Декабря 1991

Дорогой друг,

Я сижу в старой папиной спальне в Огайо. Вся семья ещё внизу. У меня не очень хорошее настроение. Не знаю, что со мной не так, но мне становится страшно. Я бы хотел, чтобы мы вернулись домой сегодня вечером, но мы всегда всё откладываем до утра. Не хочу рассказывать об этом маме, она сразу начнёт волноваться. Я бы сказал об этом Сэм и Патрику, но они мне вчера не позвонили. А этим утром, только открыв подарки, мы уехали. Может, они звонили сегодня днём. Надеюсь, что нет, ведь меня не было. Надеюсь, ничего, что я рассказываю тебе об этом. Я просто не знаю, что мне ещё делать. Мне всегда грустно, когда такое происходит. Жаль, что Майкла и моей тёти Хелен нет рядом. Даже чтение не помогает. Не знаю. Я очень много думаю. Даже слишком много. Особенно сегодня вечером.

Вся семья смотрела «Эта прекрасная жизнь», очень красивый фильм. А я только и мог думать, что о том, почему они не сняли кино про дядю Билли. Джордж Бэйли был городским авторитетом. Благодаря ему многим удалось выбраться из трущоб. После смерти своего отца он стал единственным, кто мог спасти город, и он сделал это. Ему хотелось приключений, но он остался и пожертвовал своей мечтой ради общего блага. Но потом он начал из-за этого грустить и собирался покончить жизнь самоубийством. Он хотел умереть, потому что знал, что его страховка обеспечит его семью. Но потом к нему снизошёл ангел и показал ему, какой жизнь была бы, если бы он никогда не родился. Как бы страдали все горожане. И как его жена осталась бы «старой девой». В этот раз сестра даже не стала говорить, какой это устаревший стереотип. Каждый год она возмущается, что Мэри работала бы, чтобы прокормить себя, и что тот факт, что она не была бы замужем, не сделал бы её никчёмной. Но в этом году она не стала. Не знаю почему. Может, это из-за её тайного парня. А может, из-за того, что случилось в машине по дороге к бабушке.

Я хотел бы, чтобы этот фильм был о дяде Билли, потому что он много пил, был очень толстым и транжирил деньги. Я хотел бы, чтобы к нему снизошёл ангел и показал, что жизнь дяди Билли что-то значит. Тогда, думаю, мне стало бы лучше.

Это началось дома, вчера. Я не люблю свой День рождения. Совсем не люблю. Я ходил по магазинам с мамой и сестрой, и мама была в плохом настроении из-за узких парковочных мест. А сестра была в плохом настроении, потому что не могла купить своему тайному парню подарок так, чтобы мама не увидела, и ей придётся позже вернуться сюда одной. А я чувствовал себя странно. Очень странно, потому что прохаживался по всем отделам и не знал, какой подарок понравился бы папе. Я знал, что подарить Сэм или Патрику, но не знал, что купить или сделать своему родному отцу. Моему брату понравятся постеры с девчонками и банками пива. Сестре — подарочный сертификат в парикмахерскую. Маме — старые фильмы и растения. Папа же любит только гольф, но это не зимний вид спорта, кроме как, разве что, во Флориде, но мы живём не там.

А в бейсбол он больше не играет. Он не любит даже, когда ему об этом напоминают, если только сам не рассказывает истории. Я просто хотел знать, что купить для папы, ведь я его люблю. И совсем не знаю. А он не любит говорить о таком.

— А почему бы вам с сестрой не скинуться и не купить ему этот свитер?

— Я не хочу. Хочу купить ему что-то стоящее. Какая музыка ему нравится?

— Папа редко слушает музыку, и то, что ему нравится, у него уже есть.

— Какие книги он любит читать?

— Папа нечасто читает книги, он бесплатно берёт их на кассетах в библиотеке и слушает по дороге на работу.

— Какие фильмы? Что вообще он любит?

Сестра решила самой купить ему свитер. Она начала злиться на меня, потому что не успевала вернуться в магазин и купить подарок своему парню.

