Несвободные: холопы или рабы.

Этот разряд населения представлен "холопами", "робами" и "челядью". Челядь - это особый род холопов, холопов домашних, работающих на дворе и в доме рабовладельца. Известное выражение Русской Правды (ст. 111 РП Кар. сп.) "оже от челяди плод или от скоты", свидетельствующее, что юридически положение холопа есть положение имущества, не далеко ушло от римского servi sunt res. Убийство холопа карается уроком - штрафом как за порчу имущества. Русская Правда знакома с несколькими источниками холопства: продажа, в том числе в случае несостоятельности по долгам, женитьба или выход замуж за холопа, поступление на службу тиуном или ключником. В случае заключения брака или поступления на службу лицо могло оговорить особым договором свое будущее свободное положение. Из сообщений летописей известен еще один источник - плен.

С принятием христианства положение холопов, особенно крещеных, должно было меняться к лучшему. Так, рождение рабыней от хозяина детей вело к обретению ею и детьми свободы после смерти рабовладельца. По церковным уставам рабыня и дети могли претендовать на часть имущества господина. Очевидно заимствование через каноническое право положения Моисеева законодательства об обретении рабом свободы, если он получал увечье от своего господина.

Необходимо подчеркнуть, что именно холопы и закупы составляли население частновладельческих вотчин в ту эпоху. Впрочем, этот порядок в России удерживался столетиями, вплоть до XVIII в.!

§ 3. Власть Киевской Руси

Вече.

"Народ и князь, - писал известный русский юрист В.И. Сергеевич, - суть два одинаковых существенных элемента древнерусского общественного быта: с одной стороны, народ не может жить без князя, с другой - главную силу князя составляет тот же народ. Участие народа в общественных делах проявляется под формой веча" [Сергеевич. 1867. С. 1]. И действительно, лучше и точнее не скажешь, так как древняя форма государства (особенно эпохи варварства) имеет ту отличительную черту, суть которой состоит в практически полностью неразвитой форме исполнительной власти, ее аппарата. В данной ситуации государство нельзя характеризовать как аппарат насилия по Марксу, поскольку той стадии развития, при которой государство можно отождествлять с аппаратом насилия, оно (государство) достигает только при капитализме. До этого момента аппарат подавления-исполнения находится, что называется, in status nascendi - в стадии становления. Следовательно, в обществе, где исполнительный аппарат развит слабо, у власть предержащих есть одна только возможность добиться выполнения решения - допустить к выработке его тех, кому оно адресовано. Древнерусское государство есть яркая форма данной конструкции власти.

Первое упоминание о вечевых собраниях у славян мы встречаем у писателей раннего Средневековья. Что же касается русских славян, то, как считал В.И. Сергеевич, наиболее древнее упоминание о вече - это сообщение Нестора о совещании полян по поводу выплаты дани хазарам. Первое точно датированное вечевое собрание - сообщение Повести временных лет об осаде Белгорода в 997 г. печенегами: "...и удолжиша остоя град, и бе глад велик, и створиша вече в Белгороде" (ПСРЛ. Т. XXXVIII. С. 57).

Интересна этимология самого слова "вече". Древнерусское вече происходит от праславянского *vetio, ему же родственно др.-рус. ветъ, т.е. "совет". Но и это не все. Наиболее близкая аналогия, которая напрашивается слову "вече", - др.-рус. вещь. В некоторых памятниках выражение "вещь имея" означает "совещаться по какому-нибудь поводу". В Законе судном людям др.-рус. вещь переведено греч. "ПиРоАльфаГаммаМиАльфа", понятие дела, дела судебного или дела государственного управления. Кроме того, по толкованию выдающегося русского филолога И.И. Срезневского, вещати - то, чем занимаются на вечевом собрании, - во многом означает "заниматься государственными делами" [Срезневский. 1893. 1: 253].

Характерно также то, что практика функционирования этого института прямой демократии в эпоху "готической" Руси выработала несколько общих своих форм, классификация которых принадлежит уже упоминавшемуся И.И. Срезневскому.

Итак, "созвати вече" - прямое и непосредственное действие по созыву веча: "гражане же, слышавшее се и созваша вече, и рекоша Давиду людье на вече: "выдаша мужи сия, мы не бьемся за сих"" (ПСРЛ. Т. II, стб. 242). Таким образом, горожане отказались заступиться за своего князя, участвовавшего в ослеплении князя Василько.

"Звати в вече" - разновидность созыва, из которого видно, что он отличается специальным субъектом, лицом, которое созывает собрание: "Князь Мстислав в вече поча звати".

Quot;Звонити вече" - указание на конкретный способ созыва: "И Онцифор с Матфеем созвони вече у святой Софии, а Федор и Ондрешко другое созвониша на Ярославли дворе" (ПСРЛ. Т. III. С. 356).

