Читайте также:
|
К. Пламмер, утверждая, что «истории тела должны быть рассказаны», упоминает разные виды «историй интимного гражданства»: семейные истории, эмоциональные, репрезентаци-онные, телесные, гендерные, эротические, истории идентичности. Телесный дискурс занима-ет важное место в биографических историях инвалидов. Тело является неотъемлемой частью и продуктом социальных отношений, с ним связаны одежда, внешний вид, спорт, ранения и секс, боль и радость; тело инвалида - это объект пристального взгляда других - публики, вра-чей, фотографов. Мишель Мэйсон, в детстве много времени проводившая в больнице, рас-сказывает о своих воспоминаниях: «Я помню, как меня фотографировали. Мне сказали, что сделают несколько снимков, и я подумала: "О, хорошо", думая, что это будут фотографии, какие не раз делал мой отец. И вот приводит этот мужчина со всем своим оборудованием, я в детском отделении, вокруг меня ставят ширмы и говорят, чтобы я все сняла с себя. Я не мог- 12
38 Hughes G. A Suitable Case for Treatment? Constructions of Disability // Esther Saraga (Ed.). Embodying the Social: Constructions of Difference. London; New York: Sage and The Open University, 1998. P. 43-90.
39 См.: Ярская-Смирнова Е. Р. Мужество инвалидности // О муже(N)ственности: Сб. статей / Под ред. С. Уша-кина. М.: Новое литературное ободрение, 2001.
40 Gergen M. M. Narratives of the Gendered Body in Popular Autobiography // R. Josselson, A. Lieblich (Eds). The Narrative Study of Lives. Newbury Park; London; New Delhi: Sage, 1993. P. 194.
41 Gergen М. М. Narratives of the Gendered Body in Popular Autobiography // R. Josselson, A. Lieblich (Eds). The Narrative Study of Lives. Newbury Park; London; New Delhi: Sage, 1993. P. 215.
42 Edley N. and Wetherell M. Masculinity, Power and Identity // Understanding Masculinities: Social Relations and Cultural Arenas. Buckingham, UK; Bristol, PA, 1996. P. 97-113.
ла понять и просто сделала это. Я не понимала, что происходит, в самом деле. Я только зна-ла, что он снимал кусочки, он фотографировал не меня, а только кусочки меня. Это было жутко. Я думаю, это было действительно грубо. Помню, я спросила его, что он собирается делать с этими снимками, и он сказал, "мы их поместим в книгу". И это все, что я помню, мне было отвратительно... думаю, это насилие. Это насилие над чьим-то частным миром»38 (Hughes, 1998). Процедуры, осуществляемые в практиках медицинского дискурса, транс-формируют природу субъекта, в данном случае маленькой девочки в больнице. В результате таких медицинских процедур человек испытывает на себе акт дегуманизации, превращаясь в вещный объект, и редуцируется до медицинского случая, пригодного для того, чтобы быть зафиксированным на фото как «больное / искалеченное тело».
Анализируя дискурс телесности биографического интервью, можно получить большие возможности для интерпретации. Придавая или не придавая значения телу, наделяя телесные изменения культурными смыслами, мы воплощаем себя в своей истории, делая это по-разному в зависимости от нашего пола, возраста, физических способностей и стиля. Это под-тверждает биография одного из респондентов - мужчины 48 лет, возглавляющего общест-венную организацию инвалидов в российском городе. Смысловое поле его биографии распо-лагается вдоль нескольких осей интерпретации 39. Метафорические и структурные ходы про-тивопоставляют горизонталь неподвижности, бессилия («ходить не мог», «прикован к посте-ли», «ползать начал», «на ночь ложился») вертикали как принципу идентификации (зарядки, растяжки, «меня снимали с тихого часа», «я мог прямо стоять»).
