Кризисные ситуации и отклик сообщества

Традиционный и современный дебрифинг

Традиционный дебрифинг - по крайней мере, по данным на середину 1980-х годов, проводится следующим образом: собирают людей, пострадавших от какой-то чрезвычайной ситуации или кризисной ситуации сходного типа, в группу, сажают в круг и ведущий побуждает их рассказывать о происшедшем, о том, что с ними случилось, о своих переживаниях, о том, что их больше всего ранило в том, что произошло. Потом ведущий объясняет, какие реакции нормальны в подобных условиях. Считается, что однократной встречи подобной структуры достаточно, чтобы избежать пагубных последствий для психического здоровья. Подобная типовая встреча проводилась с разными людьми после разных критических ситуаций, и считалось, что это работает.

Однако у такой модели дебрифинга есть два больших очевидных риска. Первый - это риск ретравматизации. Если мы будем говорить только о том плохом, что случилось, что нас больше всего задело, причем в подробностях - это будет просто "день гнева" и "гибель всем", как говорили в том африканском детском лагере для детей, осиротевших в результате эпидемии СПИДа, где впоследствии была разработана методика "Дерево Жизни". Если мы сосредотачиваемся именно на этом, наши естественные процессы переосмысления, установления связей между прошлым опытом и недавним опытом затрудняются. Если вообще игнорировать при этом ресурсы человека, непонятно, каким образом подобное пережевывание травматического опыта может быть полезным. К счастью, так больше не делают.

Согласно Руководству по проведению дебрифинга после кризисных ситуаций для международных гуманитарных организаций, сейчас выделяются следующие основные требования к проведению дебрифинга:

1) Во-первых, в ходе индивидуальной или групповой беседы необходимо выяснить, какие у человека есть ресурсы (внутренние - умения, ценности; внешние - социальная поддержка, финансовая поддержка, духовная поддержка религиозного сообщества и т.д.) и какой у человека сейчас есть доступ к этим ресурсам.

Так как пострадавших иногда бывает много, а специалистов - мало, важно 2) максимально выстроить опору на самопомощь. Как говорит Тапива Мучерера, африканский пастор, занимающийся нарративной практикой: "Когда вы работаете с африканским ребенком, на выходе с вашей психологической консультации он должен точно знать, где он завтра поест". И вот то же самое с дебрифингом после кризисных ситуаций: когда он заканчивается, человек должен точно знать, как конкретно он будет решать возникающие у него бытовые, эмоциональные, финансовые, психологические проблемы. Иногда во время и после кризисной ситуации человек оказывается настолько дезориентирован, что он не помнит, что именно он умеет, и не понимает, куда бежать и за что хвататься. Поэтому важно 3) распространять информацию о способах самоподдержки - если человек в полном смятении и не помнит того, что он раньше знал о способах помочь себе, важно, чтобы в доступе был текст, в который можно "воткнуться глазами" и вспомнить.

Кризисные ситуации всегда подвергают сомнению представления человека о том, что мир осмысленен, что мир дружелюбен, что мир вообще как-то конструктивно откликается на то, что человек делает. Это все материи, которые являются областью приложения религиозных практик, духовных практик; соответственно, у человека могут быть какие-то свои верования, или он может быть частью группы, сообщества, сангхи, церкви и так далее. И при этом, какие-то практики, которые человек использовал до кризисной ситуации, или какие-то практики, принятые в его сообществе, могут быть ему после кризисной ситуации полезны, а какие-то, наоборот, вредны. И это тоже важно обсудить, и обсудить, как человек будет реагировать, если ему будут предлагать практики, про которые он точно знает, что они ему вредны.

Четвертый пункт я написала отдельно, хотя он, в принципе, может быть дополнением к первому и второму: что мы должны сделать так, чтобы на выходе с дебрифинга человек знал, что он здесь не один, у него есть семья, группа, сообщество, и что у него есть свое мнение, а у сообщества - свое мнение. Важно наладить взаимодействие, самоподдержку сообщества, чтобы помощь не ложилась только на плечи профессионалов, разрушая тем самым существующую сеть поддержки.

