Адская почта, или переписки хромоногого беса с кривым

Ф.А. ЭМИН

(Отрывки)

(Из июльского номера)

К ЧИТАТЕЛЮ

Имея голову, отягощенную жестокою печалию, остался я ночевать в трактире, как вдруг увидел пред собою двух господ, одного Хромоногого, а другого Кривого. Я в замешательстве спросил их, что они мне прикажут и в чем я им могу служить? Кривой господин, подошед ко мне, сказал, что я им весьма нужен; что они, верно служа долгое время республике адской, наконец отправлены в посольство в свет; что каждый из них будет жить в особливом месте и будут уведомлять друг друга о всем ими виденном и что они оба очень честные бесы. "Мы знаем,-- продолжал г. Кривой,-- что ты с типографиями довольное имеешь знакомство; почему просим тебя, чтобы ты наши письма, напечатав, издал в свет. Теперь пошла мода на сочинителей: все пишут; так для чего ж и нашему брату не стараться о приобретении почтенного имени авторства?" Я, будучи весьма набожен и несколько суевер, не смел вступить в договор с такими господами; что приметя, г. Кривой, улыбнувшись, сказал: "Конечно, и ты так, как многие иные неблагородных мыслей люди, думаешь о бесах не весьма почтенно?" -- "Так, милостивый государь,-- отвечал я ему.-- В нашем городе о господах чертях не очень хорошо говорят".-- "Черт и бес,-- сказал мой гость,-- не все одно: это такие разные вещи, как человек и господин". Сии последние слова г. Кривого привели меня в ужас, ибо до тех пор в моем доме ни господ, ни чертей не бывало, и я вельмож обоих сих родов боялся; однако, зная из наслышки, как опасны господа тем, кои дерзнут сделаться им ослушными, и из уравнения г. Кривого то же думая и о бесах, согласился на их требование и обещал все их переписки, которых копии мне пришлют, напечатав, сообщить публике. Но как они мне денег на. типографию не оставили, сказав, что свет, которому они много благодеяний делают, за них заплатит, то экземпляр ежемесячного издания, кто полюбопытствует читать оное, будет продаваться за двадцать копеек у переплетчика Веге, живущего в Малой Миллионной. Я думаю, что не будет то публике удивительно, что при мне в трактире сошлися два адские господа. Гора с горою не сходится, а бес с бесом легко везде сойтися и содружиться может.

ПИСЬМО 2

ОТ КРИВОГО К ХРОМОНОГОМУ

Ну, брат! познакомился я с таким человеком, которому желаю прожить на свете множество лет; ибо ежели он скоро умрет, то, пришед к нам, всем адом ворочать станет. Подлинно лукавец! Ежели человека бесом назвать можно, то он генерал бес. В бытность мою в доме его пришел к нему какой-то старичок, отставной офицер, с просьбою -- не может ли ему написать крепость на мужика, которого он купил и коего хочет отдать в рекруты. Секретарь по-подьячески половиною рта отвечал: "Ваше благородие! прошу не погневаться, что вам не в состоянии нахожусь быть услужным, понеже-де имеется указ, чтобы до окончания рекрутского набора никаких крепостей не писать, не чинить и не давать" {Продажа крепостных для отдачи в рекруты была необычайно доходна для помещиков, и при объявлении каждого набора широко развертывалась торговля людьми. Для предотвращения "злоупотреблений" само правительство вынуждено было 29 сентября 1766 г. издать указ, запрещавший заключать сделки на куплю-продажу крепостных в течение трех месяцев после объявления об очередном наборе. Но поскольку помещики не обращали внимания на запрещение, 13 января 1769 г. появился новый указ, грозивший строгими карами за нарушение закона. Эмин описывает один из способов, при помощи которых грозные распоряжения правительства нарушались весьма легко. Другой способ описан Радищевым в главе "Городня" "Путешествия из Петербурга в Москву".}.-- "Как же мне быть, батюшка,-- сказал старичок,-- я уже дал и задаток, а сторговал мужичка за сто рублей; крестьяне же мои заплатили мне триста рублев, чтоб из деревни не брать рекрута. Помилуйте, ежели можно, я вам пятью десятками рублевиков за труды служить буду". -- "Премногомилосердый государь,-- отвечал хозяин,-- разве посмотреть в указную книгу". Выговорив сие, думал несколько минут, потом сказал: "Согласны ли ваши благородия оба, то есть один на покупку, а другой на продажу человека?" -- "Как не быть согласным, батюшка",-- отвечал старичок.-- "Ну, так дело вершено. Продавец может будто отпустить на волю продаваемого крестьянина и дать ему письмо {Т. е. вольную -- документ об освобождении от крепостной зависимости.}, потом от мужичка написать челобитную, что он, по причине дороговизны не могши себя пропитать, желает к вам вступить в подданство, на что по указам дастся вам и крепость, тогда вы вольны с ним делать, что хотите".-- "А ежели,-- сказал офицер,-- мужик донесет на нас, что он никогда не был уволен, не будет ли каких хлопот?" -- "Не велено, ваше благородие,-- отвечал хозяин,-- принимать доносов от крестьян на своих помещиков {Указом 22 августа 1767 г. крестьянам строжайше было запрещено подавать жалобы на своих помещиков под страхом наказания кнутом и бессрочной ссылка на каторжные работы в Нерчинск.}; да мужичок ничего не может и ведать, только бы продавцовой руки было у нас вольное письмо, а я крепость велю написать и вам в руки отдам, тогда к вам приведут мужичка, и вы его отдадите в рекруты". Совет хитрый сего подьячего в скором времени был произведен в действие, и я весьма тому удивился, что многие приказные в свою пользу так умеют подбирать указы, как игроки карты.

