Испания при Филиппе II

И стория долгого царствования сына Карла I, Филиппа II, охватывающая целое полустолетие (1556— 1598 гг.), дает наглядную иллюстрацию приведенным замечаниям Маркса об испанской монархии XVI в. Вступление на престол нового короля, на этот раз не «чужестранца», а, наоборот, воспитанного в строго испанских условиях, казалось бы, не могло предвещать бесславного крушения могущественной монархии и при том так скоро. Когда утомленный и впавший в меланхолию император Карл на торжественном собрании нидерландской и испанской знати в Брюсселе сложил с себя испанскую, а вслед за нею и императорскую корону и удалился на покой в монастырь св. Юста (в испанской провинции Эстремадуре),— это уже означало крах его великодержавных планов. Всесветная монархия распалась. Корона Священной римской империи досталась брату Карла, Фердинанду, а Испания со всеми европейскими и внеевропейскими владениями перешла к его сыну Филиппу, который еще при Карле фактически замещал своего отца в Кастилии и Арагоне. Но в результате этого раздела владения императора распались на две неравные части. Австрийская ветвь Габсбургов удержала за собою германскую империю в ее старых границах, а испанская получила полностью «бургундское наследство» (Франш-Контэ и Нидерланды), большую часть Италии (Милан, королевство Неаполитанское, Сицилию и Сардинию) и колониальные территории в Новом свете. Располагая богатейшими территориями в Европе и обширными колониями, Испания представляла крупнейшую державу того времени, и Филипп II, продолжая политику своего отца, но уже в качестве типично испанского монарха, ставил своей {205} задачей утвердить свое господство на всем протяжении Западной Европы. Эта политика втягивала Испанию в самую гущу крупнейших европейских событий, от которых трудно отделить испанскую историю этого периода.

По самому своему характеру Филипп II являлся ярким воплощением испанского абсолютизма со всеми его исторически сложившимися особенностями. Молчаливый и недоверчивый, ревнивый к своему королевскому достоинству, вникавший во все мелочи управления, достаточно образованный, но с ограниченным умственным кругозором — этот могущественнейший монарх Европы делом своей жизни считал как внутри Испании, так и во внешней своей политике беспощадную борьбу с ересью, где бы она ни скрывалась. Таков был завет и его отца, который, находясь уже на смертном одре, заклинал сына преследовать еретиков без пощады и исключения и поддерживать «святую инквизицию». Самая резиденция нового монарха как нельзя больше гармонировала с обликом этого фанатика-изувера на королевском троне. Филипп сменил прежние резиденции (Толедо, Вальядолид) на небольшой город Мадрид, находившийся на пустынном и безжизненном Кастильском плоскогорье. Неподалеку от Мадрида был сооружен его обширный дворец, знаменитый Эскуриал, бывший одновременно и монастырем, и резиденцией, и усыпальницей кастильских королей. Это величественное, богатое памятниками искусства здание, мрачно выделялось на фоне мертвой пустыни и как бы символизировало собою испанскую монархию и ее главу, вершителя судеб европейской истории и яростного ревнителя католической религии.

Уже в первые годы своего правления Филипп II держал в своих руках нити международной политики. В наследие от отца ему осталась незавершенная борьба с Францией. До сих пор Карл и его фактический заместитель в Испании Филипп находили противовес французским домогательствам на Нидерланды и Италию в Англии, где в это время правила жена Филиппа Мария Кровавая, усердно насаждавшая католицизм. Но протестантская ересь в форме кальвинизма широко распространилась тогда по Европе — во Франции, Нидер-{206}ландах и даже в католической Испании. Намечавшийся перелом в международной группировке все больше и больше определялся религиозной принадлежностью и создавались два противостоящих друг другу фронта политической борьбы в масштабе всей Европы — протестантский и католический. В столь сложной обстановке Филипп II, несмотря на свои победы над Францией (битва при Сен-Кентене в 1557 г.), склонялся к тому, чтобы заключить мир. Захват герцогом Гизом последнего оплота англичан во Франции Калэ и смерть Марии Кровавой в 1558 г. ускорили окончание войны. По Като-Камбрезийскому миру (1559 г.) Франция отказалась от своих притязаний на Италию в пользу Испании, но зато удержала за собой Калэ. После неудачной попытки жениться на Елизавете Английской Филипп вступил в брачный союз с дочерью французского короля Генриха II (убитого во время турнира в 1559 г.) Елизаветой Валуа и тем самым оформил союз с Францией. В момент ведения брачных переговоров Филипп находился еще в Нидерландах, сильно обеспокоенный успехами кальвинистской пропаганды, но не менее тревожные вести о протестантской ереси шли и из Испании. Оставив в Нидерландах в качестве своей наместницы сестру Маргариту Пармскую и кардинала Гранвеллу с сильными испанскими гарнизонами, Филипп отправился к себе домой. Осенью 1559 г. в Вальядолиде встреча с новой женой была ознаменована грандиозным ауто да фе, на котором были сожжены испанские протестанты, и Филипп II, обнажив меч, торжественно поклялся блюсти чистоту веры и поддерживать «святую инквизицию».

