Марш Егерского полка

Рассказ выпускника юрфака

Саня Войтов два раза чуть не убил человека. Нет, не в Чечне... про Чечню я не знаю.
Первый раз, когда он не отошёл ещё от войны и был дёрганый. Тогда Серёга Ершов, друг его, тоже из Грозного с миссией: «примите мама вашего сыночка в полной комплектации и упакованного в цинк». Да ещё и винил себя Серёга за смерть этого солдата, недоглядел...
Войтова и Ершова после университета на два года забрали в армию офицерами. У нас многим с курса повестка приходила, мне тоже, но все как-то отмазались. Жеке Исаковскому пришлось даже в аспирантуру поступить. А эти двое всегда отморозками были. Вот и командовали взводами, и как раз попали под вторую кампанию.
Ершов только в полк приехал и через два месяца в Дагестане оказался. А там... «господи святы»... «Град» фигачит, вертушки заходят, кто-то в отдалении пригорок штурмует, раненых тащат на носилках. Позже и сами в атаку пошли – ужас, в общем... А потом ещё ужасней – Грозный... Войтов хоть послужил с год до командировки, а Серёга сразу встрял. Солдаты его так Серёгой и называли. А чего с него взять после военной кафедры? где раз в неделю учебник по тактике переписывают в тетрадку.
Понятно, напились тогда пацаны не на шутку. Понятно, разговор вышел на бровях. И Серёга полез с кулаками – за прошлые обиды взъелся. А Войтов за табурет. И по голове Серёгу с размаху. Хорошо, вскользь пришёлся удар. И второй раз замахнулся... добить... Инна, жена, остановила – спасла Серёгу от смерти, а мужа от тюрьмы... Откуда Инка взялась только тогда? спала ведь уже в другой комнате. А вот взялась.
Второй раз, не так давно, Войтов чуть не убил человека уже осознанно, не по пьяне. Так осознанно, что и поразился, и устрашился своей решимости.
Тот вечер выдался у него боевой. Нельзя сказать, что Саня был трезвый безусловно. Это он считал себя трезвым, потому что выпил одну бутылку вина с Танюхой в баре, а до этого пиво тянул. Но что такое вино полусладкое и пиво?.. Опьянение лёгкое – это Саня не принимает во внимание. Пьянка! – это когда водка... Это уже да!.. Тогда Саня и задирист, и ходок на приключения. Тогда он морды расколачивает запросто. Если человек, допустим, в компании новый оказался, и его личность Сане не глянулась. Или девку может с табурета опрокинуть, что летит эта девка головой в мусорное ведро. Как Ленка Ноготкова... Или выгнать её и;з дому ночью, если говорит много, и о себе слишком высокого мнения. Саня же о слабом поле презрительного мнения, а когда выпьет – тем более.
Войтов уже не женат. Инку выгнал. Квартиру разменял и живёт один с частичными удобствами на Фестивальном. Девушек он меняет нельзя сказать чтобы как перчатки, а так, аккуратно раз в полгода. И все у него девчонки красивые, где он их берёт только?.. Но больше шести месяцев с одной не выдерживает. Потом месяца два «холостякует». Это у него самое счастливое время. Он мало пьёт, много читает умных и толстых книжек, ходит в тренажёрный зал или в бассейн. Продуктивно расходует время. Зарекается: «Всё – никаких тёлок!» Доказывает свою любимую мысль: «Мужик в России гибнет по двум причинам – бабы и водка».
В эти дни он живёт под марш Егерского полка. Под этот марш он просыпается и ложится спать. По выходным оглушает квартал при каждом перекуре. Когда, случается, идёшь к нему... это что-то!.. Нога сама рубит в такт, разбрызгивая грязь.
Очень Саня уважает марш Егерского полка, но по окончании двух месяцев идиллии ведёт под руку новую красотку, ходит с ней в гости, знакомит и представляет невестой.
Вообще, он неплохой по-своему человек, и даже душевный. Любит душу раскрывать под пивко. И мы с ним не раз беседовали. Он не то чтобы на распашку – нет... Наедине самое сокровенное вынимает из себя... Иногда загрузит так своим самокопанием – не знаешь, куда деваться... Кому сейчас легко? У каждого свои проблемы – слушаешь и поддакиваешь из вежливости.
В тот вечер Саня после кафе с Танюхой поссорился. Он начинал с ней встречаться, ещё не спал вроде даже, и поссорился в первый раз.