ПИСЬМО 6

ОТ ХРОМОНОГОГО К КРИВОМУ

Сегодня я пировал целый день с здешним настоятелем. Куда он добрый человек. Если правду говорят, что тот больше работает, кто больше ест, то не скоро у нас сыщешь такого, как он, трудолюбивого беса. Он всякой всячины съел с пуд, выпил не знаю сколько, а только я мог приметить, что губы у него во весь день не осыхали; наконец, никакой ествы брюхо его больше не принимало, да и ноги были ему не в пользу: он принужден был лечь на постелю. Но сие мое повествование тебе не в диковинку будет, ибо ты много видал в свете монахов, о брюхе своем, равно как и душе, попечение имеющих. Вот что странно: что он сколько был пьян, столько и набожен. Не могши владеть ни руками, ни ногами, сказал своему слуге: "Перекрести ж меня, хлопче". Не успел хлопец его перекрестить, то он, дремля, приказал ему, чтоб у его постели прочел вместо его вечерние молитвы; что было и сделано.

Многие скажут, что я, будучи бес, нехорошо говорю о монахах. Ведь и они же нам надоели, однако я сказал истину. И в сем сане много есть разных людей. По крайней мере, ныне экономия {В 1764 г. была произведена так называемая секуляризация церковных и монастырских владений: все церковные вотчины отобраны государством и переданы в ведение Коллегии экономии. На содержание церковных учреждений Коллегия экономии отпускала 404 000 руб., тогда как размер одного только оброка, получаемого с бывших монастырских (теперь они назывались "экономическими") крестьян, равнялся почти 1370 000 руб. Иначе говоря, доходы монастырей сократились более чем в 3 раза.} и разумное правление нынешних многих их начальников, может статься, спасут их от излишней жирности и роскоши, так что без помощи хлопцев они будут в состоянии креститься и отправлять свою должность.

(Из августовского номера)

г. "Всякая всячина"!

