Cравнительно-исторический анализ нации и национализма Эрика Хобсбаума

Эрик Хобсбаум – один из самых известных историков и политических мыслителей современности. Его работа «Нации и национализм после 1780 г.» является одной из самых актуальных и популярных на пост советском пространстве на протяжении 90-х годов (Хобсбаум Э., 1998). Его концепция наций и национализма является одной из самых ярких в современной науке и, безусловно, одной из самых талантливых. Есть одно, но очень важное отличие работы Хобсбаума от других работ на эту тему, например, работ английского социолога и социального антрополога Э.Геллнера. речь идет о том, что Хобсбаум принципиально не историчен, например, он ни разу не говорит о том, когда появляются европейские нации. В то же время в сравнении с концепцией Геллнера, концепция Хобсбаума более конкретна. Книга содержит сравнительное изучение наций и национализма. В рассуждениях Хобсбаума присутствует история, но в достаточно схематическом виде он выделяет периоды: до 1780, 1780-1830 г.г., 1880-1918 г.г., 1918-1950, 1950-1992г.г. (1992год - год издания книги). Книга написана в русле традиции, связанной с такими именами как Х.Сеттон-Уотсон, Э.Смит, Э.Кедури, Дж.Брейи. Вместе с тем, он часто использует образные обобщения Эрнеста Геллнера и Бенедикт Андерсона.

Главная задача книги, по словам самого Хобсбаума, показать, на материале сравнительной истории, как происходило «изобретение» и «воображение» наций. Другая задача книги – показать, что нация качественно отличается от предшествующих ей форм человеческого общежития. Она не может быть соотнесена с ограниченной жизненной средой более ранней эпохи, для ее образования необходимы особые усилия – в основном это усилия со стороны государства, речь идет об изобретении традиции, о связи с прошлым, о придуманном прошлом. При этом изобретение традиции происходило повсеместно, во все эпохи, но его пик, по оценке Хобсбаума, приходится на 1870-1914 г.г. Речь идет о Западной Европе как родине национализма. Хобсбаум считает, что национализм появляется именно в Западной Европе вследствие издержек последовательного применения либеральных принципов, например, классы против иерархии рангов.

В результате внедрения рынка, поощрения рыночных сделок в ущерб человеческим взаимоотношениям, старые социальные связи в социальной структуре начинают распадаться, методы контроля правителей также становятся теперь не адекватными. То, что прежде опосредовало связь между человеком и властью начинает распадаться: общины, корпорации, цеха и гильдии. Когда массы были политически индифферентны, ситуация была еще управляемой, однако последующая массовая политическая мобилизация через такие механизмы как выборы, партии, социальные движения заставила государство добиваться лояльности своих граждан новыми средствами. Государство начинает разрабатывать новую символику – патриотические гимны, флаги, торжественные церемонии, национальные праздники, национальные традиции.

В работе Хобсбаум не придерживается никакого определения нации, более того он считает, что любое, достаточно крупное сообщество, воспринимающее себя в качестве «нации» таковым может называться. В самом начале работы автор оговаривает свои исходные положения: он солидарен с Геллнером в понимании национализма как принципа, в котором политические и национальные границы совпадают.

В отличие от Геллнера Хобсбаум утверждает, что национализм играет компенсирующую функцию, на место образовавшейся пустоты вследствие распада таких реальных сообществ как цеха, гильдии, общины, приходит национализм.

В научном сообществе взгляды относительно происхождения национализма разделились, их условно можно объединить в два подхода. Первый – примордиалистский, согласно которому этнические общности – исконны, изначальны, это извечные сущности, естественные человеческие коллективы. Второй –конструктивистский, согласно которому, современные нации появились недавно, а значит они сознательно созданы.

Позиция Хобсбаума о нации как к образованию по меркам истории, принадлежащей к сравнительно недавнему периоду, позволяет отнести его к конструктивистам. Хобсбаум постоянно, особенно в совместной работе с Т.Ренджером «Изобретение традиций» подчеркивает роль конструирования и социальной инженерии в процессе формирования нации. Отсюда сходный с Эрнестом Геллнером методологический постулат: сначала возникают национальные движения, государства, и только потом появляются нации, поэтому он находит более корректным сначала анализировать национализм, а потом уже нацию.

Далее он находит, что национальные феномены двойственны по своей сущности: нации – результат конструирования «сверху», нации – это то, что появляется в связи с модернизацией общества. С другой стороны, в отличие от других исследователей, в том числе и Геллнера, нации необходимо анализировать и «снизу» «Подобный «взгляд снизу», то есть восприятие нации не с точки зрения правительств или главных идеологов и активистов националистических (или не националистических) движений, но глазами рядового человека, реального объекта их действий и пропагандистских усилий, уловить чрезвычайно сложно». [

Многие социологи сегодня пытаются показать, что передовицы из газет – это совсем не то, что называется общественным мнением. Речь идет о том, что в реальной жизни ценностные ориентации, установки и убеждения простых людей могут расходиться с тем, что содержат в себе те или иные идеологии государств, программные положения националистических движений.

Хобсбаум не согласен с утверждением о том, что национальная идентификация – самая значимая и исключающая другие способы идентификации. В этой связи он справедливо отмечает, что она всегда связана с другими способами идентификации, и она представляет собой динамичный, изменчивый, например, в зависимости от внешних факторов, аспект в жизни отдельного индивидуума. Также он отмечает, что сегодня тема нации и национализма в научном сообществе стала очень популярной, до недавнего времени этот предмет интересовал чаще идеологов движений и политиков.

Сегодня в западной, а сравнительно недавно в российской и казахстанской литературе, появляется много интересных работ на эту тему. Однако сравнительных исследований практически нет, видимо, поэтому особую симпатию у Хобсбаума вызывает концепция Мирослава Гроха, содержащая в себе сравнительный анализ малых народов Европы.

Неравномерное развитие и в пространстве и во времени феномена наций – на этом основывается классификация Гроха истории национальных движений:

· Фаза А (сфера культуры, фольклора и литературы),

· Фаза В (в которой появляются активные сторонники «национальной идеи, она и составляет предмет основного анализа Гроха – анализ происхождения, состава и распространения этого активного меньшинства),

· Фаза С. (ситуация, когда националистические движения получают поддержку в массах).

