Глава 2. Феномен толпы. Бытийные угрозы растворения человека в толпе.

ФИЛОСОФСКОЕ УЧЕНИЕ О БОГЕ

Франк завершает свою "философию мы" в философском учении о Боге. Франк предпринимает это в два этапа: начав с феноменологии переживания божества (святости), в которой важнейшими этапами оказываются феноменология прекрасного и феноменология священного, он затем переходит к философии откровения и опыту переживания Бога как Ты.

То, что уже было доказано для других ступеней познания всеединого бытия, относится и к познанию божественного - не в меньшей, а скорее, в многократно умноженной степени.

Важнейшие обоснования и очевидности не могут быть добыты путем логических умозаключений; попытки такого рода непременно имплицировали бы категориально понимание бытия и сводили божественное к сущему, которое существует наряду с другими сущими. Но поскольку божество не есть предметная действительность, и его бытие не зависит от того, направлен ли на него мой познающий взгляд или нет, то мое отношение к нему подобно отношению "я" к "ты": я постигаю ее не познанием, а лишь экзистенциальным обращением к "живознанию". Это обращение как размышление над последними основаниями моей душевной и духовной жизни есть условие для откровения божества передо мной.

Как подчеркивает Франк, это отношение есть мой собственный путь к божественному, единственное средство, которым мне открывается божество и которое поэтому в известном смысле "принадлежит к собственной сущности и бытию самого божества". В обращении к божеству, исходящем из глубин моего безосновного и безопорного, но тем не менее ни с чем не сравнимого, уникального бытия, в обращений Бога ко мне, я познаю божество как Бога, а именно — как моего бога. Это значит: Бог становится "ты". И только как ты Бог есть Бог. Вне этого отношения к "ты" Бога обрести нельзя. Божество, как говорит Франк, в силу своей единственной сущности, есть всегда "Бог-с-нами", Эммануэль, а точнее - Бог-со-мной. Таким образом, Бог никогда не открывается как таковой, но всегда только как "конкретная полнота неслиянного и нераздельного двуединства "Бог-и-я".

Наш способ общения с божеством, прежде всего с божественным Ты, объединяет абсолютную самоочевидность с абсолютной скрытостью. Этому парадоксу соответствует отношение божества ко всему сущему как глубочайшее, внутреннее сходство и одновременно — радикальнейшая инаковость. Таким образом, Бог — и другой, и не другой, причем эти определения не сводимы ни к какой категории, ни к какому более общему роду. Обозначение Бога как "совершенно иного" не может логически свести Бога к данному (миру, человеку) от которого Бог отличается как "другой". Недоступность Бога для какого-либо родо-видового познания очевидным образом означает и то, что "я" и "ты", высказываемые о нем, не суть "я" и "ты" в ряду других, а относятся к нему лишь косвенным образом (как и высказывание, что Бог есть

ГЛАВА 2. ФЕНОМЕН ТОЛПЫ. БЫТИЙНЫЕ УГРОЗЫ РАСТВОРЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА В ТОЛПЕ.

Одной из центральных проблем социальной философии, особенно в XVIII-XIX веках, была проблема человека, личности, свободы личности, ее прав и обязанностей. Личность выступает как критерий, мерило исторического развития. История человечества предстает как история растущей индивидуализации. Многие философские течения XX века акцентируют свое внимание на том, что человеческий мир стал непригодным для человека, он чувствует себя в нем неуютно, одиноко, выступает анонимно, им манипулируют, связи между индивидом и миром как бы обрываются. В XX веке отчуждение становится столь всеобъемлющим, что человек чувствует себя часто совсем потерянным. Все эти процессы достаточно исследованы в социальной философии. Но, наряду с рассмотрение проблемы личности, философия все больше внимания начинает уделять и проблеме толпы, массы, трактуя её как антитезу личности.

Речь идет о противопоставлении — индивид, личность, с одной стороны, —толпа, масса, с другой. Со второй половины XIX в все большее внимание обращается на анализ самой толпы. Достаточно ярко это подтверждает философия Ницше, в которой речь идет о «стадном чувстве». Его «сверхчеловек» — это человек, свободный от стадного чувства, от стадных инстинктов, противостоящий массе. Ницше заговорил о том, что на авансцену истории вышел «пресмыкающийся человек», который почувствовал себя целью и вершиной истории, ее смыслом. «Ноmо sарiens» деградирует, а за фасадом цивилизации скрывается варварство. При этом можно вспомнить, что уже Гегель предупреждал, что массы переходят в наступление.