"Поставити вече" или "стати вечем" - указание на место проведения вечевого собрания, например: на Ярославле дворе или около храма Св. Софии в Новгороде Великом.

Особенно интересны те словосочетания в древнерусском политическом лексиконе, которые указывают на предмет собрания. Иногда этот предмет указан весьма туманно. Например: "деяти вече". В Ипатьевской летописи под 1169 г. читаем: "Том же лете начаша новгородцы вече деяти в тайне по дворам на князя своего на Святослава на Ярославича, и приехавшее на Городище приятели его, начаша поведати: "Княже, деют люди вече ночь, а хотят тя яти" (ПСРЛ. Т. II, стб. 537). Или: "створити вече на кого-либо" - вот пример: "створиша вече на посадника Дмитра и братью его". Или: "свести с веча" - указание на решение и конкретный способ его исполнения: "и сведеша и с веча, сринуша и с мосту".

Состав веча полностью соответствовал эпохе прямой демократии: на него могли являться все заинтересованные юридически свободные люди. Однако были и особенности, связанные со сложной структурой волости. Она, как мы помним, не была однородной, разделялась на город и пригороды, население которых в политическом отношении находилось в подчиненном отношении. Вот, пожалуй, самое яркое описание этой ситуации.

Летописец радуется тому, что население пригорода (Владимира) вдруг решило стать политически самостоятельным: "Да подивимся чуду новому великому и преславному Матери Божья, како заступи град свой от великих бед, и гражданы своя укрепляет, не вложи бо им Бог страха и не убояшася князя; два имущее в власти сей, и бояр их прещенныя ни во что же положища за 7 недель. Безо князя будуще во Володимере граде. Толико возложше всю свою надежду и упованье к святой Богородице и на свою правду. Новгородцы бо изначала и смоляне, и кияне, и полочане и вся власти яко на дому на веча сходятся; на что же старейшие сдумают, на том же пригороды станут. А здесь город старый, Ростов и Суздаль, и все бояре хотяше свою правду поставити, не хотяху створити правды Божией, но "како нам любо" рекоша, "тако створим. Володимер е пригород наш" (ПСРЛ. Т. I, стб. 377 - 378).

В общем на вече мог участвовать в основном городской житель, житель главного города. Вполне возможно, что иногда привлекались и жители пригородов - сельской округи. Такой вывод можно сделать на основе летописных сообщений, когда летописец отмечает, что в вече приняли участие "людье земли нашей", "вся Галицкая земля", "люди Ростовские", "все Переяславцы" и т.д.

Компетенция веча была компетенцией чрезвычайной. Главным предметом его ведения был вопрос о призвании и изгнании князя. Вся история Руси до татарского погрома происходит под знаком призвания князей. В.И. Сергеевич отмечал: "Признание того или иного князя наследственным неизвестно древней России; но встречаются случаи добровольного ограничения права призвания только одной какой-либо отраслью потомков Рюрика. Соглашение народа с князем о его преемнике есть тоже призвание, но состоявшееся под влиянием особого благорасположения к прежнему князю" [Сергеевич. 1867. С. 75]. Например, киевляне благоволили к потомству Владимира Мономаха, переяславцы - к нисходящим его сына Юрия, черниговцы - к Ольговичам и т.п.

Вече оформляло свои отношения с князем через ряд (договор). Уже тогда форма такого договора была в виде присяги (целования креста).

Изгнание князя представляло собой акт уничтожения крестоцелования. За этим следовало неизбежное изгнание, причем князя могли и побить, разграбить его имущество, посадить под арест. Нередко князей убивали, впрочем, убивали не "своих", а узурпаторов, силой добившихся стола в той или иной волости. Истины ради надо отметить, что нередко князья сами отказывались от стола, сами уходили из волости: "В лето 1215 поиде князь Мстислав по своей воли Киеву, и сотвориша вече на Ярославле дворе, и рече новгородцам: "Суть ми орудье (дела. - М.И.) в Руси, а вы вольны в князех" (ПСРЛ. Т. III. С. 53).

В общем отношения между князем и вече были не такими однолинейными, как они обычно рисуются в советской историографии. Образный пример этих отношений мы найдем в следующем. За год до своего добровольного ухода из Новгорода этот же князь Мстислав ходил походом на киевского князя Всеволода Чермного. Войско, которым он командовал, было сборным: новгородцы и смоляне. Во время похода "бысть распря между новгородцем с смоляны, и убиша новгородци смолянина". Возникший конфликт князь попытался разрешить на вече. "Князь же Мстислав в вече поча звати, они же не поидоша; князь же целовав всех, поклонився, поиде" (Там же). Только так удалось примирить смолян с новгородцами.