Итак, Хобсбаум начинает свое исследование с утверждения о том, что такая историческая новация как нация и связанный с ней феномен национализма, а также национального государства являются новыми феноменами, исторически современное употребление этих понятий он относит к периоду не раньше 1884 г.

В эпоху либерализма (1830-1880 г.г.) та или иная группа могла назвать себя нацией, если она имела историческую связь народа с современным государством, необходимо было наличие культурной элиты и письменного национального языка. Актуальная в эпоху либерализма завоевательская практика также служила критерием определения народа как нации. Ассимиляция же мелких сообществ более крупными означала ее оборотную сторону. «С точки зрения либерализма – и не только либерализма, как показывает пример Маркса и Энгельса, положительная роль нации заключалась в том, что она представляла собой этап в историческом развитии человеческого общества, а основанием для создания конкретного национального государства служило его соответствие историческому прогрессу или способность ясно доказанная – этому прогрессу содействовать, независимо от субъективных чувств представителей данной национальности или личных симпатий исследования».

Но что способствовало превращению «национального патриотизма» в одну из самых влиятельных сил современности? Современные нации по своей природе и структуре отличаются от действительно существовавших сообществ. Распад или ослабление реальных человеческих обществ и связей вызывает к жизни так называемые «воображаемые общности» (термин Б. Андерсон).

Основной вопрос для Хобсбаума заключается в другом: «почему, утратив реальную общность, люди склонны «воображать» именно такой тип компенсации?» Вероятно, одна из причин заключается в том, что во многих регионах мира государства и национальные движения могли использовать как способ идентификации коллективную принадлежность. Именно это ощущение содержало в себе, по мысли Хобсбаума, потенцию и основание для национально-государственной идентичности в современном мире.

У коллективной или групповой принадлежности есть две разновидности, они опосредованы характером связей: надлокальные формы массовой идентификации и локальные связи, ограничивающиеся пределами определенного государства. Эту идентичность он называет протонациональной и в отличие от многих исследователей видит ее сложной и недифференцированной, поэтому данный вопрос «…требует проникновения в мысли и чувства людей неграмотных, вплоть до XX века составляющих громадное большинство населения Земного шара. Мы знакомы с идеями той части образованного слоя, которая не только читала, но и писала, но переносить наши выводы с элиты на массу, с грамотных на неграмотных мы, безусловно, не вправе, пусть даже два эти мира и невозможно совершенно отделить друг от друга, а писаное слово влияло даже на тех кто, умел лишь говорить».

Однако в анализе народного протонационализма, Хобсбаум не видит главных составляющих современного значения нации – язык и этнос. Обращаясь к работе «Царь и народ. Развитие русского мифа» Михаила Чернявского, Хобсбаум пытается определить, что составляет такой символ, такой объект идентификации как «Святая Русь». По Чернявскому, «Святая Русь» определяется через святые иконы, веру, царя и государство. Видно, что это понятие олицетворяет в себе народную, неофициальную идею. Национальные языки - это националистический миф. Язык как критерий национальной принадлежности являлся таковым лишь для политической верхушки и образованных людей, простые же люди, речь идет о массовом, нелитературном, народном языке, говорили между собой на нескольких местных диалектах. Поэтому только введение государством всеобщего образования могло создать предпосылки к функционированию языка в качестве национального. Европейские общества этого периода были преимущественно многоязычными, что также позволяет Хобсбауму поставить под сомнение факт языковой самоидентификации.

Большое влияние на выбор определенного языка оказывало не только знание его, владение им, не менее значимыми оказывались и такие факторы как политический или культурный. Отсылая к истории германских и славянских языков, Хобсбаум показывает, что «…язык и народ, каким бы образом их не определяли, не совпадают вполне… Язык был лишь одним из многих критериев, по которым различались культурные общности, - и не обязательно главным. Геродот полагал, что греки, несмотря на свою географическую и политическую раздробленность, образуют единый народ, поскольку они имеют общее происхождение, общий язык, общих богов, общие священные места и религиозные празднества, общие обычаи, нравы и взгляды на жизнь. Для образованных людей, вроде Геродота, язык, безусловно, имел решающее значение. Однако являлся ли он столь же важным критерием принадлежности к «греческому народу» и для обыкновенного беотийца или фессалийца – этого мы не знаем». Но в современном мире языку было суждено стать одним из системообразующих элементов определения нации.

В одной из самых известных работ Бенедикт Андерсона «Воображенные сообщества. Размышления о происхождении и распространении национализма» утверждается, что в Европе на определенной стадии «лингвистический» национализм представлял собой доминирующую разновидность. Здесь лингвисты полагали, что языки - это собственность говорящих на них групп людей, тогда данные группы должны занять автономное место среди равных между собой народов.

Хобсбаум придерживается концепции Б. Андерсон о трансформации литературного или административного языков в язык протонационального сплочения. Во-первых, важно, когда такой язык консолидирует саму элиту. Территориальное, географическое совпадение этой общности с зоной функционирования живого народного диалекта, а еще лучше с каким-либо государством может явиться мощнейшей предпосылкой к созданию более крупной общности - нации. Предполагается, что только при подобном раскладе мы можем говорить о языке как центральном элементе нации, показательно замечая о том, что в большей степени на подобные опосредования влияют политические факторы, а отнюдь не лингвистические, например, распространенность диалекта. Апелляция к таким примерам как «Франция» и «истинная Германия» показывает, что во Франции в 1789г. 50% французов вообще не говорили на французском языке, только12-13% говорили «правильно». Сфера его функционирования ограничивалась городской местностью. В Северной и Южной Франции вообще никто не говорил по-французски. В XVIII в. понятие «Германия» носило чисто культурное значение, его составляло 300-500 тысяч читателей книг на литературном немецком.