В конце XIX в. проблеме «толпы» начинает уделять внимание психология. В 80-годах прошлого века увидела свет работа Ле Бона «Психология народов и масс», которая положила начало особому направлению — «психологии масс». Социология также анализирует это явление, в середине XX в. уже широко применяется понятие «массовое общество». В художественной литературе XX в. явление толпы нашло свое отражение в произведениях Замятина, Платонова, Хаксли, Оруэлла и др.

Совершенно очевидно, что массы, толпы существовали всегда, но роль и их значение жизни общества были разными. Так, Ле Бон считает, что раньше мнение масс ни принималось в расчет, оно но существовало, а и настоящее время голос толпы становится преобладающим. На смену Божественному праву королей — пишет он — пришло Божественное право масс, не очень-то склонных к рассуждениям. И он предрекает: наступающий век будет поистине эрой масс.

О характерном дли XX в. приходе масс к неограниченной власти писал Ортега-И-Гассет в своей известной работе «Восстание масс» (1930 г), в которой речь идет о том, что толпа вдруг стала бросаться в глаза. Раньше она находилась в тени, как он выражается, «у задников общественной сцены», а теперь она вышла на свет рампы. Говоря о вступлении масс на арену политической жизни, Ле Бон имел ввиду не столько установление всеобщего избирательного права, хотя оно, несомненно, сыграло свою роль в этом процессе, сколько образование ассоциаций индивидов о целью претворения в жизнь теоретических построений, которые насаждались в умах масс. В этих ассоциациях, как, например, профсоюзы, биржи труда массы не только отстаивают свои интересы, но и осознают свои силы.

Массы превращаются в движения, а возможность толп влиять на ход событий и на политику посредством голосования и восстания является, но Ле Бону, новшеством истории. Иными словами, в жизни общества происходили такие процессы, которые объективно меняли роль масс в обществе. Создавалась принципиально новая историческая ситуация. Что же касается XX в, то здесь такие явления как разрыв социальных связей, беспрерывная миграция населения, быстрота передвижения и передачи информации, «ускоренный и раздражающий темп городской жизни» приобрели невиданные ранее размах, не говоря уже о революциях, мировых войнах, о наличии тоталитарных режимов.

Ортега фиксирует внимание на самом факте невиданного роста населения. «За три поколения вырвалась на свет такая толпа людей, что сметая всё па своем пути, она, подобно лавине, затопила всю поверхность истории». Он пишет о том, что вулканический выброс масс па арену истории произошел с такой бешеной скоростью, что не было времени приобщить их к ценностям традиционной культуры. Все это сочетается с небывалым увеличением спектра всех возможностей человека и его жизнеспособности в целом. Он пишет о расширении вселенной существования человека. Жизнь среднего человека стала вмещать в себя весь мир. Раздвинулись и пространственные, и временные границы мира. Развитие науки и техники привели не просто к расширению возможностей обычного человека, но и к тому, что ему во многом стали доступны все блага цивилизации, в его распоряжении оказалось гораздо больше вещей, профессий, развлечений. Спорт показал как велики его физические возможности, наука-величие его интеллектуальных возможностей.

Говоря о новой роли масс жизни общества, Ле Бон связывал этот факт со следующими явлениями: разрушением религиозных, социальных, политических верований, составлявших фундамент всей прошлой истории, и возникновением новых условий существования, порожденных открытиями науки и техники, развитием промышленности.

Все упомянутые нами авторы подчеркивают, что произошедшие изменения в обществе породили и усилили чувство неуверенности, потерянности человека, они способствовали такому состоянию общества, оно оказалось в положении, близком к анархии. И этой ситуации масса в силу своей многочисленности выступает как единственная сила, которой ничто не угрожает и которая вселяет чувство защищенности.

Ортега говорит о том, что человек, чувствуя свои сказочные возможности, которые возникли у него в связи с приобщением к благам цивилизации, рвется к деятельности. Но он не знает к чему приложить свои способности. Покорив многие явления, человек не стал хозяином самого себя, он придавлен своими собственными возможностями. Ортега вводит понятие «человек-масса». Для него это не классовое, не социальное, а чисто психологическое понятие. Человек-масса — это человек, который чувствует себя как «все» и не переживает из-за этого, это человек — посредственность, который знает, что он посредственность и «имеет нахальство повсюду утверждать и всем навязывать свое право на посредственность». Дело не в том, что масса чувствует себя неординарной, а в том, что «она навязывает свое право на вульгарность и провозглашает вульгарность как право». В любой социальной группе, в том числе и среди аристократии есть такие люди. Речь не идет о делении на высшие и низшие классы. Для нее понятие аристократия связано, прежде всего, с чувством ответственности.

