Объективность и оценка

К. Поппер

Памяти бесчисленных мужчин и женщин всех убеждений, наций и рас, павших жертвами фашистской и коммунистической веры в Неумолимые Законы Исторической Неизбежности.

Историческая справка

Основной тезис данной книги — что вера в историческую необходимость является явным предрассудком и что невозможно предсказывать ход человеческой истории научными или какими-либо другими рациональными методами — восходит еще к зиме 1919—1920 гг. В основных чертах книга была закончена к 1935 г. и впервые была прочитана, как доклад, названный «Нищета историцизма», в январе или феврале 1936 г. на домашнем семинаре моего друга Альфреда Браунталя в Брюсселе. На этом заседании серьезный вклад в дискуссию сделал мой бывший студент Карл Хилфердинг, который вскоре стал жертвой гестапо и историцистских предрассудков Третьего Рейха. Были там и другие философы. Несколько позже я прочитал доклад на ту же тему в семинаре проф. Ф.А. фон Хайека в Лондонской школе экономики. Публикация была задержана на несколько лет, поскольку мою рукопись отвергло одно периодическое философское издание, в которое она была представлена на рассмотрение. Впервые она была опубликована по частям в журнале «Economica», N.S., в томе XI, № 41 и № 4З, за 1944 г. и в томе XII, № 46, за 1945 г. Потом она вышла в виде книги в итальянском (Милан, 1954) и французском (Париж, 1956) переводах. Для настоящего издания текст переработан, внесены некоторые дополнения.

Предисловие

В своем докладе «Нищета историцизма» я попытался показать, что историцизм — это бедный метод, который не приносит результатов. Но фактически тогда я не дал опровержения историцизма.

В дальнейшем мне удалось это сделать: я показал, исходя из строго логических оснований, что ход истории предсказать невозможно.

Доказательство содержится в статье «Индетерминизм в классической и квантовой физике», которую я опубликовал в 1950 году. Но эта статья меня уже не удовлетворяет. В дополнение к книге «Логика научного открытия» (оно называется «Постскриптум: двадцать лет назад») есть глава «Индетерминизм», в которой представлено, на мой взгляд, более разработанное доказательство.

Чтобы сообщить читателю о последних результатах своих исследований, я хочу в нескольких словах изложить основные принципы опровержения историцизма. Аргументы могут быть резюмированы в следующих пяти утверждениях:

(1) Ход человеческой истории в значительной степени зависит от роста человеческого знания. (Истинность этой предпосылки должны принять даже те, кто видит в человеческих идеях, в том числе научных, всего лишь побочный продукт материального развития, в каком бы смысле это последнее ни понималось.)

(2) Используя рациональные или научные методы, мы не можем предсказать, каким будет рост научного знания. (Это утверждение можно логически доказать с помощью приведенных ниже соображений.)

(3) Следовательно, мы не можем предсказывать ход человеческой истории.

(4) Это означает, что мы должны отвергнуть возможность теоретической истории, или исторической науки об обществе, которая была бы сопоставима с теоретической физикой. Невозможна никакая научная теория исторического развития, которая служила бы основой для исторического предсказания.

(5) Следовательно, основная цель историцистского метода (см. разделы 11–16 данной книги) поставлена неверно: историцизм терпит крах.

Конечно, данная аргументация не отрицает возможности разного рода социальных предсказаний. Напротив, она вполне совместима с возможностью проверить социальные теории — например, экономические, — с помощью предсказания того, что определенное развитие будет иметь место при определенных условиях. Отвергается только возможность предсказания исторических изменений в той мере, в какой они зависят от роста нашего знания.

Решающий момент в данной аргументации — утверждение (2). Я считаю само собою разумеющимся, что если существует рост человеческого знания, то мы не можем сегодня предвосхитить то, что будем знать только завтра. Думаю, это здравое рассуждение, однако оно не равносильно логическому доказательству. Доказательство утверждения (2), данное мною в упомянутых публикациях, достаточно сложно; и я бы не удивился, если бы были найдены более простые аргументы. Мое доказательство сводится к тому, что никакой научный предсказатель — будь то человек или вычислительная машина — не способен предсказать свои будущие открытия с помощью научных методов. Попытки таких предсказаний могут достичь результата, только когда событие произошло, когда уже поздно предсказывать: когда предсказание превратилось в ретросказание.