Что еще доказывает положение о том, что национальные языки – это националистический миф? Технологическое новшество капитализма – техника книгопечатания - еще одно средство успешного конструирования нации, его национального мировоззрения. В средние века в христианской Европе читающая публика была очень узкой, она читала по латыни. Но в то время она справлялась со своей посреднической функцией между массой народа, говорившей на местных диалектах, и литургической культурой. Новая эпоха – эпоха капитализма привела к массовому образованию. Соперничество местных языков за право быть книжными, диктовали необходимость стандартизации и унификации языка, появляется его литературная форма. Печатная продукция того времени - новый объект национальной идентификации. Ситуация, когда большие группы людей в одно и то же время, на одной территории, читают ежедневные газеты, являются хорошим инструментом «воображения» себя как нации. По мере того как язык печатной литературы начинает приобретать устойчивость, нация начинает казаться «вечной» и неизменной.

Итак, согласно Хобсбауму, новые языки появляются с новыми государствами.

А что значит другой центральный элемент «нации» - этнос? Мы знаем, что на уровне обыденного сознания понятие этноса увязывается со смутной идеей общего происхождения. Для этнического национализма чувство «родства» и «крови» является одним из основных механизмов сплочения членов «своей» группы, это же ощущение «родства» и «крови» автоматически отделяет «своих» от «чужих». Но Хобсбаум полагает, вслед за Фредерик Бартом, что чисто генетический признак в этносе имеет меньшее значение, в социальной организации этноса как группы более важны культурные признаки. Помимо этого, население крупных государств (территориально), как правило, гетерогенно, чтобы претендовать на общие этнические корни.

Апеллируя к демографической истории Европы, Хобсбаум показывает «…насколько разнородным может быть происхождение этнических групп, особенно в тех областях, чье население резко сокращалось, а затем вновь увеличивалось за счет новых волн переселенцев, как, например, на обширных пространствах центральной, восточной и юго-восточной Европы и даже в некоторых районах Франции. Точное соотношение добринского иллирийского слоя, римлян, греков, разного рода славянских переселенцев и многочисленных волн центрально-азиатских завоевателей, от аваров до турок османов, а именно эти элементы образуют этнически состав любого народа юго-восточной Европы, является предметом нескончаемых споров (особенно в Румынии)». Вместе с тем признается, что этнос в Геродотовом понимании и сегодня может являться консолидирующим фактором.

Анализируя «расовые» признаки, Хобсбаум показывает, что различия по внешним физическим данным могут слишком бросаться в глаза и они служат определенным маркером в обозначение между «нами» и «ими». Здесь он делает достаточно тонкие, антропологические в том числе, замечания. Во-первых, в реальной истории различие по цвету кожи внутри одного и того же общества (как, например, в Индии) обозначались таким образом, что более светлая кожа означала принадлежность к более высшему слою в социальной культуре общества, и наоборот, более темный цвет кожи означал более низкий социальный статус. То есть различия по внешним физическим данным играли не только роль вертикальных, но и горизонтальных границ, отделяя тем самым друг от друга скорее социальные слои, а не целые сообщества. Во-вторых, подчеркивается негативное значение такого маркера как внешние физические данные: его используют в основном для описания «чужой», а не «своей» группы. В этом видит Хобсбаум общеизвестные расовые стереотипы и невосприимчивость колонизаторов к различиям цвета кожи.

В итоге, полагает Хобсбаум, остаются два критерия: религия и верховная власть (государство). В исследовании связи между религией и национальным самосознанием отмечается, что «она крепнет по мере того, как национализм из идеологии меньшинства и отдельных групп активистов превращается в массовую силу… В арабских странах национализм сегодня настолько прочно отождествляется с исламом, что и друзьям, и врагам бывает чрезвычайно трудно включить в его рамки арабские христианские меньшинства- коптов, маронитов и греков-католиков,-которые были главными его зачинателями в Египте и Турецкой Сирии. Все более тесная идентификация национализма с религией характерна и для ирландского национального движения. И это не удивительно. Ведь религия – это старый испытанный способ, позволяющий через общую обрядовую практику и своеобразное братское чувство соединить людей, в остальном имеющих между собой мало общего».

Но мировые религии – универсальны и они в состоянии нивелировать этнические, языковые, политические и прочие различия. Вместе с тем мировые религии часто конкурируют между собой, и те народы, которые находятся на пограничных территориях, могут предпочесть одной этнической принадлежности другую. Практика современных государств показывает, что господство транснациональных религий ограничивает возможности религиозно-этнической идентификации.

Но что происходит в том случае, когда происходит совпадение идентификации по этносу с религией? Возможно, что иногда народ выбирает ту или иную этническую религию с тем, что ощущает себя отличным от других соседних этносов. Мы не можем сказать, например, что создание Пакистана – это итог мусульманского национального движения британской Индии. В случае с исламом можно заметить, что в постсоветских республиках Средней Азии национальные движения все же, по всей видимости, содержат в себе в качестве составляющей ислам как консолидирующий фактор. То есть речь идет о том, что связи между религией и национальной самоидентификацией носят чрезвычайно сложный и неоднозначный характер. Нельзя не согласиться с тем, что данная среда не терпит поверхностных обобщений, а также поспешных выводов.

Второй важный критерий протонационализма – ощущение принадлежности к устойчивому политическому образованию. И если в данной теории нации и национализма такая «скрепа» для протонационализма и современного национализма как религия называется парадоксальной и двусмысленной, то другая «скрепа» – «историческая нация», «государственный народ» или Staatsvolk является очевидной и, видимо, самой мощной. Хобсбаум рассматривает механизм становления «политической нации», которая первоначально представляет в большинстве случаев только малую часть жителей государства – элиту. Конечно, постепенно «политическая нация» могла так распространяться, что охватывала всех жителей данного государства как нацию. Вместе с тем причастность к историческому или существующему в настоящем государству оказывает воздействие на сознание народа и может вызывать этим самым протонационалистические чувства. Поэтому столь привлекательна традиция государственности для современного национализма, цель которого Хобсбаум определяет как становление нации в форме территориального государства.

Хобсбаум утверждает, что «…протонационализм сам по себе не способен создавать национальности, нации, а тем более государства. Национальных движений (связанных или несвязанных с определенным государством) гораздо меньше, нежели человеческих групп, способных, согласно нынешним критериям «нации», подобные движения создать; и их, бесспорно, меньше чем тех коллективов, которые обладают чувством общности, по природе своей едва ли отличным от протонационального самосознания».

