Часть вторая. Сожжённая книга 7 страница

«Ну что же, - подумал я, обращаясь к самому себе, - и как ты собираешься вернуться на первый этаж? Или будешь сидеть здесь до скончания веков?»

Признаться, вариант доктора Коффмана был мне ближе всего. Я знал, что рано или поздно тьма уходит, сжигая в прах все свои порождения в виде ржавых стен и невообразимых чудовищ. Вполне возможно держать оборону и дожидаться минуты просветления, чтобы выбраться...

Я задумчиво посмотрел на шкаф у стены. Шкаф стоял отдельно от остальных рядов, вплотную придвинутый к углу. Да, пожалуй, остаться в подвале будет разумнее всего. Мне всё равно некуда идти, а здесь по крайней нет монстров. Трупы в морге вроде опасности не представляют, хотя кто их знает... Я представил себе толпы полуразложившихся мертвецов, поднимающих чёрные веки и медленно встающих с коек. Брр...

Шкаф был сдвинут.

Я увидел, что правый нижний угол шкафа немного затёрт. Краска была соскоблена и выбита при перетаскивании. У остальных шкафов – тех, которые располагались в центре, - такого не было. Нахмурившись, я подошёл ближе и присел. Да, точно... Кто-то передвигал шкаф, притом неоднократно.

Кто его передвигал? Зачем? И почему именно этот шкаф стоял особняком отдельно от других, у стены? Ответ был достаточно очевиден. За шкафом что-то было.

Что-то, а именно – тайный проход. Как в старых готических романах, которые я любил читать в детстве и которые во многом сформировали меня как писателя. Я смотрел на пролом в стене, ведущий в соседнюю комнату. Сомневался я, что в это помещение можно попасть обычным способом – иначе зачем скрывать проход?

Нашёл проход – залезай. Я протиснулся в пролом, пытаясь что-нибудь высветить своим фонарём-инвалидом. Вроде всё было пусто... Попав внутрь, я нашёл, что комната представляет собой почти идеальный квадрат размером шесть на шесть метров без интерьера. Холод стоял просто невыносимый – на моих веках начал нарастать иней, кожа покрылась пупырышками. Я прошёл к противоположному концу каморки и увидел люк на полу. Ручка-петелька торчала вверх, приглашая открыть.

Хм, замысловато, меланхолично подумал я. Подвал, ведущий в другой подвал. С ума сойти. Вполне в стиле города.

Нашёл проход – залезай, нашёл люк –... Мне пришлось приложить значительные усилия, чтобы открыть его – люк был настолько древним, что успел зарасти слоем мха. Но всё-таки после энного рывка он со скрипом поднялся вверх, как волк, раскрывший пасть. Висячая железная лестница опускалась вниз на шесть футов, не более. Я не рискнул воспользоваться её сомнительными услугами, предпочёл просто спрыгнуть вниз.

Это было отвратительно. Низкий тесный коридор с тоннами грязных отложений на стенах вызвал бы клаустрофобию у кого угодно. Меня затошнило, и я подумал – какого чёрта, что мне делать в этой клоаке, не лучше ли вернуться в подвал?

«Нет, - строго сказал голос в голове, подозрительно напоминающий голос моего университетского преподавателя мистера Дэвиса. – Не стоит. Помни о Шерил. Ты ещё не обыскал это место, так?»

Господи, да если Шерил в самом деле в ТАКОМ месте, то я не знал, плакать или радоваться. Но, конечно, возразить голосу я не мог. Я должен был цепляться за каждый шанс, пускай самый ничтожный. Не зря же скрыли второй подвал...

К счастью, коридор кончился довольно быстро, наткнувшись на дверь. Больше ста футов этой пытки я бы не выдержал. Схватившись за тяжёлую железную дверь обеими руками, как утопающий за соломинку, я открыл её, мысленно перекрестившись. Пусть Шерил будет там.

Конечно, моей девочки не было. Я увидел маленькую комнату, сделанную по образу и подобию больничной палаты. Луч фонаря выхватил сначала обычную узкую металлическую койку, потом тумбочку у изголовья. Плюс ещё шкафчик с лекарствами у входа. Вот и весь интерьер. В комнате никого не было.