Татьяна красива той красотой, которую женщины называют «ничего особенного», а у мужиков слюнки текут от вожделения. Но не блядь в общем-то. Она хищница, в поиске, – а это немножко разные вещи... Саня с ней все шесть месяцев ругался, расставался и вновь сходился. У них нашла коса на камень. Коса – это Саня... Или наоборот.
Она мужиками-то разбалована... а тут её за дверь выставляют, обкладывают трёхэтажным и не слушают её команд «подай пилочку!». Но тянуло её к Сане, как кошку к валерьянке. Сила страсти – серьёзная штуковина!
Саня называл её Танюшкой. Это всё равно, что тигрёнка называть котёнком. Может, в целях «укрощения строптивой» это так и надо... не знаю... В отличие от него я избегаю «трудных вариантов», совсем меня стервы не радуют как-то.
От накала страсти они оба на стороне спасались. Саня её подругу Ленку Ноготкову в постель уложил, ну а сауны с девочками само собой. У Татьяны постепенно старая связь оживилась с женатым мужиком. Догадывались оба... рвало обоих от ревности... И чем больше они друг друга терзали, тем это комом накатывало, пока Войтов наконец её не ударил… Тут уже гордость победила страсть, и Таня не вернулась... как он её ни упрашивал.
В тот вечер они шли мимо цирка и договорились только до первого расставания. Войтов «как джентльмен» сопровождал Таню домой, чтобы преждевременно забыть о её существовании. Конечно, он был не в духе, а она ехидничала и старалась его подковырнуть.
Идут по Рашпилевской, цирк справа высится, тыльной стороной, место неосвещённое, просторное, со ступенями. Раздаётся крик. Женский. И возня. Впечатление – насилуют девушку.
Сане нет дела до девушек всех вместе взятых, тут и эта идёт, передёргивает и с крючка срывается, ни разу не дав... Но кураж у Сани разыгрался – взвинтила она его, да ещё пары алкогольные, какие-никакие.
– Стой тут! Пойду, поговорю.
Танюха перетрухнула, стоит, глазами блымает, а Саня пошёл. Смотрит, лежит девка, на её голове солдат сидит, как показалось Сане, что-то достать пытается, вокруг малолетки, за ноги держат. И шумят все. Саня это потом уже в памяти разбирал, а тогда он без лишних мыслей сходу солдату ногой под чёлочку.
Теперь солдат больше всех орёт и валяется на асфальте, парни расступились, девка вскочила. Сявки какие-то пропитые, несмотря на юность. И с опаской Сане объясняют, что он не того ударил. Девка плачет и тоже объясняет, что не того. А кого надо ударить – так и не ясно. Тут тётка откуда ни возьмись появляется, тоже алкогольного типа. Набрасывается на девчонку, кричит: «Ты зачем, сучка, моего мальчика!..» Девчонка в слёзы. Саня орёт:
– Так! с-валили все отсюда! – Он хотел покрепче слово ввернуть, лучше подходящее ситуации, но видит боковым зрением – Таня медленно подходит к месту происшествия.
Действительно, малолетки с тёткой и девчонкой шарахнулись к цирку (солдатик поднялся уже). По ходу продолжают выяснять отношения. Тогда Саня берёт Татьяну под руку и картинно, со словами «нам здесь больше делать нечего», спускается по ступеням.
Только они отошли чуток, подлетает с визгом машина, выскакивают менты, бегут к толпе, стопорят её и уже проверяют документы и выясняют, что им нужно выяснять. А Саня с Таней идут под руку. Короче, красиво получилось, как в кино.
И что, вы думаете, говорит ему Татьяна?.. Нет. Она не восхищается его героическим поведением... Выведав сначала, что там происходило между малолетками, она задаёт вопрос: «Зачем ты туда влез?»
Саня не ожидал такого вопроса и не догадался соврать о женских слезах: вызывающих в нём чувство немедленно стать на защиту обиженных. Он сказал правду, что задор проснулся в нём боевой... «Да ты всегда такой! у тебя характер такой! а если бы у них был нож?» и т.д. В общем, Саня был осуждён и обвинён в безрассудстве.
Вот так... оказывается – не лезь куда не следует... Саня бы и сам не влез, не всегда он и раньше влезал, – ситуация уж так сложилась. Но то, что это так и нужно, мимо проходить побыстрей, он до этого случая не догадывался.
Тем не менее они тогда помирились. И похоже, Татьяна вынуждена была его слегка зауважать. Сердцем. А так осуждала по любому поводу, критикуя за несдержанность и нервозность.