Следующий важный предмет ведомства вече - вопрос о войне и мире. Князь своими силами вести войну не мог - дружина его для этого была мала, поэтому ему была необходима поддержка народа для созыва ополчения. Народу же в свою очередь князь нужен был как военный специалист, начальник, без которого войско не имеет командования. Впрочем, нередко князь мог выкликнуть по волости охотников - добровольцев, с которыми предпринимал небольшие набеги на соседей. Но это было уже его частное предприятие, волость за такие действия князя не отвечала.

Вопрос законодательства веча есть вопрос довольно спорный. До нас дошло только два памятника такого вечевого законодательства, да и то уже позднего, московского периода. Это Псковская и Новгородская судные грамоты. Так, ст. 108 ПСГ даже закрепляет за вечевым собранием на постоянной основе право законодательства: "А которой строке пошлиной грамоты нет, и посадником доложити господина Пскова на вече, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка вольно выписать вон из грамот". Можно предположить, что в других землях древнерусского государства вече также могло принимать постановления, которыми регулировалась законодательная деятельность князей.

Последним более или менее определенным вопросом компетенции веча были случаи, когда оно выступало в качестве высшей судебной инстанции. Чаще всего судебная функция вечевого собрания проявлялась в случае изгнания князя.

Полноты ради надо заметить, что вече вообще было вольно принять к своему ведению любой вопрос. Подчас даже весьма "экзотический". В летописях сохранилось упоминание о вече 1173 г. в Галиче, которое посчитало себя вправе вмешаться в личную семейную жизнь своего князя. Князь охладел к княгине, та была вынуждена даже покинуть город с малолетним сыном. Ее место заняла какая-то Настаська со своими родственниками - Чагровой чадью. Вече приняло крутые меры: Настаську сожгли по приговору веча, сына ее, прижитого от князя, посадили под арест, Чагрову чадь избили, "а князя водивше ко кресту, яко ему имети княгиню в правду, и тако уладившеся" (ПСРЛ. Т. II, стб. 564).

Продолжительность заседания веча определялась предметом, который оно в данный момент разбирало. Например, в Новгороде в 1218 г. "тако быша веча всю неделю". Не расходились, пока не решали вопрос.

Способ принятия решения на вече был весьма древним - единогласие. "Под единением, - пишет В.И. Сергеевич, - должно разуметь не столько буквально соглашение всех без исключения, сколько соглашение такого решительного большинства, чтобы привести свое решение в исполнение без активного противодействия со стороны меньшинства" [Сергеевич. 1867. С. 55]. Понятно, что нередко эта критическая масса достигалась точно так же, как и у лютичей (см. выше). Филиации этих порядков сохранялись в Новгороде довольно долго. Сигизмунд Герберштейн, проезжая в начале XVI в. через Новгород, описал весьма странный, с его точки зрения, обычай новгородцев. Раз в два года они сходятся на мосту через Волхов "и бьют друг друга палками, и от того происходит такое смятение, что начальник с великим трудом может прекратить его" (Герберштейн. 1866. С. 114). Сами новгородцы уже не помнили действительную причину такого обычая, поэтому и рассказали путешественнику басню о Перуне, якобы выбросившего свой жезл на мост, за который горожане и бились. На самом деле это именно пережиток тех вечевых порядков, когда два конца города, не сумев выработать единого решения на вече, сходились в рукопашную на мосту - и только таким способом вырабатывали единогласие.

Принцип решения вопросов большинством голосов в Россию занес Петр I своими безумными реформами.

Князь.

Фигура князя в Древней Руси есть фигура во многом героическая - это светлый образ народного фольклора, и не только. Достаточно вспомнить такой образчик древнерусской литературы, как "Моление Даниила Заточника", который является по сути панегириком князю и княжей власти. Население той эпохи видело в князе свой идеал, как в зеркале в личности князя, в его поступках отражался дух складывающейся нации. Академику С.Ф. Платонову принадлежит весьма образное сравнение князя с плакучей ивой над рекой. Князь сам по себе - ничто, он такой же изгой, нуждающийся в церковной защите, как и выкупившийся холоп. Своей воли у него нет. Куда течет народ-река, туда идет и ива-князь. Как не менее образно выразился В.И. Сергеевич, "князь есть в высшей степени народная власть".

Итак, помимо верховного командования князь - очень удобная фигура для отправления правосудия. Он не член общины, следовательно, лицо не заинтересованное. Решение, которое выносит князь, творя суд, есть простая формализация обычного права. Изредка ему Церковь подскажет, что необходимо издать какой-нибудь устав, что он и сделает. Непосредственное же законодательство князя проявляется только в мелочной регламентации уроков, вир и продаж. Вот действительное поле для фантазии и аппетита княжьей власти.

Дата добавления: 2015-11-26