Я подошёл к койке, чувствуя, как с каждым шагом нарастает напряжение на плечах, прижимая меня к земле. Вроде бы ничего особенного... но по мере приближения к койке моё дыхание стало неровным и сбивчивым, а на висках застучали раскалённые кувалды. Пульс, я уверен, подскочил на семьдесят ударов. Мне пришлось расставить ноги пошире, чтобы не упасть.

Здесь, прямо здесь, что-то произошло. Я не экстрасенс, но на моём месте это понял бы каждый. Школа, больница, весь город под названием Тихий Холм – они были пропитаны неведомой субстанцией, наполняющей здешние места смертельным ядом. Но в этой подземной палате насыщенность отравленной среды доходила до такой степени, что она могла уже действовать на человека чисто физически. Я стоял в эпицентре клубка, который опутал город.

На койке раньше кто-то лежал. Отпечаток человеческого тела отчётливо чернел на ржавом железе. Я посмотрел на жуткий чёрный след. Как он мог остаться? Словно выжжен на койке... Что здесь произошло?

Воздух натужно звенел от сконцентрированной в нём энергии. Меня опять начало мутить. Еле перетаскивая ноги, я подошёл к тумбочке, чтобы разглядеть стоящую на ней фотокарточку. Она вся смялась и пожелтела, а с правого края была и вовсе обуглена – но лицо на ней было вполне узнаваемо. Девушка с короткими чёрными волосами, одетая в тёмно-синюю школьную униформу. У неё было не по-детски серьёзное, чуть удлинённое лицо и глубоко впавшие угольные глаза. Тем не менее взгляд был очень выразительным и запоминающимся. Холодный, как лёд... Такому взгляду не должно было быть места на лице ребёнка. И процесс фотографирования явно не доставлял ей удовольствия – на губах не было ни намёка на полагающийся в таких случаях «сы-ы-ыр».

Внизу была подпись. Тоже странная...

Алесса.

Имя показалось мне красивым и таинственным. От него веяло неясной экзотикой дальних стран...

- Алесса, - пробормотал я, вспоминая, как девушка закрыла лицо руками, стоя перед наезжающим бампером автомобиля. Алесса... Значит, это она лежала в подземной палате, надёжно спрятанная от любопытных глаз. Я посмотрел на выжженный силуэт и убедился, что контуры фигуры действительно больше женские.

Она была больна? Скорее всего, раз была здесь... Но почему девушку поместили в отдельную тайную палату, смахивающую на тюремный карцер? Вряд ли в этих стенах было очень весело. Я увидел толстые кожаные ремни, свисающие вниз с края койки, как ядовитые змеи. Неужели... неужели она была душевнобольной? Тогда всё понятно – и нежелание, чтобы её видели, и весь этот убогий каталажный расклад... Но всё равно, девушка не заслуживала такого обращения, насколько бы безумной она ни была.

Поставив фотокарточку на место, я пошёл к двери. Кроме единственной палаты, под землёй ничего не было, оставалось только плестись обратно. И лучше бы сделать это поскорее – я был уверен, что скопившийся здесь негатив влияет на человека не самым лучшим образом.

Невесть откуда в подземном коридоре взялась вода. Она сочилась сквозь стены, промокая подошвы ботинок. Я ускорил шаги. На полпути я вдруг испугался – а что, если люк будет закрыт? Тогда я навечно останусь под землёй... Пустившись вприпрыжку, я достиг конца через десяток секунд и с невообразимым облегчением увидел пустой чёрный провал над головой.

Я вскарабкался наверх по лестнице и прикрыл люк. Потом, выбравшись через знакомый проход в стене, задвинул дыру шкафом с лекарствами. Теперь ничто не выдавало, что в закрытую область госпиталя Алчемилла проникала нежеланная пара глаз. Несмотря на то, что со мной ничего особенного под землёй не приключилось, я чувствовал себя, словно только что окунулся с головой в илистое болото, кишащее червями. Да уж... Внизу было плохое место. Очень плохое. Хвала тому, кто спрятал проход – это было мудрое решение.