Одна из очень больших проблем, связанных с критическими ситуациями - это что мы всегда так или иначе недовольны тем, как мы себя в этой ситуации вели. Мы чувствуем вину, мы считаем себя некомпетентными, нам кажется, что мы не справились. И вот это может приводить к очень серьезным негативным заключениям об идентичности. Они могут начать накручиваться, как негативный снежный ком, и очень важно остановить этот процесс как можно раньше, как-то противодействовать его развитию. То есть, например, если человек подвергся сексуальному насилию, специалисту важно в процессе дебрифинга использовать свою властную позицию, чтобы противостоять дискурсу обвинения жертвы. Это не "я виновата, что поздно вышла с работы, так оделась, села в машину к незнакомому человеку", а что все равно он не имел права этого делать, неважно, где, когда и в каких обстоятельствах. Важно помнить, что среди последствий травмирующего опыта всегда так или иначе будут появляться стигматизация и самообвинение, и важно поговорить об этом, обсудить, как человек будет противостоять этому.

В том же Руководстве по дебрифингу я вычитала две важные вещи, которые не стоит допускать при кризисном консультировании. Первая: не стоит допускать, что все, кто оказался в кризисной ситуации, травмированы. Вторая: не стоит допускать, что тем, кто вроде бы вполне справляется сам, не нужна поддержка. Вообще, исследования показали, что примерно в половине случаев чрезвычайных ситуаций люди не испытывают острого стрессового расстройства, и дебрифинг им не так как бы и нужен. Но у некоторых из них, например, бывает реакция отсроченного горя... У каждого человека свой темп переживания случившегося, поэтому невозможно создать универсальную структуру дебрифинга, подходящую всем, такую, которую надо было бы проводить в четко установленные сроки после травмирующего события.

Еще один крайне важный момент оттуда - что вопросы, вызывающие дистресс, нельзя задавать без обеспечения последующей поддержки. Как раз это в свое время стало поводом для создания "Опросника социального и психологического сопротивления" (это был ответ на ретравматизацию людей в процессе применения к ним тестов на посттравматическое стрессовое расстройство).

Вопрос для размышлений и обсуждения: Насколько то, что мы можем делать в нарративном подходе, соответствует современным требованиям к дебрифингу?

Нарративные идеи, практики и вопросы в ситуации дебрифинга и кризисного консультирования

Давайте подумаем, какие вообще в нарративном подходе есть идеи и практики, которые могут оказаться полезными в подобной ситуации? Мне пришли в голову следующие:

Во-первых, мы можем говорить о безопасных территориях идентичности, не затронутых проблемой. Это надежные альтернативные территории идентичности, которые мы можем вызвать к жизни своими вопросами. Человек может встать на этих территориях идентичности и оттуда взглянуть на проблему, не будучи при этом поглощенным травматическим опытом. Это ключевой момент, без этого никак.

Во-вторых, в нашем арсенале есть такой инструмент, как экстернализация - отделение чего угодно от человека, чтобы между человеком и этим возникло некоторое пространство для маневра. Одна из вещей, которую мы можем экстернализовать, это сама "ужасность происходящего". "Ужасность происходящего" так или иначе влияет на человека, и можно спросить, как она влияет на жизнь, как она будет влиять дальше, что вы сможете ей противопоставить, как вы сможете ограничить ее пагубное влияние. Можно еще много чего экстернализовать, но ужасность мне в этом смысле показалась оригинальным заходом.

В-третьих, когда мы говорим о травмирующем опыте, мы помним, что любое воспоминание о травме как о том, что случилось с человеком - это, как говорил Майкл Уайт, половинка воспоминания, а вторая половинка - это то, что человек делал в ответ, причем делал не обязательно телом. Он мог думать, фантазировать, мечтать, давать себе зарок, прятать в себе что-то важное внутри. И важно, чтобы человек вспомнил, проговорил, прописал в свою память, что он был активным субъектом, который стремился защищать какие-то свои ценности.