Хобсбаум анализирует также позиции людей, руководивших обществами и государствами после французской революции. Во-первых, еще раз отмечается, что государство современного типа – это исторически новый феномен, поскольку он получил свое нынешнее воплощение в эпоху французских революций. Географически подобного рода государство обозначалось в качестве определенной территории, где жители находились в подчинении у единой государственной власти. Политически государство управляло населением прямо и непосредственно. Однако по мере демократизации политики, предполагает Хобсбаум, государству все больше приходилось учитывать мнение жителей своей страны, поскольку они имели возможность высказать свое мнение, в основном через выборных представителей. Вместе с тем государство нуждалось в поддержке или в согласии своих граждан.

Инструментами выступали: периодические переписи населения, теоретически обязательное посещение начальной школы и всеобщая воинская повинность. Механизм переписей дополнялся регистрацией рождений, браков и смертей. С точки зрения Хобсбаума, происшедшая в XIX веке революция средств сообщения - появление железной дороги и телеграфа – завершили дело ежедневной и тесной связи между государством и его самыми скромными обитателями из самых отдаленных деревенек. Однако такая реконструкция вызвала две чрезвычайно важные политические проблемы. Первая – технико-административного порядка. Решение такой практической проблемы как прямая и непосредственная связь центрально власти и жителей страны предполагало создание административной машины, что «..автоматически влекло за собой проблему письменного и даже разговорного языка (или языков) общения внутри государства, -проблему, которую установка на поголовную грамотность могла сделать политически весьма значимой».

Другой политически важной проблемой являлась проблема лояльности гражданина по отношению к государству и его идентификация с ним. По мере демократизации политики, в частности, по мере того как росло значение выборов при постоянном расширении электората, государство, считает Хобсбаум, не могло рассчитывать на автоматическую лояльность своих граждан. Так понимает Хобсбаум природу вопроса о «нации» и о его идентификации.

Поскольку постепенно ослабевали такие традиционные гаранты лояльности как династическая легитимность, божественное помазание, историческое право, преемственность правления и религиозное единство, постольку появлялась потребность в легитимации нового типа. Одновременно речь идет о том, что государство послереволюционной эпохи рассматривали население своей страны как некую общность – «народ», граждане которой, имея определенные политические права и обязанности, например, мобилизация, нуждались в определенной лояльности или гражданской идентификации.

Одну из таких форм лояльности Хобсбаум видит в гражданской религии – «патриотизме». Речь идет о первоначальной, народно-революционной, идее патриотизма. Например, Французская революция считала патриотами тех, кто стремился обновить свое государство с помощью реформ или революции. Французское понимание нации как плебисцита не утратило своего политического смысла: французская национальность означала французское гражданство. Такие параметры как язык, история, этнос на «нацию» в данном случае не влияли.

Справедливое замечание Э.Хобсбаума о том, что демократизация политики как таковая способна породить популистское сознание, иллюстрацией чему служит практически все пост советское пространство.

Но патриотизм, скорее всего, связан с национализмом. В том случае, когда удавалось включать национализм в качестве эмоционального ядра государственного патриотизма, тогда государство приобретало необычайно мощный инструмент. Хобсбаум считает, что это происходило посредством переноса чувства исконной самоидентификации человека с его «малой» родины на родину большую. «… став «народом», граждане страны превращались в своего рода общность (хотя и воображаемую), а значит, членам этой новой общности приходилось искать - а следовательно, и находить - нечто их объединявшее: обычаи, выдающиеся личности, воспоминания, места, знаки и образы. Соответственно, историческое наследие отдельных частей, регионов и провинций того, что теперь стало «нацией», можно было сплавить в единую общенациональную традицию и настолько прочно, что даже прежние их конфликты превращались в символ примирения, достигнутого на более высоком и всеохватывающем уровне». (24, с 144).

Период 1880-1914 г.г. был эпохой невиданных до этого времени внутри – и межгосударственных миграций, это была эпоха империализма и борьба за международное влечение - эти процессы стимулировали различия и дистанцию между «своими» и «чужими». Выше мы уже отмечали такое старое и испытанное средство консолидации враждующих или соперничающих «групп», склонного к возмущению народа – сплочение «своих» в борьбе с «чужими».

Начальная школа – другой мощный механизм для поддержания социально-политической устойчивости и единства. Государству необходимо было внедрить в массовое сознание образ «нации», воспитать преданных и верных ей граждан. Такая обработка массового сознания была успешной в том случае, если это имело встречное движение из масс, речь идет о таких формах национализма как низовая ксенофобия и простонародный шовинизм, национализм мелкой и средней буржуазии, имевшее широкое хождение в Европе этого времени. Проблема массового образования в свою очередь порождало проблему письменного «национального языка». Хобсбаум отмечает, что вопрос о «национальных языках» крайне редко рассматривался с прагматической точки зрения. Здесь же он замечает, что правительства многонациональных стран в большинстве своем на собственном опыте почувствовали, насколько взрывоопасным может быть вопрос о «национальных языках» При этом данный вопрос неизменно приобретал политическую окраску: ведь речь идет о языке массового образования и государственной службе.

В анализе связи между нацией и языком Хобсбаум прибегает к материалам специалистов, статистиков правительства, которые стремились упорядочить переписи населения, периодически проводившиеся современными государствами. Первый Международный Статистический Конгресс 1853 г. поставил вопросы о том, насколько правомерно включить в периодические переписи вопрос о языке и как это связано нацией и национальностью.

Впервые этот вопрос был поднят основателем социальной статистики, бельгийцем Альфредом Кетле. Это показательный случай, поскольку сам Кетле являлся гражданином такого государства, в котором взаимоотношения двух языков, французского и исландского, начинали приобретать политический характер. Международный Статистический Конгресс 1860г. постановил, что вопрос о языке в периодической переписи должен быть факультативным, однако Статистический Конгресс 1873 г. предлагал включать вопрос о языке во все переписи. Габсбургские статистики, наиболее опытные в вопросе связи языка с нацией, пришли к выводу, что, во-первых, национальность это то, что характеризует целые сообщества, а не отдельные лица; во-вторых, в определении национальности важную роль играет анализ таких факторов как географическое положение внутренней демаркации, климатические характеристики, не меньшую роль в этом вопросе значат антропологические и этнические характеристики.

