В.П. Золотарев. Об исследовательской лаборатории В.О

Об исследовательской лаборатории В.О. Ключевского (1841-1911)

Великие русские историки XIX – ХХ столетий в процессе трудной работы изучения истории России и зарубежных стран «создали» свои индивидуальные исследовательские лаборатории. Мне уже приходилось писать о подобной лаборатории С.М. Соловьева (1820-1879)[1] Теперь настала очередь очертить ее едва ли не у самого искусного исследователя нашего исторического прошлого – Василия Осиповича Ключевского (1841-1911).

О жизни и научной деятельности Ключевского написано несколько книг и сотни исследовательских статей и глав в общих историографических трудах[2], но, насколько нам известно, никто из их авторов не ставил перед собой такую специальную задачу, которую мы сформулировали в названии нашей статейки.

Попытаемся очертить контуры исследовательской лаборатории Ключевского, памятуя о том, что она не могла «создаваться» им без влияния на него его предшественников и его современников. Вместе с тем скажем сразу же без обиняков: эти заимствования стали для Ключевского лишь какой-то частью того строительного материала, который был необходим для постепенного возведения лаборатории историка. Отсюда следует, что в ней что-то является не собственно ему принадлежащим, а что-то его собственным созданием.

И это свое, выстраданное, отдуманное – не раз и не два – разрабатывалось Ключевским длительно и мучительно тяжело, хотя и радостно, ложась на бумагу красивым его почерком. Так происходило всегда – писал ли Ключевский объемную монографию, маленькую статейку, эссе-воспоминание или крылатую фразу. Ибо основанием и первого, и второго, и третьего и последнего служили для него факты. Ключевский рано и глубоко осознал: факты – воздух науки. Без них наука задыхается. Они – ее строительные леса, дающие ясные контуры возводимого здания. Не поэтому ли Ключевский был охоч до фактов истории?! Никогда не жалел ни времени, ни сил на поиски фактов. «Исторические факты, - писал он в одной из своих статей 70-х годов XIX в. по существу своему, – выводы, обобщения отдельных явлений, сходных по характеру; они то же, что понятия в логической сфере»[3].

Ученик В.О. Ключевского, М.М. Богославский вспоминал в 1911 г. об этой особенности научной деятельности своего наставника: «он работал всю жизнь над историческими фактами, и только над ними. Он открывал в исследуемых фактах новые, никем раньше не замеченные черты, своеобразно их освещая, описывая их причины и выводил следствия… Его совершенно не тяготила предварительная, черная, кропотливая, неблагодарная, казалось бы, работа над просмотром массы источников, на которую приходится исследователям затрачивать много времени и сил и в результате которой может оказаться всего несколько крупинок, но, правда, он добывал крупинки чистого золота. Он не затруднялся внимательнейшим образом пересмотреть груды архивного сырья, перечитать множество каких-нибудь десятин или писцовых книг для того, чтобы получить две-три необходимые цифры. Такую работу он вел поистине с соловьевскою трудоспособностью».[4]

Ключевский, находя в научных исследованиях своих современников ту скрытую и поистине гигантскую работу, которую они затратили, чтобы открыть новые факты русской истории, с особой теплотой и душевной радостью непременно отмечал ее. Приведу пример. Его зоркий взгляд был прикован к тем немногочисленным страницам магистерского исследования С.Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник» (СПб., 1888), на которых освещалась жизнь малоизвестных русских князей. «При чтении в его книге, - писал Ключевский, - страниц о жизни князей Хворостинина, Катырева-Ростовского и Шаховского внимание невольно останавливается на умении автора мозаически подбирать мелкие данные, рассеянные по разным источникам, и складировать в цельный очерк, а его привычка точно обозначать источники, из которых он черпает свои сведения, облегчая проверку его выводов, вместе с тем дает возможность видеть, чего стоила ему каждая такая страница (выделено мною. – В.З.): он подбирал в прикладных книгах и обозначил в примечаниях до 60 мест, где упоминается имя князя И.М. Катырова-Ростовского, чтобы на основании этих упоминаний написать в тексте 5 строк о жизни князя Катырова в 1626-1629 гг.»5. Кто скажет, сколько подобных строк и страниц написал за свою творческую жизнь В.О. Ключевский и кто ответит: чего ему стоили каждые такие 5 строк и каждая такая страница? Именно отыскание им в необозримых архивных завалах золотые россыпи фактов, их деталей и жемчужных частиц позволяли ему ткать непревзойденные еще никем полотна исторической жизни русского народа.