— Боже мой, Чарли, просто купи ему шарики для гольфа.

— Но это летний вид спорта.

— Мам, может ты заставишь его хоть что-нибудь купить?

— Чарли, успокойся. Ничего страшного.

Мне стало так грустно. Я не понимал, что происходит. Мама старалась быть мягкой, потому что, когда я становлюсь таким, она обычно пытается всё уладить.

— Извини, мам.

— Нет-нет, не извиняйся. Ты просто хочешь купить папе отличный подарок. Это хорошо.

— Мам! — сестра и вправду начала злиться.

Мама даже не взглянула на неё.

— Чарли, можешь купить папе, что захочешь. Я знаю, ему понравится. Успокойся. Всё хорошо.

Мы с мамой зашли в четыре разных отдела. В каждом сестра садилась на первый же стул и стонала. Наконец я нашёл прекрасный магазин. Там продавались фильмы. Я нашёл видеокассету с последним эпизодом сериала «M*A*S*H» без рекламы. И я почувствовал себя гораздо лучше. Потом я начал рассказывать маме, как мы все вместе смотрели его.

— Она знает, Чарли. Она была там. Ох, пошли же.

Мама сказала сестре не совать нос не в своё дело и слушала мою историю, которую и так знала, хотя я опустил момент, когда папа плакал, потому что это было нашим маленьким секретом. Мама даже сказала, что я очень хороший рассказчик. Я люблю маму. И на этот раз я сказал ей об этом. И она ответила, что тоже меня любит. И всё ненадолго пришло в порядок.

Мы сидели за обеденным столом, ожидая, когда папа с братом приедут из аэропорта. Они опаздывали, и мама начала волноваться, потому что за окном шёл сильный снег. Она не разрешила сестре уйти, попросив её помочь с обедом. Мама хотела, чтобы этот обед был для брата особенным, ведь он возвращается домой, и у меня День рождения. Но сестра хотела лишь одного — купить подарок для своего парня. Она была в очень плохом настроении. Она вела себя как те дерзкие девчонки из фильмов восьмидесятых, и маме через каждое предложение приходилось вставлять «юная леди».

Наконец позвонил отец и сказал, что из-за снегопада рейс моего брата задерживается. Я слышал только мамины слова.

— Но ведь у Чарли День рождения… я не говорю, что ты можешь что-то исправить… он опоздал на самолёт? Я просто спрашиваю… я не говорила, что это твоя вина… нет… я не могу позже разогреть… мясо будет сухим… что? Но это его любимое… но ведь я должна их накормить… конечно, они голодные… ты уже на час опаздываешь… мог бы и позвонить…

Не знаю, как долго мама разговаривала, потому что я не мог оставаться за столом и слушать. Я поднялся в свою комнату и стал читать. Всё равно я больше не хотел есть. Просто хотелось побыть в тишине.

Спустя некоторое время в комнату зашла мама. Она сказала, что звонил папа, и что они будут через полчаса. Она спросила, всё ли в порядке, и я понял, что она имеет в виду не сестру и не их с папой ругань по телефону — такое иногда случается. Она заметила, что сегодня я очень грустный, но не из-за того, что мои друзья уехали, ведь вчера, вернувшись с катания на санках, я выглядел нормально.

— Это из-за тёти Хелен?

От её тона мне сделалось ещё грустнее.

— Пожалуйста, не мучай себя, Чарли.

Но я мучил себя. Как и в каждый мой День рождения.

— Извини.

Мама не позволила мне говорить об этом. Она знает, что я ничего не слушаю и начинаю часто дышать. Она закрыла мне рот и вытерла слёзы. Я успокоился и смог спуститься к столу. Успокоился и был рад приезду брата. И обед не был сухим. Потом мы вышли на улицу, чтобы поучаствовать в луминарии — это когда все соседи наполняют коричневые бумажные пакеты песком и раскладывают по обеим сторонам улицы. Потом в песок каждого пакета мы кладём по свече, и, когда зажигаем эти свечи, улица превращается в «посадочную полосу» для Санта Клауса. Мне нравится каждый год участвовать в луминарии, потому что это очень красивая традиция и отличный способ отвлечься от моего Дня рождения. От семьи я получил очень милые подарки. Сестра всё ещё злилась на меня, но всё равно подарила мне запись с песнями The Smiths. От брата я получил постер с автографами всех членов футбольной команды. Папа подарил мне несколько дисков, которые ему посоветовала купить сестра. А мама — несколько книг, которые нравились ей в детстве. Одной из них была «Над пропастью во ржи».

