Ирина и цыбульский

Пришел к нам из Брянска высокий, с молодцеватой выправкой, бойкий парень, по фамилии Цыбульский. С собой он принес скрипку и велосипед. Как ему удалось по глубокому и сыпучему снегу притащить из такой дали велосипед, мы диву давались. Цыбульский объяснил, что скрипка и велосипед составляют все его имущество, по­тому он никогда не расстается с ними.

Бельмо на правом глазу свидетельствовало о том, что Цыбульский невоеннообязанный. Это же подтверждали и его документы. Нам показалось правдоподобным, что молодой парень, не служивший в Красной Армии и не попадавший в окружение, до сей поры тихо и мирно про­живал в тылу у немцев.

Рысакову, да и не только ему одному, Цыбульский вскоре очень полюбился. В свободные вечера при свете коптилок он подолгу играл на скрипке, а в боях был от­важен.

— Где ты учился так воевать, чорт слепой? — спра­шивал его Рысаков.

— Ненависть к врагу всему научит, — высокопарно отвечал Цыбульский, но и этот неестественный в устах простого парня, книжный, надуманный ответ звучал у него естественно.

Почти одновременно с Цыбульским появилась в на­шей группе красивая молодая девушка Ирина. У нее были большие черные глаза, нежная кожа. Не навязы­ваясь, но и не таясь, Ирина рассказала нам о себе все, что считала важным. По ее словам, родилась она в Бердичеве, откуда не успела эвакуироваться, и вместе со стариками родителями была загнана в гетто. Ей удалось бежать; внешне она мало походила на еврейку, и это помогло ей скрыть свою национальность. Не желая таиться в бездей­ствии в немецком тылу, Ирина задумала пробираться на восток.

В Выгоничах, однако, она почувствовала такую уста­лость, что решила немного задержаться, набраться сил. До линии фронта было еще очень далеко. В Выгоничах ее застала регистрация. Уклониться не удалось. Сообщая о себе сведения, она созналась, что знает немецкий язык. Ей предложили работать в военной комендатуре.

Все это Ирина рассказала, когда пришла к нам, но заочно мы были знакомы с ней значительно раньше.

В последних числах декабря 1941 года один из связ­ных в деревне Колодное с величайшей предосторожностью передал Рысакову записку, в которой говорилось:

«Дорогой товарищ, пишет вам друг. Обстоятельства вынудили меня работать у немцев. Но знайте, что я служила, служу и буду служить только нашей Родине. Все, что в моих силах, готова я сделать во вред немцам. Дайте мне любое задание, и я докажу вам свою предан­ность».

— Как ты думаешь, — спросил Рысаков, показывая мне записку, — это не провокация?

— Кто его знает, такая возможность не исключена, — ответил я. — А что мы теряем, между прочим? Давай про­верим...

— Как она все-таки напала на нашего связного?

— А кто он? Надежный парень?

— Безусловно, надежный. Наш парень, — уверенно ответил Рысаков.

Связной выполнял в Выгоничах наше задание. Буше­вала сильная метель, и он задержался в городе на три дня. Как-то в сумерках, когда связной переходил через железную дорогу, за переездом его встретила неизвестная девушка и спросила:

— Вы откуда?

— А что такое? — уклонился от ответа связной.

— Я вас спрашиваю: откуда вы? — настойчиво по­вторила девушка. — Я работаю в комендатуре, вот удо­стоверение. У вас документы есть? Предъявите.

Связной смутился, предъявил паспорт и сказал, что он из Колодного.

— Партизаны у вас есть? — понизив голос и посмо­трев по сторонам, спросила девушка.

— Нет...

— Есть, — настаивала девушка, — я знаю. Не прики­дывайтесь.

— Есть или нет, я не знаю ни одного.

Девушка сунула связному в руку конверт и строго сказала:

— Передайте эту записку партизанам. Не передадите, я вас найду, и тогда вам будет хуже. Фамилию вашу я запомнила, деревню знаю, найду, куда бы вы ни спрята­лись. Ясно? Ну, а если вздумаете с этой запиской пойти к немецкому коменданту, я скажу, кто вы... Я знаю, что сказать, и вас...