Они же были для Ключевского тем, что в совокупности с уже известными фактами составляли объект его штудий, котрый им всегда очень коротко и с необычайной четкостью формулировался и значился на титульных листах его монографий, начиная с самой первой – «Сказание иностранцев о Московском государстве» (М., 1866). Затем – через шесть долгих и мучительных лет – последовала вторая «Древнерусские жития святых как исторический источник» (М., 1872), еще промежуток в десять лет – и очередной исследовательский шедевр «Боярская Дума Древней Руси» (М., 1882). После «Думы» Ключевский вновь ушел в раздумье и почти через двадцать лет очередное бессмертное творение – 5-томный «Курс русской истории». Я преднамеренно привел названия главных исследований Ключевского, чтобы сделать вывод – они состоят из немногих слов – от трех до шести. То же заключение модно сделать, посмотрев на заголовки многочисленных статей историка. Причем легко замечается закономерность: чем опытнее в науке становился Ключевский, тем короче и определеннее формулировались им названия исследований.

Как можно ярче и короче определив предмет исследования, – повторимся, его формулировка всегда проистекала из фактов, – Ключевский тут же (а то и заранее) начинал их анализировать, расчленяя их на составные части, подыскивая им сходные факты, соединяя факты в системы, а их в единое стройное целое. «Факт, не приведенный в схему, есть смутное представление, из которого нельзя сделать научного употребления»6, – таков один из афоризмов русского историка. Ученики Ключевского дружно отмечали, что он «был не подражаем в искусстве комбинировать факты и восходить от мелких, частных фактов и отношений к общим и крупным, строить системы…»7, из которых и было создано им общее построение русской истории, отличающееся от концепций и Н.М. Карамзина, и С.М. Соловьева. Если сказать коротко, то главное отличие состоит в проблемно-хронологической комбинации фактов Ключевским, тогда как его предшественники строили свои «Истории», строго руководствуясь хронологическим принципом, который они реализовывали, группируя факты по княжениям и царствованиям. Необходимо при этом сказать, что С.М. Соловьев и в своей «Большой истории» и особенно в «Учебной книге русской истории» отступал от хронологического правила освещения событий, вводил и проблемно-тематическое изложение фактов8. Если учесть, что Ключевский очень высоко ценил «Учебную книгу»… своего наставника, то нетрудно предположить, чей опыт «комбинации фактов» он воспринял и усовершенствовал в написанном им 5-томном «Курсе русской истории».

Описывая с неукротимой энергией факты жизни людских обществ, анализируя и оценивая их, Ключевский выработал в себе удивительное и редкое умение понимать людей прошлого, мыслить так, как они мыслили, чувствовать вместе с ними. «Этого непосредственного проникновения в былое – и в его внешнюю обстановку, и в психологию давно сошедших с исторической сцены людей, и отдельных личностей, и народных масс, этой способности постигать, усваивать и воскрешать отдуманные думы, угасшие чувства и отзвучавшие речи (выделено мною. – В.З.), – писал его ученик, – не могли понять в Ключевском ученые юристы, видные представители того же историко-юридического направления, к которому и сам он принадлежал. И вот раздавались упреки: откуда он взял то или иное положение, почему он не подкрепил его цитатами, ссылками? Откуда взял?»9