Инквизиционный трибунал стал с этого момента главным орудием политики Филиппа II, но, преследуя с жестоким изуверством всякое проявление свободной мысли, он не склонен был уступать это орудие кому бы то ни было, хотя бы это был и сам глава католической церкви. На этой именно почве он еще до своего вступления на престол выдержал упорную борьбу с папой Павлом IV (до своего избрания кардинал Караффа — деятель тридентского собора). Филипп, как и его предшественники, строго разграничивал вопросы по-{207}литические от религиозных. Столкновения с римским престолом обусловливались двумя мотивами: заботой о неприкосновенности итальянских территорий и стремлением подчинить испанское духовенство королевской власти. Павел IV держал под отлучением императора Карла и его наследника и в противовес Испании ориентировался на союз с Францией и Турцией. И только в 1559 г., когда Павла IV сменил Пий IV, сторонник Испании, снято было отлучение и восстановлены были мирные отношения с папой. Но Филипп, несмотря на примирение, оставался верен своей политике, не допуская вмешательства пап во внутренние церковные дела Испании и превратив духовенство и инквизиционный трибунал в орудие своей власти. Объединение королевства под знаком чистоты и единства католической религии получило при нем свое завершение; те же задачи он ставил и в международных отношениях. Но эта задача формирования единого католического фронта против протестантской ереси встречала с самого начала рад труднопреодолимых препятствий. В условия Като-Камбрезийского мира был включен секретный пункт о совместной борьбе против французских протестантов (гугенотов). Но после неожиданной смерти французского короля Генриха II соотношение партий при французском дворе несколько изменилось. Новый король Франциск II был женат на шотландской королеве Марии Стюарт, оспаривавшей у Елизаветы английскую корону. В связи с этим герцог Гиз — дядя Марии Стюарт и глава католической лиги — стал играть при дворе руководящую роль, провоцируя враждебные действия против Англии. Несмотря на то, что Филипп II заинтересован был в истреблении протестантской ереси в Англии, он сильно опасался объединения Англии и Франции под одной короной. С другой стороны, мать молодого короля Екатерина Медичи не склонна была и в отношении гугенотов действовать испанскими методами. В следующем 1560 г. умер Франциск II, и Екатерина, объявленная регентшей малолетнего Карла IX, обнаружила склонность поддержать английскую королеву Елизавету в ее борьбе против Марии Стюарт, прекрасно учитывая, что Филипп с пустым кошельком и тяжеловесной, неповоротливой дипломатией был бессилен. {208} {файлы isp208.jpg, isp209.jpg} Столь же неудачна была и затеянная Филиппом борьба с турками, которые фактически были хозяевами Средиземного моря. Они захватили ряд населенных пунктов, в том числе и Триполи, принадлежавшее ордену иоаннитов. Филипп II после долгих проволочек послал иоаннитам на помощь войска, но большая их часть уже в конце 1559 г. погибла от болезней и лишений или же дезертировала, и в последующие годы испанские войска терпели поражение за поражением, В самих владениях Филиппа в южной Италии, в частности в Неаполитанском королевстве, местное население было терроризировано учреждением здесь инквизиции и находилось в состоянии хронического брожения. Филипп вынужден был даже упразднить в Неаполе инквизиционный трибунал (1565 г.). Но турецкая опасность стала угрожать непосредственно итальянским владениям Испании, в особенности с того момента, когда турецкое войско блокировало Мальту (1565 г.). Обещанная из Испании помощь приходила слишком поздно, так как Филипп много времени потратил на торжественные церемонии, посты и молебствия по поводу блокады Мальты. И лишь с большим трудом удалось спасти остров от турок. Угроза новых турецких нашествий этим не была устранена. Прошло еще несколько лет, пока, наконец, не наступил решающий момент в этой борьбе за обладание Средиземным морем, который стал возможен только благодаря заключению союза в составе папы, Венеции и Испании. Против турок был объявлен крестовый поход, и в 1571 г. огромная эскадра (264 корабля) с сильным экипажем (79 тысяч человек) под предводительством незаконнорожденного сына Карла I, Дон-Хуана Австрийского, в заливе Лепанто нанесла туркам сокрушительный удар. Однако результаты победы не были использованы до конца. Победитель при Лепанто Дон-Хуан носился уже с мыслью о завоевании Константинополя и восстановлении Византийской империи, но Филипп предпочел ограничить военные операции африканским побережьем и в конечном итоге отозвал Дон-Хуана, отправив его в качестве наместника в Нидерланды, а захваченный им Тунис снова перешел к туркам. {209}