Те группы людей, которые не являются толпой, обладают определенными идеалами, желаниями. Избранные, другими словами, элита, согласно Ортеге, — это те, кто следуют долгу, выдвигают к себе высокие требования, готовы к самоусовершенствованию. Для благородных — жить, значит, активно действовать, а не отвечать на воздействие.

Согласно Ортеге, человек-масса есть порождение цивилизации, но он не унаследовал исторического сознания, он воспринимает блага цивилизации как естественное природное состояние. Его не интересуют основные ценности, созданные культурой. Он не собирается их придерживаться и им служить. Современная цивилизация ставит перед человеком столь сложные задачи, а решение их столь запутанно, что человек очень часто старается от этого устраниться.

Принципы, лежащие в основе современной цивилизации, пишет Ортега, «оказались столь глубокими и плодотворными и смогли произвести на свет такой обильный и разнообразный урожай, что объевшись его плодов «нормальный» человек утерял к ним всякий интерес... Все прошлые цивилизации погибали по причине недостаточной обоснованности своих принципов, похоже, европейской циннии мини грозит противоположное. Теперь уже сам человек не успевает шагать и йогу с прогрессом, по пути которого неуклонно движется цивилизация. И приговор Ортеги звучит сурово: «новые» люди - это варвары, выскочит ими на сцену истории и все больше заполняющие ее пространство. В лоне цивилизации возник дикарь, который даже не замечает, ч то живет в цивилизованном мире.

«Человек-масса — это и есть дикарь, который ломко спустившись по веревке, выпрыгнул вдруг на старую сцену цивилизации». Все это свидетельствует о том, что Европа впадает в варварство. С появлением профсоюзов и фашизма и (Европе, по его мнению, появляется тип человека, который не хочет ни сам признавать чужую правоту, ни сам быть правым. Новым является право на неправоту, четко выраженное стремление покончить со всякими дискуссиями, отказаться от всякого сосуществования, проявлять смертельную ненависть ко всем тем, кто не принадлежит к толпе и с ней не согласен. Восстание масс, по Ортеге — это восстание против интеллектуальных и моральных основ общества, в том число и отказ от культурного сосуществования, предполагающее подчинение законам.

Определение человека-массы — это определение человека толпы. Но, при изложении нашей темы важно понять, что такое, вообще, масса, толпа, как они определяются, что под этими понятиями подразумевается. У Ле Бона эти понятия отождествляются, Он употребляет их как синонимы, то же мы наблюдаем у Ортеги. Американский социолог Г.Блуммер, изучавший феномен коллективного поведения, разграничивает эти два понятия, подчеркивая при этом их большое сходство. П своем изложении мы не будем вдаваться в детали и тоже будем исходить из того, что речь идет о синонимах.

Под толпой, как правило, понимается не просто определенное собрание индивидов, не случайное скопление людей, а определенное новое, некое единое образование, имеющее, по словам Ле Бона, коллективную душу, определенное духовное единство, Только попав под влияние каких-то сильных эмоций, часто вызванных серьезными социальными, национальными или иными событиями, люди сплачиваются в подобного рода единое образование, приобретают коллективную душу, Эта единая масса возникает из совершенно разнородных людей, разных по своему социальному статусу, образованию, профессии и т. д., как правило, вне каких-либо.организаций и учреждений и существует весьма недолго.

Эти особенности рассматриваются в плане противопоставлении индивида и массы, индивида и толпы. Так, говоря о душе толпы, Ле Бон, прежде всего, имеет ввиду исчезновение в толпе сознательной личности. И в коллективной душе исчезает индивидуальность как таковая, то, что отличает одного человека от другого, «разнородное утопает в однородном». По его определению «индивид в толпе — это песчинка среди массы других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром... он теряет всякую независимость, в его идеях и чувствах должно произойти изменение, и притом настолько глубокое, что оно может превратить скупого в расточительного, скептика — в верующего, честного человека — в преступника, труса — в героя».

Как только человек оказывается в толпе, его личные способности, уровень его интеллектуального развития уже не имеет значении, невежда и ученый, говорит он, оказываются одинаково неспособными соображать, верх берут бессознательные качества.

