Глава семнадцатая Остин - это суматоха

Стадо оленей пробегает по лесополосе позади разросшихся садов дома, арендованного в Остине. Я показываю на них и говорю: "Смотри!", но Реми только ворчит; он немного занят, переворачивая огромную шину от трактора, снова и снова.

Здесь, в Техасе, настолько жарко, что пот струится по моей шее, стекая в декольте. Щурясь на послеполуденное солнце, я спрашиваю Реми и тренера, не нужно ли им что-

нибудь из дома, тренер машет головой, пока Реми ворчит, начиная толкать шину в обратную сторону.

— Мы почти закончили, — говорит мне тренер.

Я киваю и показываю два пальца – значит, мне потребуется две минуты, чтобы в пятый раз сходить в дом за лимонадом.

Внутри дома я замечаю Райли на входе в гостиную, он не двигается, так что его почти невозможно разглядеть. Сжимая руки в карманах костюма, он с нескрываемым неодобрением хмурится на входную дверь. Мое тело мгновенно переходит в режим повышенной готовности, а внутри все холодеет.

— Его родители, — говорю я с отвращением.

Его родители. Подобия людей, которые не заслуживают даже пениса и вагины, не говоря уже о разрешении произвести на свет что-то настолько прекрасное, как Ремингтон! Воспитать его? О, нет. Эти подонки просто схватили своего мальчика, запихнули в клинику для душевно больных и никогда не возвращались.

Сжав губы, Райли утвердительно кивает мне:

— Пит улаживает это.

Инстинктивно защищая живот, прикрываю его руками, переведя взгляд на входную дверь.

— Почему они продолжают доставать его? Они хотят исправить все сделанное?

— Брук! — Райли почти давится, произнося мое имя, мрачно смеясь самым печальным смехом, что я когда-либо слышала. — Они ублюдки. Мы проходили через это дюжину раз и они знают, что Ремингтон отошлет их с чертовым чеком.

Сильнейший гнев накрывает меня, когда я думаю о том, каким беспокойным становится Реми каждый раз, стоит только нам приблизиться к его родному городу. В прошлом сезоне его родители заявлялись точно так же, и закончилось все выданным чеком с его подписью.

— Они ничего не заслуживают от него. Ничего, — шепчу я. Не успев опомниться, я уже иду через гостиную.

— Би! Просто позволь Питу от них избавиться, — предлагает мне Райли.

Вместо этого я распахиваю дверь и вот они, на крыльце, во всей своей красе. Мужчина... он огромный, словно гора, красивый для своих лет. Клянусь, до боли неприятно видеть его сходство с Реми. Такие же ярко-голубые, как у Реми, глаза мгновенно устремляются в мою сторону, но

вот выражение глаз совсем другое. Жизнь и энергия, задор и сила, которые я вижу в глазах Ремингтона, напрочь отсутствуют у его отца.

А его мать? Пока она придирчиво осматривает меня, я оцениваю ее, и в этом маленьком, вручную сшитом платье, она выглядит такой хрупкой, спокойной и милой, что мое замешательство только усиливается.

Этим людям я могла улыбнуться в лифте или пройти мимо на улице. Они кажутся хорошими и заботливыми, но как такое может быть? Как они могли бросить Реми, а потом иметь наглость стучать в его дверь снова и снова, будто у них есть на то право?

Одна лишь мысль о том, чтобы бросить маленького ребенка, растущего во мне, вызывает отторжение, и я все еще не могу понять, зачем кому-либо делать такое со своим собственным сыном.

— Всю его жизнь вы бросали его. Почему теперь не можете оставить в покое? — сердито смотря на них, я требую объяснений.

Им хватает наглости выглядеть искренне шокированными то ли моим появлением, то ли из-за моего выплеска эмоций, а, вполне возможно, по обеим причинам.

— Мы хотим с ним поговорить, — говорит женщина.