В течение того же периода, когда шла борьба с турками, Филипп вел упорную войну со своими подданными в Нидерландах, действуя методами кровавого террора и инквизиционного трибунала. А у себя дома он продолжал с неумолимой жестокостью утверждать чистоту и единство католической религии, отправляя на костер «святой инквизиции» всех инакомыслящих. После расправы с испанскими протестантами с новой силой возобновилось преследование морисков. Несмотря на то, что эти обращенные в христианство мавры были вполне лояльны и даже в моменты революционных восстаний (как например, во время движения коммунерос) оставались совершенно спокойны, испанские короли, подстрекаемые фанатичным духовенством, проводили в отношении их жестокую политику. В бывшем Гранадском княжестве и во всей Андалузии это была наиболее трудолюбивая часть населения; разумеется, многие из них были только по внешности христианами, а в душе сохраняли верность своей прежней религии и в силу этого мориски оставались в вечном подозрении. Еще при Карле I был издан (7 декабря 1526 г.) закон, запрещавший морискам употребление арабского языка, ношение туземной одежды, оружия. Дети должны были обучаться в христианских школах. Наконец, в Гранаду из Хаэна был перенесен инквизиционный трибунал сурово преследовавший всякое вероотступничество. При Карле I мориски неоднократно откупались значительными суммами и добивалась смягчения столь сурового режима. При вступлении на престол Филиппа, они предложили ему субсидию в 100 тысяч дукатов и ежегодный взнос в 3 тысячи на содержание инквизиции. Но все было напрасно. Инквизиция сделала морисков предметом своего особого внимания, широко применяя конфискации. С 1565 г. издается целый ряд эдиктов репрессивного характера, которые и проводятся в жизнь с неумолимой жестокостью под руководством королевского секретаря Диего де Эспиноса, главного инквизитора де Деса и архиепископа севильского Эррера.

Доведенные до отчаяния мориски в конце 1568 г. подняли восстание, провозгласив королем Гранады Абен {210} Гюмепи, потомка самого Магомета. Восставшие все опустошали на своем пути, жгли деревни и города, убивали христиан, захватывали в плен, продавали в рабство. К центру восстания — Гранаде — стекались из Валенсии, Андалузии и других мест мавры, воодушевленные идеей восстановления халифата. Испанские военачальники, застигнутые врасплох, далеко не сразу стянули военные силы, но очень скоро овладели положением и начали жестокую расправу. Деморализованные солдаты предали цветущую Андалузию на поток и разграбление, убивая тысячами женщин и детей или обращая их в рабство. Но они обрушивались на беззащитное население, в то время как восставшие мориски упорно сопротивлялись в горных ущельях. Филипп направил, наконец, сюда значительные силы, поставив во главе их Дон-Хуана Австрийского, которому было поручено выселить всех морисков в Кастилию. С большим трудом Дон-Хуану удалось в начале 1570 г. взять крепость Галеру, защитники которой были перебиты. К концу ноября Андалузия была очищена от морисков, а остальное довершила «святая инквизиция», сжигавшая массами на кострах «отступников от истинной веры».