Пока я возился со шкафом, фонарь тихо мигнул, заставив сердце бешено ёкнуть. Когда я закончил пыхтеть и поднял его, свет мигнул снова, на этот раз даже дважды. Заряд батарей был на исходе.

«Нужно бы как-нибудь выбраться-таки наверх, - подумал я, глядя на быстро слабеющий грязно-жёлтый конус. – Если неохота соседствовать в темноте с трупами, которые в любой момент могут ВСТАТЬ И ПОЙТИ...»

Я осторожно выглянул в коридор. Странно... вода появилась и здесь. Вроде ей было неоткуда взяться, но она уже успела покрыть пол тонкой сплошной плёнкой, переливающейся на свете фонаря. На том конце коридора я заметил в воде большого чёрного таракана, юркнувшего в известную только ему щёлку в стене. Таракан был неестественно большим, не меньше какой-нибудь исхудалой крысы. Меня передернуло. Прочь, прочь отсюда...

Но наверху меня ждало ОНО...

После некоторых колебаний я решил испытать судьбу (думаю, не самую последнюю роль в этом эпохальном решении сыграл окончательно потухший свет). Поднимался осторожно, прислушиваясь к звукам после каждой новой ступеньки. Светлый прямоугольник проёма медленно приближался. Было тихо, только внизу журчала прибывающая вода. Я направил пистолет к пустому проёму, готовый спустить курок. Бетон под ногами по-прежнему мягко пружинил, создавая неприятное ощущение неустойчивости.

Шагов, сотрясающих стены, не было. Затаив дыхание, я положил правую ногу на последнюю ступеньку. Через проём я видел покрытую окисью дверь палаты. Сосчитав про себя до трёх, я рывком выскочил в коридор. Развернулся налево – ничего, направо – тоже пусто. Коридор ни капельку не изменился с тех пор, как я в диком ужасе спустился в подвал. Кроме одного: чудовища, гнавшегося за мной, не было.

Я облегчённо прислонился к двери палаты. В спину впились острые края коросты, но я не обратил на них внимания, наслаждаясь безопасностью. Безопасность... Только оказавшись в настоящей переделке, понимаешь, насколько восхитительна для человека уверенность в том, что в ближайшую минуту с ним ничего не стрясётся.

Госпиталь Алчемилла в сумраке выглядел эфемерно и неверно, словно мираж – казалось, ржавые стены нет-нет да и тихонько растворятся в смеси света и тьмы, став единой умиротворяющей серостью. Странно... Картина, которая казалась мне несколько минут назад настоящим кошмаром, выглядела теперь чуть ли не идиллией.

Мне не хотелось идти. Я зарубил себе на носу – куда ни иди в этом чёртовом городе, всё равно наживёшь себе неприятностей. Лучше оставаться на месте и не рыпаться. Тот самый случай, когда движение – это смерть...

Разумеется, я был неправ в своей мимолётной слабости. Даже в Тихом Холме без движения не было жизни. Я понял это, когда по ржавому коридору пронёсся отчаянный женский крик:

- Помогите!

Я вмиг оторвался от стены, схватившись за пистолет.

- Помогите, кто-нибудь!

Голос исходил из ближайшей палаты. Женщина была действительно напугана – в голосе было столько ужаса, что он срывался в дребезжащий хрип. Это невозможно было слушать. Я подбежал к двери и застыл перед ржавой ручкой, не решаясь что-либо предпринять.

Женщина закричала снова:

- На помощь!..

Голос ослабел в конце, упав до еле слышного шёпота. Я приложился ухом к двери и громко спросил:

- Кто здесь?

Наступило молчание. Я забеспокоился – что случилось, почему она ничего не говорит? Потом догадался, что женщина просто не верит услышанному и напряжённо вслушивается в звуки с коридора.

- Есть кто-нибудь?

- ДА! – закричала она и забарабанила ладонями по двери. – Прошу вас, не уходите, пожалуйста, только не уходите...