В его рассказе непосредственно за реабилитационными практиками детства, описание которых телесно насыщено (респондент показывает на свои ноги, дотрагиваясь до тех мест, о которых идет речь; рассказ наполнен переживаниями), следуют сообщения о мобилизующих событиях в возрасте 36 лет, и в повествование вплетаются знаки коллективной идентично-сти, контроля и достижения. Его рассказ - это воплощенный нарратив мужской автобиогра-фии, в которой делается акцент на том, как достичь успехов и избежать поражений, следуя идеалу культурных героев 40, причем идеализированная модель жизненного пути сводится к основному сценарию периода зрелости - успешной карьере, признанию в публичной сфере, что обычно представляется независимо и отдельно от телесности. Тело, даже если и упоми-нается, то характеризуется обычно как «слуга», отчужденный механизм, который нужен для эффективного выполнения планов хозяина; описание событий лишено эмоций, а редкие упоминания о теле бедны деталями, что свидетельствует о слабой «воплощенности» автора в повествовании.
С детства не обращать внимания на ушибы и ссадины, стремиться управлять своим те-лом и соревноваться с другими мальчишками в подростковом возрасте, заниматься спортом, а затем пренебрегать своим телом ради карьеры и публичного успеха, «обесценивая потен-циально важные аспекты человеческой жизни»41, - все это характерно для доминирующей маскулинности. Жизненный опыт «вне тела» можно объяснить в психоаналитической тради-ции той отдаленностью, которую мальчики чувствуют по отношению к собственной матери, интернализацией традиционной маскулинной идентичности в теории ролей, отчуждающими социальными структурами капиталистического способа производства в марксистской тради-ции, или властью дискурсивных формаций в культурном анализе 42. Однако у инвалида вос-приятие собственного тела и идентичность соединяются иным образом. Возникнув в раннем 13
43 Edley N. and Wetherell M. Masculinity, Power and Identity // Understanding Masculinities: Social Relations and Cultural Arenas. Buckingham, UK; Bristol, PA, 1996. P. 108.
44 Йориссен П. Выступление на семинаре «Инвалиды, выходите на улицу!». Киев, 13 сентября 1998 г. Обраще-ние к ресурсу 2000. http://aris-kiev.newmail.ru/materials/niderland5rus.htm
детстве (или с приобретением инвалидности), эта связь постоянно напоминает о себе, и когда в жизни мужчины начинается период социальных достижений, важное отношение между со-бой и телом постоянно отражается на меняющемся самоопределении, межличностных отно-шениях и траектории карьеры.
Приведем эпизод из молодости респондента, который демонстрирует конструирование мужской идентичности при помощи внешности. Светловолосый и невысокий юноша выгля-дел моложе своих лет, и ему приходилось показывать комсомольский билет, чтобы пропус-тили на индийский фильм «Преданность», на который не пускали детей. В конце концов, он обратился за советом к знакомой парикмахерше, которая подсказала отрастить бороду: «Бо-рода оказалось пышной, черной и кудрявой. Тут, конечно, я солидно стал выглядеть. И зна-комство с представителями слабого пола − тут проблем не стало» (из интервью). Пример-ка «маски маскулинности» здесь происходила в рамках одной из «идеологий» му-жественности, которая в молодости казалась ему наиболее актуальной, а к моменту нашего знакомства мой респондент уже давно не носил бороды. Каждая культура, каждый жизнен-ный стиль сообщества или группы содержит свой набор идей и тем, относящихся к мужчине и маскулинности, которая оказывается «полем борьбы за то, каким же должен быть мужчи-на»43, − горой мускулов или романтическим кавалером, остроумным интеллектуалом или надежным экономическим ресурсом. Инвалид в этом случае стремится выйти за границы идентичности, навязанной историей болезни, и попадает под влияние системы ценности его семьи, сверстников, менторов и более широкого социального окружения. Меняя окружение, переформулируя цели, переоценивая жизненные ориентиры, человек приобретал иные осно-вания для гендерной идентификации, которая переплеталась с новыми и дополнительными идентификационными ресурсами его биографии - семья, работа, общественное движение.