Политика личного режима, последовательно проводимая Филиппом с самого начала его вступления на престол, к 70-м годам стала уже давать свои результаты. Огромные материальные средства, которыми располагала испанская монархия, поглощались колоссальными расходами на постоянные войны; изгнание и уничтожение морисков превратило в пустыню самые богатые провинции Испании и нанесло непоправимый удар испанскому народному хозяйству; насильственное выколачивание средств, проводимое в Нидерландах под знаком истребления ереси, вызвало там восстание, с которым бессилен был справиться герцог Альба со своим «кровавым советом». Золотой поток из Америки продолжал литься, но королевская казна тем не менее всегда была пуста; налоговый гнет в стране увеличивался, европейские банкиры уже не склонны были давать новые суммы венценосным злостным неплательщикам. Ко времени отречения Карла крупнейшие банкиры Европы, Футгеры, {211} перестали финансировать королевскую казну, их сменили генуэзские банкиры, но и те в 1574 г. отказали в поддержке, и в следующем году испанская монархия, обремененная колоссальным долгом, объявила себя банкротом. Это банкротство настолько ослабило Филиппа, что он не мог уже никакими мерами остановить ход нидерландской революции, завершившейся в 1581 г. формальным отпадением семи северных провинций. И только в одном направлении агрессивная политика Филиппа имела несомненный успех: в 1580 г. он возложил на себя португальскую корону, объединив таким образом под своей властью всю территорию полуострова со всеми колониями. Для понимания этого события необходимо остановиться на предыдущей истории Португалии.

Мы уже видели, что в XV в., когда формировалась испанская монархия, Португалии удалось не только сохранить свою самостоятельность, но и столь же быстро, как и Испания, превратиться в могущественную колониальную державу. Благодаря экспедициям Васко-да-Гама и др. Португалия утвердилась на Индийском архипелаге, побережье Индостана, гвинейском побережье Африки. Экспедиции Кабраля отдали в распоряжение Португалии Бразилию. Она захватила также в свои руки торговлю с Китаем и Японией. Все эти события произошли при короле Эммануиле Счастливом (1481—1521 гг.). Это было время наивысшего процветания Португалии. Лиссабон с его прекрасной гаванью стал одним из крупнейших центров мировой торговли, складочным местом для азиатских товаров. В отличие от испанских португальские купцы играли гораздо большую роль и на европейском рынке, в частности в Антверпене, да и португальское народное хозяйство, промышленность и сельское хозяйство обнаруживали признаки большей жизнеспособности и устойчивости, чем в соседней Кастилии. Но по своему общественному и политическому укладу Португалия была как бы разновидностью испанского общественного порядка. Ее история за этот короткий промежуток времени заполнена аналогичными событиями: борьба с крупными феодалами и духовно-рыцарскими орденами, упадок кортесов и городских вольностей, развитие и укрепление королевского {212} абсолютизма. Колониальные владения стали в первую очередь источником обогащения королевской казны. Торговля с Азией была объявлена правительственной монополией, которую королевская власть осуществляла путем вооруженного господства и строгого контроля за гаванями и рынками, путем использования раздоров и противоречий между местными раджами, миссионерской пропагандой и широким применением инквизиционных способов обращения неверных и, наконец, самым откровенным пиратством. Лиссабон стал главным складочным местом индийских пряностей и в королевских магазинах устанавливались на них твердые цены. Португальская корона обеспечивала этим себе колоссальные барыши, но от них нисколько не разбогатела. Фактическими обладателями пряностей и монополистами по торговле ими в Европе вскоре оказались крупнейшие представители иностранного капитала, а Лиссабон сделался лишь передаточным этапом на пути к главному рынку Европы — Антверпену. Таким образом в Португалии экономический расцвет оказался недолговечным. Уже при преемнике Эммануила, Иоанне III (1521—1557 гг.), стал наблюдаться прорыв правительственной колониальной монополии изнутри, благодаря алчности королевской администрации. Из колоний от губернаторов поступают жалобы на то, что купцы «не хотят войны, так как она чересчур дорого обходится и дает ничтожный барыш», что королевская служба испытывает большие затруднения от массового дезертирства офицеров, которые становятся купцами, считая, что это дает им гораздо больше шансов на барыш и «менее опасно для жизни». Иезуиты и инквизиционный трибунал заняли в общественном и политическом строе Португалии такое же руководящее место, как и в Испании. Португальские конкистадоры, наряду с испанскими, явились также основоположниками колониального рабства, и торговля невольниками приняла огромные размеры. Экономический и политический упадок Португалии стал заметным уже к середине XVI в., и это облегчало испанским королям задачу подчинения соседней страны.