В-четвертых, мы можем воспользоваться метафорой миграции идентичности. Травмирующая ситуация - это как раз такая ситуация, когда человек оказывается сброшен с берега привычного и известного в пучину лиминальности, пространство неизвестности, пространство "между мирами". Это тот удар топора, который разрубает нашу жизнь на "до" и "после". То, что мы знаем о метафоре миграции идентичности, может помочь нам говорить с человеком о том, что его, возможно, ожидает в течение некоторого ближайшего времени, например, нескольких недель внутри лиминальной фазы. Как человек будет переживать сепарацию, потому что от привычной жизни его уже "отрубило", но сам процесс расставания с привычным, "переупаковки" его - этот процесс в момент кризиса человека еще не "догнал"; фазу сепарации придется проживать одновременно с лиминальностью и одновременно с попытками построить что-то новое или где-то укорениться. Тем не менее, эта трехчастная модель очень удобна здесь.

В-пятых, не стоит забывать про терапевтические документы и удостоверения идентичности. Кризисное консультирование очень часто бывает в таких условиях, когда мы не знаем, состоится ли какое-то продолжение, будет ли следующая встреча. Нам нужно, чтобы человек мог дальше продолжать опираться на себя, поэтому нам очень важно дать ему в руки с собой что-то, когда он уходит, или попросить его что-то записать под нашу диктовку, прежде чем он повесит трубку, например, чтобы у него осталось что-то, к чему он может вернуться и на что взглянуть в смятении, замешательстве, чтобы вернуться к себе и вспомнить важное - отследить свои намерения, отследить свои цели - и, может быть, какой-то прогресс: "вот тогда я этого не мог, а вот теперь я это уже опять могу".

В-шестых, нарративный подход поддерживает идею пригласить человека на позицию исследователя его опыта. То есть, конечно, это ужасно, что это с вами случилось. Но, к сожалению, такое случается не только с вами. Я точно знаю, что вы выкарабкаетесь, и ваш опыт может помочь понять, как это лучше всего делать. Вы в каком-то смысле первопроходец, вы прокладываете дорогу. Когда-нибудь, через какое-то время, конечно, не сразу, не прямо сейчас, возможно, вы захотите с кем-то поделиться своей историей, поэтому сейчас важно собирать для нее материал. Позиция исследователя опыта снимает огромное бремя. Она создает одновременно активность и некоторую отстраненность. "Меня не несет, я в этом сам плыву и у меня есть дело - я исследую то, что происходит".

В-седьмых, человек не должен это делать (то есть, справляться с последствиями) в одиночку. Наша задача как тех, к кому человек обратился за помощью в критической ситуации - понять, как мы можем помочь в привлечении сообщества поддержки. Может быть, мы знаем кого-то, кто справился с похожей ситуацией. Может быть, мы можем задать правильный вопрос о том, кого сам человек знает, кто мог бы ему помочь. Бывают ситуации, когда человек вам говорит: "я никогда никому не смогу рассказать об этом". Вы можете в ответ сказать, что нет обязательной необходимости рассказывать, но при этом спросить: "Но если бы вы все-таки рассказали, кто из ваших знакомых наиболее адекватно отреагировал бы на ваш рассказ? Можете назвать хотя бы нескольких людей? Кто мог бы хорошо поддержать вас, если бы знал о том, что случилось?" Важно, чтобы человек сумел назвать эти имена, а дальше он уже будет сам решать, рассказывать ли, и если да, то что именно и как. Важно, чтобы он осознавал, у кого сможет получить поддержку.

Мне показалось, что в контексте дебрифинга и кризисного консультирования нам может быть полезен опыт Карен Янг, нарративного практика из Канады, которая работает в экстренной консультации, куда люди приходят без записи. Это то, что называется "терапией одной сессии". Половина посетивших такую терапию сообщает, что за одну сессию проблема решилась, а другая половина решает продолжить работу с консультантами в этой клинике уже в более традиционном формате консультирования/психотерапии.

Если у нас в распоряжении только одна сессия, какие мы, консультанты, ставим перед собой задачи?

Во-первых, поиск опыта-опоры. Как люди уже справлялись с подобными ситуациями? Важно понять, какие у людей есть "сильные стороны", какие у них есть ценности и умения, которые могут послужить ресурсом для них? То есть, если бы люди были в контакте с этими ценностями и умениями, как эти ценности и умения помогли бы им решить актуальную проблему?

Опять же, если у нас только одна сессия и мы можем больше не встретиться с человеком, очень важно, чтобы к моменту окончания разговора у человека было представление, что он будет делать в ближайшем будущем. Если у нас речь об острой критической ситуации, мне в таком случае, например, важно как-то договариваться с человеком о созвоне через 24 часа, или о каком-то другом сигнале, способе поддержать контакт. Первая сложнейшая задача - это прожить эти самые сутки, не позволяя негативному снежному кому самообвинения набирать обороты.