- Я не уйду, - заверил я. – Вы меня слышите?

- Да, - ответила она уже спокойнее.

- Отойдите от двери, я попытаюсь вышибить его.

Шаги удалились вглубь палаты. Я отошёл назад, вобрал воздуха и ринулся вперёд. Как и ожидалось, дверь почти не оказала сопротивления – хлипкие шарниры, крошащиеся на глазах, не были способны удержать тяжёлый металл. Я даже чуток перестарался, и дверь стремительно отлетела метра на три. К счастью, женщина не стала недооценивать опасность и забилась далеко в углу.

Вот так Гарри Мейсон и появился в жизни Лизы Гарланд. Весело, с треском и грохотом. Едва я вошёл в палату, она бросилась ко мне – до половины палаты проползла, даже не пытаясь встать с четверенек, но потом всё-таки поднялась и кинулась прямиком мне на грудь. Я опешил от такого горячего приёма. Она уткнулась лицом мне в свитер и громко всхлипнула. Я не нашёл ничего лучше, как успокаивающе погладить её за роскошные рыжие волосы. Девушка была очень молодая, лет двадцати. На ней была униформа медсестры. Похоже, ей выпала та же участь, что и доктору Кофманну...

Она оторвалась от моей груди и с обожанием посмотрела на моё лицо. Да-да, с обожанием – я бы не перепутал это чувство ни с чем другим. Именно это я видел иногда на улицах при встрече с преданными читателями (стыдно признаться, но таковые имелись даже у меня). Но эта девушка в форме медсестры, конечно, не знала никакого Гарольда Мейсона, автора «Невинной луны». Тем не менее, взгляд её был весьма красноречив. Я постарался улыбнуться ей, но после всего пережитого улыбка отклеилась от моего лица надолго. Не знаю, что увидела она на моём лице вместо улыбки, но, по крайней мере, ей это понравилось - девушка прямо-таки засияла, как зажжённая рождественская ёлка.

- Наконец-то, - запричитала она, не отрывая глаз от меня, - наконец-то... Хоть кто-то нормальный...

- Кто вы? – спросил я, мягко отстраняя её от себя. Что и говорить, приятно было чувствовать себя в объятиях красивой девушки посреди сошедшего с ума мира, но я не мог позволить себе такой роскоши.

Поняв, что я её отталкиваю, девушка искусно высвободилась и отступила назад. Кажется, она была огорчена, и я ощутил невидимый укол совести.

- Лиза, - сказала она. – Меня зовут Лиза Гарланд. А тебя как?

В очередной раз вопрос о моём имени застал меня врасплох. Это становилось смешным.

- Меня? – переспросил я, лихорадочно размышляя. – Э-э... Гарри Мейсон.

Я с интересом посмотрел на её лицо, но ничего не заметил. Лиза явно не читала моих книг. Что ж, теперь настала моя очередь для глупой обиды.

- Гарри, скажи... Что происходит? Где все?

Ну что я мог на это сказать? Лиза смотрела на меня, как на волшебного всевидца, способного метать гром и молнии, который может одной рукой вернуть былое на место. Не хотелось разочаровывать девушку, но я должен был признаться, что ничего не знаю. Прежде чем я раскрыл рот, она продолжила:

- Я сама ничего не помню... Наверное, потеряла сознание. Когда я очнулась, никого не было.

Голос задрожал снова.

- Это ужасно... – Лиза влажно шмыгнула носом.

Я осмотрел место её заточения. Койка, стены, сумрак... За окном уже темнело. Там, за стеклом, в нормальном мире росло какое-то дерево, призванное показать экологическую чистоту госпиталя. Здесь от неё остался только голый искривленный ствол, тянущийся на тёмные небеса. Джентльменский набор... Каково было Лизе проснуться в таком местечке и ничего не понимать? Я хорошо мог вообразить себе её ощущения.

«Хоть кто-то нормальный...»