Этот аргумент, будучи чисто логическим, относится к научным предсказателям любой сложности, включая «общества» взаимодействующих предсказателей. Но это означает, что ни одно общество не может предсказывать — именно научно, — каким будет состояние его знания.

Моя аргументация несколько формальна, и потому можно заподозрить, что она не имеет реального значения, даже если ее логическая значимость несомненна.

Я попытался, однако, показать значение этой проблемы в двух монографиях. В более поздней работе — «Открытое общество и его враги» — я выбрал некоторые события из истории историцизма, чтобы проиллюстрировать его устойчивое и пагубное влияние на социальную и политическую философию от Гераклита и Платона до Гегеля и Маркса. В более ранней, «Нищете историцизма», впервые выходящей по-английски в виде книги, я попытался показать значение историцизма как весьма привлекательного интеллектуального построения. Я пытался проанализировать его логику — нередко очень тонкую, неотразимую и столь обманчивую — и доказать, что она страдает врожденной и непоправимой слабостью.

Пенн, Бакингемшир, К. Р. П.

Июль, 1957

Кое-кого из самых проницательных критиков моей книги озадачило ее название. Оно было задумано как намек на название книги К. Маркса «Нищета философии», которое, в свою очередь, отсылало к «Философии нищеты» Прудона.

Пенн, Бакингемшир, К. Р. П.

Июль, 1959

СОДЕРЖАНИЕ

Историческая справка

Предисловие

Введение

I. Антинатуралистические доктрины историцизма

1. Обобщение

2. Эксперимент

3. Новизна

4. Сложность

5. Неточность предсказания

6. Объективность и оценка

7. Холизм

8. Интуитивное понимание

9. Количественные методы

10. Эссенциализм versus номинализм

II. Пронатуралистические доктрины историцизма

11. Сравнение с астрономией. Долгосрочные и крупномасштабныепрогнозы

12. Наблюдение как базис науки

13. Социальная динамика

14. Исторические законы

15. Историческое пророчество versus социальная инженерия

16. Теория исторического развития

17. Интерпретация versus планирование социальных изменений

18. Выводы, полученные в результате анализа

III. Критика антинатуралистических доктрин

19. Практические цели критики

20. Технологический подход к социологии

21. Частичная инженерия versus утопическая инженерия

22. Неправедный альянс с утопизмом

23. Критика холизма

24. Холистская теория социального эксперимента

25. Изменчивость условий эксперимента

26. Ограничены ли обобщения периодами?

IV. Критика пронатуралистических доктрин

27. Существует ли закон эволюции? Законы и тенденции

28. Метод редукции. Причинное объяснение. Предсказание и пророчество

29. Единство метода

30. Teopeтические и исторические науки

31. Ситуационная логика в истории. Историческая интерпретация

32. Институциональная теория прогресса

33. Заключение

Указатель*

Введение

Научный интерес к социальным и политическим вопросам возник не позднее, чем интерес к космологии и физике. В античности были моменты (я имею в виду теорию государства Платона и изучение государственных устройств Аристотелем), когда могло показаться, что наука об обществе продвинулась дальше, чем наука о природе. Но с Галилея и Ньютона физика, вопреки ожиданиям, достигла бóльших успехов, намного превзойдя все другие науки. Со времен Пастера, этого Галилея биологии, биологические науки почти догнали физику. Но в социальных науках, по-видимому, свой Галилей еще не появился.

При таком положении дел ученые, занимающиеся той или иной социальной наукой, крайне обеспокоены проблемами метода. В большинстве дискуссий по этому поводу они обращаются к методам наиболее процветающих наук, особенно физики. Была предпринята, например, сознательная попытка воспроизвести экспериментальный метод физики, что привело, во времена Вундта, к реформе в психологии. А начиная с Дж.С. Милля повторялись попытки в подобном же направлении изменить и метод социальных наук. В области психологии эти реформы могли иметь некоторый успех, несмотря на множество разочарований. Но в теоретических социальных науках, исключая экономику, от этих попыток остались разве что неоправдавшиеся ожидания. При обсуждении этих неудач сразу же встал вопрос о том, реально ли вообще использовать методы физики в общественных науках. Может быть, именно упрямая вера в применимость этих методов и привела эти исследования к плачевному состоянию?