Карен Янг достаточно много пишет, для нее важно, что с каждой сессии люди выходят с терапевтическими документами, и люди ей сообщают, что эти терапевтические документы оказываются крайне важными. Когда Карен говорит с людьми, она дает им понять, что в контексте последствий критической ситуации иногда бывает необходимо проконсультироваться со специалистами разного профиля. Проблемы не всегда только психологические. Если человек столкнулся с насилием, может быть важно обратиться к врачу, в полицию или в правозащитную организацию. Здесь помогающий специалист, к которому первому обращаются после критической ситуации, выступает как своего рода социальный диспетчер, и это, как мне кажется, очень важная функция.

Вопросы Уолли Маккензи

Уолли Маккензи - нарративный консультант из Новой Зеландии, работающий кризисным консультантом в организациях. Если у кого-то на работе случилась беда, например, прямо в офисе внезапно умер сотрудник или клиент, то приглашают кризисного консультанта - в данном случае, Уолли Маккензи. Время его визита в организацию ограничено, чаще всего это однократный визит; поэтому вопросы, которые он задает, можно отнести к трем основным блокам-категориям. Первый блок вопросов - про умения человека, опыт, который мог бы ему помочь справиться с этой ситуацией. "случалось ли в вашей жизни раньше что-то подобное? есть ли какой-то прошлый опыт, который оказался вам полезен в этой ситуации? Например, вы приехали с новорожденным ребенком домой из роддома и через некоторое время почувствовали, что происходит что-то очень сильно "не то", вы не справляетесь, и вы отвезли ребенка обратно в больницу и оставили в реанимации. "Был ли у вас в жизни раньше какой-то опыт, который мог бы помочь вам справиться с этой ситуацией? - Да, в прошлом мне пришлось организовать одному из старших родственников принудительное лечение, и хотя в тот период я чувствовала себя ужасно, в итоге оказалось, что выбор этого "непопулярного решения" спас человеку жизнь... - А что Вы вынесли из этого? Было ли что-то, что могло Вас подготовить к нынешней тяжелой ситуации?"

Довольно часто люди говорят: "Нет, ну что Вы, как к этому можно подготовиться? Ничего подобного в моей жизни никогда не было..." Тогда Уолли Маккензи говорит: "Ну, так это же вообще поразительно! Вы вполне прилично справились с тем, что произошло, не имея никакой предварительной подготовки. Что это говорит Вам о Вас как о человеке?.."

Соответственно, вопрос об умениях справляться можно варьировать. Например, можно спросить, "какие свои умения и способности вы использовали, даже не задумываясь об этом, когда произошла эта ситуация? Какие умения позволили вам справиться с задачей?" Мне нравится вот этот вопрос: "Чем вы сами себя приятно удивили в этой ситуации?"

И по поводу сообщества и поддержки с его стороны в этом же контексте вопрос: "Что было самым полезным из того, что люди сказали Вам или сделали для Вас после этой ситуации?"

Дальше идет блок вопросов о последствиях стресса и о понимании, в каких обстоятельствах нужно обращаться за помощью к специалисту, а также о том, как получить поддержку. Уолли спрашивает: "Как стресс, связанный с этой ситуацией, начал проявляться в вашей жизни?" (делает допущение, что он уже начал проявляться и что человек может связать для себя событие и его последствия: "Ага! Я не сплю ночами, все теряю, забываю слова, есть не могу - это как раз так стресс в моей жизни проявляется!")

Следующий вопрос: "Есть ли у вас способы точно знать, какие реакции на стресс нормальны после такой ситуации?" Здесь имеется в виду, что какие-то реакции возникают у большинства людей и проходят сами с течением времени, а какие-то реакции возникают далеко не у всех и требуют вмешательства специалиста. И как человек узнает, ему уже пора обращаться за помощью к врачу - или еще не пора?". Если на этот вопрос человек отвечает: "Нет, я не знаю", - то его нужно сориентировать. Если человек говорит: "Да, я знаю, как отличить, когда нужно обращаться за помощью. Например, если мне вдруг начнет хотеться покончить с собой - то это явно ненормальная реакция".