Девушка весьма выразительно провела пальцем по горлу и показала на небо.

— Нахрапистая девица, — сказал командир, узнав об этом разговоре. — Или подлюга, немецкий агент, или бое­вая дивчина. Из такой может выйти толк.

— Давай испытаем, — предложил я Рысакову. — Но что ей поручить, какое дать задание?

— Пусть ухлопает военного коменданта.

На этом было и порешили, но, продолжая обсуждать затеянное предприятие, мы пришли к выводу, что на пер­вый раз даем слишком трудное задание. Незнакомка мо­жет не справиться, испортит дело. Нужно проверить ее на более легком задании. Мы предложили ей наладить передачу нам из выгоничской больницы медикаментов, инструментария, а затем организовать переход к нам вра­чей. Врачи в выгоничской больнице работали наши, быв­шие военнослужащие, попавшие в плен. О том, что с вра­чами у нас уже связь налажена, незнакомке мы, конечно, не сообщили. А выгоничские врачи и больница в то время были для нас ценнее, чем смерть немецкого комен­данта.

— Кто передаст этой дивчине задание? — забеспо­коился Рысаков.

— Тот же связной. Он знает девушку в лицо, высле­дит ее и передаст задание, — предложил я.

— А если связного повесят?

— Ну, если бы немцам важен был именно этот связ­ной, так они его давно бы повесили.

— Рискнем, — согласился Рысаков.

Через самый непродолжительный срок после того, как мы передали задание, налицо оказались замечательные результаты: военнопленные врачи, две молодые жен­щины — Лидия Унковская и Любовь Тодорцева благопо­лучно перешли к нам со всем богатым больничным инвен­тарем. Они давно ждали удобного случая и еще до нашего вмешательства состояли в сговоре с этой девуш­кой из немецкой комендатуры. Вместе с врачами пришли две санитарки.

Организовано все было блестяще. Пользуясь доверием коменданта, объяснили нам врачи, незнакомка организо­вала и транспорт для перевозки больничного инвентаря.

Мы были восхищены предприимчивостью, смелостью и энергией нашей незнакомой союзницы.

Теперь мы решили поручить ей уничтожение военного коменданта. Она охотно взялась за это дело.

Вскоре она сообщила нам, что уже добыла пистолет и начала слежку. Подкараулить коменданта, успешно осуществить акт возмездия и при этом сохранить соб­ственную жизнь было, конечно, делом более трудным. Мы девушку не торопили.

Но задание она выполнила, Комендант был убит. После этого она ушла из Выгоничей и прибыла к нам. Теперь мы могли с ней как следует познакомиться. По всему району разнесся слух, что партизаны убили немец­кого коменданта.

К нашему сожалению и великому огорчению Ирины, через несколько дней выяснилось, что комендант жив и невредим, а убила она полицая. Она стреляла ночью и обозналась. Полицай был одинакового роста с комен­дантом.

— Ну, и чорт с ним, с комендантом! Все равно при­слали бы другого. Одним негодяем, во всяком случае, меньше,— утешал ее Рысаков. — Хорошо, что сама ускользнула. Молодец!

С первых же дней Ирина занялась партизанским хо­зяйством. В землянку хлопцы возвращались поздно вече­ром, а с утра расходились— кто на разведку, кто в охра­нение. Ирина оставалась в тесной и душной землянке, латала мужчинам белье, штопала, стирала.

Командир был очень доволен девушкой, постоянно хвалил ее, ставил ее в пример другим мужчинам и жен­щинам. Называл ее Ирочкой.

— Оружия у нас, кажется, маловато, а то, которое есть, не ахти какое, — заговорила как-то Ирина с Рысаковым.

— Да, это верно, а война разгорается.

— Я это предусмотрела и кое-что припасла. Только взять надо, — сообщила Ирина.

В ту же ночь с пятью товарищами, на двух санях, она выехала за припасенным оружием. Цыбульский так­же принимал участие в этой экспедиции. Она как раз была ему по нраву — оружие хранилось почти под са­мыми Выгоничами, можно сказать в логове врага, а Цыбульский больше всего любил рискованные операции.

