О человеческом коварстве и каверзности спиртных напитков

...Параллельными тропами
Мы дошли до седины.
Над немыми окопами –
Перекрестки тишины.

Взгляд Железного Феликса.
Эхо умершей страны.
Хитрость гибели Феникса.
Эпидемия войны...

Слова просачивались сквозь уши, не оставляя смысла. Чувственный голос Сказочника терялся где-то внутри головы. Эхом.

...Когда Эдик сфокусировал взгляд на часах, было уже сильно заполночь. Веселье поутихло. События минувшего вечера мелькали в голове каруселью: Эдик был редкостно пьян.

Смильгину выбрали Мисс Школы. Пунцовая и зареванная, она обнимала их всех на сцене, даже Палпетровича в щечку поцеловала. Мух, устроивший шоу трансвеститов, завоевал приз зрительских симпатий. На его веснушчатой физиономии еще заметна была недосмытая гуашь. В ближайшие лет сто Эдик намеревался нещадно по этому поводу прикалываться.

Потом гуляли. Испорченной пластинкой крутилась в голове реплика Дини: "Е-мое, у Смильгиной есть ноги!" и не менее пораженный ответ Никиша – "У Смильгиной есть грудь!" И ведь верно – такое сокровище три месяца под боком училось, кто ж знал?

Около часа орали и бесились в актовом зале, пока не встал ребром насущный вопрос – и куда же теперь?.. Учителя настойчиво гнали по домам, но событие было достойно того, чтобы его отметили подобающим образом... и как-то вышло так, что через десять минут Палпетрович открывал двери своей квартиры.

Потом было вино. Пили кто из стакана, кто из кружки, а кто из пиалы – у одинокого холостяка на всю ораву бокалов не хватало. Праздновать притащились все кому не лень. Артем, неразлучный с исписанной маркером гитарой, Диня, вовсю ухлестывающий за Смильгиной, вроде помирившиеся Катька с Аленкой, ну и конечно "великолепная шестерка"... В небольшой комнате было не продохнуть, но никто не жаловался.

Какими ветрами сюда занесло Алену, Эдик не знал. Не любил он эту белобрысую. Теория быстро появилась: ну как же, конец триместра, надо десятку зарабатывать... Аленка, в юбчонке и пиджачке кошмарно розового цвета, откровенно строила глазки учителю. Тот – вот она, профессиональная этика! – обращал на нее ровно столько внимания, сколько требует вежливость.

Вот Диня бы точно завалил ее после такого... Но Диня, он ведь бабник. Да и занят он сегодня. Эдик огляделся. Сказочник с Ирмой все продолжали спорить о смысле жизни, но жестикуляция их позволяла предположить, что спор скатился до "ты меня уважаешь?.." Палпетрович с явно задолбавшей его Аленой что-то смотрели в компе. Никиш пялился в потолок, методично накрывая подушкой Илью: Мух все порывался бежать в ночник за добавкой. Артем бренчал на гитаре что-то дворово-романтичное, Катя лежала рядом и не то слушала, не то дремала. Валера дрых на диване – этого, кажется, поднять не дано... На другом конце дивана обнимались Диня со Смильгиной: полумрак не давал оценить, как далеко зашел Диня в своих приставаниях, но Полина явно была обречена на продолжение вечера. Эдик поморщился: жалко девчонку.

Решительно поднявшись – аж в глазах потемнело – Эдик дал команду:

- По коням...

Тут же всё зашевелилось, пробуждаясь и кряхтя. В коридор выходили, щурясь от непривычно яркого света. Все как один – слегка помятые, сонные, чуть пошатывающиеся. Валера просыпаться явно не собирался, как его ни тормошили. "Это когда ж он успел так надраться?" - раздраженно бросила Ирма. Друзья растерянно смотрели на спящего, друг на друга; будь это у любого из них дома, Валеру оставили бы досыпать, но как к такому предложению отнесется Павел Петрович, чьим гостеприимством и так нагло попользовались?..

К счастью, любимый учитель и тут не подвел. Вздохнул, пожал плечами, махнул рукой: ну пусть проспится, что ж теперь... Не тащить же его, в самом деле, домой без пульса. На том и порешили. И только вечером следующего дня, окончательно протрезвев, Эдик стал себя ругать: вспомнил, что диван у Палпетровича одноместный.

Неудобно получилось...

***

Стараясь не особенно греметь стаканами – в комнате было слышно – Паша мыл посуду, что осталась после вечеринки. В голове была приятная неразбериха. Спать не хотелось – и хорошо, потому что диван все равно был занят.