Когда речь идет о работе и об организациях, достаточно часто люди находятся под влиянием дискурса, что если ты компетентный взрослый человек, ты должен справляться сам, неважно, в какой профессии. Особенно это требование фигурирует по отношению к мужчинам. Поэтому следующий вопрос, который Уолли использует, это вопрос "с кем поговорить": "Эта ситуация очень выбивается за рамки обыденного. Есть ли у вас кто-то, с кем можно было бы хотя бы раз в день поговорить об этом - о том, как вы справляетесь - даже если это не кажется очень важным?"

Следующий блок вопросов - про заботу о себе. "Что, как вам кажется, будет наиболее полезным для вас в ближайшие недели?" - проектируем оптимальное будущее. "Как вы обеспечите себе пространство для восстановления душевного покоя?"

Дальше два вопроса, которые связаны с тем, что люди, в своей массе, не обучены откликаться на переживания другого человека в кризисной ситуации и часто могут, что называется, зайти к вам прямо в душу (в грязных сапогах), влезть в личное пространство и т.п. и так "помочь", что лучше б они этого не делали. Вот в этой ситуации, когда кто-то своей "помощью" оказывает медвежью услугу, часто бывает так, что какие-то значимые отношения рушатся. Доброжелатель делает пострадавшему как-то очень неудобно, пострадавший не знает, как на это адекватно отреагировать, у него может не быть ресурса на то, чтобы адекватно отреагировать, а потом... сказанного не воротишь. Чтобы подстраховать человека от подобного, Уолли Маккензи задает два вопроса: "Как Вы распознаете неполезные и даже вредные вопросы, которые другие люди могут вам задать из лучших побуждений?" И второй вопрос: "Есть ли у вас идеи, как лучше реагировать, когда вам из лучших побуждений задают неполезные вопросы или дают неполезные советы - так, чтобы не обидеть этого человека?" Это вопрос, основанный на этике жизни в сообществе - с этими людьми потом жить! Как повести себя так, чтобы жить с ними было возможно, а в идеальном случае - хорошо? В этом смысле этот вопрос - большой шаг в сторону от дискурса индивидуализма.

Организация оплачивает работу специалиста по дебрифингу, в частности, для того, чтобы работники проводили меньше времени на больничном и продолжали выдавать продукцию оптимального качества в оптимальном количестве. Соответственно, у работы одни требования и задачи, у человека, пережившего критическую ситуацию, свои задачи, но при этом ему важно сохранить хорошие отношения с работой. Соответственно, в свете этого Уолли Маккензи задает вопрос: "Что будет полезно вам в организации вашей работы в течение нескольких ближайших недель, пока ваша работоспособность и способность сосредоточиться приходят в норму?" Здесь есть допущения, что а) будет трудно, но б) потом станет легче и в) чтобы стало легче, пока еще трудно, надо как-то реорганизовать работу.

Опять же, если у нас произошла какая-то драма или трагедия на рабочем месте, кто-то умер или что-то еще случилось страшное, то в организации обязательно будут разговоры об этом. Иногда только об этом и будут разговоры. Поэтому Уолли Маккензи задает вопрос: "На что вы сможете переключаться, чтобы отвлечься от постоянных мыслей и разговоров о случившемся?" Невозможно же все время "выходить покурить", это вредно для здоровья. А что еще можно сделать?

Третий вопрос в разделе про работу - "С кем вы можете поговорить о том, какие изменения организации труда вам нужны сейчас, чтобы справиться и с работой, и с последствиями критической ситуации? Чтобы этот человек был и достаточно понимающим, и обладал властью в организации?" Любопытный вопрос, побуждающий задуматься о том, какие в данной организации есть ресурсы власти и отношений, и как их можно использовать.