Потому что вот, кто она, просто женщина. Я никогда не смогу видеть в ней чью-то мать, особенно Реми.

— Послушай... мы узнали о ребенке, — добавляет она. Ее взгляд опускается на мой живот, и я чувствую, как Пит подходит ближе ко мне, будто ожидает, что она протянет руку и коснется моего живота, и он, от лица Ремингтона, планирует остановить ее.

— Этот ребенок, — продолжает женщина, сжимая губы и указывая на меня, — может быть таким, как он. Ты это понимаешь?

— Да, — говорю я, выпятив подбородок, — я на это надеюсь.

— Наш сын не в том состоянии, чтобы быть отцом! — восклицает мужчина глубоким раскатистым голосом, от которого я вздрагиваю. — Он может навредить кому-то. Ему нужно принимать лекарства и быть под присмотром.

— Божежтымой, какие же вы лицемеры! Хотите поговорить о хороших родителях? — спрашиваю я, задыхаясь от гнева. — Ваш сын вырос честным, благородным мужчиной, несмотря на то, с чем ему пришлось столкнуться. Вы же бросили своего единственного ребенка! Вы и так отняли у него детство, а теперь хотите заявиться, чтобы указывать ему, как прожить оставшуюся жизнь?

— Наш сын болен! Мы хотим, чтобы время от времени его проверяли и лечили в клинике для душевно больных, чтобы убедится, что он спокоен и ясно мыслит, как нормальный человек,

— говорит женщина.

— Нет! Это вы больные! Он хотя бы знает о своих проблемах, а вам, как мне кажется, надо разобраться со своими.

Позади нас распахивается дверь и Райли выходит наружу с самым яростным взглядом, какой я у него видела.

— Вы упустили невероятного человека, — говорит Райли, и они выглядят такими изумленными его спокойными угрожающими словами, что, кажется, он тоже впервые вышел к ним. — Как его родители, вы должны были воодушевлять и поддерживать его. На самом деле, мы не жалеем его, потому что у него все прекрасно. А вот вас нам жаль.

— Мы его семья, — раздраженно говорит мать Реми.

— Вы были его семьей, — поправляет Пит, подходя ближе ко мне. — Теперь он наш. И это в последний раз мы просим вас уйти. В следующий раз, когда вы явитесь без приглашения, мы привлечем власти.

Мужчина так странно смотрит на меня, глазами, настолько похожими на глаза Реми, с выражением холодного презрения вместо горячей любви.

— Должно быть, ты совсем глупая, раз позволила моему сыну сотворить такое с собой, — говорит он мне, указывая на мой живот.

Неожиданно меня тянет назад в стену мускулов. Дыхание сбивается в горле, когда огромная ручища в защитном жесте прикрывает мою талию, от голоса Ремингтона над моей головой волоски на руках становятся дыбом.

— Еще раз приблизитесь к ней или к чему-либо, принадлежащему мне, и я в мгновение ока покажу вам, насколько я опасен, — говорит он мертвецки ровным голосом, звучащим еще более грозно из-за этого спокойствия.

Взрывоопасная энергия, исходящая от его огромного тела, заставляет мой пульс ускориться в ожидании ответа его родителей. Ни один из них, похоже, не в состоянии выдержать взгляд Ремингтона достаточно долго. Плотно сжав губы, мужчина подхватывает свою жену и тащит вниз по дорожке к небольшой машине у бордюра.

Мои ноги дрожат, большую часть веса я переношу, опершись назад, на Реми, когда он

обхватывает мои бедра и тихонько шепчет: "Иди внутрь".

Мы идем внутрь.

Ремингтон хватает на кухне бутылку воды и быстро выпивает ее. Он все еще в спортивном костюме, его мускулы блестят от пота. Он трясет своими мокрыми волосами, затем падает на один из диванов в гостиной, бросая пустую бутылку крутиться на пол, сердито наблюдая за ее полетом. Локтями упирается в колени, плечи напряжены, он наклоняет голову, уставившись лишь на эту крутящуюся бутылку. А она все крутится и крутится.