Обсуждаемый вопрос подсказывает простую классификацию направлений мысли, обращенной к проблеме метода менее результативных наук. В соответствии с представлениями о применимости методов физики, мы можем разделить эти направления мысли на пронатуралистические и антинатуралистические, называя «пронатуралистическими», или «позитивными», те из них, которые поддерживают применение методов физики в социальных науках, а «антинатуралистическими», или «негативными», — те, что выступают против использования этих методов.

Придерживается ли методолог антинатуралистических или пронатуралистических воззрений, принимает ли теорию, объединяющую те и другие, зависит в большой степени от его взглядов на характер изучаемой науки и ее предмета. Но позиция методолога будет зависеть также и от его представлений о методах физики. Я уверен, что это последнее — самое важное. Корни многих серьезных ошибок в методологических дискуссиях мне видятся в широко распространенном непонимании методов физики. В особенности, я полагаю, эти ошибки проистекают из неправильной интерпретации логической формы физических теорий, методов их проверки и логической функции наблюдения и эксперимента. Мое утверждение заключается в том, что такое непонимание имеет серьезные последствия, и я попытаюсь это обосновать в III и IV главах данной работы. Я постараюсь показать, что различные и порой противоречащие друг другу аргументы и доктрины, как пронатуралистические, так и антинатуралистические, действительно основываются на неверном понимании физических методов. В I же и II частях я ограничусь объяснением антинатуралистических и пронатуралистических доктрин, которые составляют часть особой установки, общей для них обеих.

Эту установку, которую я намерен сначала разъяснить, а уж затем — подвергнуть критике, я называю историцизмом. Такой подход нередко встречается в дискуссиях о методе социальных наук; и он часто используется без всякой критической рефлексии или даже принимается как само собой разумеющийся. Смысл, который я вкладываю в термин «историцизм», будет раскрываться на протяжении всей моей книги. Здесь же достаточно сказать, что под «историцизмом» я имею в виду такой подход к социальным наукам, согласно которому принципиальной целью этих наук является историческое предсказание, а возможно оно благодаря открытию «ритмов», «моделей», «законов» или «тенденций», лежащих в основе развития истории. Поскольку я уверен, что именно историцистская методология в конечном счете ответственна за неудовлетворительное состояние теоретических социальных наук (кроме экономической науки), мое изложение этих методологических концепций отнюдь не является беспристрастным. Однако я очень старался привести доводы и в пользу историцизма, чтобы предупредить будущую критику. Я стремился представить историцизм как хорошо продуманную и упорядоченную философию. И я не колеблясь выстраивал аргументы в его защиту, которые, насколько мне известно, сами историцисты никогда не выдвигали. Надеюсь, мне удалось выстроить позицию, по-настоящему заслуживающую критики. Другими словами, я пытался усовершенствовать теорию, которая часто выдвигалась, но, пожалуй, никогда не получала последовательного развития. Вот почему я умышленно выбрал для этой теории не совсем привычное название «историцизм». Путем введения такого термина я надеюсь избавиться от чисто словесных затруднений: теперь, я надеюсь, никто не испытает искушения спросить, действительно ли, или неотъемлемо ли, обсуждаемые здесь аргументы присущи историцизму, а также о том, что (действительно, собственно или же по существу) означает слово «историцизм».

I

АНТИНАТУРАЛИСТИЧЕСКИЕ ДОКТРИНЫ ИСТОРИЦИЗМА

В противоположность методологическому натурализму в области социологии, историцизм утверждает, что некоторые методы, типичные для физики, не могут быть использованы в социальных науках в силу фундаментальных различий между социологией и физикой. Физические законы, или «законы природы», согласно историцизму, действительны везде и всегда, ибо физическим миром правит система единообразий, неизменных по отношению к пространству и времени. Социологические же законы, или законы общественной жизни, в разных местах и в разные моменты времени различны. Историцизм хотя и допускает, что очень многие типичные социальные ситуации регулярно повторяются, но отрицает, что регулярности, наблюдаемые в социальной жизни, имеют характер неизменных регулярностей физического мира. Ведь первые зависят от истории, от особенностей культуры. Они зависят от специфической исторической ситуации. Поэтому не следует, например, без оговорок рассуждать о законах экономики; можно говорить лишь об экономических законах феодального периода или периода раннего капитализма и т.п.; всегда следует уточнять, о законах какого периода идет речь.

Историцизм утверждает, что в силу исторической относительности социальных законов большинство методов физики в социологии неприменимы. Типичные историцистские аргументы, на которых основана данная точка зрения, указывают на обобщение, эксперимент, сложность социальных явлений, затруднительность точного социального предсказания и на значение методологического эссенциализма. Я буду рассматривать эти аргументы один за другим.