Поводом для этого послужило пресечение в Португалии царствующей династии, в связи с гибелью в битве {213} с африканскими маврами в 1578 г. короля Себастьяна. Освободившийся престол оспаривали два дальних родственника короля — приор мальтийского ордена Дон Антонио и испанский король Филипп II. Поскольку кандидатура последнего не встречала сочувствия среди духовенства, горожан и низших классов, Филипп, заручившись поддержкой части знати и иезуитов путем подкупов и обещаний, отправил в Португалию 30 тысяч солдат под предводительством герцога Альбы, который быстро овладел крупнейшими городами и занял столицу. Собравшиеся вслед за тем кортесы (в апреле 1581 г.) торжественно провозгласили Филиппа португальским королем. Результатом этой аннексии было то, что под власть испанского монарха попала не только Португалия, но и все ее колониальные владения. Но этот крупный успех внешней политики Филиппа не мог уже остановить ясно наметившегося развала всей его политической системы. В международных отношениях назревали группировки, которым суждено было нанести сокрушительный удар великодержавию испанского абсолютизма.

Мы уже видели, что в начале царствования Филипп II, несмотря на свою фанатичную приверженность делу католицизма, смог выполнить свою миссию и огнем и мечом выкорчевывать ересь и неверие только в собственных владениях. Он бессилен был помешать успехам протестантизма в Англии, а политический расчет удерживал его от решительной позиции и в отношении французских гугенотов. Филипп сохранил сдержанную и выжидательную позицию даже тогда, когда Мария Стюарт, спасаясь бегством в Англию от своих восставших шотландских подданных (1568 г.), обратилась к нему за поддержкой. Но не в меру усердный испанский посланник в Лондоне на собственный риск начал конспирировать совместно с шотландской экс-королевой против Елизаветы. Тайна оказалась раскрытой, отношения обострились. Елизавета захватила испанские суда, которые везли деньги герцогу Альбе во Фландрию. В ответ на это Альба распорядился наложить арест на английские товары в Нидерландах. Когда неугомонный посланник включился в новый заговорщический план убийства Елизаветы и возведения на англий-{214}ский престол Марии, он был удален из пределов Англии и в течение семи лет (1572—1579 гг.) Испания не имела там своего представителя.

Глухая борьба между двумя странами тянулась неопределенное время без открытого разрыва. Английская королева всеми мерами поддерживала голландцев, а ее пираты, во главе с Фрэнсисом Дрэком успешно гонялись за испанскими кораблями, шедшими из Америки. Появившиеся было вновь в Лондоне дипломатические представители продолжали конспирировать и подверглись в 1584 г. новому изгнанию. Мысль о завоевании Англии все более и более укреплялась в голове Филиппа и стала близка к осуществлению после того, как в 1585 г. был раскрыт новый заговор против Елизаветы и Мария Стюарт сложила голову на эшафоте. В качестве меры предосторожности Елизавета направила к Кадиксу флотилию под командой своего пирата Дрэка. Последний не выдержал роли наблюдателя и в 1587 г. уничтожил испанские суда, находившиеся в гавани. Эта операция у Кадикса, наряду с пиратскими набегами Дрэка на испанские суда у берегов Америки, явилась непосредственным поводом к началу открытых военных действий.