«Истории интимного гражданства», в том числе сексуальные истории, − это репрезента-ции и критика репрезентаций, это переопределение границ и признание инаковости. В таких историях разоблачаются мифы, приватное становится публичным. «Нельзя говорить на тему сексуальности, делая обобщение о гендерных отношениях всех людей с инвалидностью. По-верхностный взгляд на проблему может дать ответ, что люди с более серьезным физическим недостатком имеют меньше шансов на счастливые половые отношения и развитие сексуаль-ности, чем люди с менее серьезным недостатком. Но это совсем не так просто. Особенно ре-шающую роль здесь играет характер воспитания. Но, конечно, важную роль играют судьба и везение»44 − заявила Петра Йориссен из Совета по делам инвалидов Нидерландов на форуме в Киеве. По ее мнению, техническая сторона секса, как правило, не является главной про-блемой, не имеет значения, каким способом человек занимается любовью или в какой позе он это делает.
Главное препятствие полноценной независимой жизни инвалидов, в том числе и сексу-альной, − это представления об инвалидах как больных, которые нуждаются в постоянной заботе и помощи, которых следует жалеть и которым нужно сочувствовать, «которым чего-то не хватает», то есть отождествление их с неполноценными людьми. В средствах массовой информации или кино редки репрезентации инвалидов, которые просто рассказывают что-то интересное о своей профессии, обучении, политической активности или о себе в роли роди-телей. Дискурс «неполноценности» разрывает категории «инвалидности» и «не-инвалидных практик», в том числе сексуальных. В результате родители, воспитатели, медики, а порой и сами инвалиды полагают, что секс и инвалидность не могут сосуществовать. В Нидерландах существует множество учреждений, где живут от 10 до 30 людей с тяжелыми физическими недостатками, - это инвалиды, которым нужна постоянная забота. Каждый имеет отдельную комнату, но правила этих учреждений не содействуют развитию сексуальных отношений и 14
45 Йориссен П. Выступление на семинаре «Инвалиды, выходите на улицу!». Киев, 13 сентября 1998 г. Обраще-ние к ресурсу 2000. http://aris-kiev.newmail.ru/materials/niderland5rus.htm
46 Gleeson В. Geographies of Disabilities. London; New York: Routledge, 1999. P. 134-136.
интимных встреч: комнаты и кровати недостаточно просторны для того, чтобы на них зани-маться любовью, персонал имеет ограниченные представления о сексуальности инвалидов. П. Йориссен считает, что такую ситуацию можно изменить при помощи целенаправленных курсов по повышению квалификации обслуживающего персонала. На Западе инвалиды ор-ганизуют самопомощь, понимая, что они имеют такие же права, как другие граждане, в том числе и на сексуальную жизнь. Так, группа инвалидов в Нидерландах учредила бюро эро-тических услуг для инвалидов, в котором можно заказать эротический массаж или сексуаль-ные услуги. В некоторых городах инвалидам частично или полностью возмещают средства, которые они затрачивают на получение подобных услуг.
По словам Йориссен, «если не перестать ожидать, пока государство переделает общест-во, можно уснуть»45. Инвалиды становятся активно действующим социальным субъектом, не только изменяя условия жизни, но и переопределяя свою коллективную и индивидуальную идентичность. Инвалиды - женщины и мужчины - сегодня выдвигают требование не только равных возможностей в сфере образования и занятости, но и права на самоопределение, (пе-ре-)формулирование нормальности, на власть называть, наименовывать само различие. Рас-тет сопротивление негативному культурному образу инвалидности в масс-медиа и искусстве, репрезентациям инвалидности как объекта милосердия и благотворительности. Социальные движения инвалидов на Западе стремятся заполнить позитивными репрезентациями куль-турные пространства, ранее насыщенные негативными стереотипами. Литература, кино и популярные СМИ предоставляли «инвалидизирующие» образы, выставляли людей причуд-ливыми уродами, беспомощными или героическими калеками, что лишь усиливало стерео-тип телесной аномалии. Эти стереотипы отказывали самим инвалидам в комплексной и бога-той реальности их множественных социальных идентичностей как сексуальных, гендерных и расовых тел. Такие репрезентации усиливают и экономическую недооценку рабочей силы инвалидов, и вытекающее отсюда неравное распределение ресурсов. В конечном счете дис-циплинирование гетерогенности человеческих форм осуществляется с целью максимизиро-вать политическую покорность и экономическую утилизацию тела 46.