По пути Ирина предложила выполнить еще одно за­дание — с помощью своих знакомых в Выгоничах полу­чить ценные сведения о противнике. Командир категори­чески запретил ей это.

— Ни в коем случае не смейте рисковать, — ска­зал он.

Но Ирина была девушка с характером. Рысакову она пообещала, что не будет отвлекаться попутными делами, но в Выгоничах все-таки повидала своих приятелей и привезла в отряд чрезвычайно ценные сведения. В вы­полнении этой рискованной операции помог ей Цыбуль­ский. В Выгоничах всюду он ходил вместе с Ириной, обеспечив остальным партизанам убежище в укромном месте.

Двое суток с тревогой ждали мы Ирину. По нашим расчетам они должны были справиться за одни сутки. Все, однако, кончилось благополучно. Ирина привезла пять пистолетов «парабеллум», четыре немецкие вин­товки и две ракетницы, которые, как она говорила, по неопытности своей приняла за неизвестное ей грозное оружие. Правда, маловато оказалось патронов, лишь ракетницы имели до двадцати зарядов, а пистолеты и винтовки всего три обоймы.

— Ничего, курочка по зернышку клюет, а сытая бы­вает, — успокаивали товарищи Ирину, которая очень до­садовала на свою оплошность.

Она горячо взялась за изучение всех систем нашего оружия. Хранилось оружие теперь на кухне, так как в землянке оно очень потело. В кухне мы устроили спе­циальные стеллажи. Кухня была большая, она представ­ляла собой шатер, сколоченный из жердей. В центре шатра, где сближались жерди, было оставлено отвер­стие — дымоход. С внешней стороны кухня была тща­тельно замаскирована хвойными деревьями.

По целым дням Ирина возилась с оружием в кухон­ном балагане. Она разбирала, протирала, смазывала и вновь собирала винтовки и пистолеты, поминутно спрашивая часового, который неотлучно находился при складе оружия, название частей, и заливалась хохотом, повторяя смешные названия: мушка, лекало, собачка, ползун.

Не уходя из кухни до поздней ночи, она часто бала­гурила с Абрамом Яковлевичем Кучерявенко, нашим по­варом. Девушка помогала ему чистить картошку, мыть посуду, резать мясо. Разрезать мясо на одинаковые куски так, чтобы они были одинаковы по весу, по каче­ству, по размеру — дело нелегкое. Требовался хороший глазомер. Весов у нас не было. Ирина отлично справ­лялась и с этой работой.

Так продолжалось неделю или две. Но однажды произошло событие, возбудившее наши подозрения.

Ночь выдалась на редкость тихая и лунная. Таин­ственные тени ветвей рисовались по снегу, в прогалинах между деревьями. Тишина была такая, что, казалось, кашляни — и на десять километров в окрестности будет слышен твой кашель. Треск деревьев на морозе, скрип снега под ногами, перекличка сов разносились по лесу, как по пустой комнате.

Мы долго не засыпали в ту ночь. В землянке было жарко натоплено. Акулов читал стихи, мы все лежали и слушали.

Вдруг над лесом послышался гул самолета. Я и Ры­саков вышли из землянки. Самолет летел стороной. По гулу мотора было похоже, что летит наш У-2. И ясно в то же время, что советский самолет такого типа над лесом появиться не мог. Это летели немцы. Спустя ми­нуту гул мотора стал приближаться. Самолет пронесся над нами так низко, что колеса едва не задевали за ма­кушки сосен. На хвостовом оперении в свете луны мы разглядели свастику.

Появление самолета нас не встревожило. Гул его за­тих где-то вдали. Ночь была такая чудесная, что мы не торопились вернуться в землянку. И вот, спустя десять или пятнадцать минут, снова послышался гул. Он при­ближался. Теперь это показалось нам подозрительным. Рысаков отдал команду гасить все огни. И в то время, когда самолет был совсем близко, на кухне раздался глухой выстрел и пронзительный женский крик; почти одновременно прозвучал второй выстрел, и над лесом взвилась зеленая ракета, окрасив в призрачный цвет воздух, деревья и наш барак. Мы стояли, точно онеме­лые. Когда ракета упала, мы ринулись на кухню.

