Глава 4. Советские словари

Первым советским философским словарем был «Краткий философский словарь» Юдина и Розенталя, впервые вышедший в 1939 году. Это было идеологическое издание, важнейшей целью которого была не философия, а мировоззрение. Истина мало интересовала марксистов, если она не была классовой истиной, то есть истиной, как ее хочет видеть один из участников политической борьбы.

Естественно, этот словарь не указывал своих источников, но в отношении рассудка он, видимо, опирался на словарь Радлова. Во всяком случае, внешне это тоже двойная статья «Рассудок и разум».

Правда, по содержанию она опускает первую, общефилософскую часть определения Радлова и сразу переходит к политической, то есть к Канту и Гегелю, который был одной из составных частей марксизма. Звучит это определение крайне нелепо: «Рассудок и разум — два вида познания в философии Канта и Гегеля».

Полоумное начало это определялось не тем, что марксисты не подозревали о том, что рассудок и разум существовали и вне Гегеля с Кантом, а тем, что надо было Гегеля преодолеть Энгельсом и Лениным, а логику — диалектическим мышлением. Вдаваться в этот бред не буду, потому что о рассуждении там нет ни слова.

Статья эта сохранялась от первого издания «Краткого философского словаря» до последнего, если не ошибаюсь, в 1954-м.

Единственное, что менялось, это количество цитат из Ленина.

Первая попытка дать определение рассудку была сделана в «Философской энциклопедии» 1967 года. Писал эту статью Г. Батищев. Он, хоть и был марксистом, но все же при этом был философом, поэтому его статья явно сместила советскую философию от идеологии к философии. Точнее, к той философской культуре, которая правила в то время.

«Рассудок — форма мышления, в которой его всеобщая диалектическая природа осуществляется и проявляется превращение — как специфически субъективная способность логически обрабатывать материал познания, придавая ему определенность, организованность и строгость, а также как дискурсивное движение в нем.

Рассудок, в противоположность интуиции, представляется лишенным творческих функций, хотя на деле они лишь не находят в рассудке явного выражения. Следует отличать рассудок как философскую категорию от обыденного рассудка (см. здравый смысл)».

В этом определении Батищева мне видится, как советская философия, пораженная марксизмом, начинает выздоравливать и возвращается к тому, чем она была до революции. Потребовалось как раз полвека. Это слабые определения, но с ними хотя бы можно спорить, их можно опровергать, достигая истины. Это всетаки возрождение!

Определение это переполнено мусором, — простонаучными словечками и выражениями, вроде «форм мышления», «специфически субъективных способностей», «логичности». Особенно научно выглядело «дискурсивное движение» в мышлении. Если бы все это перевести на единый язык, рассуждение стало бы строгим и точным, но, к сожалению, могло бы утратить видимость соответствия действительности. Поэтому во всех тех местах, где философ сомневался в себе, он вставлял чужеродные понятия, тем самым сбивая читателя и лишая его возможности наглядно видеть точность рассуждения.

Еще более мешает этому то, что невозможно понять, о каком именно рассудке говорит Батищев — о философской категории или моей способности рассуждать. Пояснение, что обыденный рассудок — это здравый смысл, просто глупо, но стоит в него заглянуть. Статья про смысл была написана А. Гулыгой. Она была огромной и какой-то бестолковой. За ней явно ощущалась старая философская традиция переводить английские и французские философские сочинения на русский язык, подменяя то, о чем говорили иностранцы словами «здравый смысл». Ни малейшего отношения к русскому понятию «здравый смысл» это философское чудовище не имеет.

«Здравый смысл (здравый рассудок) — стихийно складывающиеся под воздействием повседневной практики, житейского опыта взгляды множества людей на окружающую их действительность и закономерности природы. В общепринятом толковании здравый смысл означает сознание, не искаженное какими-либо предвзятыми мнениями, пережитками, унаследованными от прошлого, ходячими, но ошибочными представлениями, религиозными догмами, устаревшими или оторванными от действительности философскими и другими воззрениями.

Здравый смысл отделяет рассудок от предрассудка, рациональный взгляд на мир от суеверия, трезвое понимание вещей от влияния случайных обстоятельств, колебания моды и т. п. Здравый смысл характеризует повседневные побуждения, мотивы, которыми руководствуются люди в их каждодневной будничной практике. Здравый смысл дает себя знать и в области искусства и литературы, в известной мере определяя художественные вкусы людей, воплощаясь в фольклоре, в оценках людьми художественных произведений, а нередко и в эстетике».

