, переписывал и переписывал свои сочинения. И так и заслужил в итоге оценку Булгаковского Воланда: мудрено придумали, профессор, не поймут…

Карпов идет строго от обратного:

«Во всех училищах нашего отечества, в которых положено преподавать Логику, она, сколько мне известно, преподается в связи с Психологиею. Какова эта связь и везде ли она одинакова, — я не знаю; но думаю, всякий согласится, что она должна быть не внешняя, а внутренняя, — должна определяться не программою, а существенным отношением этих наук одной к другой.

…между Логикою и Психологиею такое единство и согласие еще необходимее; потому что в своих теориях они раскрывают одну и ту же человеческую душу» (Карпов, Логика, с. V).

И далее, заявив, что счел нужным основать свою логику на началах психологии, то есть, в сущности, сначала сделать описание предмета и лишь потом делать выводы и учить других, Карпов определяет:

«После сего естественно представляется вопрос: каковы должны быть те психологические начала, на которых кто-нибудь хотел бы основать Логику?

Я полагаю, что лучшими началами логических исследований надобно почитать те, которыми удовлетворительно объясняется действие законов рассудка, и из них естественно вытекают формы его мышления.

Логика, Ифика (этика — АШ) и Эстетика должны служить поверкою Психологии и быть либо трофеями аналитических ее подвигов, либо укоризною в ее заблуждениях на поприще анализа» (Там же, c.VI).

Отточенное рассуждение, естественно вытекающее из задачи познать себя. Я могу хотеть познать либо мир, либо себя. Но что бы я ни видел своей целью и наградой, я должен начать с познания себя. Даже если я хочу познать мир, я не сделаю этого именно по той причине, на которую указал Кант: мое познание будет таким, какова моя способность к познанию. А она, как у самого Канта или у продолжателя его дела Гуссерля, так же гнавшего из философии психологизм, искажена разного рода субъективными затруднениями и условиями.

Попросту говоря, познание мира надо вести, раскрыв и очистив свою познавательную способность до того предела, который дала нам природа. И даже если для полного познания не хватит и этого предела, все же позволять себе лезть в познание, не достигнув и его — хамство и пустая трата жизни.

В сущности, и Кант, и Гуссерль на континенте и вся аналитическая философия на островах, пытались и до сих пор пытаются выкинуть психологию из рассмотрения именно ради того, чтобы прорваться прямо туда, где человек способен прозревать действительность на пределе своих способностей. К сожалению, этот порыв к чистоте созерцания неизбежно омрачается той культурой, которую вобрало в себя сознание исследователей. Тем самым «психологизмом», в бытовом смысле слова.

И можно было бы спокойно и разумно принять как необходимость для всех исследователей — начинать со школы прикладной психологии, учащей убирать психологические помехи, очищая сознание, но гордость или глупость не позволяют. Кажется, что можно достичь того же самого усилием…

Наверное, можно и усилием. Но школа бы не помешала!

Карпов просто гораздо старше и мудрее поспешных охотников за откровениями. Он не зря обращался в философии к Сократу и Платону, в логике — к Аристотелю. Это жизненный подход — не терять накопленного предшественниками. Вот и в психологии он пытается сохранить то, что найдено до него:

«Выведенные мною из Психологии начала Логики сами по себе, конечно, не дают полной идеи учения о душе…

…я не вдавался в теории иностранных психологов, не увлекался идеями той или другой школы, но постоянно имел в виду гармонию мыслей о душе, как она отражается в зерцале Св. Писания, представляется в ясном сознании здравого смысла и начертана на скрыжалях многовекового наблюдения» (Там же, с. VII).

1856 год. В Европе вовсю идет естественнонаучная революция. В России «Современник» захвачен Чернышевским. Через несколько лет в нем выйдут «Рефлексы головного мозга» Сеченова и начнется травля всех, кто попытается вступиться за душу. Ссылка на Святое Писание будет считаться смертным приговором для сочинения в глазах «прогрессивной молодежи». Поэтому молодежь эта будет высмеивать Карпова строго, как это было в советское время: я не читал, но осуждаю!

А если прочитать и вдуматься: Библия, безусловно, отразила не вековые — тысячелетние! — наблюдения человечества над тем, что мы называем душой. Затем веками отшельники и мистики созерцали душу в своих скитах и кельях. Это — золотой запас науки. Это нельзя не учитывать!

Но не только не учли, а еще и сделали запретным. И в итоге отрезали себе ту часть способности восприятия действительности, которая открывала пути дальше… Просто взяли и изгнали психологизм вместе с наукой о душе из своего мира. А изгнав, с наслаждением занялись логиками и кубиками…

Невольно приходит искушение сделать то же самое: взять, да изгнать весь логицизм из рассмотрения. Вот только появляется червячок в душе и принимается глодать: а вдруг в нем тоже есть кусочек способности, без которой пути не будет?

 


Дата добавления: 2015-11-28; просмотров: 190 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)