Вспомнилась Полина, чертенята в ее глазах – когда танцевали. Восторженное лицо Ромы, школьного президента: "Ну вы дали!.. Ну, стрип-дэнс!!!" Вспомнились парни в красном и черном. Эротичные и динамичные, как настоящие модели... Сказочник с его холеными мушкетерскими усиками, распустивший черные волосы – до плеч, и ведь никогда не замечал раньше... Никиш с игривыми челочками, по-кошачьи пластичный, вызвавший визг всех девчонок зала... Бицепсы Эдика... И Валера, с его самодовольной улыбкой и пронзительным взглядом – почему, почему хочется смотреть в ответ, не отводя глаз...

...От чужого тепла закружилась голова. Паша уронил в раковину стакан, суетливо поднял, звонко стукнул о соседний; руки неловко тряслись. Валера стоял за спиной, не касаясь его, но от ощущения горячего мужского тела так близко, так страшно близко, сердце забилось быстрее. Тепло ласкало спину, просачивалось внутрь, сладко растекалось по венам. Ладони, уверенно опершиеся на столешницу: левая слева, почти касаясь Пашиного локтя, правая справа... загнав в угол, почти обняв, почти...

Гнать эти мысли. Он просто с трудом держится на ногах.

- Я думал, ты до утра проспишь бревном.

- А я не спал, - послышался вкрадчивый голос.

В плечо уткнулся подбородок; по спине побежали мурашки, следом – горячая волна. Руки затряслись так очевидно, что Паша закрутил кран и судорожно вцепился в полотенце.

- Согласись, сыграно было убедительно. Никиш бы обзавидовался.

Валера говорил тихо – это завораживало и слегка пугало. Не в силах быть так близко к нему, Паша мягко высвободился из кольца рук. Отдалить хоть на шаг, хоть на два... Впрочем, передышка была недолгой: Валера подошел почти вплотную, вынуждая упираться в край стола, отстраняться, пока это не стало уже более чем очевидным. Их разделяло одно дыхание, и дальше отступать было уже некуда: Паша разве что еще не лежал на столе.

- Ты не хочешь узнать, зачем я остался?

Валера нависал над ним, но не касался. Пока. Вкупе с нахальной улыбкой это производило странное впечатление: не то осторожности, не то робости... Тепло его тела кружило голову сильнее, чем могли бы прикосновения. Все было ясно и без слов, но Паша отказывался верить... в тусклом свете кухонной лампочки все это происходит потому, что Валера его хочет.

- Нет, - хрипло ответил Паша, впиваясь ногтями в край столешницы, чтобы все же не лечь на спину.

Что за идиотизм... Как, почему... Его – опытного, искушенного – профессионально соблазняет подросток! Пусть даже рядом с изящным невысоким Пашей он выглядит... вполне мужественно...

- Это может слишком далеко зайти, - шепнул учитель.

- Сантиметров шестнадцать, максимум, - невозмутимо ответил ученик, и у Паши слегка потемнело в глазах.

По напряженным костяшкам скользнули пальцы Валеры. Бросило в жар. Разлилась тягучая сладость по венам, оставляя только одну мысль – сдаться, отдаться, расслабиться, позволить ему принимать решения... Шепнул:

- Валера, не надо... – но это был тот тип "нет", который звучит как "да", и Валера не стал раздумывать.

Одна рука обвилась вокруг талии учителя, вторая зарылась в волосы. Тихое, сдерживаемое дыхание – на шее, под ухом; щекой к щеке, потом глаза в глаза, ладонь спустилась на грудь, ниже, забралась под майку... и от "Валера, не надо!" осталось только полное желания "Валера..."

Понадобилась секунда, чтобы поймать Валеркину ладонь и мягко переместить туда, где топорщились брюки, - он замер, будто на секунду оробев, но руку не отдернул, осторожно гладя живое, горячее, напряженное до боли... глядя в глаза, только в глаза...

Медленно и осторожно Паша потянулся к нему, и с новым всплеском безумия встретились губы.

Так началась их ночь.

***

Серое утро, тишина. Покой и тепло, дыхание на коже, чужое сердце под ладонью.

Валера.

Замерев, Паша расширенными глазами смотрел на деяние рук своих. Ладно, рук и губ, стоит ли уточнять… Валера спал рядом, спокойный, умиротворенный, - склонив русую голову учителю на плечо. Ровно дышал, улыбался по-детски…

Пашу затрясло.

Свесив руку с дивана, он нашарил телефон.

- Ты в курсе, сколько времени?.. - ответила заспанным голосом Алечка.