Обобщение

Возможность обобщения и его успех в физических науках основываются, согласно историцизму, на всеобщем единообразии природы: на том наблюдении — лучше сказать, пожалуй, предположении, — что в примерно одинаковых обстоятельствах будут происходить сходные события. Считается, что принцип единообразия, значимый по отношению к любому месту пространства и к любому моменту времени, и лежит в основе методов физики.

Историцизм утверждает, что этот принцип совершенно бесполезен в социологии. Примерно одинаковые обстоятельства могут возникать только в рамках отдельного исторического периода.Они никогда не перейдут в другой период. Следовательно, в обществе нет никакого сохраняющегося единообразия, на котором могли бы основываться широкие обобщения, — если не принимать во внимание тривиальных регулярностей, вроде тех, что выражаются в трюизмах, например: человеческие существа живут группами; запас одних богатств органичен, запас же других, например воздуха, безграничен, и только первые могут иметь рыночную или меновую стоимость.

Согласно историцизму, метод, который игнорирует это ограничение и пытается обобщать социальные единообразия, неявно предполагает, что обсуждаемые регулярности повсеместны и вечны; так что методологически наивная точка зрения, согласно которой метод обобщения может быть заимствован социальными науками из физики, будет порождать ложную и ведущую к опасным заблуждениям социологическую теорию. Это будет теория, отрицающая развитие общества или его способность к значительным изменениям; или то, что развитие общества, если таковое существует, может влиять на основные закономерности социальной жизни.

Историцисты часто подчеркивают, что за такими ошибочными теориями обычно скрываются апологетические намерения. И действительно, учение о неизменных социологических законах легко допускает такие злоупотребления. Оно может оказаться, во-первых, доказательством того, что неприятные или нежелательные вещи должны приниматься как должное, поскольку они предопределены инвариантными законами природы. Например, «неумолимые законы» экономики призваны продемонстрировать тщетность законодательного вмешательства в вопросы заработной платы. Второе апологетическое злоупотребление предположением о неизменности социальных законов состоит в поощрении общего чувства неизбежности и тем самым — готовности терпеть неизбежное спокойно и без протеста. Что есть, то и будет вечно, и попытки влиять на ход событий и даже оценивать их нелепы: нельзя идти поперек законов природы, и попытки преодолеть их могут привести только к беде.

Таковы, говорит историцист, консервативные, апологетические и даже фаталистические аргументы, которые являются необходимыми следствиями требования принять в социологии методы естественных наук.

На эти аргументы историцист возражает, что социальные единообразия существенно отличаются от единообразий в естественных науках. Они изменяются с переходом от одного исторического периода к другому, а движущей силой изменения является человеческая деятельность. Ведь социальные единообразия — это не законы природы, а результат человеческой деятельности; и хотя можно сказать, что они зависят от человеческой природы, это означает лишь то, что природа человека способна изменять и, возможно, контролировать их. Следовательно, окружающий мир можно улучшить или ухудшить: активные реформы отнюдь не бесполезны.

Эти тенденции историцизма обращены к тем, кто испытывает потребность быть активным, вмешиваться, особенно в человеческие дела, отказываясь принять существующий порядок вещей как неизбежность. Предпочтение деятельности всяческому благодушию можно назвать «активизмом». Подробнее об отношениях историцизма и активизма я буду говорить в разделах 17 и 18. Здесь же я лишь процитирую небезызвестное поучение знаменитого историциста Маркса, замечательно выражающее «активистскую» позицию: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[1].

Эксперимент

В физике применяется метод эксперимента, то есть осуществляется искусственный контроль, искусственное изолирование, и тем самым обеспечивается примерное воспроизведение определенных условий и последующих эффектов. Этот метод, очевидно, основан на той мысли, что в примерно одинаковых условиях будут происходить одинаковые события. Историцист заявляет, что этот метод не может быть применен в социологии. Он не был бы полезным, доказывает историцист, даже если и можно было бы его применить. Ибо, поскольку примерно одинаковые условия встречаются лишь в рамках какого-то одного исторического периода, результат любого эксперимента в социологии имел бы крайне ограниченное значение. Более того, искусственное изолирование исключило бы именно наиболее важные социологические факторы. Обособленное индивидуальное хозяйство Робинзона Крузо не может служить значимой моделью для экономики, проблемы которой вырастают именно из хозяйственного взаимодействия индивидов и групп.