Рассматривая положение национализма за четыре предвоенные десятилетия (1870-1918 г.г.), Хобсбаум указывает на те причины, вследствие которых выросло значение «национальной проблемы» – это обострение внутренней политики практически во всех европейских государствах, причем речь идет об обострении данного вопроса не только в таких старых многонациональных империях как Австро-Венгрия или Турция, но и в Соединенном Королевстве, или о таком спокойном государстве как Швеция (отделение Норвегии в 1907 г). В этот период националистические движения начинают возникать там, где раньше о них не было и речи. На наш взгляд, спорным является утверждение Хобсбаума о том, что возникшие в этот период антиимпериалистические движения нельзя рассматривать как националистические, поскольку влияние Западной националистической идеологии на активистов националистических движений в распадающихся империях было огромным.

В целом, Хобсбаум вслед за К. Реннером, считает, что политическое понятие нации, новое самосознание в целом, родились в 1789- в год Французской революции «Принцип национальности», сотрясавший Европу с 1830 г., приведший к созданию нескольких новых государств соответствовал знаменитому лозунгу Мадзини: «Каждой нации – государство».

Этот период имел свои особенности: акцент на языковой и культурной общности; превалирование такой формы национализма, которая стремилась к созданию новых государств; историцизм плюс риторика и терминологическая неопределенность. Хобсбаум показывает отличие эпохи предвоенного национализма (1880-1914 г.г.) от национализма эпохи Мадзини. Эти различия он видит в следующем: в этот период любая народность, ощущавшая себя в качестве «нации», могла добиваться права на самоуправление. Во-вторых, ключевыми факторами национальной государственности теперь становятся язык и этнос, в этом он видит причину увеличения числа «неисторических» наций.

Хобсбаум по своему объясняет почему не сразу стали видеть в этнолингвистическом критерии нации определяющий фактор. На его взгляд, это объясняется, во-первых, тем что два самых влиятельных не государственных движений XIX века (речь идет о немцах и итальянцах) в своем создании национальной государственности апеллировали в основном к образованной элите, которая имела устойчивую традицию высокой культуры и литературы. «Для немцев и итальянцев их национальный язык был не просто административным удобством или общегосударственным инструментом централизации…. Он представлял нечто больше, нежели фундамент высокой литературы или универсальное средство духовного общения. Язык был тем единственным, что превращало их в немцев и итальянцев, а следовательно, он выполнял гораздо более существенную роль в деле национальной самоидентификации.

Однако в этот период в других регионах Европы дело обстояло иначе. Речь идет о том, что в таких случаях как Бельгия или Польша, ирландское движение в Британии, балканские движения в Османской империи в своих притязаниях на самостоятельную государственность не содержали в себе лингвистической базы. Однако в предвоенный период большинство этих движений начинает принимать и такую разновидность как лингвистический национализм. В качестве аргументации Хобсбаум использует примеры из истории Финского и Ирландского национальных движений.

Такая разновидность национализма как этнический начинает также получать свое распространение, это происходит вследствие все более расширяющихся миграционных потоков, а также «благодаря» тому, что антропологическое понятие «расы» в этот период начинает принимать иное содержание. Речь идет о том, что различие человечества по цвету кожи начинает носить все более сложный и все более дифференцированный характер, во-вторых, под влиянием эволюционных идей Дарвина и открытий в области генетики проблематика «расы» приобрела мощную аргументацию в виде «научных» положений, которые определенно оправдывали расизм.

В истории социологии данная школа известна как расово-антропологическая. Это реакционное течение второй половины XIX – начала XX века. Согласно этой школе, социальная жизнь и культура есть результат действия расово-антропологических факторов; основными субъектами социально-исторического процесса являются расы – большие группы людей, объединенные общими наследственными физико-антропологическими признаками; интеллектуальные и творческие способности рас не равны между собой, т.е. есть превосходящие в этом аспекте расы и есть расы, для которых характерен более низкий уровень интеллектуальных и иных способностей; поведение человека в условиях социума целиком или преимущественно продиктовано наследственностью (биологической) человека; представители расово-антропологического направления с ужасом смотрели на смешанные браки и предрекали их пагубные последствия.

Одним из наиболее активных защитников «чистоты расы» являлся Жозеф Артур Гобино (Gobineau) – французский социальный философ, писатель, дипломат. В своем основном труде «О не равенстве человеческих рас» Гобино предложил радикальное биологическое объяснение исторического процесса. Главный фактор цивилизации – «чистота расы», которую никогда не удается сохранить надолго. Отсюда одно из первых пророчеств неминуемой гибели Западной цивилизации. В основе распада социальной структуры общества, полагает Гобино, находятся «этнические смеси», поскольку они ведут к «вырождению человека». Согласно Гобино, расы бывают «исторические» и «неисторические». Соответственно, единственной «исторической расой» объявляется белая раса, поскольку где бы и когда бы ни возникала цивилизация, в ее рождении обязательно принимала участие белая кровь.

Столь длительная историко-социологическая справка приведена с тем чтобы показать, как идеи Ж.А. Гобино способствовали в XX веке формированию и распространению идеологии нацизма. Известны и другие представители этой школы: Х. Чемберлен, отвергая фатализм и пессимизм Гобино, призывал к возрождению мифического «арийского духа». В третьем рейхе эти теории обеспечили Чемберлену титул «народного мыслителя». Такая разновидность расово-антропологической школы как «антропосоциология» была представлена О.Аммоном (Германия) и Ж.В. де Ляпужем (Франция).

Однако были и более добросовестные ученные, например, Макс Мюллер, который показывал, что нельзя смешивать расу и язык, поскольку раса есть понятие генетическое и поэтому оно не может быть выведено из языка, который по наследству не передается.

Другое объяснение роста национализма в этот период Хобсбаум видит, как и Э.Геллнер, в быстрых и все расширяющихся социальных и политических переменах: сопротивление традиционалистов модернизации обществ, стремительное увеличение в модернизирующихся, а значит урбанизирующихся обществах новых классов и слоев и, наконец, фактор все увеличивающихся миграций, речь идет о том, что разбросанные по всему свету диаспоры оставались «чужими» не только для местного населения, но и для других групп мигрантов. Описанная Геллнером общность «руританцев» в «Нации и национализме» хорошо иллюстрирует этот случай: группы, видевшие в себе «руританцев» или воспринимавшиеся в качестве таковых другими, должны были ощущать, что их недовольство проистекает из отношения к «руританцам» как людям второго сорта со стороны представителей других этнических групп.