Филипп стал лихорадочно готовиться к высадке на английском берегу, но здесь-то и сказалась обветшалость системы испанского абсолютизма, напоминавшая, по выражению Маркса, «худшие времена Турецкой империи» (т. X, стр. 721). Столь грандиозное предприятие требовало хорошей организации и колоссальных средств. На это и указывали Филиппу наиболее рассудительные его советники, в частности выдающийся адмирал маркиз Санта-Крус, но король остался верен своей политике личного режима. Он предпочитал сам вникать во все мельчайшие детали, все распоряжения и инструкции исходили из мрачного Эскуриала, но посредствующий аппарат насквозь прогнил и подготовка, как и осуществление похода шли с невероятной медлительностью. Во всяком случае, благодаря энергии Санта-Крус, был снаряжен громадный флот, состоявший из 556 кораблей (не считая 240 малых судов) с экипажем в 30 тысяч моряков, 63 890 солдат и 1 600 лошадей. Стоимость этого снаряжения была оценена в 3 800 000 дукатов. На веде-{215}ние войны были мобилизованы все государственные средства — принудительные займы у дворянства, духовенства и купечества, налоги различных обозначений, двукратная принудительная субсидия от кортесов (кроме обычной, ежегодной, дополнительно в 8 миллионов дукатов), наконец, новый налог на продукты питания, удержавшийся потом на два столетия и получивший ненавистное название «миллиона». Но все эти колоссальные суммы растеклись по карманам чиновников и королевских слуг. Руководство всем этим предприятием находилось в руках неспособных людей и, когда неожиданно умер адмирал Санта-Крус, командование было вверено неспособному и трусливому герцогу Медине-Сидонии, удостоившемуся такой чести только благодаря своей знатности. По приказанию короля он двинул «непобедимую армаду» из Кадикса в Лиссабон, но там дело «снаряжения экспедиции находилось в полнейшем беспорядке и прошло еще несколько месяцев прежде чем армада смогла направиться к английским берегам. Это было в апреле 1588 г. Условлено было, что наместник южных Нидерландов (оставшихся под властью Испании) Фарнезе Пармский будет ожидать в Дюнкирхене с готовой армией появления в канале армады с тем, чтобы под ее прикрытием произвести высадку в устье Темзы. Но этот план рушился с самого начала. Армада, еле добравшись до Коруньи, уже наполовину была расстроена океанскими штормами. С большими опозданиями, с деморализованными солдатами она, появилась, наконец в июле у английских берегов, но было уже поздно. Войска Фарнезе, не получавшие жалования, страдавшие от болезней, голода и всяких лишений, тщетно ждали прибытия флота, и это вносило дух разложения, а громоздкая армада сама нуждалась в помощи. Английская эскадра, меньшая по объему, но технически лучше оборудованная, с крепким экипажем и умелым командованием спокойно поджидала неприятельский флот. В проливе произошел ряд стычек, а затем поднялась буря, приведшая армаду в полное расстройство. Английская эскадра своей артиллерией наносила удар за ударом. После небольшого затишья, буря загнала испанский флот в Северное море, к Оркнейским остро-{216}вам, и это завершило катастрофу. Лишь жалкие остатки армады добрались обратно до берегов Испании.

Через год после гибели армады не покидавший присутствия духа Филипп втянулся в новую войну, на этот раз с Францией. Там в это время у власти стоял последний Валуа, Генрих III, отступившийся от католической лиги и готовый сблизиться с Генрихом, королем Наваррским. После того как по приказу Генриха III был убит глава католической лиги Генрих Гиз, та же участь постигла и последнего Валуа. В 1589 г. он пал от руки фанатичного монаха, и французский престол оказался вакантным. Ближайшим кандидатом был глава гугенотов, Генрих Наваррский. Филипп II признал данный момент удобным для вмешательства во внутренние дела Франции во имя защиты католицизма и подавления протестантской ереси. Он стал поддерживать католическую лигу деньгами и солдатами. В руках последней находился Париж, а Генриху Наваррскому пришлось отступить в Нормандию, где он находил поддержку со стороны Елизаветы. Затем Генрих осадил Париж, а на помощь католикам из Фландрии поспешил Фарнезе. Военные действия продолжались несколько лет, не давая решительного перевеса ни той ни другой стороне. Но когда после смерти кандидата католиков Филипп стал настойчиво выдвигать на французский престол свою дочь Изабеллу (внучку Генриха II), то это вызвало перелом в настроениях французских католиков. Исход этой борьбы за престол оказался для Филиппа совершенно неожиданным. Когда в 1593 г. собрались в Париже Генеральные штаты для избрания нового короля, Генрих Наваррский торжественно отрекся от протестантизма и его кандидатура получила всеобщее признание. Однако война между Испанией и Францией продолжалась еще ряд лет и закончилась лишь в 1598 г.