Брал же информацию Ключевский из исторических источников, причем многочисленных и разнообразных. И к каждому из них относился максимально критически. «Нет исторического источника, - констатировал ученый в пору своей научной зрелости, - который бы не нуждался в критической проверке»10. Скептик по натуре, Ключевский переносил свой скептицизм и на исторические источники. Но его скептицизм был далек от так называемой скептической школы в русской историографии, основатель которой М.Т. Каченовский (1775-1842) напрочь отрицал достоверность источников древней Руси. Его же младший современник М.П. Погодин (1800-1875) – в противовес Каченовскому – безоглядно верил всему тому, что было написано в русских летописях. Вот тогда-то, в пору университетского учения Ключевского, и родилась крылатая фраза, много позже зафиксированная П.Н. Милюковым: «Критика без фактов и факты без критики»11. Первую часть этой фразы Милюков относил к Каченовскому, а вторую – к Погодину. Ключевский не принял ни ту, ни другую сторону, а занял свою, сугубо научную позицию. Ее крепью была теснейшая связь той информации, которую получил Ключевский, с исторической жизнью возникновения источника: «Мы должны быть привязаны к исторической действительности»12, – вот основное правило, которому наш историк неотступно следовал в своем творчестве. И эту «историческую действительность» Ключевский читал как книгу и видел в ней не только письмена, но и ту жизнь, которая скрывалась под ними. Ученый учил своих учеников хорошо и правильно читать книгу. Своим слушательницам на ВЖК он говорил: «Прошедшее лежит перед нами раскрытой книгой. Нехорошо не уметь читать в ней; еще хуже уметь читать, чего в ней не написано»13.

Изумительным искусством читать древние манускрипты обладал университетский наставник Ключевского – Ф.И. Буслаев (1818-1897). Он сполна передал его своему любопытному ученику. Ключевский, вспоминая Ф.И. Булаева, писал: «Уча нас строению языка и его связи с народным бытом, он учил нас читать древние памятники, разбирать значение, какое имели слова на языке известного времени, сопоставлять изучаемый памятник с другими одновременными и посредством этого разбора и сопоставления приводить его в связь со всем складом жизни и мысли того времени»14.

Ф.И. Буслаев учил своих питомцев посредством умелого чтения исторических источников постигать не только образ мыслей и привычек некогда живших людей, но и использовать полученный таким способом опыт для, так сказать, улавливания насущных требований времени, в котором обретались его воспитанники.

Окинем беглым взглядом те годы, в которые готовились и издавались научные труды Ключевского. Вот его выпускное (как тогда называли кандидатское) сочинение «Сказания иностранцев о Московском государстве», впервые изданное в «Известиях Московского университета» в 1866 г. (№ 7,8,9). Создавалось оно в основном в 1864-1865 гг., когда Ключевский учился на 3 и 4 курсах университета. Россия в эти годы зыбилась. Шла упорная борьба о путях дальнейшего развития страны: или она продолжит бездумно перенимать и примерять на себя стезю западных стран или пойдет, что называется, своим путем. Вот и молодой Ключевский задумал показать то представление, какое сложилось у Европы о России, ее народах в продолжение XV–XVII вв., причем, используя при этом прием описания, который не требовал от него решения вопроса: насколько правильны или легендарны были сведения иностранцев? А вдумчивый читатель сам решит для себя этот вопрос. Такая задумка удалась на славу.

Если Россия в 60-е гг. XIX в. зыбилась, то к концу 70-х началу 80-х гг. она вздыбилась, следствием чего стало 1 марта 1881 г., и 8 марта молодой царь на судьбоносном Государственном совещании солидаризировался с двумя знаменитыми старцами – П.Н. Победоносцевым (1827-1907) и С.Г. Строгановым (1794-1882).