Анализируя проблему нация языка, Хобсбаум приходит к выводу, что язык устного общения ни в высших, ни в низших слоях социальной структуры стран Европы этого периода не вызывал крупных политических проблем. Социальная и географическая мобильность этого периода побуждала изучать новые языки, с тем, чтобы иметь возможность приобщения к более широкой культуре или перейти в другой, более высший слой общества, с которыми ассоциировался изучаемый язык. Модернизация и сопровождающая ее урбанизация в Европе завершали проблему общего языка. То есть речь идет о том, что лингвистический национализм ни в одном из слоев социальной структуры особых симпатий не вызывал.

Резюмируя «принцип национальности» в предвоенные десятилетия, Хобсбаум также показывает, что лозунги, увлекавшие массы в 1917-1918 г.г., носили не национальное, а социальное содержание.

Итак, Хобсбаум как и другие исследователи, например, Э. Геллнер, считает что нельзя принимать на веру то, что идеологи национализма говорят о культурной преемственности. Акцентируется роль государства. Необходимость же новых национальных традиций вызвана тем, что старые структуры и традиции отмирают, а тем, что их намеренно не используют, т.е. изобретение одной традиции означает забвение предшествующей.

«Принцип национальности» одержал победу в период 1918-1950 г.г., именно на этот период приходится пик национализма, полагает Э.Хобсбаум. Та модель национально-государственного устройства, которую приняла Европа в результате Версальского мирного договора и другими связанными с ним отношениями, оказалась не дееспособной. Стремление привести государственные границы в соответствие с национальными и языковыми границами (принцип Вильсона), то есть перекроить политическую карту Европы по национальному принципу не привело к ожидаемому результату. Новые государства, пришедшие на смену старым империям, оказались такими же многонациональными, с той лишь разницей, что государства имели меньше территории и поэтому «угнетенные народы» перешли в разряд «угнетенных меньшинств».

Конструирование политической карты Европы по национальному признаку, означавшее создание однородных национальных государств, привело к массовому изгнанию и уничтожению меньшинств. Хобсбаум называет это кровавым национализмом в его территориальной версии, речь идет об армянском геноциде 1915г., изгнании 1,3-1,5 млн. греков из Малой Азии, европейском геноциде, учиненным Гитлером во время второй мировой войны.

Принцип Вильсона привел и к другим известным результатам в истории 20 века:

1. Национализм малых наций;

2. Выявление больших групп людей, которые желали присоединиться или жить в иноязычных государствах;

3. 3. В таких основанных государствах как Югославия, Чехословакия или Индия его жители не обладали общей идентичностью;

4. Географическая экспансия национальных движений и их отклонение от европейского образца. Хобсбаум считает, что наиболее сильным импульсом в движениях национального освобождения стран третьего мира был не националистический, а антиимпериалистический импульс. И если даже в среде народа имели место быть этнические, религиозные чувства, то Хобсбаум их относит скорее к протонациональным, и он полагает, что они наоборот мешали росту национального самосознания;

5. Подавляющее большинство новых государств являлись продуктами империалистической экспансии, т.е. имели собственную национальную государственность не более нескольких десятилетий, либо скорее являлись религиозно-культурными зонами, чем тем, что в Европе называлось «нацией», при этом «сами борцы за свободу были «националистами» только потому, что усвоили западные теории, превосходно обосновывающие необходимость свержения чужеземной власти; но в любом случае они составляли в своих странах лишь не значительное меньшинство, главным образом, из местных Wolues».

6. Конструирование политической карты Европы по национальному принципу лишало национализм его национального и освободительного значения в связи с тем, что большинство наций после 1918г. достигли этих целей, поэтому национальные движения содержали в себе чаще сепаратистские цели. Однако в отличие от Европы предвоенного периода, в номинально национальных, а де факто многонациональных государствах национальные движения теперь принимают не культурную, а политическую форму. Хобсбаум иллюстрирует это положение примерами из Уэльской и Шотландской национальной партии, Баскского и Каталонского, Фламандского национальных движений.

В национализме 1918-1950 г.г. Хобсбаум среди таких традиционных проблем как выборы, плебисциты, языковые, территориальные вопросы, отмечает факт того, что «… в эпоху современных, урбанизированных обществ с развитой техникой – национальная идентификация обрела новые способы самовыражения. Укажем на главные из них. Первым, и не требующим особых комментариев, стало появление новейших средств массовой информации – прессы, кино и радио. С их помощью государства и отдельные лица получили возможность стандартизировать, унифицировать и изменять в собственных интересах массовое сознание и, естественно, превращать его в объект целенаправленного пропагандистского воздействия». Здесь он делает более тонкое замечание: способность средств массовой коммуникации трансформировать символы данной страны в элемент повседневной жизни обычного человека, что способствует идентификации гражданина с государством.

Другим инструментом идентификации частной жизни с общественной стал спорт, например, Олимпийские игры приобрели характер состязаний между нациями, а матчи внутри страны имели такую функцию как сближение различных народов в многонациональном государстве. Это был легитимный способ разрядить межгрупповую напряженность, считает Хобсбаум. В этот период спорт оформляется в виде национального соперничества, а спортсмены как представители национальных государств превращаются в олицетворяющие их символы.

Другая особенность национализма в периоде 1918-1950 г.г. состоит в том, что он приобретает устойчивую связь с левым движением, что подкреплялось также опытом антиимпериалистической борьбы в колониях.

Есть еще один важный вопрос: каким образом повлиял на судьбы национализма выход националистических теорий и движений за пределы Европы, - родины национализма?

Хобсбаум все антиимпериалистические движения типологизирует следующим образом:

· местная образованная элита, берущая в основу национальных движений европейские теории «национального самоопределения»;

· простонародная антизападная ксенофобия; прирожденное свободолюбие диких воинственных племен как, например, в Марокко.