Нравоучение на вашей стран. 213, в разделении 81, г. Тихоном Добросоветовым всем критическим сочинителям данное, не много имеет в себе справедливости. Пишет г. Добросоветов, "что добросердечный сочинитель изредка касается порокам, чтобы тем не оскорбити человечества; что таковый должен поставлять в пример твердого блюстителя веры, верного сына отечества, миролюбивого гражданина, искреннего друга, хранителя тайны и проч. Такой пример,-- продолжает г. Тихон,-- исправит пороки; а кто иным образом к оным коснется, тот злонравен и к злобе присовокупляет злобу". Г. Добросоветов! разбери сам, соответствует ли дело твоему прозванию и может ли быть твой совет добрым. Или того не знаешь, что и нравоучительная философия не одинажды объявила себя гонительницею пороков и порочных? Великие нравоучители Луциан {Луциан -- Марк Анней Лукан (39--65 г. н. э.), римский поэт; в его поэме "Фарсалия", проникнутой республиканскими идеями, содержатся нападки на Нерона.} и Сенека многократно любимцев Нероновых письменно упрекали; однако не за злобные, но за достойные вечного почтения просвещенный свет их писания почитает. Что касается до критики, то перемены времен, слабости, поправления требующие, и согласующееся с переменами рассуждение больше ей дозволили вольности, нежели нравоучению, которому разными в роде сей философии сочинителями вечная и беспременная жизнь определена. Но благопристойная сатира почти всем просвещенным светом в осмеивании пороков и порочных уполномочена. А ты, о сей истине позабыв, справедливости принадлежащие вещи называешь злонравием. Желаешь, чтобы каждого порока выводить только историю, или еще, чтоб из оного сочинить баснословие так, чтоб порок и порочный от человеческого ока и рассудка были закрыты. Но рассуди сам, к чему служат такие вымыслы. Какая будет прибыль из твоих граненых нравоучений? Конечно, не иная, как только что уподобишься гранильщику, стекло с драгоценным камнем сравнять желающему и никогда к желанному концу не достигающему. Ибо сколько он ни будет стараться стекло сделать блистательным, однако оно никогда бриллиантом быть не может. Ты, господин Добросоветов, учишь г. Трутня, чтоб описывал древнюю только историю каждого злоупотребления. Такой твой совет приличен тем сочинителям, кои обыкновенно о деле, иногда и маловажном, пишут несколько томов в лист; но сатиры свойство в том состоит, чтоб вкратце описывать многие пороки, а часто и порочных. Прочти Ювенала и сыщешь у него в двух стихах больше приятности и нравоучения, нежели во всех того рода сочинениях твоего Аристотеля, из которого ты почерпнул основание вышеозначенных твоих мыслей. Скажешь, последовав многим рассуждающим по моде, что сатира достойна презрения и что от злобы писателевой рождается. Но прочти письмо Цицероново к тогдашнему консулу, его приятелю писанное; посоветуй мысленно с Овидием, Виргилием, Сенекою, Сократом, Платоном и Ксенофонтом; если ты когда-нибудь их читал, то должен будешь свою мысль предать скорому забвению, которого она достойна; но таких мыслей люди обыкновенно бывают упрямы; почему, может статься, помыслить отважишься, что Ювенал был злонравен, а Гораций злобен потому, что писали сатиры. Думай, что хочешь. Назови беспокойным человеком и Цицерона, укоряющего в преступлении Катилину в глаза наисуровейшим образом; скажи, что Бургус {По-видимому, речь идет о Сексте Афрании Бурре (ум. 63), префекте преторианцев; Бурр и Сенека были воспитателями Нерона.} пером Нероновы дела критикующий, а делом из лона постыднейшего бесчестия его исторгнувший, есть человек дерзкий и самого себя не знающий; давай, какие хочешь, имена сим вечного нашего почтения достойным мужам: я, сожалея о твоей слабости, то только скажу, что ты рассуждаешь криво. Прочти "Телемака" Фенелонова -- и ужаснешься своих мыслей, нашед в нем, что от подобных твоему советов не одинажды целые погибли народы, рушились общества, переменились разумные узаконения и многие монархи лютейшим были подвержены несчастиям потому что советники их представляли им дела баснословным образом, утаивая и закрывая от них истинное свойство вещей, от которых не раз рождалось злополучие их народов. Когда же все славнейшие и великие люди дозволяют и государям прямо говорить истину, то для чего ж оную в собственном своем виде не представить нашим согражданам? Вижу, Добросоветов, что ты таким своим нравоучением всем нравиться хочешь; но поверь мне, что придет время, в которое будешь подобен безобразному лицу, белилами и румянами не кстати украшивающемуся. Знай, что от всеснедающего времени ничто укрыться не может. Оно когда-нибудь пожрет и твою слабую политику. Когда твои политические белила и румяна сойдут, тогда настоящее бытие твоих мыслей всем видным сделается.