В это же время В.О. Ключевский в журнале «Русская мысль» публикует свое знаменитое докторское исследование «Боярская Дума древней Руси», в которой писал о том, что его тема продиктована насущными требованиями переживаемого Россией времени15.

Одновременно с только что названными исследованиями создавался Ключевским и его блестящий «Курс русской истории», первый том которого увидел свет в 1904 г. Так что Ключевский осознанно реализовывал свое понимание извечной проблемы «история – современность», которое он выразил в первой же вступительной лекции на ВЖК в 1872 г.: «Характер времени, в котором мы живем, впечатления, под которыми мы выросли, не должны действовать на выводы исторического изучения; но нет беды, если они частью определяют его программу, подсказывают вопросы, не подсказывая их решение», а десятью страницами далее он формулирует более определенно решение упомянутой проблемы – «время, как я говорил, может действовать на выбор предметов и приема изучения»16.

Но едва ли не самой яркой, броской особенностью исследовательской лаборатории Ключевского является стиль его исторических трудов. И современники ученого и исследователи его научного наследия не упускают случая сказать об этом. Так, уже упоминавшийся нами М.М. Богословский в своих воспоминаниях отмечал: «Особенностью его стиля надо признать необыкновенно счастливое сочетание трех качеств: точности, силы и образности. Точность языка при сжатости выражений придавала его стилю как бы некоторую математичность, резко отличавшую его лекции от расплывчатого и довольно небрежного, начиненного иностранными словами, которыми обыкновенно излагаются исторические курсы»17. А М.В. Нечкина в свеой монографии о Ключевском не удержалась, чтобы не привести концовку журнального варианта «Боярской Думы…», не вошедшую в окончательную редакцию этого монографического труда нашего историка. И дело тут, по-видимому, не столько в том, что Ключевский, по мнению Нечкиной, так убедительно «пропел» отходную русскому боярству, сколько в исключительном образном языковом оформлении этой молитвы над умирающим сословием. Вот эти слова Ключевского. В 1667 г., писал историк, выслужившийся дьяк «Шакловитый уговаривал стрельцов просить царевну Софью венчаться на царство, уверяя, что препятствий не будет. «А патриарх и бояре?», – возразили стрельцы. «Патриарха сменить можно, - отвечал Шакловитый, - а бояре – что бояре? Это зяблое упавшее дерево»18.

Точности, силы и образности слога своих научных исследований Ключевский добивался неустанной работой над словом. Из отечественных историков XIX-XX вв. рядом с ним в требовательном отношении к слову можно поставить лишь Н.М. Карамзина. «Волшебник слова» Н.С. Лесков в своем письме А.Е. Разоренову (1884 г.) приводит интересный диалог между «нашим последним летописцем» и известным поэтом Ф.Н. Глинкой. Так вот, Глинка спросил Карамзина: «Откуда у вас такой дивный слог? – Все из камина, батюшка! – отвечал Карамзин. Тот в недоумении. «Не смеется ли?» - думает. «А я, видите ли, - отвечает, напишу, переправлю, перепишу, а старое – в камин! Потом подожду денька три, опять за переделку принимаюсь, снова перепишу, а старое – опять в камин! Наконец уже и переделывать нечего: все превосходно. Тогда – в набор». И в назидание А.Е. Разоренову Н.С. Лесков формулирует «основное правило всякого писания – переделывать, перечеркивать, пересматривать, вставлять, сглаживать и снова переделывать. Иначе ничего не выйдет…»19 – это требование ко всему, что выходило из-под пера Ключевского, было уяснено им еще на скамье духовного училища, а затем духовной семинарии и именно в этих образовательных учреждениях были заложены основы его словесного мастерства, которые все время им совершенствовались. «Наконец уже и переделывать нечего: все превосходно. Тогда – в набор» – не потому ли столь длительное время создавались Ключевским его исторические исследования?! Все это шло (повторюсь) от начального образования будущего историка. Вспомним: Духовные учебные заведения (как никакие другие!) школили своих питомцев в овладении мастерством и оригинальностью словесного выражения своих мыслей. Ключевский иногда бравировал своим острословием. Его современник вспоминал, что ни однажды Ключевский бросал остроумные выражения в разговорах со своим университетским учителем, проф. С.М. Соловьевым. Тот удовлетворенно улыбался и говаривал: «Ах, пяточка заслуживает ваша острота, да жаль его нет в кармане». При этом Сергей Михайлович дотрагивался до своих карманов. Эти воспоминания с лихвой подкрепляются сохранившимися письмами Ключевского его студенческих лет.