Паша возблагодарил всех известных богов, что у нее чуткий сон: субботним утром после ночи по клубам разбудить нормального человека просто невозможно.

- Аля, ты мне сейчас очень нужна. Я сделал колоссальную глупость…

Голос в трубке мгновенно стал серьезным и проснувшимся.

- Что случилось?

Милая, добрая Алечка. Заботливая, разумная девочка, которая предупреждала – не сходись слишком близко с ними, должна быть дистанция, не испытывай судьбу и свои нервы…

- Случилось то, что обалденно красивый голый парень лежит сейчас рядом со мной, и что мне теперь делать – я даже не представляю!

- Тебе что, нужен совет, что делать с голым мужиком? – серебристо засмеялась она.

- Аля, не смешно. Я спал со своим учеником...

Рядом заворочался Валера, что-то промурлыкал во сне. Сильными вкачанными руками –лучший баскетболист в классе – обнял, прижал к себе, как любимую игрушку.

- О… ого… - протянула Алечка, и Паша представил, как вытянулось ее лицо.

Вчерашнее состояние волшебного сна выветрилось вместе с алкоголем. Сейчас Валерка проснется, осознает где он и с кем, вспомнит, что они тут вчера творили… То, что с Пашей делали его ласковые руки, еще можно представить игрой – предосудительной, но все же еще в рамках пьяных выходок. То, что делал Паша, называется "развращение несовершеннолетних". Он лишь благодарил небеса, что в своем безумии не зашел слишком далеко.

- Готовь свою задницу к бенефису, Петрович, это статья, - сонно, но по обыкновению злорадно сказала трубка Ольгиным голосом, и тут же размеренно запищали гудки.

На грудь легла взъерошенная Валеркина голова:

- Паша, давай еще полчасика поспим, а?

Серое утро. Валера снова дремал. Паша осторожно вылез из-под простыни, стараясь не потревожить его. На кухне среди вчерашнего бардака обнаружились чьи-то сигареты, и он успел скурить три, прежде чем унялась дрожь в пальцах.

***

Мелкими шажками в утро шла королева. В мешке с логотипом "Норфы*" несла свою корону. Ветер дул в спину, недружелюбно отваживая от чужой улицы. На припухшие от бессонной ночи веки комочками осыпался вчерашний макияж, над которым Катя хлопотала не меньше получаса. На губах был остаток улыбки: смазанный, как косметика.

Полина впервые в свои восемнадцать не ночевала дома.

Ждали скандал, истерики, слезы. Думать об этом, конечно, не хотелось. Маму всегда можно было успокоить сумочкой Bulaggi и подарочным купоном скидок на косметические процедуры, благо, у конкурса были щедрые спонсоры. Папа успокоится сам, не может же он сердиться вечно. Оксанка два дня не будет разговаривать, бешено завидуя титулу Мисс Школы, потом стащит из шкафа корону – белый венок – и будет часами кривляться у зеркала в ванной.

А что на базар не поехала, так ведь есть отговорка – праздновали. Так что никому не придется врать.

Праздновать было почти не больно. Диня был опытным. Слишком опытным, чтобы можно было ждать продолжения отношений... Он хотел королеву, он получил королеву, королева может уходить.

И королева ушла, в сиреневом свитерке и школьных брюках, в прохудившихся ботинках моды позапрошлого сезона и с короной в мешке. Было даже не больно. Ни телу, ни душе. Только почему-то терпким вкусом незрелой вишни потянуло внутри, будто после самой сладкой победы Мисс совершила самую дурацкую ошибку в своей жизни...

Понедельник

Утром в понедельник Паша сидел за столом на кухне и серьезно подумывал о том, чтобы не пойти на работу. Однако это было мелко. Он выпил кофе, нацепил до смерти надоевшие брюки, с минуту постоял перед зеркалом, принимая невозмутимый вид. Вскоре под ботинками уже хрустел снег.

В голове, как и все воскресенье, был полный бардак. Что происходит? Почему? В субботу пришлось позвонить Лукасу и в очередной раз отложить встречу. Быть сейчас с кем-то казалось... неправильным. Воскресенье прошло бездарно – Паша полдня провалялся в постели, потом бесцельно бродил по квартире и ничего в этой жизни не понимал.

Урок в двенадцатом Б был самым капитальным провалом всей жизни, не считая Пашиного первого и единственного гетеросексуального опыта. Взгляд Валеры, явно бывшего где-то очень далеко, зафиксировался на учительских губах. Паша очень четко мог себе представить, о чем он при этом думал... нет - вспоминал, о ужас! и со всей своей учительской выдержкой то бледнел, то краснел, пока в затянувшейся паузе голос Ирмы не спросил вкрадчиво:

- Павел Петрович, вам нехорошо?