В исламских странах мобилизующую роль все-таки играла религия, а не национализм, утверждает Хобсбаум. Европейские аналитики, отслеживая национализм стран третьего мира, считали, что «нация» как интеллектуальный импортный продукт, продукт Западной цивилизации, скорее популярен в узком слое местной, но уже вестернизированной или вестернизирующейся элиты, а основные, массовые слои общества имеют по прежнему старые, традиционные ценности.

Хобсбаум полагает, что межобщинные конфликты и соперничество групп третьего мира не всегда преследует такую цель как создание самостоятельного территориального государства. Отмечается, что гораздо более насущной проблемой для этнических и общинных групп в связи с массовой миграцией была проблема адаптации к жизни в условиях полиэтнического, урбанизированного общества. Те проблемы, с которыми сталкиваются иммигранты в процессе адаптации, в какой-то своей части носят националистический характер, например, объединение в группы с другими людьми из страны выхода. Но в целом это имеет мало общего с национализмом, в основном речь идет о том, например, как в полиэтническом обществе та или иная этническая группа иммигрантов (диаспора) может «вписаться» в существующую общественную систему.

Это иллюстрируется примером из жизни негров США: несмотря на расовую дискриминацию и элементы социальной сегрегации, вопрос о территориальном сепаратизме практически никогда не возникал. Помимо этого отмечается, что модернизация, индустриализация, урбанизация и связанные с этими процессами массовые миграции размывают один из самых важных постулатов национализма – существование лингвистически и культурно однородных территорий – национальных государств.

Хобсбаум считает, что идентична ситуация с этническими группами и в полиэтнических, много общинных странах Третьего мира. Те или иные этнические группы, обладая, как правило, внутренней организацией, имея свои политические лобби, преследуют отнюдь не сепаратистские цели, а наоборот, стремятся занять такие позиции во власти и в государстве, которые открывают путь к богатству, собственности, капиталу и влиянию.

Феномен этнического предпринимательства имеет место быть не только в индустриальных, но и в развивающихся странах. Но, вспомним, что пишет Фредерик Барт в работе «Этнические группы»: межгрупповые отношения в современных полиэтнических обществах имеют отличия по сравнению с тем, как это происходило в традиционных обществах.

Так, этнические группы, мигрируя в индустриальные общества, имеют три варианта адаптации:

1. Ассимиляция (в таком случае, считает Барт, община в целом «лишится источника внутренней диверсификации и, вероятно, останется в культурном смысле консервативной … группой, занимающей низкое положение в более крупной социальной системе».

2. Принятие статуса меньшинства, но Барт считает, что попытка сохранить свои этнические особенности в «сферах, не требующих межэтнического общения», в результате все равно приведет к ассимиляции;

3. Сознательное акцентирование этнических особенностей группы, эта стратегия, как справедливо отмечает Барт, как раз и приводит к появлению пост колониального этнического национализма, преследующего сепаратистские цели.

Подобной является и позиция Э.Геллнера.

Хобсбаум же стабилизацию межэтнических отношений в многонациональных индустриальных государствах видит в развитии этнического разделения труда. Он считает, что такой механизм адаптации иммигрантов как Земляческие союзы естественным образом формирует такой рынок труда, в котором наиболее важными являются фактуры его сегментации. «Так, в Нью-Йорке мы и сегодня ожидаем увидеть в лавке зеленщика лицо корейца, а среди работающих на небоскребах монтажников встречаем необыкновенно много индейцев – могавков; мы привыкли, что Нью-Йоркские киоскеры – это (как и в Лондоне) по преимуществу выходцы из Индии, а персонал индийских ресторанов – иммигранты из Силетского района Бангладеш».

Однако в отличие от индустриальных, «традиционные полиэтнические системы очень часто имеют ярко выраженный экономический характер» (Барт), поэтому в них этнические группы и представляющие их движения больше озабочены не проблемами социально-этнического разделения труда, а тем, как добиться или укрепить свой контроль над государством.

Заметим, что Хобсбаум, как и Барт, не подвергают более детальному анализу межэтнические отношения в традиционных или переходных многоэтничных обществах. На наш взгляд, в постсоветских республиках, включая Казахстан, социально-этническое разделение труда, этнические факторы в сегментации рынка труда имеют или могут иметь социально-политические последствия.

Что касается языкового национализма, его классической модели – превращение этнического диалекта в литературный «национальный» язык в условиях модернизирующегося и урбанизирующегося мира, увеличения миграции, реальное многоязыкие в современных государствах делает более насущной проблему межнационального общения и, похоже, более распространенным становится феномен «неконкурентного много или двуязычия»

Национализм второй половины XX века – национально-освободительные движения третьего мира, националистические движения на современном Западе (Соединенное Королевство, Испания, Франция, Канада, в какой-то степени Швейцария) имеет много общего с западным национализмом либеральной эпохи, и то и другой являлись объединительными и (социально) освободительными движениями.

Хобсбаум полагает, что сегодня (1992г.) серьезных симптомов политического сепаратизма в Северной и Южной Америке, а также в исламском мире, пока не заметно, может быть, исключение некоторое составляют сепаратистские движения на окраинах южно-азиатского континента. Речь идет о том, что большинство пост колониальных режимов, причем не только азиатских, все еще продолжают сохранять классическую модель национализма XIX века. Многие пост колониальные африканские режимы находятся в состоянии краха (Эфиопия, Сомали) или на пороге его, но в основе разрушения этих стран находится не национализм, а кровавые конфликты между этническими группами.

Однако, то что происходит на территории бывшего СССР, бывшей Югославии имеет совершенное иное содержание, считает Хобсбаум. Он уверен, что национальный и политический сепаратизм – главное, что сегодня определяет жизнь на этих пространствах. В объяснении причин взрыва сепаратистского национализма Хобсбаум не оригинален: взрывоопасные проблемы 1988-1992г.г. были созданы еще в 1918-1921 г.г. речь идет о Версале, Брест-Литовске, о том, что именно в этот период словаков впервые объединили с чехами, а Словению с Хорватией и православной Сербией; о том, что вдвое увеличилась территория Румынии, о создании немцами-победителями в Прибалтике трех маленьких государств, которые не имели подобных прецедентов в истории; о создании под германским влиянием независимых Грузии и Армении; об автономии Азербайджана. Хобсбаум считает, что в царской России до 1917 г. подменно национальное движение было лишь на Украине.