Несмотря на женскую инсинуацию, Саня собой остался доволен, Танюшке рот заткнул поцелуями, обнял, подтолкнул нежно в калитку и идёт к себе домой. Дошёл до остановки. А транспорт, конечно, кроме легкового, не ходит. В организме полёт и парение. Решил Саня тачку не ловить, а идти пешком. Час всего, а быстрым шагом – сорок минут. Свернул по Северной влево. Прохожих мало. У бара молодёжь высунулась, витрины горят, магазины не работают. И нет чтобы ему прямо идти по большой освещённой Северной, свернул на Аэродромную. Склонность у него к закоулкам, даже в кафе не любит, когда людно, и музыку официантов заставляет тише делать.
Идёт Саня мимо старого кладбища, воротник кожанки поднял от ветра. Сворачивает с Аэродромной в переулок частного сектора. Навстречу два тела из темноты... «Закурить не найдётся?» По тону ясно – совсем не закурить парни хотят. Два солдата. Откуда этих солдат в городе развелось столько?.. Один здоровый, длинный, в очках, второй маленький, типичный, навроде того, что Саня ботинком приласкал. «Нет», – отвечает Саня и мимо проходит. Длинный его за рукав и разворачивает к себе: «А может, найдётся?» Саня пятится, оценивает ситуацию – дерьмо ситуация... Нога уже обкатана – ногой в длинного. Но увернулся солдатик, нога воздух прочертила. «Ты чё конёчки разбрасываешь?»... Пятится Саня. Солдаты на него надвигаются. Лысый череп очкарика поблёскивает. И тут под забором видит Саня кусок кирпича... хороший кусок, в половину. Хватает. И такая у него решимость – влепить кирпичом в череп: «Слышишь! Щас уебу!» Не успел опомниться... видит две спины, летящие от него со скоростью стометровки. Тишина и нет никого. Повертел Саня кирпич в руке. Пошёл своей дорогой. Не сразу кирпич бросил. «Да, денёк...» – думает.
То, что солдаты на него напали, а не гражданские, это ему на руку сыграло. За два года офицерства он привык с бойцами обращаться, не боялся их и приучился бить.
Отметил тогда Саня свою готовность убить человека. Иначе бы кирпичом не вышло, и бойцы это мигом смекнули. Уже идёт Войтов и разрабатывает свои действия в случае убийства: как бы он свалил быстренько, как бы кирпич спрятал, тачку бы поймал и ехал не прямо домой, а запутывая следы.
Тане он ничего не рассказал, знал уже, какая будет реакция. Тут ему и без этого масть покатила на мордобои.
В субботу собрались они у Жеки Исаковского пить пиво. Войтов с Танюхой, Ершов, и припёрся без приглашения Вася Головлёв. Он с Жекой вместе в сельхозе преподавал и поддерживал отношения. Премерзкий тип, тоже наш однокурсник. Его никто не выносит за гонор. Кандидат наук. Умник... И стал, конечно, умничать. Не разобрался, в какую компанию попал, привык из интеллигенции кровь пить... И Саня не лыком шит, но не ему с Васей тягаться в умных темах. Забивает тот его бесцеремонно. А Саня злится. А тут ещё Васе Таня приглянулась, глазки у него блестят блядовито… А как иначе?.. У всех на неё такая первая реакция.
Распускает Вася перья. Договорился уже до своих несредних сексуальных возможностей и позиций любви. Это в шутку так, на острие юмора. Юморист... Танюха, конечно, ему вовсю подыгрывает, чтобы Войтова позлить... Хоть и отметил Саня взглядом кобелиным – не понравился Головлёв Татьяне, – но занервничал. Прямо говорит Васе: «Во мне, Вася, вскипает агрессия», – поосторожней, мол, сбавляй обороты... А Вася разогнался, какое там... Тут у Сани мобильник заиграл, вышел он на кухню разговаривать, там ещё покурил и подуспокоился. Что возьмёшь с придурка? – решил себя в руках держать.
Заходит Саня в комнату. И видит... Вася уже на его месте сидит, прижимается к Тане ляжкой, фотографии они в альбоме рассматривают все вместе, и он над Таней и над альбомом очень близко склоняется, а в левой руке кружку с пивом держит... Как пелена зашла на Саню от этой картины... Хватает он Головлёва рывком и с дивана. А тот не теряет достоинства, только пиво у него в кружке трясётся и выплёскивается на ковёр.
– Ты не прав! – говорит.
Вот если бы он тогда это «ты не прав» не вякнул, а помолчал, ничего бы не произошло. Уселся бы Саня возле своей законной девушки и сам бы начал фотографии рассматривать, на которых Исаковский в окружении девиц на пляже.