Я начал читать подаренную мамой книгу с того места, на котором остановился в книге Билла. Это отвлекло меня от мыслей о моём Дне рождения. Я думал только о том, что скоро мне предстоит сдавать тест на водительские права. Об этом было очень приятно думать. Потом я подумал об уроках вождения в прошедшем семестре.

Мистер Смит, коротышка, от которого забавно пахнет, не разрешал нам включать радио во время движения. Ещё там были два второкурсника, парень и девушка. Когда была моя очередь водить, они потихоньку касались коленок друг друга, так, чтобы никто не видел. И там был я. Жаль, мне почти нечего рассказать об уроках вождения. Конечно, нам показывали фильмы о гибели на дороге. И, конечно, полицейские приходили и беседовали с нами. Да, было здорово получить права ученика, но мама с папой не разрешали мне водить, пока не будет надобности, потому что страховка очень дорогая. А я бы не мог попросить Сэм сесть за руль её пикапа. Просто не мог бы.

Это и успокаивало меня вечером моего Дня рождения.

Следующее утро Рождества началось отлично. Папе очень понравилась кассета с «M*A*S*H», и это обрадовало меня, особенно когда он тоже стал рассказывать о том вечере, когда мы его смотрели. Он опустил тот момент, когда плакал, но подмигнул мне, и я понял, что он всё помнит. Даже двухчасовая поездка в Огайо была неплохой первые полчаса, хоть я и сидел на неровном заднем сиденье, потому что папа задавал вопросы про колледж, и брат отвечал. Он встречается с черлидершей, которая танцует во время футбольных матчей в колледже. Её зовут Келли. Папу это очень заинтересовало. Сестра отметила, что черлидинг — это глупое занятие, пропагандирующее сексизм, и брат сказал ей заткнуться. Специальностью Келли была философия. Я спросил брата, красивая ли она.

— Невероятно сексуальная.

Сестра начала разглагольствовать, что внешний вид девушки — не самое главное. Я согласился, но брат назвал мою сестру стервой-лесбиянкой. Мама сказала брату не выражаться в моём присутствии, что, вообще-то, странно, потому что у меня, возможно, единственного из семьи есть друг-гей. Во всяком случае, я единственный, кто об этом рассказывает. Я не уверен. Не обращая внимания, папа спросил, как мой брат познакомился с Келли.

Они встретились в ресторане «Йе Олде Колледж Инн», или как там он называется, в университете Пенсильвании. Кажется, они готовят знаменитый десерт «липучки на гриле». Так или иначе, Келли была там со своей подругой из женского клуба, и они уже уходили, как вдруг она уронила книгу прямо перед моим братом и не заметила этого. Брат сказал, что, хотя Келли это отрицает, он думает, что она специально уронила книгу. На деревьях распускались листья, когда он нагнал её у игровых автоматов. По крайней мере, он это так описал. Остаток дня они провели, играя в такие старые игры, как «Донки Конг», и предаваясь ностальгии, что я нахожу грустным и милым. Я спросил брата, пьёт ли Келли какао.

— Ты что, под кайфом?

И снова мама попросила брата не выражаться в моём присутствии, что, опять же, странно, потому что, думаю, я единственный из всей семьи, кто когда-либо был под кайфом. Может, брат тоже был. Я не уверен. Но точно не сестра. Хотя, опять же, вся моя семья могла быть под кайфом, просто мы не рассказываем друг другу об этом.