Что означали эти слова? Неужели Лиза что-то видела? Я надеялся, что нет – один вид этих созданий способен был ввергнуть неподготовленный разум в омут сумасшествия. Но вид Лизы, её заплаканные глаза, трясущиеся, как от холода, руки и срывающийся голосок свидетельствовали о том, что с нею тоже что-то случилось...

- Так ты больше ничего не знаешь? – пробормотал я. – Я сам тоже ноль. Знаю только, что всё это как один плохой сон.

- Да... – Лиза присела на краешек койки и опустила глаза на пол, покрытый чёрной паутиной трещин. - Оживший кошмар...

Трещины образовывали уродливые сплетения, сливались друг с другом и напоминали гротескное подобие детских каракулей. Я невольно выискал в этой мозаике угловатую букву C. Буква H располагалась сразу за ней. «Шерил».

- Лиза?

Она вздрогнула и снова посмотрела на меня. Я увидел тонкую красную царапину у неё на шее, словно она порезалась чем-то острым. Интересно, замечала ли это она сама? Наверное, нет – девушка смотрела на меня с такой благоговейной надеждой, будто я собрался произнести заклинание.

- Можно спросить? Ты не видела где-нибудь поблизости маленькую девочку? Может, до того, как потеряла сознание? Короткие чёрные волосы, семь лет...

- Семилетняя девочка? – Лиза наморщила лоб, сразу став похожей на старательную студентку университета. – Она твоя дочь?

Что ж, в быстроте логики ей было не отказать.

- Да, - ответил я.

Лиза отрицательно покачала головой:

- Извини. Я ничего не видела, и потом, я была в отключке долго, кажется, несколько часов.

Она почему-то пыталась оправдаться передо мной, словно я мог обвинить её в недостаточной наблюдательности. Я видел, что Лизе было действительно жаль. Она очень хотела мне помочь. Думаю, если бы я переспросил, попросив её подумать ещё раз, она бы расплакалась. Да и сейчас девушка была близка к этому. Я поспешил успокоить её и перевести разговор на другие рельсы:

- Это ничего... Кстати, ты знаешь что-нибудь о таинственных вещах там, внизу?

Последний вопрос вырвался совершенно непроизвольно - мне просто нужно было Лизу о чём-нибудь спросить, а в памяти были ещё свежи впечатления от палаты, наполненной разрушающей энергетикой.

- О каких вещах? – Лиза была удивлена. – Внизу что-то есть?

В свой черед удивился и я.

- Ты не знаешь? Я думал, ты здесь работаешь...

А этого говорить не стоило. Лиза опять восприняла всё слишком близко к сердцу. За короткое время нашего общения я заметил, что девушке свойственно относиться к вещам слишком искренне. Вряд ли это было серьёзным недостатком... но в создавшихся тяжёлых условиях излишняя отзывчивость была вредна в первую очередь для самой Лизы.

- Но я не знаю, - она умоляюще посмотрела на меня. – Я правда не знаю, Гарри...

- Всё в порядке, - быстро сказал я. Но опоздал. Лиза успела взвалить всю вину на себя, и это осталось грузом на её душе.

- Может, ты имеешь в виду подземный склад? – с надеждой спросила она. - Если да, то нам туда ходить запрещено... Ты был там? Что ты видел?

Я не думал, что ей, и без того порядочно напуганной, так уж нужно знать обо всех моих наблюдениях. Нужно было срочно что-то придумать. Но благодаря своей болтливости я уже отрезал все пути к отступлению... Не резать же правду-матку, как есть.

- Ну, это...

Что? Я запнулся. Лиза взволнованно наблюдала за мной. В проёме двери за ней клубилась белая дымка. Что сказать?

... белая дымка...

Я вздрогнул, словно от удара. Туман? Здесь, в больнице? Как...

И моя голова взорвалась, разметав кровавые ошметки на ржавые стены больницы.

Но я не умер. Не умер, потому что взрыв был только в моём сознании. Триста тонн толуола, залитые в черепную коробку, погрузили меня в яркую белую вспышку с оранжевым отблеском – видение ядерной кончины мира, преследующее всех со времён Трумэна. И в эпицентре апокалипсиса оказался я.