«Ах, я ещё и не прав!» – и нанёс Саня свою знаменитую серию ударов... Так нанёс, что от Васиного лица брызги полетели во все стороны: кровь, сопли и крошка зубная.
Самое интересное – Ершов и Жека бросились Головлёва от Сани загораживать. Жека вопит: «Как ты мог человека ударить... у меня в доме!?» Благородство в нём открылось... а сам ведь Головлёва терпеть не может. Короче, выперли Саню... И Танюха с ним не ушла, а выясняла у Ершова – всегда так Войтов себя нехорошо ведёт или не всегда?
Исаковский Васе морду отмыл, вернулся и выдал Танюхе вместе с Ершовым про Войтова гадостей... Через два дня эта троица помирилась, и Ершов говорил Войтову: «Правильно, Санёк, ты его отколбасил...», а Таня удивлялась особенностям их дружбы и впервые призадумалась о том, что кандидата в мужья надо другого потихоньку подыскивать…
Женю Исаковского зарезали в драке. Это случилось уже когда Войтов с Татьяной окончательно расстались. Саня в этой драке не участвовал, спустя месяц после похорон он пошёл в военкомат и подписал контракт: «В гробу я видел эту гражданку! Меня здесь или пырнут, или сам прибью кого-то...»
Наплевал он на свой юридический диплом, работу в Сбербанке и воюет в Чечне. Приехал сейчас в отпуск. Все говорят: дурак. И я говорю... Но почему я завидую ему?.. Завидую, и ничего не могу с собой поделать.

Нормальный

В канцелярии второго батальона писарь Лена Халяпина заполняла ротный журнал. Слева от неё на стуле томился лейтенант Кудинов, три дня назад устроившийся в полк.
– …Там намного лучше… – говорила Лена.
– Где там?.. – Кудинов брал из книжного шкафа чью-то фуражку и пробовал ногтем прочность крепления орла к тулье.
– В ГУВД…
«От школьной программы вернулась к мужу», – соображал Кудинов и спрашивал, чтобы что-то спросить:
– Он там тоже на майорской должности?
– На капитанской… Не карьерист он у меня, видишь… Дурные вы все, мужики… Ты только пить не начинай – сопьёшься.
– Почему сопьюсь?
– А здесь все спиваются. Которые нормальные.
– А я нормальный?
– Нормальный… Видишь, видно по тебе…
Болтливая писарша отставляла журнал, смотрелась в зеркальце, пудрилась, подкрашивала губы: «Личико на мордочке нарисую…» Рассказывала то о математичке, замучившей сына математикой, то об удивительных ценах в Белоруссии. Вспоминала былую службу.
Начинала служить Лена с мужем на зоне. Когда ещё полк был конвойным. И там было хорошо.
– А здесь?..
– А что здесь?.. Здесь цирк бесплатный. Только никому не весело почему-то… Сам увидишь… Зря ты сюда пришёл.
В окно пробивались приглушённые команды. На плацу строился жидкими батальонными, дивизионной и ротными колоннами полк. От январского воздуха из форточки хотелось поёживаться. Но всё равно было душно.
– Командир полка у нас дикорастущий, – продолжала Лена.
– В смысле?.. какой?..
– Видишь, молодой-прыткий, с лапой на верху. Из академии к нам прибыл... Дикорастущий, потому что растёт как баобаб – карьерист. Здесь быстренько всё завалит, пойдёт на повышение. Там всё завалит…
– Он в Чечне сейчас?
– Приехал… На выходных. Скоро появится…
– А ротный был в Чечне?
– Борисенко?.. Зачем ему там быть?.. Ему и здесь хорошо. Он у нас с бойцов капусту стрижёт. Они сейчас с выезда; богатенькие буратинки… Видишь, уже машину купил…
Резко открылась дверь (Кудинов вздрогнул). Зашла женщина в камуфляже:
– Ты слышала?.. Боец погиб на выезде…
– Откуда?
– Из третьего батальона.
– А-а… Это не наш… Чай будешь из термоса?..
Кудинов бросил на голову шапку, взял бушлат.
– Ты куда?.. Борисенко сейчас придёт с построения.
– Сейчас прийду…
Застёгиваясь, Кудинов посмотрел на себя в зеркало в бытовом уголке, выровнял на голове новенькую шапку.
В расположении на заправленных кроватях лежали солдаты – человек пять или шесть. Один какой-то заморенный солдат сидел на табурете и иголкой с ниткой на всю длину руки подшивал подворотничок.