Обрушивая на голову Абрама Яковлевича проклятия, Рысаков подбежал к кухонному помещению.

Посреди кухни стояла плачущая навзрыд, смертельно перепуганная и белая, как снег, Ирина, а ракетница валялась у костра, и рукоятка ее уже начинала тлеть. Я пнул ракетницу ногой и недоумевающе посмотрел на девушку. Рысаков рванул Ирину за плечо, но, увидев ее лицо, остановился — по щеке девушки медленно сте­кала струйка крови.

— Что произошло? — спросил я, поворачиваясь в сто­рону Кучерявенко.

Он собирал у стеллажей рассыпанные ракетные пат­роны.

— Доигралась она, вот что, — ответил старик.

— А точнее нельзя ли? — прикрикнул Рысаков.

— Да чего точней! Возилась с ракетницей у костра, заряжает, разряжает, мне показывает, пропади она про­падом! Чуть насмерть не перепугала.

— Как же все-таки выстрел произошел? — допыты­вался я.

— Кто-то винтовочный патрон швырнул в костер. Он взорвался, я испугалась и нажала крючок. А щеку, на­верное, поранило осколком патрона, — подавленно про­бормотала Ирина.

— Как раз самолет откуда-то принесло, девчонка за­охала, а тут патрон... Кто это шутками такими зани­мается, хотел бы я знать! — негодовал Кучерявенко.

Самолет над лагерем больше в ту ночь не появлялся. Мы сделали вид, что не придаем событию особого значе­ния, успокоили Ирину, посоветовали товарищам итти спать. Но я и Рысаков долго еще не ложились, обсуждая происшествие. Случайно ли обстоятельства сложились так, что зеленая ракета взвилась над лагерем именно в то время, когда пролетал немецкий самолет, или это злой умысел? Абрам Яковлевич, которого мы допросили наедине, начисто отрицал злое намерение и всячески вы­гораживал Ирину.

Мы стали наблюдать за девушкой. Пока все шло по-прежнему. Ирина и в трудовой и в бытовой обстановке работала безотказно. Вместе с Сергеем Рыбаковым и Сашей Карзыкиным она поймала в Утах крупного вра­жеского разведчика. При содействии колхозников разоб­лачив шпиона, она связала его и доставила в лагерь. Он прибыл из Почепа. Между полозьев под санями шпиона мы нашли привязанную винтовку. На допросе он признался, что прибыл с целью разведки партизан­ских баз и дал нам ценные сведения.

Ирина вела дружбу со всеми хлопцами, но ближе всех была с Цыбульским. Он играл на скрипке, она пела, и нам казалось, что именно на этой почве они и по­дружились. Во всяком случае с Цыбульским Ирину ви­дели чаще, чем с другими.

Девушка волновалась, когда Цыбульский уходил на разведку или на операцию. Трогательно, почти не стес­няясь посторонних, она просила, чтобы Цыбульский был осторожен, не лез на рожон. Ничего удивительного в этой просьбе не было. Цыбульский по-прежнему воевал от­важно, рискованно и брал на себя задания одно опасней другого.

Очень заботился Цыбульский об установлении связи с соседними партизанскими отрядами. Рысаков не раз­решил ему заняться этим делом. А к этому времени как раз установилась у нас связь с одним из отрядов Навлинского района. В целях конспирации только один че­ловек у нас и один человек у навлинцев знали располо­жение наших лагерей.

Тогда Цыбульский настоял на том, чтобы его послали на разведку в Брянск. А в такой разведке у нас как раз была нужда. Во-первых, мы хотели узнать, что делается в Брянске. Во-вторых, нужно было доставить в Брянск наши листовки.

Ушел Цыбульский в Брянск — и точно исчез! Срок, в который он должен был вернуться, давно прошел. Что с ним случилось, мы не знали и очень беспокоились, в особенности Ирина.