Такая характеристика толпы, человека в толпе не означает пренебрежительного отношения к отдельному человеку как таковому. Толпа характеризуется отличными от отдельного человека качествами. Позже Фрейд обратит особое внимание на все эти моменты. Он придет в ужас от торжества бессознательного в толпе, где оно выступает на передний план. В толпе обессиливается психическая надстройка человека, т. е. его сознание, разное у разных людей. Более того, обнажается фундамент психики — бессознательное, одинаковое у всех людей. Поэтому в толпе у человека отпадают все тормозящие моменты, угасает совесть, чувство ответственности и просыпаются все разрушительные инстинкты.

Сущностью массовой души оказываются эмоциональные связи. Для того, чтобы из случайного скопления людей образовалась толпа, у этих людей должна быть единая, душевная, коллективная направленность. Известно, что Юнг, говоря о понятии «коллективного бессознательного», сравнивает его с воздухом, которым дышат все, но которое не принадлежит никому. Коллективное бессознательное никогда не стремится к целям индивидуальной судьбы, только к коллективным целям. Человек не просто участвует в движении к коллективной цели, он, по Юнгу, — само это движение. Поэтому возможно коллективное помешательство, массовый психоз, подобный массовой эпидемии, что может привести к войнам, революции. Такое «компенсаторное, обратное движение к коллективному человеку», по Юнгу, возникло как реакция на увлечение идеями индивидуализма и демократии.

Современная социология говорит о коллективном поведении, которое не регулируется никакими правилами, традициями. Оно неразрывно связано с круговой реакцией, круговым возбуждением, делающим людей одинаковыми. Ортега делал особый упор на том, что масса вытаптывает на своем пути всякую индивидуальность, убивает все благородное, выдающееся. Г.Блуммер, анализировавший происхождение элементарного коллективного поведения, подчеркивает, что такое коллективное поведение возникает в

условиях настойчивости, нарушения единых форм существования. Как правило оно сопровождается наличием чувства беспокойства.

А когда это чувство вовлекается в круговую реакцию или, как он выражается, становится инфекционным, то возникает социальное беспокойство, вызывающее беспорядочное, суматошное поведение людей, их повышенную внушаемость. Толпа, возникшая а холе социального беспокойства спонтанна и живет сиюминутным настоящим, сиюминутными порывами, поэтому она может в своем поведении быть отталкивающей и даже зверской. Московичи определяет толпу как социальное животное, сорвавшееся с цени. Это неукротимая и слепая сила, могущая преодолеть любые преграды и препятствия на своем пути. Порой состояние человека, находящегося в толпе, сравнивают с сумеречным состоянием сознания, которое утрачивает активность, позволяет предаваться мистическому экстазу, видениям, наваждению, паническому страху. Ортега также подчеркивал, что и основе корпоративного, общественного духа лежит отказ от своих желаний, амбиций, от того счастливы мы или нет. Главное — всем быть вместе, иметь общую судьбу. Находясь в массе душа человека приобретает непроницаемую герметичность. Человек перестает ощущать потребность и познании нового, замыкается в себе и обращается к одним и тем же идеям.

Масса мыслит не понятиями, а образами. В её мышлении господствуют стереотипные ассоциации, клише, глубоко запрятанные в её памяти. Описывая все эти особенности мышления толпы, Московичи резюмирует это; «Мышление толпы - это всегда уже мышление виденного и знаемого. Вот почему, когда мы попадаем, как рыбы, в сеть толпы и начинаем грезить наяву, идеи проникают в наше сознание в виде конкретных, схем, клише и др. представлений». Вывод его четкий — логика толпы начинается там, где логика индивида заканчивается. Идеи, чтобы стать доступными толпе, предельно упрощаются, сводятся к доступной всем формуле, превращаются в лозунги, призывы. Простой ответ на сложные социальные вопросы приносит облегчение, предполагает быстрое решение проблем, которые па самом деле в принципе не могут быть разрешимы быстро.

Столь отрицательные характеристики толпы не означают, что любые действия толпы и, вообще, любая толпа всегда оценивается негативно. Более того, само отчаяние масс нередко имеет честный, благородный характер. Несомненно, что энергия толпы может нести и положительный заряд, стимулировать массовый героизм, жертвенность, самоотречение, Толпа может быть увлечена самыми благородными целями. И Фрейд писал, что масса может руководствоваться не личной пользой, оказывается способной на бескорыстие, на самоотречение, на преданность идеалу. Более того, массовая душа способна, на гениальное духовное творчество. Таковыми являются язык, народные песни, фольклор, ремесла.