Следующие десять минут сестра осуждала греческую систему братств и женских организаций. Она рассказывала, как подшучивали над новичками, и потом они умирали. Потом она рассказала историю о том, что она слышала, как в одной женской организации новеньких девочек заставляли стоять в нижнем белье, в то время как их жир обводили красными маркерами. На этом с моего брата стало довольно.

— Что за херня?!

Я до сих пор не могу поверить, что брат ругнулся в машине и мама с папой ему ничего не сказали. Наверное, это нормально, потому что он уже в колледже. Но сестру это слово не смутило. Она продолжала:

— Никакая не херня, я сама это слышала.

— Следите за языком, юная леди, — сказал отец с переднего сиденья.

— Неужели? И где ты это слышала? — спросил брат.

— Передавали по Национальному Общественному Радио, — сказала сестра.

— О, Боже, — брат издал смешок.

— Я сама слышала.

Мама с папой выглядели так, будто смотрели теннис через лобовое стекло, потому что их головы поворачивались туда-сюда. Они ничего не говорили. Не оглядывались назад. Следует заметить, что папа медленно начал увеличивать звук рождественской музыки по радио, пока она не стала оглушающей.

— Да у тебя дерьмо вместо мозгов. Что ты вообще можешь знать? Ты ни разу не была в колледже. С Келли ничего такого не делали.

— Ну конечно… так она тебе и расскажет.

— Да… расскажет. У нас нет секретов друг от друга.

— А ты у нас такой доверчивый маленький мальчик.

Я хотел, чтобы они перестали ругаться, потому что я начинал расстраиваться, так что задал ещё один вопрос.

— А вы болтаете о книгах и проблемах?

— Спасибо за вопрос, Чарли. Да. Собственно говоря, болтаем. Любимая книга Келли — «Уолден» Генри Дэвида Торо. И, кстати, Келли сказала, что её исключительная динамика близка к нашему времени.

— О-о-о, великие слова.

Никто не закатывает глаза лучше моей сестры.

— Прошу прощения, тебя кто-то спрашивал? Видишь ли, я рассказываю своему младшему брату о своей девушке. Келли надеется, что хороший кандидат Демократической партии бросит вызов Джорджу Бушу. Она надеется, что в таком случае эта эра наконец пройдёт. Точно. Та самая эра, на которую ты всё время жалуешься. Даже черлидеры думают о таких вещах. И вместе с тем у них получается весело проводить время.

Сестра сложила руки на груди и стала посвистывать. Но брат уже слишком разошёлся, чтобы остановиться. Я заметил, что шея папы раскраснелась.

— Но вы не только этим отличаетесь. Видишь ли… Келли так поддерживает женские права, что никогда не позволит парню себя ударить. Чего нельзя сказать о тебе.

Клянусь, мы чуть не погибли. Папа так резко вдавил по тормозам, что брат чуть ли не перелетел через кресло. Когда запах шин начал пропадать, папа глубоко вздохнул и обернулся. Сначала он повернулся к моему брату. Он не сказал ни слова, просто уставился на него.

Брат смотрел на отца, как пойманный моими кузенами олень. После долгих двух секунд он повернулся к моей сестре. Думаю, он сожалел о том, что сказал, судя по его тону.

— Извини. Ладно? Правда. Ну ладно тебе, не плачь.

Сестра так сильно плакала, что даже страшно стало. Потом папа повернулся к сестре. Опять же, он ни слова не сказал. Только щёлкнул пальцами, чтобы отвлечь её от слёз. Она посмотрела на него. Сначала она замешкалась, потому что взгляд отца был серьёзным. Но потом посмотрела вниз, пожала плечами и повернулась к брату.

— Прости за то, что я сказала о Келли. Похоже, она милая.

Потом папа повернулся к маме. И мама повернулась к нам.

— Мы с вашим отцом не хотим, чтобы вы продолжали ругаться. Особенно в семейном доме. Понятно?

Иногда мама с папой становятся настоящей командой. Удивительно смотреть на это. Брат и сестра оба кивнули и уставились вниз. Потом папа повернулся ко мне.