Он махнул рукой. Подумав, попросил не буянить и вышел из кабинета. Ему срочно нужна была сигарета. И еще было бы неплохо холодный душ, но с этим, увы, пришлось повременить.

***

Когда Валера с порога помахал видеокассетой в потрепанной коробке, Эд только скептически изогнул бровь. Зря. Порнуха оказалась отменная: с любимой Эрикой Элениак, звездой влажных снов Эдиковской юности. В спортивных штанах стояло колом. Не стесняясь Валеры – да ладно, впервой ли? – сунул руку под резинку...

Валера резко потерял интерес к фильму. Смотрел, не пряча взгляда, как медленно и плавно двигается рука под натянутой тканью. Долго. Потом резче и очевиднее... Потом – Эдик даже не заметил, когда – в недрах тренингов их пальцы встретились... С экрана чарующе смотрела Эрика, даря свою чудесную печальную улыбку, в начале девяностых еще не испорченную Голливудом. Потом был прохладный воздух, Валерка склонил голову и...

Две секунды спустя Эдик был на другом конце дивана. Языком... Придурок...

Приехали.

Так яростно Эд не матерился с восьмого класса, когда в стычке с верзилой из десятого надо было показать свою вусмерть крутость. Отчаянно – вдруг начав неотвратимо осознавать то, чего раньше не хотелось видеть... То, что было три года назад – не прошло. Валерка, друг, брат, не вырос из этой дури, как из первых панковски-драных джинсов – тех, которые терли кирпичом, добиваясь модной затасканности...

Валера не спорил. Не слушал даже. Свернулся на краю дивана, опустил голову на подлокотник. На экране Эрика медленно стаскивала белые чулки. Все стало похоже на дешевый фарс. Желание засветить Валерке сочный бланш под левый глаз как-то поблекло. Было удивительно больно внутри. Как если бы Валерка опять сказал, что его новая сестричка родилась мертвой, или что отец в рейсе перевернулся на своей фуре...

Эдик нажал на паузу. Придвинулся ближе, потряс за плечо:

- Ну чего ты... что с тобой происходит?

Тот выпрямился, ровным голосом произнес:

- Эд, извини. У меня крыша едет.

И в наступившей тишине повисло желание выговориться. Тут же стушевалось –

- Если я кому-нибудь расскажу, ему будет плохо...

- Ему.

- Ему, - устало кивнул Валера.

- Значит, и правда есть..?

И Валеру понесло.

- Не могу без него... Как наркотик, я смотрю на него и хочу прикоснуться... и я вижу, что он мой. Он это тоже знает. Будто так всегда было.

Эдика передернуло. Он придурок, у него же все это совершенно серьезно... У него, блин, любовь, и достаточно идиотизма, чтобы...

- И ты с ним..?

Валера рассмеялся, будто всхлипнул.

- Я ждал этого столько лет, я тысячу раз представлял себе, как все будет... Он бы мне все разрешил, а я растерялся... девственник, твою мать... – и зашептал, искоса наблюдая, как меняется лицо Эда.

...С Эдиком было легко и прикольно. Валера всегда был надежно защищен от своих желаний. Возня на сеновале, с равными силами, будившая совершенно спортивный азарт: заведется? застонет? И он знал, что Эдик отпихнет слишком резвые руки и набьет морду их обладателю, после чего друзья обнимутся и пойдут пить пиво. Потому что именно так работает этот мир.

А Паша был возбужденный, нежный и покорный. Он преподнес себя игрушкой на блюдце с символично голубой каемочкой: боролся? добился? теперь делай что хочешь...

Хотелось – кошачьего изгиба спины, беспорядка влажных от пота простыней, чужих стонов в подушку. Потрясенного взгляда утром: "Ты великолепный любовник." Но нахальства хватило ровно до первого поцелуя, когда вдруг дошло: это по-настоящему. Не полушутливые обжимания с Эдом, не горячие фантазии, которые можно переигрывать по сто раз, добиваясь совершенства – живой человек.

Беречь и ублажать. Только вся камасутра как-то резко выветрилась из головы.

Паша спас: за руку увел, уложил на узкий диван, изнежил лаской. Послушной тенью скользнул в ноги; был взгляд из-под бровей – все нормально? - и сразу после комната поплыла вместе с мыслями, оставив только одну, мгновенную – как хорошо. Как очень, очень хорошо...