Широко известное изречение, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой, по сути своей верна. Если массы прониклись какой-либо идеей, поверили в её истинность и справедливость, то, как свидетельствует история, они способны во имя воплощения этой идеи на чудеса героизма, самоотверженности. Речь может идти и о спасении родины, о борьбе со стихией. Без понимания этого не может быть и понимания революции. Огромную роль в действиях толпы имеет национальная захваченность. Именно они способствуем тому, что плен, которыми руководствуются массы, могут быть самой разной направленности. А если учесть то, на что обращал внимание Фрейд, и другие авторы, и именно, что у масс проявляется явная тенденции не видеть разницы между реальным и ирреальным, принимать желаемое за действительное, жить в мире иллюзий,то становится понятным, почему в толпе отпадает способность к критическому мышлению, а стремление достичь желаемого любым путем делает возможным преобладание разрушительных инстинктом. Благодаря своей многочисленности, толпа осознает себя кик силу, признает только силу и презирает слабость.

Уверенность массе придает цель, чаще всего недостижимая. Еще в конце прошлого века Ле Вон писал: «Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, всегда, заблуждения. И если социализм так могущественен в наше время, то лишь потому, что он представлял собой единственную уцелевшую иллюзию... Социальная иллюзия царит в настоящее время над всеми обломками прошлого и ей принадлежит будущее. Толпа никогда не стремилась к правде, она отворачивалась от очевидности, не нравящейся ей и предпочитает заблуждения, если только они прельщают её». Он показывает, что убеждения толпы имеют религиозную форму, подобны религиозной вере. Для толпы надо быть Богом или никем, а методы убежденных подобным образом людей сходны с методами инквизиции. Правомерно говорить о мифически-религиозном характере убеждений толпы. На это обращал внимание уже Кассирер, считавший, что в период между двумя мировыми войнами «мы не просто прошли через тяжелый кризис в нашей политической и социальной жизни, но он также поставил нас перед совершенно новыми теоретическими проблемами... Самой важной и вызывающей беспокойство чертой эволюции современного политического мышления становится, быть может, появление новой власти: власти мифического мышления».

Влияние любой идеологии, той или иной доктрины зависит от психологии тех масс, к которым она обращена. Анализируя причины прихода национал-социализма к власти, Фромм замечает, что было бы неправильно характеризовать массы, отдавшие большинство своих голосов национал-социалистической партии как беспомощную жертву террора и предательства. Социально-психологический настрой масс в Германии 30-х годов был таким, что национальная и социальная демагогия фашизма смогла привести массы в состояние опьянения, гипнотического транса, ожидания чуда полного и быстрого избавления от всех бед и неурядиц.

Идеология, стремящаяся воплотиться в жизнь, обращена к толпе, к массам, к анонимному человеку. В.Райх, исследовавший психологию фашизма, подчеркивает иррациональную структуру масс. Он считает, что немецкий народ стал жертвой собственной иррациональности, собственного страха перед ответственностью, биологического страха перед свободой. Более того, по Райху, структура человеческой массы оказывает непосредственное (влияние на государственную форму, независимо от того, проявляется ли она своей активностью или пассивностью. Эта структура масс может свергнуть деспотию, но не может воспрепятствовать попой деспотии, Об этом же говорит Фромм, когда обращает внимание на то, что нацизм мобилизовал эмоциональную энергию определенных слоев общества, превратив её в мощную силу. Люди получали эмоциональное удовлетворение от садистских спектаклей, которые разыгрывались перед ними и от нацистской идеологии, наполнявшей их чувством превосходства над остальным человечеством. И, если мы хотим понять, как стали возможны массовые сталинские репрессии, то вынуждены констатировать, что без массового доносительства, без массового поиска врагов народа, без мании преследования и массовой веры в чудодейственную силу вождя народа, все это было бы невозможно.