Далее доказывается, что никакие действительно значимые эксперименты невозможны. Крупномасштабные эксперименты в социологии никогда не являются экспериментами в физическом смысле. Они выполняются не для того, чтобы продвинуть вперед знание как таковое, но чтобы достичь политического успеха. Они выполняются не в лаборатории, оторванной от внешнего мира; скорее, само их проведение изменяет общественную ситуацию. Социальные эксперименты никогда нельзя повторить в одних и тех же условиях, поскольку условия изменяются уже самими экспериментами.

Новизна

Только что приведенный аргумент заслуживает уточнения. Историцизм отрицает возможность повторения крупномасштабных социальных экспериментов в совершенно одинаковых условиях, поскольку на условия повторного эксперимента с необходимостью влияет тот факт, что эксперимент уже проводился. В основании этого аргумента лежит та идея, что общество, подобно организму, обладает определенного рода памятью о том, что мы обыкновенно называем его историей.

Биологи могут говорить об истории жизни организма, поскольку организм частично обусловлен предыдущими событиями. Если такие события повторяются, то они теряют свою новизну для организма и приобретают оттенок привычности. Именно поэтому восприятие повторного события и восприятие первого события — не одно и то же: восприятие повторения есть уже нечто новое. Поэтому повторение наблюдаемых событий может соответствовать возникновению новых восприятий у наблюдателя. Поскольку повторение формирует новые привычки, оно создает и новые привычные условия. Следовательно, общая сумма условий — внешних и внутренних, — при которых мы повторяем определенный эксперимент с одним и тем же организмом, не может быть настолько подобна сумме условий первого эксперимента, чтобы можно было говорить о буквальном повторении. Ведь даже точное повторение внешних условий должно было бы накладываться на изменившуюся внутреннюю ситуацию организма: организм учится на опыте.

Все это, согласно историцизму, справедливо и для общества, поскольку общество тоже имеет опыт: оно тоже имеет свою историю. Хотя общество может учиться только медленно, на (частичных) повторениях своей истории, все же не подлежит сомнению, что оно действительно учится, поскольку оно частично обусловлено своим прошлым. Иначе традиции и традиционные лояльность и озлобленность, вера и недоверие не играли бы такой роли в общественной жизни. Следовательно, в истории общества должно быть невозможным буквальное повторение; а это значит, что надо ожидать появления сущностно новых событий. История может повторяться, но никогда — на одном и том же уровне; особенно это относится к событиям большой исторической значимости, оказывающим длительное влияние на общество.

В мире, описываемом физикой, ничего поистине и существенно нового произойти не может. Можно изобрести новую машину, но мы всегда можем рассматривать ее как новое соединение отнюдь не новых элементов. Новизна в физике есть просто новизна порядка или соединения. Историцизм утверждает, что, совершенно напротив, новое в жизни общества, как и в биологии, — это существенно новое. Это новизна настоящая, не сводимая к новому расположению элементов. Ведь в социальной жизни старые факторы, войдя в новое соединение, на самом деле никогда не остаются теми же старыми факторами. Там, где ничто не повторяется в точности, всегда должно появляться действительно новое. Согласно историцизму, это важно учитывать при рассмотрении развития новых стадий или периодов в истории, каждый из которых существенно отличается от всех других.

Историцизм утверждает, что нет момента важнее, нежели зарождение действительно нового периода. К исследованию этой наиважнейшей стороны общественной жизни нельзя подходить по той дороге, что уже проторена в физике, где возникновение нового мы объясняем как новое расположение известных элементов. Даже если бы обычные методы физики можно было распространить на общество, их никогда нельзя было бы применить к самым важным его особенностям, таким как деление на периоды и возникновение нового. Однажды постигнув значение социальной новизны, мы должны отказаться от мысли, что применение обычных физических методов к проблемам социологии поможет нам понять проблемы общественного развития.