Мне больше всего удивительно, что вы, госпожа "Всякая всячина", такие приемлете советы. Вы объявили себя гонительницею пороков, сказав, что делаете войну с оными; продолжайте, прошу, похвальное свое намерение, и будьте уверены, что в чужих советах вы нужды не имеете. Не думайте, чтоб таких мыслей советники в самом деле были ваши доброжелатели. Собственная польза часто понуждает людей в своих сочинениях разнежиться так, чтоб думали о них, что они люди весьма человеколюбивые и нежные, так что и слова худого про своего ближнего вымолвить не могут. Но ежели вы войдете в их дела и критическим оком рассмотрите их сочинения, то увидите, что змея часто под прекрасною скрывается травою. Разберите все слова г. Добросоветова, которыми он как будто к человеколюбию пресмыкается, написав, что добродетельный сочинитель не прикасается к порокам и никого не критикует,-- но наущает добрыми примерами; однако ж, скоро позабыв о таком важном своем изъяснении, всех наших критических писателей называет злонравными за то, что пишут критики, написав: "Злонравного человека есть дело уязвлять пороки". Рассудите теперь, праведно ли он называется человеколюбивым, когда бранит и злонравными называет безвинных критиков, которых дела ему неизвестны, а потакает порочным.

Многие говорят, что и бесы мои целят на многих; но так думающие стыдиться будут, когда при конце сего года доказана будет несправедливость их мыслей. Бесы, сколько мне понятно, описывают вообще пороки и разные злоупотребления; если же кто себя во оных сыщет, то виноват порочный, а не бесы; и ежели он на них негодует, то сам себя выводит наружу, а не издатель.

...Теперь пришло мне на мысль описание Плиниево; он утверждает, "что медведица при рождении кривоногих своих медведят исправляет естественные их недостатки языком, а наконец и лапами крепко их придавливая; когда же естество,-- продолжает Плиний,-- толь тщательно в исправлении того, что в нем несвойственное, кольми паче человекам должно иметь попечение о исправлении пороков своего ближнего, каким бы то ни было способом". Повествование Плиниево о медведице, может быть, и выдуманное, но, нравоучение его я почитая за весьма справедливое, всегда буду описывать пороки в собственном их виде.

Я уверен, что беспристрастные читатели увидят мое намерение и никогда того не подумают, что мое издание от злобы произошло. Злоба всегда рождается от зависти, а зависть от лучшего чужого, нежели наше, какого ни будь состояния; но в моем издании изображаются разные звания и достоинства, нимало мне не приличные. Неужели я, будучи воспален злобою и матернею ее завистию, захотел вдруг быть подьячим, стряпчим, купцом, министром, французским королем и папою, когда их всех недостатки описываю? Впрочем, каждому о моем намерении думать отдается на произволение, и я скажу только то, что неправедная критика меня никогда не тронет и что не буду во всю мою жизнь почитать тех проповедников, кои тому учат, чего сами не делают.

Слуга ваш

Издатель Бесовских переписок

(Из октябрьского номера)

ПИСЬМО 71

ОТ КРИВОГО К ХРОМОНОГОМУ

...Теперь стану тебе писать аллегорически, хочу попытаться, выучился ли я сей риторической фигуре, столько живучи в свете, а дело без оной тебе описать сегодня мне не хочется... Некоторый с горы счастия чрез свои плутовства упадпгай человек, позабыв о том, что за свои худые дела справедливостию был наказан, паки в прежнем своем упражняется промысле. Теперь он начал грабить своих крестьян, которые за ним, по несчастию своему, остались. Недавно, узнав, что в мызе его живет мужичок достаточный {С достатком, зажиточный.}, послал за ним и спрашивал его, сколько у него денег. Знаешь, что ни один крестьянин помещику своему в сем случае правды не скажет, зная, что у него, по странному обыкновению, помещику все отнять вольно. Итак, сей бедняк сказал, что за душою своею ни на полушку не знает денежного греха. Тогда были принесены плети, и мужичка до тех пор оными мучили, пока не показал мучителю своему горшка, закопанного под печкою с рублевиками, в котором было с 500 рублев. После у него не осталось денег ни полушки, однако, полакомясь помещик прежними рублями, велел сечь маймиста {Так в Петербурге называли прибалтийских финнов ("чухонцев"); по-видимому, Эмин повествует о действительном событии, происшедшем где-то в Петербургской губернии (конкретизирует место действия и употреблявшееся в петербургском говоре наименование отдельного селения, хутора -- "мыза").}, чтоб ему родил деньги, и били его до тех пор, пока он умирать не начал. После лежал сей бедняк месяца с два, а на конец барин продал его другому. Все у них учат младолетных своих детей десяти заповедям, а редко кто и последнюю наблюдает {Здесь -- соблюдает, выполняет. Последняя, десятая библейская заповедь гласит: "Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его (ни всякого скота его), ничего, что у ближнего твоего".}. Одних только ослов, которых здесь нет, не берут, а жену чужую и имение отнимать можно.