— Не думаю, что твои родители одобряют твой вкус касательно женщин, Рем, — говорит Райли первым. Он пытается разрядить обстановку после того, что сейчас произошло, но никто не смеется. Напряжение в воздухе настолько сильно, хоть топор вешай.

Ремингтон поднимает голову и приковывает меня к месту жестким взглядом голубых глаз.

— Еще хоть раз они подойдут к тебе — я первый должен узнать об этом. Ты поняла меня, петарда?

Яростное желание защитить, светящееся в его взгляде, отражается в ощущении безопасность, охватывающем мой живот.

— Они искали не меня, а тебя.

— Не хочу, чтобы они к тебе приближались. Не желаю, чтобы они приближались к нашим детям, — сердито говорит он. Мое сердце трепещет в груди. Он сейчас сказал "дети", во множественном числе? Мне хочется улыбнуться и обнять его из-за этого, но его взгляд, он... полон боли.

— Ты закончил? — спрашиваю я примирительно, указывая на двор, где он тренировался. Он медленно кивает, его лицо напряжено, пока он наблюдает, как я направляюсь к нему.

Он погружен в раздумья, его гнев явно ощущается в воздухе. На его лице странное выражение, будто он пытается взять себя в руки. Он сжимает и разжимает челюсть. Мне ненавистно, что ему пришлось столкнуться лицом к лицу с родителями, но в который раз он доказывает, что готов на все, чтобы защитить меня.

Моя голова по ощущениям одновременно сжимается и расширяется, когда я сажусь к нему и беру его руку, обхватывая его толстое запястье, начиная разминать его.

— Не могу поверить, что два гада, вроде них, смогли создать кого-то настолько чудесного, как ты, — ласково шепчу я.

Пит тихонько уходит на кухню, а Райли направляется на лужайку, чтобы помочь тренеру прибраться.

Их шаги удаляются и все вокруг нас затихает, когда Ремингтон смотрит на меня. Его голос становится абсолютно спокойным, тихим, будто он невероятно занят внутренней борьбой с самим собой…

— Они правы, маленькая петарда.

Меня будто ударили бейсбольной битой прямо в грудь.

Медленно вдохнув, он смотрит на меня с отчаянием…

— Брук, отца вроде себя я не пожелал бы даже отпрыскам Скорпиона, не говоря уже о своем ребенке.

Нет. Не бейсбольной битой. Кажется, в меня только что врезался поезд. Боль проходит сквозь меня, я выпускаю из рук его запястье.

— Прошу, не говори так. Прошу, не смей думать ни о чем, кроме того, что ты будешь самым лучшим папой.

Он сжимает челюсть и, я уверена, что он смягчает свой тон ради меня.

— Он может быть таким же, как я.

— Каким "таким же"? — решительно отвечаю я, схватившись за живот. — Прекрасным,

снаружи и внутри? С силой воли, большей, чем у кого-либо, кого я знала. Невероятно сильным, щедрым, добрым...

Он выглядит таким измученным, и я обхватываю его челюсть, заставляя посмотреть на

себя.

— Ты — лучшее, что когда-либо со мной случалось. Ты человек, Реми, реальный, и я бы не

хотела, чтобы ты был другим. Мы хотим этого. Мы оба хотим семью. Мы заслуживаем этого, как любой другой.

Он сжимает челюсть, скрипя зубами.

— Маленькая петарда, то, что мы хотим этого, не значит, что это правильно. Я никчемен во всем, помимо боев.