Однако первое развернуто-критическое суждение нашего историка о слоге исторических исследований относится к 1877 г. «Наш ученый язык, - не без раздражения замечал Ключевский в одной из рецензий, - благодаря небрежному обращению с русским лексиконом стал превращаться в неуклюжий и неудопонятный жаргон, который только мешает распространению и ясному пониманию идей, добываемых учеными работами»20.

Много лет спустя свои мысли о языке «ученых работ» Ключевский «отлил» в прекрасный афоризм, который, по нашему мнению, должен красоваться перед глазами каждого кто берется за перо или кто всходит на кафедру: «Легкое дело – тяжело писать и говорить, но легко писать и говорить – тяжелое дело»21. В наше время небрежения русским языком слова великого мастера исторических работ звучат как нельзя своевременно. Ведь заслуга Ключевского как тончайшего исследователя прошлого русского народа и как непревзойденного его описания были признаны высшим научным учреждением – Академией наук – дважды: в 1900 г. он был избран действительным ее членом по историческим наукам, а в 1908 г. – почетным членом по разряду изящной словесности.

Внимательный читатель, знакомый с творческим наследием великих русских историков ХIX – ХХ вв., молвит: те черты исследовательской лаборатории Ключевского, о которых шла у нас речь на предыдущих страницах в большей или меньшей мере присущи и М.П. Поголину, и С.М. Соловьеву, и И.Д. Иловайскому, и В.Я. Шульгину, и К.Н. Бестужеву-Рюмину. Перечень имен, если возникает в этом нужда, читатель и сам может удлинить. И тут же спросит: а сеть своеобычность в творческой лаборатории Ключевского, то есть такие черты, которых вовсе не было (или они только намечались) в технологии историков его современников. Отметим: да, есть. И мы склонны их прочертить далее хотя бы пунктиром.

Первой такой чертой, как нам представляется, является использованные в своих исследованиях Ключевским исторических источников. Если его университетский учитель – С.М. Соловьев – нередко включал в ткань своих сочинений весьма объемные источники в чисто иллюстративном плане, а то и в своем пересказе или передаче в виде выдержек22, то Ключевский был прямо виртуоз в технике использования документов, о чем нами было упомянуто на предыдущих страницах.

Упомянем и еще об одной особенности исследовательской лаборатории историка. Она проистекает из его общего взгляда на теорию истории, который он продемонстрировал в своих лекциях 1884-1885 учебного года в Московском университете и изданных почти сотню лет спустя под названием «Методология русской истории».23 В них Ключевский понимал теорию историю, состоящую из двух частей. Первую часть можно назвать теорией исторического процесса, вторую – теорией исторического познания (собственно методология истории). Достоинством взгляда историка является то, что он обе части рассматривал в органической связи, не отрывая одну от другой. К сожалению, последующее поколение теоретиков истории не удержалось на высоте Ключевского (кроме Н.И. Кареева) и рассматривало одну часть вне связи с другой, что, разумеется, неверно, поскольку выбор технологии познания обусловлен пониманием исследователем объекта познания. Поясню: если историк понимает жизнь общества по Б. Августину (провиденциализм), то у него одни набор инструментов добывания знания; если же он смотрит на исторический процесс по К. Марксу, то другой и т.д. Ключевский же понимал историю как сложнейший процесс и объяснял его многофакторной теорией, которая в его времени была хорошо осознана учеными.