Наверное, я закричал, я не мог не закричать, хотя боли почти не было, она тоже испепелилась во всепоглощающем пламени. Последнее, что я видел – Лиза, которая на меня с расширенными от ужаса глазами. Её лицо полыхало в красных сполохах. Я услышал голос откуда-то из глубин Вселенной:

- Гарри, с тобой всё в пор...

Канал оборвался, голос пропал. Пропал и я. Взрыв разметал меня на отдельные частицы, обречённые вечно блуждать по пустоте космоса со скоростью света. Меня не стало.

Потом я родился снова. Слепился из своих бывших осколков, снова образовав одно тело. Нельзя сказать, что я был этому очень рад. Тело было слеплено неправильно и коряво, поэтому ужасно ныло. Я стал комком усталости и ломящей боли. Не хотелось даже открывать глаза, чтобы не повредить саднящие веки...

- Проснулся?

Глаза пришлось открыть. Всё вокруг было залито светом, переливающимся белизной, как мираж. Я приглушённо застонал и закрыл глаза снова. Отвратительно...

Властные руки легли на моё плечо и легонько встряхнули. Я сцепил зубы, чтобы не закричать. В желудке что-то перевернулось, и к горлу подкатила волна желчи. Похоже, спокойно лежать мне на дадут...

Я с кряхтением присел и открыл глаза во второй раз. Это оказалось вовсе не так ужасно. Свет уже не резал глаза раскалённой бритвой. Я находился в больничной палате, на одной из ранее пустовавших металлических коек. Стойка капельницы, а рядом...

- Ты опоздал.

Женщина из церкви. Не к месту она смотрелась в своём чёрном одеянии посреди царства белизны.

- А, это вы, - просто сказал я, с усилием ворочая распухшим языком. Особо никаких чувств не было. Я ещё не оклемался от небытия.

- Да, - хмуро сказала женщина, поправляя шаль на голове. – Далия Гиллеспи.

«Ты опоздал».

Как известно, тормоз – тоже механизм, но медленный. Мой заторможенный разум наконец обработал первую фразу женщины и зашёлся в протестующем вое. Как – опоздал? Почему? Сонливость мигом спала – я сам не заметил, как вскочил на ноги. Громко хрустнули суставы.

- Вы... Вы знаете! Скажите всё! Что происходит?

- Это тьма, - сказала Далия Гиллеспи. Странное имечко, рассеянно подумал я. Не менее экзотическое, чем Алесса. – Город окутывается тьмой. Сила должна превзойти мелкое желание. Я знала, что рано или поздно этот день придёт.

Тщательно выстроенные выбросы загадочных фраз, может быть, были кристально ясны для неё самой, но меня они только раздражали. Загадок и так было слишком много, и я, чёрт возьми, хотел получить от странной женщины ответ хотя бы на одну. А вместо этого мне напускали ещё больше тумана.

- Я ничего не понимаю! – громко прервал я. – Можете объяснить нормальными словами? Что вы имеете в виду?

Её бескровные губы тронула усмешка, и в ней я прочитал: «Нет».

- Верь правде, что предстаёт перед твоими глазами, - продолжала она, будто я ничего и не сказал. – Другая церковь – вот куда тебе нужно идти сейчас.

Она положила ладонь на тумбочку, и я увидел большой зелёный лист бумаги, разложенный на поверхности. Это была карта города. Точно такие листки висели на уличных табло. Проследив за костлявыми пальцами женщины, я увидел, что участок карты на углу обведён красным карандашом. Я не мог видеть, что это за место – мешала жёлтая пирамидка «Флароса», которую нежно поглаживала женщина.

- Я не в силах прекратить то, что творится, - сказала Гиллеспи, вращая пальцами пирамидку. – Только ты... Вся надежда на тебя. Ты видел эти знаки по всему городу?

Тон был скорее утвердительный, чем вопросительный.

- Тот странный знак на школьном дворе? – переспросил я с опаской. – Что он означает?