Возвращаясь к вопросу о том, отличается ли понятие массы от понятия народа, приходится отметить, что в определенном смысле эти понятия совпадают, в определенном отличаются. Совпадают они по своей многочисленности, но отличаются они по своей историчности, продолжительности существования. Если массы, тем более толпа есть случайное скопление людей, имеющее единую эмоциональную направленность, по не имеющее своих традиций, норм, культуры, то народ — это устойчивое историческое образование, обладающее своей культурой и традициями, правами и нормами, своим менталитетом. Поэтому в разных ракурсах мы употребляем то понятие массы, то понятие народ. Тоталитарная система стремится превратить народ в толпу, в унифицированную массу, которой легче манипулировать, командовать, превратить в фанатиков проповедуемых идей.

Дав, в основном, столь отрицательную характеристику толпы как слепой, иррациональной, легко поддающейся внушению и даже гипнотическому, воздействию массы, необходимо понять, почему же люди собираются в толпы, чем они так притягательны для индивида.

Философия XX в. очень много внимания уделяет потерянности человека в современном мире, его ощущению незащищенности и одиночества, показывает, что общественная действительность воспринимается как античеловечная, часто как абсурдная. Уже у Кьеркегора отчаяние предстает как следствие бессилия и одиночества личности, Хайдеггер показывает мир, в котором живет человек, безличным, в нем всё анонимно, в нем нет субъекта действия. Люди разобщены, предстают лишь как объекты, личное поглощается общим. Все эти положения проходят красной нитью через экзистенциализм, философию Франкфуртской школы, ряд других философских направлений ХХ в., в которых отразилось реальное состояние человека в эпоху социальных катаклизмов, мировых войн, новых условий, порожденных научно-техническим прогрессом. Толпа освобождает человека от груза одиночества, от бремени ответственности за свои поступки.

Человек в толпе, в массе чувствует себя защищенным. Там, где произошел толчок к образованию массы, неврозы отдельного человека, писал Фрейд, слабеют. Столь трудно переносимая реальность в толпе кажется более переносимой, ибо она подменяется желаемым, его кажущейся достижимостью. В толпе люди сбрасывают с себя тяжесть социальных и психологических барьеров, они убеждаются в своем равенстве. Московичи, описывающий это состояние толпы, подчеркивает, что равенство в толпе по что-то вроде тихой гавани, это убежище, где человек обретает себя. Чем тревожнее человеку, чем больше он боится, тем больше в нем потребность слиться с толпой. Ощущая потребность в идентификации, он удовлетворяет ей через идентификацию с Толпой. И все, что чуждо толпе, делается ненавистным. Человеку важно чувствовать свою принадлежность к какой-то человеческой общности, отнести себя к какой-то системе, а свою жизнь воспринимать как наделенную смыслом. Без этого он ощущает себя пылинкой, ничтожеством.

В своей работе «Бегство от свободы» Фромм детально показывает, что современный человек не имеет свободы в смысле реализации своей личности, что в нем возросло чувство тревоги и бессилии. Та свобода, которую человек приобрел по сравнению с человеком доиндустриального общества, поставила его перед тяжелым выбором: либо взвалить на себя бремя ответственности, либо избавиться от свободы путем нового подчинения или, как он выражается, бегством от свободы. Бремя свободы Фромм называет негативной стороной свободы, «свободой от». И тогда возникает потребность отказаться от независимости своей личности, слить свое «Я» с другими, таким путем обрести силу, превратиться в часть большего, более сильного целого. Это чувство помогает мобилизации эмоциональной энергии, способной стать могучей силой.

Бегство от свободы помогает человеку забыть, что он отдельное существо, подготавливает его к подчинению. Анализируя фашизм и его воздействие на массы, Фромм отмечает, что нет ничего тяжелее для среднего человек, чем чувство непринадлежности ни к какой социальной группе, ни к какой общности. Часто ради принадлежности к той или иной общности человек готов пожертвовать многим. Невозможно понять нацизм, не принимая это во внимание — подчеркивает он и приводит слова Геббельса — «Быть социалистом — значит подчинять свое «я» общему «ты». Социализм — это принесение личного в жертву общему». Муссолини постоянно твердил: «все для Государства, ничего против Государства!»