[1] См.: Золотарев В.П. Об исследовательской лаборатории С.М. Соловьева // Гуманитарные знания в системах политики и культуры. Сб. научн. статей. Казань, 2000. С. 122-125.

[2] Назовем самые последние во времени выхода в свет и значимые исследования о В.О. Ключевском: Киреева Р.А. В.О. Ключевский как историк русской исторической науки. М., 1966; Чумаченко Э.Г. В.О. Ключевский – источниковед. М., 1970; Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М., 1974; Медушевский А.Н. В.О. Ключевский и государственная школа русской историографии // Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1991. С. 292-331; Robert F. V.O. Kliuchevskii, historian of Russia. Indiana University. Bloomington and Indianapolis. 1995. – 304 p.; Киреева Р.А. Профессорский дебют В.О. Ключевского // Ключевский В.О. Лекции по русской истории, читанные на Высших женских курсах В Москве 1872-1875. М., 1997. С. 3-28; Шаханов А.Н. С.М. Соловьев и В.О. Ключевский: учитель и ученик // Он же. Русская историческая наука второй половины XIX – начала ХХ века. Московский и Петербургский университеты. М., 2003. С. 119-148.

[3] Ключевский В.О. Церковь по отношению к умственному развитию древней Руси // Православное обозрение. 1870. № 1. С. 311.

[4] Богословский М.М. Историография, мемуаристика, эпистолярия. М., 1987. С. 29, 32-33.

5 Ключевский В.О. Соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1959. С. 446.

6 Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 356.

7 Богословский М.М. Указ. соч. С. 33.

8 См.: Соловьев С.М. Учебная книга русской истории // Соч.: В 23 кн. М., 1988-2000. Кн. XVIII. М., 1995. С. 153-528.

9 Богословский М.М. Указ. соч. С. 34-35. Эту особенность Ключевского отмечали слушательницы ВЖК. См. об этом: Нечкина М.В. Указ. соч. С. 309 и др.

10 Ключевский В.О. Отзыв об исследовании С.М. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник» (СПб., 1988) // Соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1959. С. 441.

11 Милюков П.Н. Юридическая школа в русской историографии (Соловьев, Кавелин, Чичерин, Сергеевич) // Русская мвсль. 1886. № 6. С. 82.

12 Ключевский В.О. Лекции по русской истории, читанные на ВЖК в Москве 1872-1875 гг. М., 1997. С. 38

13 Там же. С. 32.

14 Ключевский В.О. Буслаев как университетский преподаватель // Соч.: В 9т. Т. 7. М., 1989. С. 348.

15 Ключевский В.О. Боярская Дума древней Руси. Изд. 3-е. М., 1902. С.

16 Ключевский В.О. Лекции… С. 32, 43.

17 Богословский М.М. Указ. соч. С. 67.

18 Нечкина М.В. Указ. соч. С. 229. Этот диалог в изданной монографии заменен рассказом. См.: Ключевский В.О. Боярская Дума древней Руси. М., 1902. С. 529.

19 См.: Н.С. Лесков – А.Е. Разоренову (1884 г.) // Русская мысль. 1902. № 7. С. 152.

20 Православное обозрение. 1877. № 2. С. 176.

21 Цит. по: Ключевский В.О. Исторические портреты. М., 1991. С. 10.

22 См.: Черепнин Л.В. С.М. Соловьев как историк // Соловьев С.М. История России с древнейших времен: В 15 кн. М., 1959-1966. Кн. 1. (т. 1-2). М., 1959. С. 33 и др.

23 Коючевский В.О. Методология русской истории. Курс лекций, читанных в 1884-1885 учебном году // Он же. Собр. соч.: В 9 т. М., 1989. Т. 6. С. 5-93.

Дата добавления: 2015-11-26