В деревню Колодное тем временем прибыла кара­тельная экспедиция численностью до батальона и стала усиленно прощупывать опушку леса. Ежедневно то в од­ном месте, то в другом появлялись вражеские разведчики. 11аши отдельные группы завязывали с ними перестрелку.

На берегу Десны и на проселках, ведущих к лагерю, мы выставили усиленные караулы. Немцы хоть и не пы­тались атаковать лагерь непосредственно, но блокиро­вали нас. Сведения извне перестали к нам поступать. Если мы знали, что в Уручье немецкий гарнизон сильно увеличен, то о других окрестных деревнях ничего узнать не могли. В конце концов нашей разведке удалось про­браться в Павловку. Сведения были неутешительные: большинство наших связных арестовано. Вывод один: нас кто-то предал. Но кто именно?

Все были встревожены. Командир ходил мрачный и упорно молчал. Он просто в бешенство приходил, когда кто-нибудь пытался заговорить с ним.

Цыбульский явился, когда все надежды на его воз­вращение были потеряны. И явился странным способом: его привез связной от навлинцев.

— Как ты к навлинцам попал? Почему попал к навлинцам? — сразу же набросился на Цыбульского Рыса­ков.

Цыбульский ждал этого вопроса.

— Как же я иначе мог вернуться? Разве вы не знаете, что творится кругом?

Цыбульский был прав: со стороны Десны мы были окружены немцами. Подумав несколько секунд, Рысаков сказал:

— Ладно, иди в землянку, там разберемся.

По словам связного, Цыбульского задержала застава навлинцев на просеке, где в те дни не показывалось ни одной живой души. Шел Цыбульский прямо в располо­жение партизан. На заставе к нему отнеслись недовер­чиво, но задержанный убедительно доказал, что иным путем к себе в отряд он пробраться в сложившейся об­становке не мог. Все же Суслин, комиссар навлинского отряда, просил Рысакова хорошенько проверить Цы­бульского. Он внушал подозрения.

— Очень уж интересовался нашим отрядом и всю дорогу расспрашивал, есть ли поблизости еще отряды и где именно, — закончил свои показания навлинский связной.

Рысаков бросил на меня многозначительный взгляд. Мы пошли в землянку.

Цыбульский лежал на нарах, укрывшись теплым платком, а Ирина сидела рядом с ним и латала брюки своего друга. Брюки основательно поизносились за время его последнего похода.

Ни слова не говоря Цыбульскому, мы с Рысаковым сели против него на другой стороне нар. Роясь в поле­вой сумке, Рысаков прощупывал глазами и Цыбульского, и Ирину. Смутившись под этим пристальным взглядом, Ирина сделала вид, что увлечена работой и стала выво­рачивать брюки Цыбульского. На колени из брюк вы­пала небольшая бумажка. Девушка посмотрела на Ры­сакова, потом на бумажку, взяла ее и, разворачивая, сказала:

— А у тебя из штанов любовные записки падают.

— Какие там записки? — спокойно отозвался Цы­бульский.

— А вот! — Ирина замахала бумажкой перед носом своего дружка.

Он откинул с головы платок, взглянул на бумажку и стремительно приподнялся, протягивая руку, чтобы ее схватить.

— А вот не отдам! — игриво вскричала девушка.

— Что за глупые шутки! Дай сюда!

— Ну, нет, я сперва прочитаю, — покачиваясь взад и вперед, ответила Ирина; видимо, своей непринужден­ностью она хотела рассеять наше внимание.

— Дай сюда, я тебе говорю! — закричал Цыбульский и схватил Ирину за руку.

Она стала вырываться. Цыбульский побагровел. По его лицу мы видели, что он чрезвычайно обеспокоен и рассержен тем, что она затеяла эту игру.

Рысаков подскочил к Ирине и вырвал из ее руки бумажку, Цыбульский тотчас отпустил девушку, схватил свои брюки, сунул их под голову и снова лег. Успокаи­ваясь, он пробормотал:

— Нашла время для ревности, идиотка!