— Нет, это не так. Ты великий боец, но это не то, что делает тебя ТОБОЙ. Реми, неужели ты не видишь, как вдохновляешь других? Ты честный, целеустремленный, страстный, яростный и нежный. Ты защищаешь и оберегаешь, не ожидая ничего взамен. Я ни разу не слышала, чтобы ты осуждал людей, критиковал. Ты живешь своей собственной жизнью по своим правилам и делаешь все, чтобы защитить тех, кто тебя окружает. Ты любишь даже сильнее, чем сражаешься, а я никогда не видела кого-либо, дерущегося так же, как ты. Никто не учил тебя, как быть собой

— это просто ты. В каком бы состоянии ты ни был, ты — единственный отец, которого я хотела бы для своих детей, и единственный мужчина, которого я буду любить. Позволь этим двоим уйти. Биологически они создали тебя, но. Они. Не. Сделали. Тебя. Тобой.

Он вслушивается в мои слова, и пока он обдумывает их, я хватаю его за затылок и притягиваю вниз, чтобы поцеловать эти прекрасные губы, чтобы не позволить ему сказать еще какие-то ранящие слова о себе.

Его рот, поначалу такой жесткий, смягчается под моим давлением, пока я не чувствую, как напряжение в нем отступает, и он отвечает мне языком и шепчет:

— Ты ослеплена, потому что ты моя.

— Нет. Я вижу, потому что я твоя.

Он отодвигается назад, чтобы рассмотреть выражение моего лица, его оберегающий взгляд озаряет меня, я знаю, что он сделает все, чтобы защитить меня и нашего ребенка.

— Они не согласны с моим выбором. А ты согласна с ним? — спрашивает он меня.

Боже, я согласна со всем, что он делает, вот насколько я доверяю, уважаю и люблю его. Я знаю, что он спрашивает о своем выборе справляться с болезнью натуральными методами.

Скорее всего, это требует от него двойных усилий, чем если бы он принимал лекарства; требуется дисциплина и весь его образ жизни должен быть посвящен его самочувствию и, прямо скажем, это не какая-то игра на публику. Это его жизнь и он пытается прожить ее, а я хочу прожить свою жизнь с ним. Любой, кто хоть раз болел и был на медикаментозном лечении долгое время, знает, что стоит тебе наладить что-то одно в организме химическими препаратами, как что-то другое выходит из строя. Только посмотрите на список побочных эффектов. Волшебных пилюль для здоровья не существует.

Мы меняемся и здоровье тоже. Это цель, которая все время движется, которую необходимо достигнуть, день за днем, все время. Ремингтон всегда будет биться в этой битве... и я всегда буду биться вместе с ним.

— Я согласна с твоим выбором, Реми, — говорю я ему, удерживая его взгляд, чтобы он понимал, что я серьезна.

Ох, насколько же нежна улыбка, что появляется на его лице.

— У нас будет малыш, который будет зависеть от нас. Ты должна сказать мне, если тебе будет слишком тяжело, Брук.

— Я скажу тебе, — соглашаюсь я.

Он берет мою маленькую руку в свою большую мозолистую ручищу, и мы вместе смотрим на наши руки, переплетая пальцы.

— Пообещай, что скажешь мне, если я отобьюсь от рук, и ты захочешь, чтобы я принимал лекарства, а я пообещаю, что сделаю это сразу же, как ты скажешь.

— Ремингтон, я обещаю тебе, — говорю я, сжимая его руку.

— И я обещаю тебе, — он притягивает меня ближе и обхватывает руками, я прижимаюсь к нему, принимая его сильные, защищающие объятия, когда он расставляет пальцы на моем круглом животе и наклоняет голову через мое плечо, чтобы посмотреть него.

— Я буду защищать тебя, пока не умру, — шепчет он мне на ухо. — Ничто не навредит вам двоим. Если она такая, как я, то я буду поддерживать ее, как не могли они. Я покажу ей, что она может быть успешной, несмотря ни на что. Что всего можно добиться.

Я невероятно тронута, поворачиваю голову, чтобы упереться носом в его потную грудь, желая быть здесь, и нигде более.

— Это будет он. И он справится. Так же, как и ты.

Дата добавления: 2015-10-30