ПИСЬМО 72

ОТ ХРОМОНОГОГО К КРИВОМУ

Ну, подлинно! ты бесовскую написал аллегорию. Ибо наш брат и то считает за обиняк, когда, кому в глаза явную сказав правду, его не выкривит или не переломит. Но люди такую риторику не очень жалуют...

ПРИМЕЧАНИЯ

Биография человека, известного в качестве русского писателя как Федор Александрович Эмин, до недавнего времени была абсолютно неясной, ибо от XVIII в. до нас дошло четыре совершенно разных "редакции" ее. Лишь опубликованные в конце 1976 г. документы показали, что соответствует реальности та биография Эмина, которая считалась самой недостоверной, "фантастической". Национальность его и сегодня определить невозможно. Дед будущего писателя, родом поляк, служил в австрийской кавалерии и "по причине некоторого приключения" бежал в Боснию, находившуюся в то время под властью Турции, в г. Зворник. Здесь он перешел в мусульманство и женился на дочери главного судьи Боснии. Его сын Гуссейн-бей, по прозвищу "Голубой глаз", после смерти губернатора Боснии отправился в Константинополь хлопотать о месте боснийского губернатора; там он женился на купленной им невольнице "христианского закона", от которой у него родился сын Магомет. Не получив назначения в Боснию, Гуссейн-бей вынужден был довольствоваться должностью губернатора Лепанто (в Греции). Спустя пять лет он взял к себе из Константинополя жену и сына. В течение десяти лет он воспитывал сына при себе, обучая его латинскому и польскому языкам, которые он хорошо знал сам, а затем отправил сына учиться в Венецию. Вернувшись из Италии, Магомет узнал, что отец его оклеветан и сослан на один из островов Греческого архипелага. Спустя три года Гуссейн-бей вырвался из ссылки и уехал в Алжир, где был назначен правителем Константины и Бижи, а во время алжиро-тунисской войны 1756 г.-- главнокомандующим алжирскими войсками. Принял участие в войне и его сын, получивший за это от алжирского бея чин "полковника в кавалерии". Вскоре Гуссейн-бей скончался от ран, а сын его отправился в Константинополь к матери, которой сообщил о желании ехать в Европу, чтобы "воспринять христианский закон", в коем мать его в малолетстве наставляла. Чтобы не попасть под подозрение, Магомет поехал в Смирну и, погрузив на шведский корабль закупленные товары, под видом купца отплыл в Гибралтар. Однако судно было захвачено корсарами, отведено в марокканский город Дзумуре (Зуммура), где Магомет был приговорен к смерти и избежал ее, ускакав на случайно подвернувшейся лошади в расположенную в пяти верстах португальскую колонию Мазагам на территории Марокко. Оттуда "Магомет Эмин турецкого закона дворянин константинопольский" был доставлен в Лиссабон, где его принял португальский король и, узнав о его желании стать христианином, поручил кардиналу-ректору де Карвалло растолковать основы христианства Эмину. Не желая принять крещение в Португалии, Магомет получил французский паспорт, но спустя пять дней изменил решение и стал обладателем паспорта, выданного английским консулом. 12 февраля 1761 г. Магомет Эмин прибыл в Лондон, а уже 26 февраля был обращен в православную веру, получив при крещении имя Федор, отчество -- Александрович (очевидно, по имени "восприемника от купели" -- русского посланника в Лондоне князя А. М. Голицына), фамилию же он первоначально писал "Эминовский". Спустя полтора месяца Эмин отплыл в Россию, где подал прошение о зачислении в Коллегию иностранных дел в качестве переводчика с итальянского, португальского, польского, латинского, испанского, английского языков (турецким Эмин, по его словам, владел только разговорно). Прося о принятии его в русское подданство, Эмин представил ряд документов, а кроме того, написал письма в Турцию знакомым и родным, чтобы русское посольство могло убедиться в его личности и правдивости сообщенных им сведений,-- матери Рукье Ладен, ее сестре Эмине Ладен и другим лицам. Подпись в этих письмах была такая: "Магомет али Алжирский". В Коллегию иностранных дел Эмина зачислили, но бывший полковник алжирской и турецкой службы в России получил лишь должность переводчика в чине поручика: хотя проверка подтвердила досдавварность сообщенных Эминым сведений, русский посланник в Турции выразил сомнение в полезности "выходца" для Коллегии и вообще посоветовал держать его под подозрением.