Поразительно беспомощное определение. Местами даже полоумное. Причем ведь прекрасно видит, что здравый смысл не только содержит в себе оценки, но и сам оценивается людьми как здравый. В отличие от иного. А какого? На уровне рассуждения Гулыги — от нездравого, конечно. Но если вдуматься в то, что он сам пишет про сознание, не искаженное какими-то предвзятыми мнениями, то в отличие от чистого сознания либо от разума.

Здравый, значит, не чистый. Тем очевидней это в словах Гулыги о вкусах, оценках и воплощении здравого смысла в фольклоре, то есть в предрассудках и суевериях людей. Здравый — это не здоровый, это правильный, и правильный на вкус людей определенной эпохи, то есть в соответствии с модой и требованиями времени.

Здравый смысл — это набор образцов поведения, которые именно в это время облегчают выживание.

Здравый же рассудок — это лишь попытка наших философов переводить выражения, вроде английского common sense. А их бы не переводить надо, а понимать…

Следовательно, когда Батищев пишет об обыденном рассудке, он и здесь нас обманывает, потому что отсылает еще к одному философскому понятию, заимствованному из европейской и американской философии, а не к тому, что мы знаем как свой рассудок.

Попытка понять, что же такое не философская категория «рассудок», а сам рассудок, похоже, в советской философии не делалась.

По крайней мере, не делалась в основном теле советской философии, не делалась как то, что считается официальной частью науки.

Таким образом, извлечь из советской философии, что же такое рассуждение, можно лишь косвенно, понимая, что философы говорят не о самом рассуждении, а о каком-то рассуждении, скажем, логическом. Чтобы не быть голословным, приведу выдержку из той же статьи Батищева.

«Рассудок разрывает эмпирические и собственно теоретические способы применения мышления и превращает их в самостоятельные «типы», из которых второй якобы не глубже проникает в предмет, а воспаряет над ним в абстракции. Для рассудка характерны рядоположность, внешняя рефлексия. В особенности рассудку свойственно гипертрофирование категории различия: с его точки зрения дистинкция есть высший символ научности.

Языковое выражение, которое никогда не может быть единственным способом опредмечивания мыслительной деятельности, фетишизируется (знаковый фетишизм). Поэтому специфическим законам языковых операций процесса рассуждения придается значение законов будто бы самого познающего мышления. Отсюда иллюзия, будто логикой мышления должна быть не содержательная, а формальная логика…»

Отсюда иллюзия, будто логикой мышления должна быть не содержательная, а формальная логика…

Красиво бредил человек! Общее ощущение — кто-то сошел с ума. Но кто бы из нас двоих ни ополоумел, я точно знаю, что автор меня умней. И это знак. Меня обрабатывают. Эта философия — не любовь к мудрости. Она сражается не за истину, а за что-то, что достигается через других людей. Эта философия — все еще идеология. Но даже если не считать ее частью правящей идеологии, сама философия как наука бьется зато, чтобы обработать тех, кто ею правит, кто захватил ее в плен. Она внушает власть предержащим, что они глупее философов, а значит, должны их бояться и слушаться. По крайней мере, уважать и хорошо кормить…

Движение за свободу философии от идеологии было непростым. Философия сражалась против властей, которые использовали ее как шлюху, пытающуюся примазаться к наукам, которые обеспечивали военную мощь Советского Союза, а потому уважались больше. Поэтому в следующем советском философском словаре Фролова, вышедшем уже в восьмидесятые, прежние категории превращаются в признаки научности:

«Разум и рассудок — понятия, выражающие две взаимно необходимые стороны развития научного познания, а также нравственного и художественного мышления, две взаимно помогающие друг другу способности».

Описания того, как работает рассудок, в этом словаре тоже нет, но уже одно то, что он назван способностью, означает колоссальное движение к действительности. Правда, движение это было возможно только через психологическое описание человека и его сознания. Этого советская философия не делала, оставляя психологии. Психология же той поры, как вы это уже видели, такими мелочами не занималась или занималась с оглядкой на философию и логику.

Замкнутый круг, который не смогла разорвать и современная русская философия. По крайней мере, насколько она смогла выразить себя в своих словарях.

Дата добавления: 2015-11-28