Вопросы Джоэла Фэя и Дэвида Эпстона

Джоэл Фэй замечателен тем, что он полицейский, тренер в полицейской академии и ответственный за дебрифинг в критических и околокритических ситуациях. А супервизором его диссертации был как раз Дэвид Эпстон. Поэтому, хотя диссертация защищена Джоэлом Фэем, я здесь пишу, что это вопросы Джоэла Фэя и Дэвида Эпстона. Фэй работает с полицейскими, которые оказались вовлечены в критическую ситуацию. То есть, например, постреляли мирных жителей, или повели себя как-то так, что в результате были пострадавшие. Стало понятно, что для полицейских традиционная структура дебрифинга не "работает": даже после дебрифинга они все равно начинают пить, пропускать работу и болеть, и в итоге либо увольняются сами, либо их увольняют за профнепригодностью. Значит, нужно придумать какую-то другую систему дебрифинга, чтобы полицейские продолжали работать, причем все более качественно, а их профессионализм только возрастал бы. Соответственно, что делал Фэй: он формулировал вопросы, обкатывал их "на живых людях", записывал интервью на видео, потом они с Эпстоном отсматривали эти видеозаписи, Эпстон предлагал вопросы слегка "обработать напильником", и в результате после четырех, по-моему, итераций они пришли к формулировкам, которыми я сейчас с вами поделюсь.

Первый блок вопросов, которые Фэй задает людям, которые оказались участниками критической ситуации, это вопрос о том, как данное событие пытается изменить представление человека о себе и его отношение к себе. Мы экстернализовали "событие" и смотрим, как оно влияет на идентичность.

"Как вам кажется, какие аспекты происшедшего больше всего повлияли на вас? Что вы узнали о себе, в чем стали убеждены вследствие этого события?" Например, событие может попытаться убедить человека в его некомпетентности - профессиональной, личной, человеческой. Человек может запомнить ситуацию бессилия, замешательства, неопределенности, ситуацию, когда он не отреагировал вовремя и упустил значимую возможность. Это меняет представление человека о себе, причем в такую сторону, с которой потом непросто обходиться. У таких негативных представлений о себе может быть своя аудитория поддержки. То есть, если взять ситуацию выше, где молодая мама сдала ребенка обратно в реанимацию, она может выйти из этой ситуации с ощущением, что она - плохая, никуда не годная мать. И наверняка где-нибудь найдется кто-то, кто тоже в это верит. Может быть, это какие-то внутренние критические голоса, а может быть, это какие-то вполне реальные люди. Если это реальные люди, то важно посмотреть - кто они, вообще? на чьей они обычно стороне? Может быть, им не место среди влиятельных фигур жизненного клуба человека? Именно с этой позиции сформулирован вопрос: "Знаете ли вы кого-то, кто тоже верит в то, что вам внушает ситуация? Как вы познакомились с этими людьми, как вы с ними сейчас общаетесь? Какую роль они играют в вашей жизни? Нужны ли они вам?" "Есть ли в вашей жизни люди, которые поддерживают это проблемное отношение к себе?" "Если бы я спросил их, почему они это делают, что бы они мне ответили?" Довольно часто выясняется, что вот эти вопросы и голоса, поддерживающие негативные заключения человека о себе - если проговорить или прописать, что это за голоса и что они говорят, появляется возможность протеста, появляется возможность сказать: "А что это они, действительно, взялись управлять моей жизнью? Я их сюда не звал!" Выясняется также, что резоны у аудитории проблемы поддерживать негативные заключения человека о себе какие-то довольно мелочные и, мягко говоря, не всегда обоснованные.

Поэтому дальше Фэй предлагает взглянуть на аудиторию, поддерживающую протест против влияния проблемы. "Кто в вашей жизни противостоит подобному вашему представлению о себе как человеке и профессионале? Почему они противостоят такому представлению?" В данном случае мы привлекаем сообщество поддержки человека.

Продолжаем экстернализацию влияния проблемы на жизнь человека, драматизируем. "Если бы вы полностью поддались этому представлению о себе, как бы это повлияло на Вашу жизнь? Это было бы хорошо?" (фаза оценки в карте определения позиции) Человеку предлагают занять позицию по отношению к тому, как проблема заставляет его видеть себя.

Дальше происходит перескок на другую область опыта. Фэй говорит: "Можно, я теперь поспрашиваю немного о другом?"

Исследуем опыт успешности - альтернативную территорию идентичности. "Можете ли вы мне рассказать о ситуации, когда вы были "на высоте" как человек и профессионал?" Здесь может быть множество вариантов. "Что именно Вы тогда делали, что позволило Вам быть "на высоте"? Если бы я присутствовал в той ситуации, что бы я мог заметить в ваших действиях?" (это вопрос про умения и про реализацию ценностей, ярко проявляющиеся во время пикового переживания.