Далия Гиллеспи оставила пирамидку в покое и убрала руку. Я машинально поморщился, увидев, что рядом с выделенным участком карты красуется знакомый символ.

- Это печать Самаэля, - сказала она.

Самаэль. Вроде я когда-то слышал это имя... Сейчас-то, после перелопачивания тонн специальной литературы, я знаю, что за это имя, но тогда я так и не вспомнил.

- Не дай завершить это...

Далия Гиллеспи стала торжественно удаляться. Я сделал шаг за ней:

- Стойте!

У меня была куча вопросов. Что мне делать? Куда идти? Почему Шерил здесь нет? И где Лиза?.. Но женщина явно не собиралась стать мне персональным оракулом. Обернувшись около двери, она указала на тумбочку и бесцветно сказала:

- Не забудь взять Фларос.

Поистине голос её был магнетическим. Иначе как объяснить то, что я обернулся к тумбочке и стоял добрые пятнадцать секунд, пялясь на пирамидку, безмятежно лежащую на карте? Опомнился, когда по коридору больницы стали отдаляться мерные шаги. Но выскочить в коридор и гнаться за Гиллеспи выглядело бы глупо. Я подошёл к тумбочке и посмотрел на жирный красный кружок. Может, она отметила ту самую другую церковь, куда посоветовала мне пойти? Но нет... Над отмеченным домом была видна надпись: «Антикварная лавка». Какого чёрта?

Впрочем... Куда ещё. Всё одно. Антикварная лавка так антикварная лавка.

Я взял в руки пирамидку. Наверное, она вывалилась у меня из кармана в коридоре или где-то ещё, а эта Гиллеспи подобрала и бережно принесла сюда. Как говорится, привет, дружище, я вернулся. Гиллеспи придавала «Фларосу» какое-то важное значение. Но я пока не видел решительно ничего, что могло скрываться в этом куске пластмассы. Но взять с собой не помешает...

Я вышел в коридор больницы. Дверь противоположной палаты была выбита и лежала на паркете далеко в центре палаты. Странно... Неужели это одна из дверей, которых я вышиб плечом, блуждая по госпиталю? Но ведь те двери еле держались на шарнирах... Подойдя поближе, я увидел на концах шарниров жёлтое дерево: дверь была вырвана, что говорится, с мясом. Чтобы сделать такое, мне нужно было стать по меньшей мере чемпионом штата по карате.

Я заглянул в палату. Увидел сдвинутую с места койку и сваленную на пол капельницу. За окном густо валил снег.

- Лиза? – позвал я, зная, что никто не отзовётся.

Её не было. Лиза ушла. Я пожалел, что не успел спросить Далию Гиллеспи о Лизе.

- Она, наверное, уже дома, - неуверенно сказал я, оглядывая погнутую штырь стойки. – Дома и спит. Всё в порядке...

Но раз я это сказал, значит, волноваться было из-за чего, верно?.. С тяжестью в душе я направился к выходу.

Снег усилился. Я стоял на крыльце, а снежинки продолжали пикировать с невообразимой высоты, всё глубже погружая город в свои ледяные объятия. Снег уже не таял при прикосновении с моей ладонью, а оставался лежать жестоким осколком зимы, обжигая холодом. В моих ботинках ходить по свежим сугробам стало уже представлять некоторые трудности. Я осторожно пробрался к калитке и открыл её, рассыпав скопившийся у подножия слой снега. Крайтон-стрит сверкал невинной чистотой, сокрытый за белым снегом и белым же туманом. Трудно было поверить, что этот тот же самый город, где...

Прежде чем я успел подумать, метрах в десяти от меня снег захрустел под чьей-то тяжёлой поступью.

Я среагировал мгновенно. Первым делом захлопнув калитку, сделал пару шагов назад и опустил руку в карман брюк в поисках пистолета. Он был там, никуда не делся. У меня не было времени проверять, на месте ли оставшийся последний заряд. Я застыл, прицеливаясь в туман, который играл заодно со здешними монстрами.