Существует еще одна сторона социальной новизны. Мы видели, что каждый случай, каждое единичное событие социальной жизни в определенном смысле ново. Оно может быть отнесено к одному классу с другими событиями; оно может чем-то напоминать эти события; но в определенном смысле оно всегда остается совершенно уникальным. Это приводит, покуда речь идет о социологическом объяснении, к ситуации, заметно отличной от ситуации в физике. Допустим, что, анализируя общественную жизнь, мы способны обнаружить и интуитивно понять, как и почему произошло какое-то отдельное событие, ясно понять его причины и следствия — вызвавшие его силы и его влияние на другие события. Однако же может оказаться, что мы не способны сформулировать общие законы, которые могли бы служить описанием, в общих понятиях, таких причинных связей. Ибо только одна конкретная социологическая ситуация — и никакая другая — может получить правильное объяснение посредством тех сил, которые мы открыли. Да и эти силы вполне могут оказаться уникальными: они могут возникнуть лишь однажды, в этой конкретной социальной ситуации, — и больше никогда.

Сложность

Обрисованная вкратце методологическая ситуация имеет и другие аспекты. Один из них очень часто обсуждался (и здесь рассматриваться не будет), — это социологическая роль некоторых выдающихся личностей. Другой — это сложность социальных явлений. В физике мы имеем дело с гораздо менее сложными предметами исследования, да и те искусственно упрощаем, изолируя их в ходе эксперимента. Поскольку этот метод неприменим в социологии, мы лицом к лицу сталкиваемся с двойной сложностью: с невозможностью искусственного изолирования и с тем фактом, что общественная жизнь есть естественный феномен, который предполагает умственную деятельность индивидов, то есть психологию, которая, в свою очередь, предполагает биологию, которая опять-таки предполагает химию и физику. Тот факт, что социология идет последней в этой иерархии наук, ясно показывает нам потрясающую сложность факторов, составляющих социальную жизнь. Даже если бы и существовали неизменные социологические единообразия, подобные единообразиям в области физики, вполне могло бы статься, что мы не способны их найти, в силу упомянутой двойной сложности. Но если бы мы не могли их найти, тогда вряд ли имело бы смысл утверждать, что они тем не менее существуют.

Неточность предсказания

Обсуждая пронатуралистические доктрины, мы покажем, что историцизм склонен подчеркивать важность предсказания в качестве одной из задач науки. (С этим я вполне согласен, хотя и не уверен, что одной из задач социальных наук является историческое пророчество.) Однако историцизм доказывает, что социальное предсказание очень затруднительно, не только в силу сложности социальных структур, но и в силу особой сложности, которая обусловлена взаимосвязью предсказаний и предсказанных событий.

Мысль, что предсказание способно влиять на предсказанное событие, очень стара. Эдип, согласно легенде, убил своего отца, которого раньше никогда не видел; и это было прямым результатом пророчества, побудившего отца оставить сына. Поэтому я называю «Эдиповым эффектом» влияние предсказания на предсказанное событие (или шире — влияние информации на ситуацию, к которой эта информация относится); причем несущественно, направлено ли это влияние на осуществление или на предотвращение предсказанного события.

Историцисты недавно указали, что такого рода влияние может иметь место в социальных науках и что оно еще более затрудняет точные предсказания и ставит под угрозу их объективность. По мнению историцистов, из предположения, будто социальные науки могут так развиться, что будут давать точные научные предсказания любого социального факта или события, вытекали бы абсурдные выводы, и, следовательно, это предположение можно опровергнуть на чисто логических основаниях. В самом деле, если бы был придуман и стал известен особый социальный научный календарь (а он не мог бы долго держаться в секрете, поскольку в принципе его можно открыть заново), то он несомненно стал бы причиной действий, которые опрокинули бы его предсказания. Допустим, например, было бы предсказано, что цена акций в течение трех дней будет расти, а затем упадет. Тогда все, кто связан с рынком, на третий день стали бы продавать акции, вызывая падение цен в этот день и опровергая предсказание. Короче говоря, идея точного и подробного календаря общественных событий внутренне противоречива; и поэтому точные и детальные научные предсказания в социологии невозможны.

Объективность и оценка

Подчеркивая трудность предсказания в социальных науках, историцизм, как мы видели, выдвигает аргументы, основанные на анализе влияния предсказаний на предсказанные события. Но это влияние, согласно историцизму, при определенных условиях может иметь важные последствия и для предсказателя. Подобные рассуждения играют некоторую роль даже в физике, где всякое наблюдение основано на обмене энергией между наблюдателем и наблюдаемым; это приводит к неопределенности физических предсказаний, которой обычно пренебрегают и которую описывают с помощью «принципа неопределенности». Можно утверждать, что эта неопределенность обязана своим существованием взаимодействию между наблюдаемым объектом и наблюдающим субъектом, поскольку оба они принадлежат одному и тому же физическому миру действия и взаимодействия. Как указывал Бор, в других науках, особенно в биологии и психологии, мы сталкиваемся с аналогичными ситуациями. Но нигде тот факт, что ученый и объект его исследования принадлежат к одному и тому же миру, не имеет более важного значения, чем в социальных науках, где он приводит (как уже говорилось) к неточности предсказания, которая имеет порой очень серьезные практические последствия.