Рысаков развернул бумажку, и я одновременно с ним прочитал ее содержание. Это действительно была лю­бовная записка к Цыбульскому. Мелким почерком, ка­рандашом, были начертаны слова любви. Рысаков хотел было сложить записку, когда я обратил внимание на имена, которые в ней приводились в конце. Эти имена не оставляли сомнений, что Цыбульский шпион. Вот, приблизительно, как выглядел конец записки:

«Ты ведь знаешь, какая здесь дороговизна, а теперь мы обеспечены надолго... Продукты доставлены, хотя это было очень трудно, сам знаешь, время какое... И Захаров теперь здесь, и Пименов и Аркадий... Узнай, чем могут помочь друзья из Навли...»

Захаров, и Пименов, и Аркадий были наши связные, недавно захваченные немцами!

Рысаков, ни слова не говоря, схватил Цыбульского за ноги и стащил с нар. Шпион слетел на пол, защищая голову от ударов.

— Кто писал? — ревел Рысаков.

Глядя своим единственным здоровым глазом на Ры­сакова и прикрывая руками голову, Цыбульский молчал. Боясь, что мы опоздаем с допросом, если я сейчас не вырву Цыбульского из рук Рысакова, я положил руку на плечо командира.

— Подожди, Василий Андреевич, в этом нужно разо­браться, — и я отстранил Рысакова.

Ирина стояла в стороне, не двигаясь, и с ужасом смотрела на Цыбульского. Все, кто был в эту минуту в землянке, окружили нас плотным кольцом.

— Возьми-ка его брюки и хорошенько осмотри, — приказал я Акулову.

Командира я отвел на два шага в сторону.

Цыбульский поднялся на ноги. Босой, в черных по­линявших портках, которые он носил под ватными брю­ками, он стоял, согнувшись и опустив голову. Куда девался его молодцеватый вид!

Акулов быстро осмотрел брюки и за подкладкой, ко­торая сильно потерлась в поясе, обнаружил еще одну бумажку.

Я взял ее из рук Акулова и развернул. Это было удостоверение личности, свидетельствующее о том, что Цыбульский является помощником начальника след­ственного отдела полиции одного из брянских участков. Зная нрав Рысакова и понимая, что его ничто теперь не спасет, Цыбульский не стал отпираться. Он признал под­линность удостоверения.

— Кто тебе давал задание? — спросил Рысаков, едва сдерживаясь, чтобы не пристрелить шпиона на месте.

— Начальник гестапо и мой брат, начальник по­лиции.

— Зачем хранил при себе удостоверение? — поин­тересовался я.

— Потому что пароль на все случаи встреч с нем­цами не заготовишь. А документ всегда удостоверит мою личность.

— Личность! — закричал Рысаков. — Личность бы­вает у человека, а ты шкура!

— Ирина с тобой? — спросил я.

Цыбульский сквозь зубы произнес:

— Нет.

И при дальнейшем допросе ничего компрометирую­щего в отношении Ирины Цыбульский не сказал. А между тем она была его соучастницей. Это выяснилось немного позднее.

Цыбульский должен был выявить наших людей, с ко­торыми мы поддерживаем связь в деревнях и селах, и установить местонахождение соседних партизанских от­рядов.

Ради одного нашего отряда немцы, быть может, и не стали бы предпринимать такие относительно сложные меры, как засылка нескольких шпионов. Меня, при­знаться, в то время несколько удивляло внимание, ко­торое оказывают нам немцы. Позднее мы узнали, что вокруг нас действует много партизанских отрядов. Тут были и трубчевские партизаны, и отряды Суземского района, и группа Сабурова. О навлинских отрядах мы знали и держали с ними постоянную связь.

Вот почему гитлеровцы заслали к нам и Цыбульского и Ирину. Вот почему после их провала сам начальник полиции, брат шпиона Цыбульского, самолично отпра­вился разведывать расположение партизанских группи­ровок и был позднее уничтожен в отряде Тарасова и Гуторова.