Ленинское понимание «нации» создало такую ситуацию, когда советский режим «принялся сознательно и целенаправленно создавать этнолингвистические территориальные «национально-административные единицы (т.е. «нации» в современном смысле)». Поэтому, считает он, настоящей причиной распада СССР явились не национальные вопросы, а курс на само реформирование, в результате которого была разрушена командно-административная система, что повлекло за собой отказ от военной поддержки режимов – сателлитов и подорвало основы существования независимых коммунистических балканских режимов.

Неудачи перестройки, которая была и инициирована Москвой, заставили местную и региональную элиту решать проблему на местах. И модель Мадзини «Каждой нации – собственное государство, не более одного государства для любой нации», находящаяся в основе современных сепаратистских и этнических движений, Хобсбаум находит нереалистичной и полностью противоречащей тем тенденциям языка и культуры, которые характерны для конца XX века.

Вместе с тем и в конце XX века не ослабевает сила «… тех эмоций, которые побуждают «нас» идентифицировать себя в качестве «этнической» лингвистической группы, отличной от «них», чуждых и несущих угрозу «нам». Менее всего следует это делать сейчас, в конце XX века, когда … самой массовой идеологией в мире стала ксенофобия».

Хобсбаум как и многие другие считает, что в нынешних посткоммунистических режимах Европы и бывшего СССР утрата социальных ориентиров вызвала к жизни этническую идентификацию. Именно этническая принадлежность в посткоммунистических обществах выступает водоразделом между «мы» и «они», «невинные» и «виновные», «свои» и «чужие».

В качестве демаркации в условиях разрушения прежних общественных систем и систем ценностных ориентаций соответственно служат «фундаментальные ценности», которые «непременно восходят к более ранней, чаще всего – изначальной, чистой и неиспорченной … стадии в священной истории соответствующей группы» (Марти М.Е.) и служат тем, что объединяет «своих» и автоматически отталкивает «чужих», это иллюстрирует одно из положений Георга Зиммеля, основоположника конфликтологии: «… группы и особенно меньшинства, существующие в основе конфликта, нередко отвергают любые знаки терпимости и попытки сближения, ибо в противном случае непримиримый и «закрытый» характер их борьбы – главное условие ее продолжения – утратил бы свою чистоту и абсолютность… Забот о том, чтобы врага – неважно, какие именно – непременно наличествовали, провозглашается внутри некоторых подобных групп даже чем-то вроде политической мудрости: с их помощью сохраняется действительное единство членов группы и сознание группой того, что это единство есть ее жизненный интерес».

В целом, согласно Хобсбауму, рост сепаратистских и этнических настроений, обусловлен тем, что в основе появления новых государств после Второй мировой войны находился не принцип Вильсона, а такие факторы как де колонизация, революционные движения и фактор международного порядка или внешних сил. Влияние де колонизации, например, заключалось в том, что новые государства создавались в пределах существующих колониальных границ.

Однако в целом, что касается национализма второй половины XX века, Хобсбаум диагностирует размывание такого феномена как «нация», например, под влиянием уменьшения роли и значения «национальных экономик» и объясняет это увеличением числа многонациональных или транснациональных компаний и соответственно развития международных экономических центров и международного разделения труда.

Мир после второй мировой войны, как известно, был биполярным, основные его оси составляли СССР и США, и все конфликты, происходившие в политической сфере носили в основном идеологический характер, т.е. все, что было связано с национальными вопросами отходило на второй план.

Сегодня мир, в результате распада одной из этих сверх держав – СССР, лишился своего системообразующего принципа и приобрел, по всей видимости, моноцентричный характер: доминирование США в основных сферах – экономическая, военная, политическая – очевидно, плюс такие международные инструменты контроля как, например, НАТО или МВФ (Мировой Валютный Фонд), Всемирный банк создают такую ситуацию, на наш взгляд, когда определяющими развитие человечества в ближайшие десятилетия станут отношения между центром – экономическим, политическим, военным и культурным, олицетворяющим Запад и прежде всего такие государства как США, Англия, Германия, Франция и зависимыми от него (от культурных и политических аспектов до военных и экономических) остальными странами мира.

С военной точки зрения «независимость малых государств зависит от международного порядка, который – каким бы ни был, его внутренняя природа - защищает их от более сильных хищников – соседей; События на Ближнем Востоке ясно доказали это тотчас же после нарушения баланса сверх держав. И пока не возникнет новая международная система, по крайней мере, треть ныне существующих государств (т.е. страны с населением не более 2,5 млн. человек) не будет иметь эффективных гарантий независимости. Создание же нескольких новых малых государств лишь увеличит число нестабильных политических образований. Когда же этот новый международный порядок сформируется, реальная роль малых и слабых будет в нем столь же незначительна».

Итак, если следовать за Хобсбаумом, то исторически национализм стал менее важен, он не является больше той глобальной перспективой развития человечества каковой был в XIX – начале XX в. Будущее, утверждает он, за теми государствами, которые осознают и признают свой многонациональный и поликультурный характер, а те страны, которые будут стремиться к этнической или/и лингвистической однородности придут к тому, что называется даже не «балканизацией», а «ливанизацией» и потому обречены на саморазрушение.

В начале анализа было отмечено, что работа Хобсбаума завершает большой этап в сравнительном изучении нации и национальных движений. Одним из достижений сравнительно-исторического изучения национализма стало то, что оно «развело» понятие нации и государства, что впоследствии позволило и позволяет изучать их соотношение.

Вопросы и задания для самопроверки и самоконтроля:

«Воображение/изобретение» нации согласно трактовке Э.Хобсбаума.

Истоки и родина национализма согласно теории нации и национализма Э.Хобсбаума.

Природа и функции национализма по Э.Хобсбауму.

Классификация национальных движений согласно М.Гроху.

Роль культуры и языка в изобретении нации.

В чем суть техники книгопечатания как средства конструирования нации по Э.Хобсбауму?

Какие типы национализма выделяет Э.Хобсбаум?

Дата добавления: 2015-11-26