Эдик боролся с желанием отодвинуться, не держать за плечи, не смотреть в одичавшие глаза. А часть разума шептала – это же Валерка. Друг. Родной, роднее брата. Валерка, с которым бледнели и кашляли, учась курить. Скидывались на пиво, сэкономив карманные деньги на обедах, вместе лазали на крышу монолитки, мастерили ниндзюческие звездочки из жестяных крышек, скатывали контрольные под носом у Милоша... Брат, почему ты выбрал этот путь, разве он для тебя, разве ты – такой? С какой монолитки прыгать, если ты станешь как эти – манерные, раскрашенные, визгливые?.. Кто он, какой он – тот, что прячется между слов? Как они? Или как ты? Почему ты его полюбил?

- Я его знаю? – вырвалось вдруг, нежданно-негаданно. Валерка дернулся, полоснул взглядом:

- Знаешь.

...И Эд как-то сразу успокоился.

***

Диня сидел на парте. Жевал мятную жвачку. Никиш лазал по его записной книжке в телефоне. Список имен был воистину достойным. Алена, Алина, Алиса, Аня, Аурелия, Беата, Вирга, Вита, Габриэле, Гедре, Дана, Диана, Эгле, Эляна, Эрика, Индре, Ирена, Ирина, Катя Г., Катя Р...

- Зачем тебе так много? – ухмыльнулся Никиш, - Поделись.

- Запросто, - фыркнул в ответ Диня.

Лена, Лера, Лина, Лика, Маргарита, Марина, Мартина, Милена, Надя, Настя, Наташа, Ника...

Светленькие, темненькие, высокие, миниатюрные... Динины девчонки. Симпатичные малолетки, хорошенькие одноклассницы... Которые ему совсем не нужны.

Олеся, Оля, Оля Иванова, Оля Т., Полинка С., Райма, Раса, Расяле, Ритка, Санта, Светка, Сонатка...

Случайно попавшиеся на пути, целованные и забытые... может быть, все еще ждущие звонка с этого телефона.

Никита покосился на Смильгину. Она смотрела спокойно, будто и не думала никого осуждать. Он торопливо отвел взгляд... Только Сказочник стал бы играть в гляделки с королевой. Только Ирма смогла бы высказать Дине все, что о нем думает. Но Ирма молчала, лишь иногда поглядывала на Диню – то ли с жалостью, то ли как на кусачее насекомое.

Зимние игры

Осень миновала, хвала Господу. Метель, почувствовав себя хозяйкой, разгулялась по улицам Вильнюса, бросая пригоршни смеха в витрины магазинов, под колеса машин, за шиворот незадачливому прохожему, забывшему дома шарф. Она стелилась под ноги, как дешевая шлюха, а час спустя в наступившей тишине казалась чистой и добродетельной. Ей, кажется, нравилось, когда люди наступали на ее платье... – белое? Как символично...

А в этот вечер снег падал тихо и быстро – на узконосые Пашины ботинки, на темно-серые твидовые плечи (пальто он хотел другое, завораживающе-лиловое... полчаса сглатывал слюну, пялясь на витрину, но выбрал нейтральное, неброское: в школу носить). Снежинки садились на колкие от холода ресницы, на чуть схмуренные, по-цыгански черные брови. Таяли над чувственной, нежной верхней губой. Чуть заметный парок дыхания на фоне пальто, черная кожа перчаток, ненавистные разводы соли на ботинках – зима...

Город принарядился к праздникам. Огоньки гирлянд, елочки, шарики, снежинки... Кое-где, в дорогих бутиках – стильно, но в большинстве витрин – пошло, безвкусно и банально. Деятельный народец шнырял по магазинам, суетился, скупал тостеры и туалетную воду. Было тридцатое декабря. На Пашу с удовольствием косились женщины, выходившие из салона красоты. Снег все падал и падал, становилось более чем прохладно, и Паша все чаще поглядывал на часы. Ольга не отличалась пунктуальностью: трупы никогда не обижались на ее опоздания. И уж конечно никуда не исчезали, как ученики после звонка.

Наконец к тротуару лихо подрулил морговский микроавтобус. Паша закатил глаза.

- Я бы троллейбуса быстрее дождался, чем вас! – бросил он, стряхивая снег с ботинок, - Да и лучше уж на нем, чем на этом чудовище...

- Петрович, не ворчи, - невозмутимо отрезала Ольга, - А то вообще пешком пойдешь. Твои прокуренные легкие давно пора проветрить. Знаешь, каково вас таких вскрывать?

Алечка поцеловала его в холодную щеку.

- Но согласись, в этом есть своя прелесть – делать праздничный рейд по магазинам на труповозе!