"Что вы узнали о себе как человеке и профессионале в той ситуации, когда вы были "на высоте"? Какие вы сделали для себя выводы? Кем/каким Вы себя считаете после этого?" - вот они, альтернативные позитивные заключения об идентичности.

Теперь с этой новой точки зрения мы смотрим на проблему, но не просто так. Здесь вы увидите характерный эпстоновский "вопросный финт": во-первых, вопрос на полстраницы, во-вторых, полный эриксонианского духа. "Давайте представим, что мы смотрим видеозапись первой, критической ситуации. Только вместо Вас там Ваш брат-близнец, которым Вы восхищаетесь, Ваш друг или коллега. Что бы Вы сказали о его поведении в этой ситуации? Если бы Вы могли оценить его действия, какую оценку Вы бы ему поставили?" Я в какой-то момент сама для себя сформулировала вопрос про ситуации, чреватые самокритикой и самообвинением: "А если бы в этой ситуации оказалась твоя лучшая подруга, как бы ты к этому отнеслась? Что бы ты ей сказала, чтобы ее поддержать? Что бы ты сделала, чтобы ей помочь?" Проблемы и критические ситуации очень часто подрывают то, что можно назвать "сочувствием себе". Поэтому вот такой разворот вопроса: "Давайте подставим в ситуацию человека, к которому Вы однозначно отнесетесь с пониманием и сочувствием, - а потом уже это отношение перенесем на Вас лично... и посмотрим, что у нас получится".

Дальше идут вопросы про перенесение опыта: мы осознанно возвращаемся и рефлексируем. "Как Вам кажется, чем Ваш опыт, полученный, когда Вы были "на высоте", может помочь Вам справиться с последствиями критической ситуации? Как образ "себя на высоте" может противостоять тому, что Вам пытается внушить опыт критической ситуации? Чем это знание может помочь Вам в дальнейших критических ситуациях?"

И последний вопрос - для "закрепления". Навык переходит из зоны ближайшего развития в зону актуального развития, когда мы можем кого-то ему научить. "Что бы Вы могли посоветовать другим людям, впервые оказавшимся в подобной ситуации, чтобы им было легче справляться?"

Кризисные ситуации и отклик сообщества

(по материалам Руководства по проведению дебрифинга после кризисных ситуаций - для международных гуманитарных организаций).

В Руководстве подчеркивается, что дебрифинг никогда не должен быть отделен от всего остального, он должен быть в системе подготовки к реагированию на чрезвычайные ситуации - и последующей поддержки. Дебрифинг и кризисное консультирование в этом руководстве относится к "минимально необходимой экстренной помощи". Всего выделяются три фазы: фаза подготовки к реагированию на экстренные ситуации, фаза минимально необходимой экстренной помощи и фаза полноценного ответа на кризисную ситуацию - общей поддержки и специализированной помощи. То есть, фактически, два уровня - мы каким-то образом охватываем всех, кто пострадал, и даем им возможность справиться со стрессом и получить поддержку, но этой минимальной помощи оказывается не всем достаточно, потому что у нас всегда есть люди "группы риска", самого разного - начиная с того, что у некоторых уже есть психические заболевания в анамнезе, заканчивая группой риска по бедности и социальной маргинализации (впрочем, эти состояния не взаимоисключающие).

Соответственно, очень важно, пока критическая ситуация еще не произошла, повысить способность сообщества к реагированию на нее на фазе подготовки. Из Руководства для гуманитарных организаций я почерпнула несколько идей о том, как нам как сообществу лучше реагировать, даже если кому-то одному из нас обращается отдельный человек, оказавшийся в чрезвычайной, кризисной ситуации.

Во-первых, нужно иметь общую базу данных. У многих из нас есть хорошие, проверенные смежные специалисты - юристы, врачи, правозащитники. У кого-то из нас есть информация об убежищах, информация о том, где взять денег, если у человека финансовые проблемы; о том, где какие есть группы поддержки, если нужна группа поддержки и человек хочет в ней участвовать. Хорошо бы эту информацию обобществить. Хорошо было бы сделать так, чтобы у нас была где-то некоторая общая база данных. Например, допустим, я знаю хорошего психиатра, а ты знаешь хорошего гастроэнтеролога, а вот этот наш коллега знает хорошего юриста по гражданским делам. Чтобы не надо было каждый раз бросать клич и выяснять, кто знает хорошего специалиста.