Исследуя роль масс в XX в., Ортега исходит из того, что XIX в. удалось выработать некоторые общественные институты, которые способствовали сплочению людей в массы. По сами массы восприняли это как само собой разумеющееся, данное от природы. С его точки зрения, в этом веке была какая-то изначальная порочность, он таил в себе регресс, коль смог произвести на свет новую породу людей — варваров, дикарей с их полным антиисторизма пренебрежением к завоеваниям культуры. И самым наглядным для него примером является большевизм и фашизм. Они для него предстают как типичные примеры воистину массовых движений, которыми руководят посредственности, ибо они не наделены исторической памятью, не обладают историческим сознанием и поэтому не могут уловить специфику исторического Момента. Эти течения несут в себе и положительный заряд, но для воплощения своих истин они пользуются антиисторическим, анахроническим подходом. Торжество человека-массы, а именно об этом он ведет речь, означает торжество анахронизма, таких политических движений, «которые поддаются наивному искушению завязать кулачный бой с той или иной тенью прошлого». Восстание масс — это, когда масса начинает действовать сама, на свой страх и риск и тем самым восстает против своей судьбы. Когда масса начинает действовать сама, считает Ортега, её действия принимают и не могут не принимать форму суда Линча. Не случайно такой суд родился в Америке — этом «райском пристанище масс». Торжество масс всегда выступает торжеством насилия, превращением насилия в норму.

Среди теоретиков, занимавшихся исследованием толпы, можно различить «правое» направление, к которому относятся Ле Бои, Ортега и др. Для них господство масс — это только регресс, угроза цивилизации, впадение в варварство. Но есть и «левое» направление. Это Райх, Маркузе, Фромм, исходившие из того, что психология толпы изменила свою направленность, что она нацелена не только на разрушение, но и несет в себе положительный заряд— она сопротивляется, освобождается от власти, гнета запретов. Её инстинкты помогают осуществить тотальный разрыв с прошлым. Нужна революция в структуре инстинктов, и она поможет установлению нового, справедливого общества. Мы здесь не говорим о марксизме, рассматривавшем массы как основную движущую силу истории, ибо марксизм вообще не затрагивал вопросы психологии масс, подходил к проблеме масс с чисто просвещенческих позиций — как только массы осознают свои истинные интересы, они начнут действовать в соответствии и ними.

Исследование феномена толпы предполагает анализ феномена вождя, лидера, взаимосвязи массы и вождя. При этом надо учитывать, что различаются массы спонтанные и организованные. Ко вторым относят, например, армию, религию, иными словами массы, в которых есть определенная дисциплина и субординация. Как правило, проблема вождя бывает связана с более-менее организованной массой. Говоря о вождях, меньше всего в данном контексте имеется ввиду наличие и признание нравственного авторитета, речь идет об установлении отношений подчинения и господства. Вождь нужен массам прежде всего длятого, чтобы возложить на него решение важнейших проблем, ответственность. Они психологически способны поверить в чудеса, творимые одним человеком. По Фрейду, «психологическая нищета масс» составляет фон, на котором харизматические пожди заново творят общественные связи. Власть вождей может держаться только волей массы, её согласием на то, что делает вождь, включая террор, репрессии, войны. Суть тоталитарных режимов без этого непонятна.

Ле Бон обратил внимание на то, что люди в толпе, теряя свою волю, инстинктивно обращаются к тому, кто её сохранил. «Роль всех великих вожаков, главным образом, заключается в том, чтобы создать веру, все равно, религиозную или политическую, социальную или веру в какое-нибудь дело, человека или идею, вот почему их влияние и бывало всегда очень велико... Дать человеку веру — это удесятерить его силы». Как правило, вожди извращают эту веру-идею, приспосабливают ей для нужд собственной власти. В рамках тоталитарной системы вождь сам начинает верить в свои сверхъестественнее способности и силу, сам начинает подчиняться инстинкту толпы. Фромм различил рациональную веру, например в разум, прогресс и возможности науки, и иррациональную веру, под которой понимал фанатическую веру в какой либо авторитет, Толпе свойственна нетерпимость, выступающая основой всякого фанатизма. Без фанатизма нет вождя, за которым преданно идут массы... Сила вожди для масс в том, что он, по словам Московичи, предлагает ответ па вопрос — как сделать так, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить. Бессознательная толпа награждает победоносного вождя, а иногда и просто политическую формулу, таинственной силой, чрезвычайной миссией — вести её к земле обетованной. Массы как бы выражают себя в вожде.

Исследование феномена толпы, массы, необходимо, прежде всего, политике. Без понимания масс, поведения масс, импульсов, толкающих их к определенному поведению, невозможна эффективная политика. Исследователи, занимающиеся психологией масс, говорят о том, что очень часто в политике не обращается должного внимания на «неистовую силу коллективных чувств, на разнузданное поведение толпы». Ортега считал, что, когда толпа, игнорируя законы и нормы, задает тон в обществе, то ситуация становится катастрофической, ибо сосуществование людей находится под угрозой. Для Ортеги, политика выступает средством, обеспечивающим сосуществование людей, сплочение их в единое целое.