Паша пожал плечами и потянулся здороваться к Ольге.

- Научи Альку так бриться, у нее ноги колючие! – Ольга рассмеялась и резко стартанула. Даже за рулем этой развалюхи она держалась так, будто вела Феррари.

Паша тяжело вздохнул.

- Холод собачий, на дорогах пробки, в магазинах очереди... Мы же все равно в новогоднюю ночь будем в клубе, зачем столько еды? Ну почему я вам позволяю собой помыкать? Пил бы сейчас мартини в тепле и уюте, под боком у какого-нибудь знойного мачо...

-...или школьника... – промурлыкала Ольга себе под нос. Паша предпочел пропустить это мимо ушей.

- Хочешь мнение психолога? – Алечка доверительно заглянула ему в глаза, - У тебя вообще проблема со словом "нет". Тебе проще позволить кому-то принимать за тебя решения, даже если они тебя не слишком устраивают, чем отказать.

- Иными словами, тебе проще дать, чем объяснить, что ты не хочешь! – хохотнула Ольга. Паша немедленно возразил:

- Только не в этом плане. Я слишком одинокий, чтобы не хотеть!

- Тебе это не надоело? - у Алечки, по-видимому, был внеочередной рождественский припадок синдрома доброй самаритянки. С периодичностью где-то раз в два месяца она загоралась стремлением устраивать чужие судьбы.

- Я хочу покоя, комфорта и тепла... ну и регулярного секса, понятно.

Ольга фыркнула:

- Хм, кошка отпадает...

-...Для этого существует постоянный любовник, но у него жена стерва, поэтому каждая встреча – как в шпионском боевике. При всей этой конспирации о каком покое можно говорить... И о какой регулярности.

Паша возвел глаза к небесам. Поначалу его это даже веселило – явки, пароли, съемные квартиры... Но очень скоро стало угнетать. Он прекрасно понимал, что Лукасу есть что терять: семья, работа, репутация, - но черт возьми, как восхитительно было бы просто проснуться утром вместе!

Да только не с ним... Все чаще и чаще Пашины мысли возвращались к ночи после конкурса.

Ольга раздраженно стукнула кулаком в крышу.

- Ты все еще спишь с этим лабасом*?!

- Оля! – Алечка всплеснула руками, но пожалуй, проще было остановить цунами, чем Ольгины словесные потоки.

- А когда он тебя в коленно-локтевую ставит, он случайно не шлепает тебя по заднице со словами "вот тебе, гад, за пятьдесят лет оккупации"?! Паша, где твоя гордость? Ты же русский человек! Да лучше б ты со своим школьником зажигал... Который, правда, в твоем лице поимел всю Систему образования...

- Начинается! – вздохнул Паша, но к счастью за окном мелькнула вывеска "Akropolis", а Ольга предпочитала парковаться молча.

Она отвлеклась, и Алечка тихо сказала ему:

- Любовь нельзя искать. Ее можно только найти.

- Это что, совет психолога?

- Нет. Наблюдение друга.

***

Валера похлопал себя по щекам, поморщился: щипало. Сполоснул бритву, придирчиво осмотрел себя в зеркале и остался вполне доволен. Воровато покосившись на дверь, взял с полки пенку для волос. Зачесал все наверх, короткие прядки спереди торчали стильным ежиком; Валера улыбнулся своему отражению.

Юное горячее жаждущее тело было готово броситься в пучину чувственных наслаждений.

Блеснула, обнимая шею, серебряная цепочка – бабушка подарила на семнадцатилетие. Он тогда подумал, что ей стоит смотреть меньше сериалов.

В коридоре ждало стильное черное пальто, всеми правдами и неправдами выбитое у Никиша. Паша носил похожее – узкое, чуть выше колен. Правда, зимнее... Валера с беспокойством глянул из-за занавески: двор утонул в снегу. Днем был морозец, к вечеру наверняка еще похолодало... Почему именно сегодня, ведь за весь декабрь и снег-то всего пару раз выпадал!

Сегодня все должно быть идеально. Будет идеально. Он придет к Паше с бутылкой вина и букетом роз, красавчик с горящим взором, и Паша просто растает и отдастся ему прямо на полу в прихожей... Они будут целоваться как сумасшедшие, торопливо высвобождаясь из одежды, потом сольются в едином экстазе...

...Нет, ну конечно, Паша сначала будет ломаться для виду. "Нет, не надо, не здесь, не сейчас, не сюда"... Но он ведь его, Валерку, тоже хочет. Мужественного, стильного, такого мачо с соблазном в глазах... А розы, а вино... Нет, не устоять.