— Чарли?

— Да, сэр?

В такие моменты важно говорить «сэр». И если тебя называют полным именем, лучше быть настороже. Точно тебе говорю.

- Чарли, мне бы хотелось, чтобы за руль сел ты.

Все в машине понимали, что это, возможно, была худшая папина идея в жизни. Но никто не спорил. Он вышел из машины посередине дороги и сел на заднее сиденье между братом и сестрой. Я забрался на переднее сиденье, дважды повернул ключ в замке зажигания и застегнул ремень безопасности. И всю оставшуюся дорогу вёл я. Я не потел так сильно с тех пор как играл в спортивные игры, хотя на улице было холодно.

Семья папы похожа на семью мамы. Мой брат как-то сказал, что это те же родственники, только с другими именами. Но бабушка другая. Я люблю свою бабушку. Все любят мою бабушку.

Она, как и всегда, ждала нас на шоссе. Она всегда знала наперёд, когда кто-то приезжает.

— Чарли уже водит?

— Вчера ему исполнилось шестнадцать.

— О-о-о…

Моя бабушка очень старая, и у неё не очень хорошо с памятью, зато она готовит самое вкусное в мире печенье. Когда я был маленьким, у маминой мамы всегда были конфеты, а у папиной — печенье. Мама рассказала мне, что в детстве я называл их «бабушка с конфетами» и «бабушка с печеньем». А хрустящую корочку пиццы я называл её скелетом. Не знаю, зачем я тебе всё это рассказываю.

Совсем как в моём первом воспоминании, когда, думаю, я впервые осознал, что жив. Мама и тётя Хелен повели меня в зоопарк. Кажется, мне было три года, хотя я не очень хорошо это помню. Так или иначе, мы наблюдали за двумя коровами. Коровой-мамой и её маленьким телёнком. У них было недостаточно пространства для передвижения. Телёнок стоял прямо под своей матерью, пасся там, и вдруг корова-мама опустила «лепёшку» прямо на голову малышу. Тогда я подумал, что это самая смешная вещь в мире, и смеялся часа три. Поначалу мама с тётей Хелен тоже посмеивались, потому что они были рады моему смеху. Наверное, в детстве я почти не говорил, и всякий раз, когда у меня было хорошее настроение, они радовались. Но когда пошёл уже третий час, они попытались прекратить мой смех, что только сильнее смешило меня. Я не уверен, что это продолжалось именно три часа, но мне казалось, что прошло очень много времени. Я до сих пор постоянно об этом вспоминаю. Это кажется мне довольно хорошим началом.

После объятий и рукопожатий мы отправились в дом бабушки, где были все родственники с папиной стороны. Двоюродный дедушка Фил со вставными зубами и моя тётя Ребекка, папина сестра. Мама сказала нам, что тётя Ребекка недавно снова развелась, и мы не должны об этом упоминать. Всё, о чём я мог думать, было печенье, но в этом году бабушка не приготовила его из-за своего больного бедра.

Вместо этого мы сели смотреть телевизор, а мои кузены и брат разговаривали о футболе. Двоюродный дедушка Фил пил. Мы обедали. Мне пришлось сесть за детский столик, потому что с папиной стороны родственников больше. Дети говорят об очень странных вещах. Поистине странных.

После обеда мы как раз начали смотреть «Эту прекрасную жизнь», а мне становилось всё грустнее и грустнее. Поднимаясь по лестнице в старую комнату своего отца и смотря на старые фотографии, я думал, что когда-то они не были воспоминаниями. Что кто-то сделал эту фотографию, и люди на ней только что поели или ещё что-нибудь.

Первый муж моей бабушки погиб в Корее. Папа и тётя Ребекка были тогда очень маленькими. И бабушка с двумя детьми переехала к своему брату, моему двоюродному дедушке Филу.