В социальных науках мы сталкиваемся со всесторонним и сложным взаимодействием между наблюдателем и наблюдаемым, между субъектом и объектом. Знание о существовании тенденций, которые могут привести к какому-то будущему событию, и о том, что предсказание способно и само повлиять на предсказываемые события, по-видимому, воздействует на содержание предсказания; и эти воздействия могут оказаться достаточно серьезными и нанести ущерб объективности предсказаний и других результатов исследования в социальных науках.

Предсказание является социальным событием, которое может взаимодействовать с другими социальными событиями, в том числе и с тем, которое оно предсказывает. Предсказание может, как мы видели, ускорить это событие. Но легко заметить, что оно способно влиять также и по-другому. Если брать крайний случай, оно может даже стать причиной предсказываемого события: не будь событие предсказано, оно могло бы вообще не произойти. Возможен и другой крайний случай — когда предсказание приближающегося события может привести к его предотвращению (и социологи, умышленно или по небрежности воздерживаясь от предсказания события, могут ему способствовать или стать его причиной). Ясно, что между двумя этими крайностями — много промежуточных случаев. И предсказание, и воздержание от предсказания — оба могут иметь много разных последствий.

Теперь ясно, что социологи должны вовремя осознать эти возможности. Социолог может, например, предсказывать что-либо, предвидя, что его предсказание станет причиной предсказанного события. Или он может отрицать, что определенное событие наступит, тем самым предотвращая его. И в обоих случаях он может соблюдать принцип, который, казалось бы, обеспечивает научную объективность: говорить правду и ничего, кроме правды. Но даже если социолог и сказал правду, это еще не означает, что он сохранил научную объективность; ибо, высказывая свои прогнозы (которые оправдываются наступающими событиями), он, возможно, повлиял на эти события в том направлении, которое лично для него предпочтительнее.

Историцист может согласиться, что эта картина несколько схематична; но он будет настаивать, что она резко выявляет тот момент, который мы находим в социальных науках почти повсеместно. Взаимодействие между мнениями ученого и социальной жизнью почти всегда порождает ситуации, в которых мы должны оценивать не только истинность этих мнений, но также и их действительное влияние на дальнейший ход событий. Социолог может стремиться к истине, но в то же время он всегда оказывает определенное влияние на общество.Сам тот факт, что его суждения действительно оказывают какое-то влияние, сводит их объективность к нулю.

До сих пор мы предполагали, что социолог действительно стремится найти истину и ничего, кроме истины; но историцист укажет на то, что описанная нами ситуация выявляет шаткость нашей позиции. Ибо там, где пристрастия и интересы оказывают такое влияние на содержание научных теорий и предсказаний, приходится всерьез усомниться в самой возможности распознать необъективность и ее избежать. Таким образом, мы не должны удивляться, обнаружив, что социальные науки имеют очень мало общего с объективным и идеальным поиском истины, какой мы видим в физике. Следует ожидать, что в социальных науках столько же тенденций, сколько их в общественной жизни, и столько же точек зрения, сколько в той — интересов. И можно спросить, а не приводит ли этот аргумент историцистов к той крайней форме релятивизма, согласно которой объективность и идеал истины не имеют никакого отношения к социальным наукам, где решающим может быть только успех, — политический успех.

Чтобы пояснить эти аргументы, историцист может сказать, что всегда, когда имеется определенная тенденция, внутренне присущая какому-то периоду социального развития, мы можем найти социологические теории, которые влияют на это развитие. Таким образом, социальная наука может выполнять роль повивальной бабки, помогающей рождению новых социальных периодов; но с таким же успехом она может служить, в интересах консерваторов, и тормозом для наступающих социальных изменений.

Такая точка зрения предполагает, что различия между социологическими учениями и школами можно рассматривать и объяснять, ссылаясь либо на пристрастия и интересы, преобладающие в конкретный исторический период (этот подход иногда называют «историзмом», и его не следует смешивать с тем, что я называю «историцизмом»), — либо на их связь с политическими, экономическими или классовыми интересами (этот подход иногда называют «социологией знания» ).