Валера усыпет постель лепестками роз, как в кино, на руках донесет до нее Пашу – обнаженного, прильнувшего к груди... Паша призывно улыбнется, потом, зажмурясь, будет пить с его губ вино... красное, сладкое... Кагор. Потом перевернется, подставит поцелуям спину, игриво поведет плечом...

Валера перевел дух.

Сегодня все будет идеально. Это должно, наконец, случиться. Иначе кто-то сойдет с ума.

...В троллейбусе он немного согрелся, но ненадолго. Настроение упало примерно в соответствии со шкалой термометра. Цветочный базар оказался закрыт, но это был далеко не самый страшный удар. После десятиминутных препирательств в алкогольном отделе он понял, что вина ему тоже не видать. В Пашиных окнах не горел свет, дверь подъезда надежно охранял кодовый замок.

Валера в бессилии опустился на ступеньки.

***

Четверть зарплаты и три часа спустя Паша снова ехал в морговском микроавтобусе, проклиная Ольгин стиль вождения. Весело позвякивали друг о друга бутылки глинтвейна, на весь салон пахло мандаринами. Коленями Паша придерживал внушительного вида ведерко с майонезом; он категорически не понимал, кто будет есть все те салаты, которые девочки собрались делать. Всю обратную дорогу Ольга с Алечкой наперебой рассказывали рецепты, один другого аппетитнее, но он не слишком внимательно слушал: смотрел, как за окном мелькают рыжие фонари, светофоры, занесенные снегом рекламные щиты.

Все так же весело щебеча, долго парковались в тесноте двора. Разгружались; Алечка и Ольга, опередившие его на несколько шагов, осторожными взглядами окинули фигуру, замершую на ступеньках – снежный человек, всем нам жаль бомжей в это время года...

Человек бомжом не был. Те – умные, в такую погоду прячутся по подвалам. Этот кого-то ждал, сгорбившись и съежившись в комок. Свет вывел его из забытья; он поднял голову... и Паша выронил сумки с продуктами.

Дальше все скомкалось в безумный марафон, и ощущение реальности происходящего вернулось к Паше только через полчаса, когда за девочками захлопнулась дверь, а в душе стих шум воды.

Из кухни пахло гвоздикой: Валеру напоили горячим вином. Его одежда была беспорядочно свалена на табуретки. Возбуждение струной дрогнуло внутри, отдалось резонансом в кончиках пальцев, менее получаса назад растиравших холодную кожу... Стройная фигура, обманчивая своей юностью, упругие мышцы, пьянящий аромат чистого мужского тела с легкой нотой одеколона...

И глаза побитой собаки. На него невозможно было сердиться – достаточно уже того, что Ольга и Алечка на два голоса выговаривали за поведение, достойное начальной школы. Паша покачал головой: нет, все-таки мужчины и женщины – понятия несовместимые. Только женщина могла так жестоко унизить – назвать ребенком в присутствии человека, ради которого совершались все эти глупости...

Наконец Валеру затолкали в душ, и тогда буйство Ольги переметнулось на хозяина квартиры.

- Паша, ты не обижайся, но ты придурок. Будить нас в субботу утром... Да я ж думала, ты там совратил какого-нибудь белокурого ангела в пионерском галстуке! Вот что, Аля, давай-ка мы сматываемся и не будем мешать.

- Да не будет ничего, - твердо сказал Паша.

- Ага, три раза не будет. Вы к утру всю мебель в доме переломаете, ты и твой Тарзан. Ммм, аааа, да милый дааа!.. Нет уж, я здесь не останусь. Да ты бы видел себя, какими глазами ты на него смотришь!..

И так далее в том же духе, пока Паша не начал осознавать, что жизнь значительно упростится, если пустить в висок пулю. Себе либо Ольге, на выбор. Заперев за ними дверь, он еще несколько секунд радовался покою, но тишина как-то неправдоподобно повисла в воздухе. Паша обернулся и замер.

Валера стоял в коридоре, опустив глаза, в одном лишь полотенце на бедрах. Взмолившись всем богам, посылающим терпение и смиряющим плоть, Паша заставил себя отвести взгляд. Сорвался с места, судорожно застелил диван; вздохнул спокойнее, когда укрыл Валеру одеялом до подбородка. Порывшись в шкафу, нашел теплые носки. Валера смотрел жалобно, мечтая о легализации эвтаназии. Присев на край дивана, Паша мягко обнял его сквозь одеяло, прижался щекой к груди и замер, медленно успокаиваясь.

- Ты сегодня спишь здесь. Позвони домой. Я сделаю чай.