Наконец прошло несколько лет, и бабушка загрустила из-за своих маленьких детей, а постоянная работа официанткой изматывала её. Однажды, когда она, как обычно, работала в закусочной, её пригласил на свидание водитель грузовика. Моя бабушка была очень-очень симпатичной, по крайней мере, на той старой фотографии. Некоторое время они встречались, и, наконец, она вышла за него замуж. Он оказался ужасным человеком. Постоянно бил моего папу и тётю Ребекку. И бабушку сильно избивал. Всё время. И бабушка, думаю, не могла ничего с этим поделать, потому что это продолжалось в течение семи лет.

Наконец мой двоюродный дедушка Фил увидел синяки на теле тёти Ребекки и выпытал у бабушки всю правду. Потом он собрал нескольких своих друзей с фабрики. Они нашли бабушкиного второго мужа в баре. И очень сильно его избили. Мой двоюродный дедушка Фил любит рассказывать об этом, когда бабушки нет рядом. Детали изменяются, но главный смысл остаётся тем же. Четыре дня спустя тот парень умер в больнице.

До сих пор не понимаю, почему мой двоюродный дедушка Фил не сел в тюрьму за то, что совершил. Однажды я спросил об этом папу, и он сказал, что люди, жившие в том районе, поняли, что в полицию обращаться не стоит. Он сказал, что если кто-то обижает твою сестру или мать, нужно ему отплатить, и никто ничего не скажет.

Плохо то, что это продолжалось семь лет, и потом у тёти Ребекки были такие же мужья. Хотя у неё всё было иначе, потому что жители района изменились. Двоюродный дедушка Фил был слишком стар, а папа уехал из города. Поэтому ей пришлось обратиться в суд.

Я думаю о том, какими станут трое детей тёти Ребекки. Девочка и два мальчика. И мне становится грустно, потому что я думаю, что с девочкой, возможно, случится то же, что и с тётей Ребеккой, а один из мальчиков, наверное, станет таким же, как его отец. Может быть, другой мальчик станет как мой папа, он хорошо играет в спортивные игры, и отец у него не тот же, что у его брата с сестрой. Мой папа много с ним разговаривает и учит его бросать бейсбольный мяч и бить по нему. В детстве я ревновал, но теперь нет.

Потому что мой брат сказал, что мой кузен — единственный в своей семье, у кого есть шанс. И ему нужен мой папа. Наверное, теперь я это понимаю.

Старая папина комната осталась точно такой же, какой была до его отъезда, разве что немного выцвела. На столе стоит глобус, который помногу крутили. На стенах — старые постеры с бейсболистами. И старые вырезки газетных статей о том, как папа на втором курсе выиграл матч. Не знаю как, но я понимаю, почему папе пришлось покинуть этот дом. Когда он понял, что бабушка больше никогда не найдёт себе мужчину, потому что больше никому не доверяет и не знает, как относиться к людям. И когда увидел, как его сестра стала приводить домой младших версий их отчима. Он просто не мог остаться.

Я лежал на его старой кровати и смотрел через окно на дерево, которое, возможно, было ниже, когда на него смотрел мой отец. И я мог чувствовать то, что чувствовал он той ночью, когда осознал, что если не уедет отсюда, его жизнь никогда не будет принадлежать ему самому. Это будет их жизнь. По крайней мере, так он сказал. Может быть, поэтому родственники отца каждый год смотрят один и тот же фильм. Это имеет свой смысл. Наверное, стоит сказать, что мой папа никогда не плачет в конце.

Не знаю, простят ли когда-нибудь бабушка и тётя Ребекка папу за то, что он их покинул. Его понял только мой двоюродный дедушка Фил. Так странно всегда видеть, как меняется мой папа в присутствии своих мамы и сестры. Он всё время грустит, и они со своей сестрой постоянно прогуливаются наедине. Однажды я выглянул в окно и увидел, как папа даёт ей деньги.

Интересно, о чём тётя Ребекка говорит в машине, когда едет домой? Интересно, о чём думают её дети? Интересно, говорят ли они о нас? Интересно, смотрят ли они на нашу семью и задаются ли вопросом, у кого из нас есть шанс? Спорю на что угодно, что да.

С любовью, Чарли.

Дата добавления: 2015-10-29