В последние годы своей жизни Филипп II оказался на международной арене изолированным. Ему противостояла коалиция крупнейших европейских держав того времени — Англии, вновь возникшей на карте Европы Голландии и, наконец, Франции. Дело защиты и торжества католической религии на широком европейском {217} фронте рушилось, а сама Испания представляла собой разоренную страну, стонавшую под игом королевского деспотизма. В эти годы крушения великодержавных надежд Филиппу пришлось иметь дело с оппозицией внутри своей собственной страны: объединение Испании под знаменем «истинной религии» не могло, разумеется, устранить разнородности уклада отдельных составлявших ее областей, и Филиппу неоднократно приходилось на провинциальных кортесах (в Арагоне и Каталонии) произносить старинную клятву в соблюдении местных вольностей. В его руках, однако, было страшное орудие инквизиции, перед которым были бессильны ревнители автономии. На протяжении долгого царствования Филиппа мы не наблюдаем сколько-нибудь заметных движений. С ними успел расправиться его отец. В первое десятилетие общественное мнение было несколько взбудоражено эпизодом с Дон-Карлосом, бывшим тогда единственным сыном Филиппа (от первой жены Марии Португальской). Но этот довольно темный эпизод, разукрашенный в последующей историографии и особенно в художественной литературе, скорее относится к области придворных интриг и представляет известный интерес как лишний штрих в характеристике личности самого Филиппа. Молодой наследник очень скоро стал обнаруживать при физической немощи признаки умственного расстройства и позволял себе различные выходки вплоть до покушения на жизнь своего отца. Его подвергли аресту, вели долгое расследование, причем Филипп считал это не наказанием, а мерой предосторожности. «Я,— заявлял он,— потерял надежду видеть своего сына со здравым рассудком и решил принести в жертву богу мою собственную плоть и кровь, предпочитая служение ему и общему благу всяким иным человеческим соображениям». Через несколько месяцев после ареста, в июле 1568 г., Дон-Карлос оказался мертвым. Причина его смерти и до сих пор остается невыясненной.

Этот эпизод, вызвавший различные кривотолки за границей, не оставил никакого следа в испанской обществе, и вплоть до 90-х годов мы не наблюдаем какого-либо проявления оппозиции, несмотря на возрастающее {218} усиление фискального и административного гнета. И только под конец жизни Филиппа, когда рушились все его широкие планы, арагонцы решились поднять знамя восстания в защиту своих старинных вольностей. Но и это восстание произошло в связи с особыми обстоятельствами. История этого восстания тесным образом переплетается с историей одного из доверенных секретарей короля — Антонио Переса. В течение долгого времени он пользовался неограниченным доверием Филиппа, и это открывало ему широкие возможности для честолюбивых замыслов и борьбы против своих соперников. Предметом его интриг оказался не кто иной, как Дон-Хуан Австрийский, которого он пытался обвинить в измене, а поскольку вечно подозрительный Филипп вообще был склонен поддерживать вражду и соперничество между своими советниками, то Пересу не трудно было найти поддержку своим интригам у самого короля. Но один эпизод заставил последнего задуматься по поводу поведения своего любимца. Перес распорядился привести в исполнение приказ короля (через полгода после его подписания), и нанятые им доверенные люди убили секретаря Дон-Хуана, Эболи (1587 г.). Поскольку положение за полгода значительно изменилось — Дон-Хуан находился в открытой борьбе с Нидерландами и, следовательно, был вне подозрения,— это убийство произвело впечатление скандала, и Филиппу пришлось оправдываться, что Перес переусердствовал. Дело кончилось тем, что Перес и его возлюбленная, вдова Эболи, были подвергнуты аресту, правда, не очень строгому. Положение Переса резко изменилось к худшему, когда в связи с завоеванием Португалии при дворе вновь взял верх его злейший враг герцог Альба; в 1584 г. у Переса были захвачены бумаги, из которых и для Филиппа стали ясны истинные намерения его бывшего фаворита и ложный характер обвинений против Дон-Хуана. Переса подвергли строгому заключению и ему предстояло предстать перед судебным трибуналом, но он сумел бежать из тюрьмы и направиться в Арагон, захватив с собою важные государственные бумаги (в начале 1590 г.). Здесь он отдал себя под защиту и покровительство Великого судьи. Для понимания дальней-{219}шего хода событий необходимо напомнить, что испанские короли XVI в., несмотря на свою централизаторскую политику, формально оставляли нетронутыми старинные учреждения Арагона и Каталонии, так как, нуждаясь постоянно в субсидиях, они старались не обострять отношений со своими непокорными подданными. И только теперь, когда под защиту арагонской конституции укрылся недавний любимец короля, осведомленный во многих государственных тайнах, создался повод для окончательного подавления арагонских вольностей.