***

Спал он урывками: на полу, постелив одеяло. То и дело вскакивал, трогал Валеркин лоб. Ближе к утру, отчаявшись уснуть, курил на кухне, потом варил бульон. Куриный. Не факт, что поможет, но точно не повредит.

Валерка покорно глотал и бульон, и микстуры, которыми его пичкали, и только виновато улыбался. Температура у него подскочила до тридцати семи, что не было неожиданностью, но чувствовал он себя нормально, только сухо кашлял.

Практически весь день он проспал. Паша строгал овощи на салат и время от времени приходил в комнату посмотреть на своего гостя, по самые уши накрытого одеялом. Во сне он казался взрослее. Обычно бывает наоборот... хотя много ли Паша видел в этой жизни спящих парней? Просто спокойно спящих, а не впавших в полудрему после выматывающего бурного секса?

Паше было хорошо. Просто – хорошо. Чистить вареную в мундире картошку, тупой открывашкой колупать банку с зеленым горошком, мыть мандарины – и сознавать, что все это нужно кому-то кроме него... Смотреть, теряя счет минутам, как ровно подымается и опускается под одеялом Валеркина грудь, как от дыхания чуть вздрагивают золотистые волоски на его руке. И отпихивать все ненужные, лишние мысли, мешавшие наслаждаться этим счастьем. Сейчас, когда Валера спал, уютно свернувшись в его постели, не было ученика и учителя, не было даже двух парней с десятилетней разницей в возрасте: было просто хорошо.

Паша впустил его в свою жизнь, окончательно и бесповоротно. Это случилось вчера. Той жаркой ночью после "Мисс Школы" они были чужими – истосковавшимися по ласке пьяными подростками... Здесь, сегодня, Паша отдавал себе отчет в том, что, возможно, не может без Валерки жить.

Окончательно Паша разбудил его в одиннадцать сорок вечера, и они встретили Новый год тихо и по-семейному: в постели, перед телевизором. Слушая речь президента, пили чай с медом и лимоном и прижимались друг к другу, мысленно благодаря диван за его узость.

- У меня нет для тебя подарка, - сказал Валера, позволив услышать гораздо больше - Паша, сделай первый шаг, забудь все, хотя бы на этот вечер, нет сейчас ни прошлого, ни будущего, сегодня ночью можно все...

Валера... Как же так тебя в детстве недолюбили, что ты теперь готов кинуться в объятия первого же, кто дал тебе немного тепла и заботы?

Паша поцеловал его губы, горько-кислые от лимонной корки, и Валера с готовностью подался навстречу. Звякнула о блюдце чашка. Паша заставил себя отстраниться, и в ответ удивленно и как-то обиженно распахнулись Валеркины глаза, по-детски спрашивая – я что-то сделал не так?.. Было странно видеть эту детскость в человеке, который всеми силами пытался казаться мужчиной не только телом, но и словами, взглядами, движениями...

- Мне нужно время, пойми, - сказал Паша и улыбнулся как умел нежно.

Валера откинулся на подушку.

- Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь...

- Ужас. Это что же, ты теперь весь год проболеешь?

- А знаешь, я совсем не против. Лежать себе в тепле и уюте, смотреть телик... И чтобы ты спал у меня на плече.

Нет, не жалел Валера пашино измучанное сердце...

- Ты же знаешь, не все так просто, - вздохнул Паша.

- Я знаю... Но пусть все будет как есть, хоть еще немножко. Пусть это будет такая игра.

И эти детские слова прозвучали удивительно по-взрослому. Это... просто такая игра. Где можно спать в обнимку, болтать о пустяках, есть салат из кастрюли и ни о чем не думать. Где по телевизору показывают обычную праздничную чушь, за окном тихо падает снег, а в холодильнике не переводятся продукты.

Так пришла последняя ночь – они лежали, согревая друг друга, и любимый человек гладил пашины волосы.

Второго января утром, обуваясь, Валера сказал:

- Знаешь, это был лучший Новый год в моей жизни.

Паша обнял его, вжавшись губами в колючий свитер – свой, одолженный до дома доехать. Услышал тихое "Спасибо..."

Он провожал Валеру до остановки. Хрустел под ногами снег, ветер задувал под шарф, а они шли рядом и молчали, боясь нарушить невольную торжественность последних минут своей новогодней идилии. Они и без слов в этот момент были вместе, и лишь когда закрылись двери троллейбуса и Валеркино лицо скрылось за обледеневшим стеклом, Паша вдруг понял, что это все.

Игра окончена.

Дата добавления: 2015-10-29