Существующие в Европе национальные государства зиждятся па согласии граждан к совместной деятельности, на привычке к плебисциту, т. е. всенародному высказыванию своего мнения. Для него добровольное сосуществование является признаком цивилизованности. Самой же возвышенной формой такого сосуществования он считает либеральную демократию. Если принципом действия масс является насилие, «прямое действие», то либеральная демократия — это право, которое большинство предоставляет меньшинству, она означает мирное сосуществование с противником, существование политической оппозиции. Наибольшую же угрозу цивилизации Ортега усматривает в огосударствлении всей общественной жизни или, как мы сказали бы это сегодня, в тоталитаризме. Но массам близка идея огосударствления, ибо они исповедуют идею патерналистского государства, которое берет на себя решение проблем индивида,

снимает с него ответственность за свои решении. Масса считает, что государство— это «Я».

По Ортеге, массы действуют через и при помощи безымянной государственной машины, обходи законы, навязывая свои желания, вкусы, не допуская никакой оппозиции, Это он и называет «сверхдемократией», когда не допускается сама идея сосуществовании,

В литературе о психологии толпы акцентируется внимание па новом явлении в истории — бессилии правительств руководить мнением толпы. Они не направляют мнение толпы, а сами идут за этим мнением, обычно весьма изменчивым. Несмотря на свою изменчивость мнение масс становится регулятором политики. Московичи считает, что масса царит, по не правит, ибо каждодневно отказывается от бремени ответственности, самостоятельности что подтверждают многочисленные опросы общественного мнения и выборы. Надо также иметь ввиду, что когда человек голосует за того или иного кандидата или партию, то его выбор определяют, часто, спонтанные, иррациональные моменты.

Стержнем классической точки зрения на политику был учет интересов тех или иных слоев и групп в обществе, прогресс знаний, рациональность, определяющая политические действия. Политика исходила из того, что легче мобилизовать массы, приведя их к осознанию своих классовых, групповых, национальных и пр. интересов. Не оспаривая подобного понимания, тем не менее, необходимо принимать в расчет и психологическое состояние толпы, её эмоции, страхи, мифы, которыми она руководствуется. Любой, кто намеревается управлять людьми, пишет Московичи, должен проникнуться идеей, что психология масс отворачивается от психологии индивида. Более того, считавшаяся исчезнувшей, как рудимент примитивного общества, иррациональность в современном обществе усиливается, «Вытесненная из экономики наукой и техникой, иррациональность сосредоточивается на власти и становится её стержнем... Разум каждого отступает перед страстями всех. Он оказывается бессильным господствовать над ними, поскольку эпидемию невозможно остановить по своей воле». Классическая политика рассматривает массу как сумму индивидов, считая, что она может убедить индивида. Но масса поддается не убеждению, она поддается лишь внушению, воздействию, на её эмоции, верования. Если экономическая, техническая деятельность люд ей основана на рационалистических принципах, то отношения людей часто бывают иррациональны. В политике, в отличии от экономики, техники, по мнению Московичи, нет прогресса, как нет его в искусстве, морали. Эволюционные процессы в истории мало затрагивают политику. В этом плане она автономна.

«Можно одной фразой подытожить этот контраст: техника следует законам истории, политика должна следовать законам человеческой природы». Конечно, политика не может ограничиваться учетом психологии масс, но придавать ей первостепенное значение она вынуждена. Поэтому видимо, можно согласиться с его определением политики как рациональной формы использования иррациональных сил. «Сегодня мы присутствуем при глобализации масс, при создании масс мирового масштаба... Политика в отношении этих огромных сообществ, успех которой зависит от систем мультимедиа, теперь еще больше, чем в прошлом, становится массовой политикой». Агония старых цивилизаций предвещает, по его мнению, планетарный век толпы.

Массы стали эмблемой нашей цивилизации. И подобно тому, как физика открыла ядерную энергию, так и современная психология масс открыла энергию коллективных феноменов. Существование демократии как свободного волеизъявления масс, учета их интересов предполагает освобождение от любого магического и идолопоклоннического осуществления власти. Высказаться «за» или «против» этого магического господства власти в нашем веке столь же важно, как высказаться «за» или «против» атомной бомбы. С таким мнением Московичи вряд ли можно не согласиться.

Дата добавления: 2015-12-08