После разоблачения и расстрела Цыбульского за Ириной было установлено еще более усиленное наблю­дение. Ни на один шаг не выпускали ее из поля зрения наши хлопцы. Девушка заметила это и решила итти вабанк. Она потребовала, чтобы Рысаков расстрелял ее, если он ей не доверяет.

— Так жить я не могу! — заявила она решительно.

Еще с того случая, когда Ирина выпустила зеленую ракету, мы заподозрили девушку в предательстве. Но одних подозрений было недостаточно, чтобы приступить к допросу. Следователи мы были неопытные и боялись испортить дело преждевременным дознанием.

Разоблачить Ирину помогли товарищи.

Вскоре после расстрела Цыбульского к нам в лагерь прибыл с навлинским связным человек в кожаном, из­рядно потертом меховом реглане и в серой папахе. Под­поясанный военным ремнем, с маузером на одном и с полевой сумкой на другом боку, он был очень подви­жен, говорил скороговоркой, дребезжащим баском и не­прерывно курил трубку. На вид ему было лет тридцать пять. Отрекомендовавшись представителем областного отдела НКВД, он сказал, что оставлен для работы в тылу противника и отвел Рысакова в сторону. Там он показал командиру документ. Рысаков подозвал меня. Приезжий и мне показал удостоверение, отпечатанное на полотне. Это был Дмитрий Васильевич Емлютин, с ко­торым в дальнейшем мне пришлось долго работать.

— У вас в отряде имеется шпионка, — сказал нам Емлютин. — Она выдает себя за еврейку, чтобы легче было маскироваться, а на самом деле — немка-коло­нистка. Сомнений в этом нет никаких, моя агентура точно все выяснила.

Рысаков попросил Емлютина допросить шпионку при нас.

Вызванная на допрос и понявшая, что ее песенка спета, Ирина не стала запираться. Связной из Плодного, через которого она установила с нами связь, тоже ока­зался матерым шпионом. Он заблаговременно устроился в Колодном под видом красноармейца, бежавшего из плена, и сумел втереться в доверие к Рысакову. История встречи Ирины с этим связным и с передачей записки — все было вымыслом. Операция с переводом к нам в ла­герь врачей и больничного инвентаря была санкциониро­вана немцами. Гестапо знало, что врачи готовятся к нам перейти, и решило им не мешать. Жертвуя больницей, немцы преследовали простую цель — создать авторитет своему агенту. Убийство, которое совершила Ирина, также было подстроено гестаповцами и военным комен­дантом. Ирина действительно убила человека, но это был полицай, неугодный коменданту, которого нужно было устранить.

Помимо ряда заданий, таких, например, как сигнали­зация самолету, чтобы летчик мог точно засечь местопо­ложение лагеря, Ирина должна была убить некоторых районных работников, действующих в партизанских ря­дах. На допросе она назвала имена Мажукина, Фильковского, Черного и Тарасова.

Я о них тогда ничего не знал.

А шпионка продолжала свои показания. С Цыбуль­ским ее познакомили заочно; в отряде они быстро узнали друг друга по приметам. Когда они ездили за оружием и, вопреки запрещению командира, якобы заходили за разведочными сведениями к приятелям, то на самом деле виделись со своим немецким руководителем. От него они получили задание убить районных работников, скры­вающихся в подполье. В заключение Ирина сказала, что немцы непрерывно подготавливают шпионов и рано или поздно зашлют их в наш отряд, если уже не заслали.

Эта последняя фраза произвела удручающее впечат­ление на Рысакова и, как мне кажется, сыграла в его дальнейшем поведении немалую роль.

Разоблачение шпионов, пробравшихся в наш отряд, сильно подействовало на настроение многих товарищей. «Кому верить?» — этот вопрос долгое время не давал людям покоя.

У Рысакова начался приступ болезненной недоверчи­вости.

— К чорту вашу агитацию и призывы! — кричал он. — Хватит! Никого в отряд больше не принимать! Буду уничтожать всякого, кто попытается к нам проник­нуть! Пусть нас немного, да зато проверенные люди.

И разубедить его в этом нелепом и вредном мнении в те дни было невозможно.

Дата добавления: 2015-11-28