Холизм

Большинство историцистов убеждены, что существует еще более глубокое основание считать, что методы физики не могут быть применены в социальных науках.Они утверждают, что социология, подобно всем «биологическим» наукам, то есть наукам, имеющим дело с живыми объектами, должна придерживаться не атомистского, а так называемого «холистского» метода. Ведь объекты социологии — социальные группы — ни в коем случае нельзя рассматривать как простые агрегаты личностей. Социальная группа есть нечто большее, чем просто общая сумма ее членов, и она также нечто большее, чем общая сумма чисто личных отношений, существующих в какой-либо момент между ее членами. Это легко видеть даже для простой группы, состоящей из трех членов. Группа, созданная А и В, по характеру будет отличаться от группы, состоящей из тех же членов, но созданной В и С. Это проясняет смысл утверждения о том, что группа имеет собственную историю и что структура группы в огромной степени зависит от ее истории (см. также раздел 3 «Новизна»). Группа легко может сохранить свой характер в неприкосновенности, если она теряет некоторых наименее важных участников. И возможно даже, что группа может сохранить многое от своего первоначального характера, даже если всех ее первоначальных членов заменить новыми. Но те же самые члены, которые теперь составляют данную группу, могли бы, вероятно, составить совсем другую группу, если бы они не вступили поодиночке в эту первоначальную группу, а создали бы вместо нее новую. Личности членов группы могут оказывать сильное влияние на ее историю и структуру, но этот факт, однако, не мешает группе иметь свою собственную историю и структуру; также и эти последние не заслоняют группу от сильного влияния личностей ее участников.

У всех социальных групп есть собственные традиции, институты, собственные обычаи. Историцизм утверждает, что мы должны изучать историю группы, ее традиции и установления, если хотим понять и объяснить ее как таковую на данный момент и если хотим понять, а то и предвидеть, ее дальнейшее развитие.

Присущая социальным группам целостность (the holistic character), тот факт, что их никоим образом нельзя полностью объяснить как простые совокупности их членов, проливает свет на проведенное историцизмом различие между новизной в физике, которая подразумевает только новые соединения или порядок совсем не новых элементов и факторов, и новизной в социальной жизни, настоящей и не сводимой к простым перестановкам. Ведь если общественные структуры вообще нельзя объяснить как соединения их частей или членов, тогда ясно, что с помощью такого метода нельзя объяснить и новые социальные структуры.

С другой стороны, физические структуры, по мнению историцистов, можно объяснить как простые «констелляции», или как простую сумму их частей вместе с их геометрической конфигурацией. Возьмем, например. Солнечную систему. Хотя, может быть, интересно изучить ее историю и это может пролить свет на ее теперешнее состояние, мы знаем, что в некотором смысле это состояние не зависит от истории системы. Структура системы, ее дальнейшее движение и развитие целиком определяются нынешней констелляцией ее членов. Если известны положения элементов системы друг относительно друга, их массы и количество движения в любой момент времени, то дальнейшее движение системы полностью задано. Мы не нуждаемся в дополнительном знании о том, какая из планет старше или что привнесено в систему извне: история структуры, хотя она и может быть интересной, ничего не добавляет к нашему пониманию ее поведения, механизма и ее будущего развития. Очевидно, что в этом отношении физическая структура значительно отличается от социальной структуры; последняя не может быть понята, так же как не может быть предсказано ее будущее, без тщательного изучения ее истории, даже если мы обладаем полным знанием о ее сиюминутной «констелляции».

Такие соображения явно предполагают тесную связь историцизма и так называемой биологической, или органической, теории социальных структур, — теории, интерпретирующей социальные группы по аналогии с живыми организмами. И в самом деле, целостность (holism) считается общей характеристикой биологических феноменов; и холистский подход считается необходимым для понимания того, как история различных организмов влияет на их поведение. Холистские аргументы историцизма, таким образом, стремятся подчеркнуть сходство между социальными группами и организмами, хотя они и не приводят с необходимостью к принятию биологической теории социальных структур. Итак, хорошо известная теория существования духа группы, как держателя традиций группы, хотя сама по себе она и не является необходимой частью историцистской аргументации, все же тесно связана с холистскими воззрениями.

Дата добавления: 2015-10-23