Не имея источников дохода кроме незначительного жалования в Коллегии, Эмин преподавал итальянский язык в Сухопутном кадетском корпусе (1762--1763) и в Академии художеств (начало 1763 г.). За весьма короткий срок Эмин в такой мере овладел русским (а затем и французским) языком, что уже в начале 1763 г. отдал в печать произведение "Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда", роман в трех частях -- первый русский оригинальный роман. В том же году из печати вышел второй оригинальный роман Эмина -- "Приключения Фемистокла", переведенный с итальянского роман Г. Мартиано "Бессчастный Флоридор, история о принце Ракалмуцком" и названный переводом с португальского роман "Любовный вертоград, или Непреоборимое постоянство Камбера и Арисены". В 1764 г. были опубликованы роман "Награжденная постоянность, или Приключения Лизарка и Сарманды" и означенный как перевод с испанского роман "Горестная любовь маркиза де Толедо" (Эмин указал, что романы "Любовный вертоград" и "Горестная любовь" он получил в Португалии якобы в рукописном виде, а так как португальский и испанский оригиналы до сих пор не обнаружены, то значительная часть исследователей полагает, что эти произведения принадлежат перу самого Эмина). С конца 1763 г. Эмин, уволенный из Коллегии иностранных дел, был определен переводчиком в Кабинет императрицы. В этой должности и в чине титулярного советника он оставался до конца жизни. В 1764 г. Эмин выпустил сборник "Нравоучительные басни", а вскоре сочинил резко сатирический "Сон, виденный в 1765 году генваря 1-го". Памфлет разошелся в рукописи (опубликован лишь в 1873 г.), и 17 мая 1765 г. императрица повелела "переводчика Эмина за его продерзость в составлении некоторого пасквильного сочинения...вместо заслуженного им по состоянию вины его и строгости законов наказания, из высочайшего и бесприкладного милосердия своего... посадить его... на две недели" в тюрьму Петропавловской крепости. В 1766 г. Эмнн опубликовал первый русский сентиментальный роман в четырех частях "Письма Эрнеста и Доравры". Разграничив здесь сатиру "на пороки" и сатиру "на лица", Эмин устами своего героя выступил решительным поборником последней. Примерно в это же время он написал памфлетную комедию "Ученая шайка" (не опубликована). Не менее плодовит Эмин был и как переводчик; известен его перевод с французского "Истории польской" П. Ж. Солиньяка (т. 1--2, СПб., 1766), а в его прошении на имя императрицы, поданном в 1764 г., говорится еще о восьми томах переводимых им с разных языков сочинений. В 1767--1769 гг. вышли в свет три тома "Российской истории" Эмина (это сочинение научно-популярного характера с элементами романического вымысла доведено лишь до 1213 г.). В 1769 г. Эмин выступил как издатель и единоличный автор "Адской почты" -- одного из самых боевых сатирических журналов XVIII в. Наконец, ему приписывалось издание журнала 1769 г. "Смесь", который вместе с "Адской почтой" и "Трутнем" Н. И. Новикова противостоял официозной "Всякой всячине". Об издателе "Смеси" в научной литературе выдвигались в другие предположения; называли имена Н. И. Новикова и Л. И. Сичкарева. В настоящее время наиболее убедительной является точка зрения, считающая "Смесь" изданием двух лиц -- Эмина и Новикова.

Дата добавления: 2015-10-29