У арагонского Великого судьи сохранилось старинное право так называемой «Манифестации», в силу которого лицо, обвиненное в преступлении, которое было совершено на арагонской земле, должно содержаться в местной тюрьме и ему должны быть предоставлены возможности для защиты и благоприятные условия судебной процедуры с освобождением от пыток, с местным составом судей. Вскоре после того, как Перес отдался под покровительство Манифестации, пришел приказ короля о выдаче беглеца и доставке его в Кастилию живым или мертвым. Это и послужило поводом для восстания. Жители Сарагоссы взялись за оружие и поклялись защищать свои вольности. Восставшие поместили Переса в тюрьму Манифестации. Попытки Филиппа получить обратно своего мятежного советника не увенчались успехом. Между тем Перес вел себя чрезвычайно вызывающе и неоднократно допускал выражения, сомнительные с точки зрения католической веры. Воспользовавшись этим, Филипп пустил в ход последнее средство. «Святая инквизиция» в Мадриде послала приказ инквизиторам в Сарагоссу с тем, чтобы они изъяли Переса из тюрьмы Манифестации и заключили в собственное узилище. Арагонские судьи на этот раз не обнаружили склонности ссориться с королем, ни тем более с грозной и всемогущей инквизицией. Они изъявили свое согласие на выдачу Переса, но агенты и друзья последнего взбудоражили население Сарагоссы и, когда 21 мая 1591 г. арагонские власти хотели передать Переса, на сторожевой башне зазвонили в набат. Горожане взялись за оружие, вытащили из дворца королевских представителей, избили их до полусмерти, {220} а затем осадили дворец инквизиции, собираясь его сжечь таким же образом, как инквизиторы сжигали свои жертвы. Толпа ворвалась в тюрьму инквизиции и переправила узника опять в тюрьму Манифестации. На этот раз Перес не стал задерживаться в столице, при помощи своих друзей он тайно бежал и, достигши французской границы, очутился за пределами досягаемости. Таким образом, Перес ускользнул из рук Филиппа, и последнему оставалось только расправиться с мятежными арагонцами. Он направил сюда армию в 15 тысяч человек, и в конце декабря 1591 г. был захвачен и обезглавлен Великий судья. Остальное довершила инквизиция, широко раскинувшая свои сети и предавшая сожжению и другим суровым карам значительное число жителей Сарагоссы.

Но когда Филипп добивал последние остатки средневековых вольностей, вся его политическая система обнаруживала признаки полного разложения. Обширная империя с владениями, разбросанными в Европе и далеко за ее пределами, была совершенно беззащитна. Английские суда под главенством Дрэка, Ралея и других безнаказанно курсировали среди испанских колоний и захватывали американские сокровища, которые, по замечанию Ралея, давали необходимые средства для ведения военных операций против Испании. Не только европейские владения Филиппа были без охраны, но и у себя дома он бессилен был защищаться. В 1596 г. Елизавета, обеспокоенная интригами, которые велись в связи с восстаниями ирландских католиков, отправила флот к берегам Испании. Он неожиданно появился у Кадикса, где укрывались последние остатки испанского флота, и в течение нескольких дней гавань и город были преданы на поток и разграбление, и адмирал Медина-Сидония, все еще сохранивший свой пост после гибели армады, доносил своему повелителю: «не осталось больше ни корабля, ни флота, ни Кадикса». Через два года Филипп II умер. Подводя итог своему долгому царствованию, умирающий король постоянно твердил одну и ту же фразу: «да будет, о боже, твоя воля, а не моя». {221}

Дата добавления: 2015-10-23