Выводы
Мы обсуждали сексуальность инвалидов, которая становится объектом социального контроля и властных манипуляций, легитимирующих медицинские и политические экспери-менты и законы. Идеи евгеники и социальная враждебность не сразу исчезают из гуманисти-ческой риторики «нормализации», независимой жизни, сексуального просвещения, и образы инвалидов и инвалидности порой эксплуатируются в массовой культуре, чтобы упрочить стигматизирующие отношения. Инвалиды сопротивляются стереотипному дискурсу, осуще-ствляя выбор и само-определение в индивидуальных, в том числе сексуальных, биографиях. Мужчины и женщины отказываются оставаться в рамках о- предел -ения инвалидности, внут-ри этой медицинской (и собесовской) категории, вместе с тем черпая из нее ресурсы коллек-тивной идентификации. Сопротивляясь нормирующим стереотипам, инвалиды де-конструируют и ре-конструируют свою гендерную и сексуальную идентичность. Для инва-лида столь же важно, а порой даже важнее, нежели для всех остальных, делать акцент в пер-вую очередь на своих качествах как мужчины или женщины: ведь именно гендер (как и про-фессия, семья, увлечения) определяет человека, а не воплощение диагноза. Сопротивление «инвалидизирующему» дискурсу порой происходит и за счет формирования солидарности с угнетенными социальными группами - инвалидами, другими меньшинствами и женщинами.
Социальный контроль над сексуальной идентичностью инвалидов выражается в медика-лизации сексуального опыта инвалидов (большей частью речь идет о мужчинах), чья сексу- 15
альность рассматривается как проблематичная, а также в репрезентациях их сверхмаскулин-ной сексуальности; реальная гетеросексуальность инвалидов редко, но представлена, а гомо-сексуальная идентичность инвалидов практически не обсуждается.
Переопределение инвалидов показывает контекстуальность их сексуальных опытов в за-висимости от пола, возраста, этнической принадлежности и гражданства, вероисповедания и интересов, профессиональной и социально-классовой принадлежности. Они настолько отли-чаются друг от друга, что порой имеют больше общего с теми, кто считается физически здо-ровыми, чем друг с другом. Согласно П. Бергеру и Т. Лукману (1995, Р. 4), если термином «нормальность» называют то, что является антропологической необходимостью, тогда ни сам этот термин, ни его антоним не применимы к многообразию форм человеческой сексу-альности. Вместе с тем стереотипы и мифы, ссылающиеся на биологические факторы, явля-ясь самыми стойкими, порождают большую часть дискриминационных практик исключения. Сексуальные возможности тела интегрированы в широкий спектр социальных контекстов, и «когда мы говорим о гендере, расе, классе, возрасте, сексуальности или инвалидности, мы также вносим вклад в производство этих самых социальных различий и категорий. Более то-го, когда мы называем себя или когда другие называют нас в рамках таких категорий, это ведь так же производит нас» (Priestley, 1999. Р. 92). Реальность российской жизни зачастую приводит всех инвалидов «к общему знаменателю», потому что особые потребности инвали-дов не учитываются в архитектурных разработках, при строительстве жилья и общественных учреждений, на транспорте, в сфере занятости, образования и рекреации (досуга, спорта, ту-ризма). Осознание этого отличия инвалидами ведет к требованиям их права на самоопреде-ление и власть определения самой нормальности.
Источник: Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Политика инвалидности: Социальное гражданст-во инвалидов в современной России. – Саратов: Изд-во «Научная книга», 2006. С. 131 − 156.
В данной главе речь пойдет о семейном опыте инвалидов-колясочников. На материале биографических интервью мы рассмотрим стратегии выстраивания детско-родительских и супружеских отношений, а также их влияние на возможности внутрисемейной социальной мобильности, под которой мы понимаем способы достижения относительной автономности и позитивного самоопределения инвалидов.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 97 | Нарушение авторских прав