У каждого из нас есть особые инструменты и умения, которыми хорошо бы уметь пользоваться, чтобы было легче оказывать помощь человеку в кризисной ситуации. Мы должны иметь инструменты (и уметь ими пользоваться), чтобы понять, в какой ситуации человека необходимо направить на обследование к психиатру, посоветовать ему обратиться к психиатру. Мы должны обладать базовыми знаниями по физиологии человека и уметь их использовать, потому что иногда направлять нужно не к психиатру, а к эндокринологу (тут, впрочем, психиатр сам перенаправит, если необходимо).

Нам важно понимать, что именно из того, что мы делаем, работает. Для этого нужно исследовать обратную связь и проводить фоллоу-ап, если есть такая возможность. Насколько полезно то, что мы делаем?.. Весь инструментарий для этих исследований должен быть продуман, проработан и под рукой. Я сейчас говорю очевидные вещи - у всех это так или иначе присутствует.

Опять же, в кризисной ситуации может оказаться так, что вы как тот человек, к которому первому обратился пострадавший, вынуждены помогать ему проводить переговоры с разными сторонами, например, с бюрократами. Или, например, у нас есть ситуация, где есть пострадавший и есть обидчик, и это надо как-то разруливать. Соответственно, нужны навыки переговоров и медиации конфликтных ситуаций. В эту же "кучу" - знание права и правоприменения: в каких случаях проблема происходит из плоскости медиации в плоскость судебную.

Ну и, конечно, чтобы мочь хорошо помогать в кризисной ситуации, мы должны знать, как помочь самим себе. Это тема профилактики эмоционального выгорания.

Дальше выступает большая и представляющаяся некоторым довольно занудной тема про этические аспекты хорошей практики. Во многом это имеет отношение к легитимации нарративной практики (см. ниже). Чтобы мочь сказать: "То, что мы делаем, помогает. Мы хотим иметь официальное право это делать" - чтобы этот подход был воспринят как один из официально позволенных к применению в чрезвычайных ситуациях, у нас, помимо исследований эффективности, должны быть очень четко прописанные стандарты оказания помощи, доступные всем, кто это может прочитать. То же касается и этических принципов. В нарративном сообществе, помимо психологов и социальных работников, есть волонтеры и активисты, которые не принадлежат ни к какой организации, обладающей этическим комитетом. Соответственно, у нас есть проблема, и я из разных источников знаю, что она налицо: у нас нет признанных каналов подачи и рассмотрения жалоб. Если один нарративный практик сделал клиенту что-то не то, этому клиенту некуда податься. Понятно, что если ты психотерапевт, то психотерапевтическая лига и тамошний этический комитет - это одно; но если ты активист, то на тебя тоже надо иметь куда пожаловаться, если ты что-то натворил, иначе получается, что мы злоупотребляем доверием. Это, можно сказать, вызов, который я бросаю сообществу: что мы можем сделать, чтобы у нас появились четкие, понятные и согласованные друг с другом каналы подачи и рассмотрения жалоб? В дополнение к тому, что уже есть (в смысле, в дополнение к кулуарным разговорам).

В ответ на вызов, который был брошен мне и который я приняла ("А что это вы тут предлагаете какие-то методики непроверенные?..") - что мы можем сделать, чтобы заговорить на языке, понятном людям, бросающим такой вызов? Необходимо все, что мы делаем, по возможности документировать и собирать, чтобы у нас в сообществе был пул информации о том, что делали и что получилось. Иначе нам будет нечего предъявить, когда спросят. А чем больше мы развиваемся, тем чаще спрашивают. Здесь же, снова - исследование собственной практики и получение обратной связи от клиентов, отслеживание долгосрочных последствий (фоллоу-ап). Собирать, анализировать, публиковать, делать открытым для критики.

Мне очень интересно, что из этого у вас откликается, что вы уже делаете, каков мог бы быть следующий шаг – и как мы могли бы сотрудничать.

Дата добавления: 2015-10-23