«Не наш… богатенький… из третьего батальона буратинка…» – бормотал Кудинов, идя по узкому коридору, мимо туалета, душевой, потом мимо поста дежурного и помещения столовой.
У КПП дневальные скрежетали лопатами – счищали с асфальта мокрый пепельный снег. Прошёл строй солдат, с автоматами, в бронежилетах и в касках, нахлобученных на шапки. Старший лейтенант покрикивал: «Подтянись… Яхин!.. Ногу взяли!..» Открывали ворота. В них с визгом въехал уазик, выкрашенный в милицейские цвета.
Отдав честь какому-то подполковнику, Кудинов вышел за КПП.
В кафе-закусочной он взял кружку пива. Подумал и попросил пятьдесят грамм водки. Есть не хотелось.
Здесь не было кондиционера, была открыта дверь. Играла блатная музыка. Пьяный майор, дымя сигаретой, говорил, что на «боевые» нужно брать не машину, а дачу без прописки: «Обязательно дачу, а не квартиру!» С ним соглашался капитан – квартиру могут и так дать – всякое бывает. Другой капитан, в зимнем камуфляже, отстаивал машину.
– Вы нахватали блин-уже этих машин!.. И бьётесь один за другим по пьянке!.. – разъярялся майор.
Были и штатские – два пролетарского вида мужика, закусывающие сосисками, и компания студентов в углу.
Кудинов сидел у большого окна, рассматривал улицу.
Там бурлила жизнь. Люди шли на рынок и с тяжёлыми пакетами спешили на остановку автобуса или к маршруткам. Улыбающийся парень вышел из торгового павильона с букетом алых роз. Выезжали на тротуар и разворачивались замызганные машины.
На той стороне дороги знакомый Кудинову прапорщик долго покупал у бабушки сигареты: выронил пачку, нагнулся за ней, снова выронил.
У маршруток девушка с длинными ногами под короткой шубкой заигрывала с водителем. Девушка обернулась и оказалась некрасивой.
Дорогу перебегали школьники и собака. Загородив тротуар, солидный армянин в норковой шапке с достоинством ел пирожок. Его обходил идущий в закусочную капитан Борисенко.
«Нужно было взять сто», – подумал Кудинов, отхлёбывая ёрш.

В Ведено

На траве, расстегнув кителя под апрельским солнцем, полулежат старший лейтенант Лихолат и майор Сосновников.
Сосновников, помятый и красный, говорит Лихолату, маленькому и сердитому: – Вышел приказ: всем чернобыльцам орден Мужества. Мне Обойщиков: «Пиши наградной»... Мы с Полуэктовым. Водки. Захреначили наградной… Посылаем... Звонит Обойщиков: «Ты чё-то слабо написал. Не тянет на Мужество. Перепиши»… Я Полуэктова. Водки… Захреначили новый наградной. Посылаем... Звонит Обойщиков: «Ты чё охренел?!.. Тут как минимум на Героя, а максимум ещё награду не придумали такую. Перепиши»... Я Полуэктова, водку. Хренячим средний наградной. Отправляем... Ни ответа, ни приве…
– Дапиздец! – перебивает Лихолат, – Восьмая командировка… Да!.. я в атаку не ходил… Но делал… что надо делать… задачи-бля. Хоть бы нахер «За охрану общественного порядка»...
– Да это херня…
– Нормальная медаль! – Лихолат ёрзает на траве и дуется как карапуз, лишённый игрушки.
Два солдата в защитных майках проносят флягу с водой. Бойцы из разведроты заходят на новый круг. На их лоснящихся торсах в такт качаются новенькие жетоны. Они бегут круг за кругом, как часы с маятником.
К Лихолату и Сосновникову подходит капитан Борисенко с лицом побрившегося весёлого орангутанга. (Я думаю, что Борисенко умеет шевелить ушами.) Солдаты с флягой шарахаются от бегущих разведчиков, разливая воду. Лихолат кричит: «Ты чё ахринел, боец!?» – и порывисто сдаёт карты.
Борисенко улыбается сердитому виду Лихолата. Или он улыбается от весеннего солнца и молодости… а может от всего вместе, и от известия, что сегодня не поедем – Борисенко трусит ехать в батальон и рад каждому лишнему дню в Ведено. «Ни хрена не поедем сегодня», – говорит Борисенко, потягиваясь за веером карт.
Я не подхожу к ним, я «пиджак», и они меня не замечают. Мне неуютно, я хочу побыстрее в батальон.

Дата добавления: 2015-12-08