Кто-то шёл вдоль по Крайтон-стрит. Я кое-чему успел научиться за последние часы и не обольщался, надеясь, что это человек – об этом свидетельствовал даже звук шагов, не по-человечески ровный и тяжёлый. Я молился об одном – чтобы он прошёл мимо, не заметив меня. Снег равнодушно хрумкал. Каждый звук бил хлыстом по моим нервам. Звук плавно перемещался... сровнялся со мной... немного замедлился и двинулся дальше. Через минуту шаги стихли. Туман снова пронизался тишиной.

Всё в порядке, подумал я, не пытаясь унять дрожь в суставах. Обошлось...

Но инцидент напомнил мне, что хорошо бы всё-таки побыстрее добраться до места назначения. Я вытащил карту, оставленную женщиной, и честно попытался сосредоточиться. Но сколько я ни старался, я не мог разглядеть смысл в этих символах, выполненных красным карандашом. Нет, так не шло. Я закрыл глаза и досчитал до двадцати, старательно вдыхая морозный воздух. Потом открыл глаза и с удовольствием отметил, что буквы на карте перестали отплясывать фокстрот.

Антикварная лавка находилась на Симмонс-стрит. Я нашёл госпиталь Алчемилла на карте и прикинул расстояние, которое мне предстоит преодолеть. Результаты не обрадовали. Мне нужно было пройти один квартал по Крайтон-стрит... повернуть под прямым углом и ещё квартал по Саган-стрит... девяносто градусов и квартал по Симмонс-стрит. Три квартала. Три обители опасности, грозящие страшной и бессмысленной смертью. Уж не знаю, кем там считала меня Далия Гиллеспи, но совершать такие зигзаги по Тихому Холму решился бы только сумасшедший.

Коим я в некоторой мере уже был.

Я вдруг вспомнил, что у меня дома осталась неоконченная рукопись новой книги. Пятьдесят исписанных листов и сто чистых, ждущих меня в ящике стола. Книга называлась «Бриз в черно-белой ночи», об охотнике, который мучается воспоминаниями о тяжёлом детстве. Ещё вчера эти листы казались мне одним из самых важных вещей в жизни. И вот, стоя у калитки госпиталя, я в полной мере ощутил, насколько ничтожна моя жизнь и всё, что я в ней делал. Я готов был отдать всё, чтобы выбраться из города со своей дочерью. Все книги. Все вещи. Все деньги. Все воспоминания. Всё, что у меня когда-либо было. Все невинные луны, танцы с ночным ветром и бризы в черно-белой ночи, которые были всего лишь иллюзорными преградами, которыми я отбивался от страшного и незнакомого внешнего мира...

Крайтон-стрит повёл себя великодушно, не подсовывая мне больше никаких неприятных встреч. Но вот Саган-стрит, грязноватый и не очень широкий проспект со скромными претензиями на фешенебельность, невзлюбил меня с самого начала. Сделав всего около сорока шагов, я наткнулся на собаку. Тварь была точь-в-точь похожа на ту, которую я отправил на тот свет у прохода, где исчезла Шерил. Та же рыжеватая взлохмаченная шерсть и уродливо удлинённое тело... Собака что-то рвала зубами, уткнувшись носом под забор. Я начал пятиться назад, надеясь разминуться, но... не всё коту масленица. Когда я сделал неосторожное движение ногой, цокнув замёрзшей резиной ботинок об асфальт, собака навострила ухо и обернулась с предупредительным рычанием. Я сам не заметил, как пистолет оказался у меня в руке. Вырабатывался условный рефлекс, как у тех же собак Павлова... Тихий Холм быстро низводил человека до агрессивного животного.

- Брысь!

Собака махнула левым ухом при звуке моего голоса. Рычать она перестала, но глаза светились недобрым огнём. Она стояла на месте, пригнувшись к земле. Длинный тонкий хвост напрягся.

Я нажал на курок.

Нет, собака не прыгнула, не побежала. Она умерла там, где стояла, не сдвинувшись ни на дюйм. Просто... просто я перешёл от защиты к нападению. Я атаковал первым.

Дата добавления: 2015-10-29