Всё будет о’кей!

Казалось бы, день должен на этом закончиться. Однако не тут-то было! После всего, что произошло, нелепее всего было разойтись по домам и попытаться заснуть. Адреналин рвался наружу, как лава из вулкана. Я предложил Маше для начала поехать в гостиницу, спуститься в ночной бар и отпраздновать этот незабываемый день. Ведь причина была на то достаточно веская – мы остались живы! Голливудский хеппи-энд «Всё будет о’кей!».

– Теперь ты понял, Саша, почему босс в наш клуб русских не берёт?

– У тебя завтра. извини. работа?

– Босс мне дал выходные на три дня. Ты не думай – он добрый. Узнал, что ты ещё три дня будешь здесь.

– Чего это он так расщедрился?

– Благодаря нам с тобой он среди своих ещё большим авторитетом стал! Всем хлястикам и коржикам урок преподал. С российским посольством отношения наладились, тоже немаловажно. Не говоря о том, что кавказец попался.

– Значит, жизнь налаживается? Есть повод расслабиться и напиться, поехали?

– А потом?

– А потом я провожу тебя домой

Она улыбнулась и вдруг прижалась к моей груди всем своим «учительским» телом. В тот момент я почувствовал, что ей нужен не муж, не любовник и даже не мужчина, которого она любит, – ей нужна просто мужская защита! Пока не вырастет сын. К сожалению, единственной защитой для неё в этом мире был её босс-сефард, хозяин клуба, в котором она работала. А на следующие три дня её защитой я назначил себя.

Однако голливудский хеппи-энд был преждевременным!

В «Карлтоне», в фойе – это уже был совсем перебор, даже не двадцать два, а тридцать восемь, шестьдесят девять – меня караулила. Вика!

Увидев её, я растерялся не меньше, чем Хлястик, когда я его назвал Хлястиком. Вика, не стесняясь Маши, подошла ко мне и радостно сообщила, что у неё сегодня день рождения, ей наконец-то исполнилось восемнадцать лет, и я должен выполнить данное мною обещание.

В глазах у Маши мелькнула чуть заметная ревность. Не скажу, что мне это было неприятно. Ревность такой девушки – дорогого стоит. Какие интересные перевёртыши бывают в жизни. Девушка с внешностью тургеневской барышни позорила меня перед девушкой по вызову.

– Вика, ты всё врёшь! Этого не может быть! Немедленно пошла вон отсюда! – в этот вечер у меня не оставалось сил даже на галантное обращение с девушкой.

Маша не ожидала от меня такой грубости:

– Саша, почему ты девушке грубишь?

– Да, Саш, почему? Ты же обещал! Вот посмотри. Мой паспорт видишь? У меня сегодня день рождения – 18 лет! Конечно, если ты занят, я могу прийти и завтра. Ты же должен, должен выполнить своё обещание!

– Что же ты такое ей обещал? – Маша явно была заинтригована.

– Понимаешь, Маша, эта девушка мечтала потерять девственность с каким-нибудь известным актёром типа меня, типа звездой, в типа пятизвёздочной гостинице, типа в апартаментах с видом на море и, чтобы. Короче, я ей не дал! Но успокоил и как бы намекнул, мол, избавься от «обузы», тогда и приходи. Так что ты думаешь? Она на следующий день с этой «обузой» рассталась и снова ко мне заявилась. Мол, обещал – выполняй. Меня спасло то, что она несовершеннолетняя. И я ей снова не дал! Но опять оставил надежду. Станешь совершеннолетней, тогда. И вот сегодня. – ты видишь этот паспорт – она стала совершеннолетней! И требует исполнения своей мечты – отдаться звезде в полулюксе, в котором есть мини-бар, джакузи и голливудский вид из окна. Ну? Как тебе эта тургеневская барышня? Да, я вас не познакомил. Вика, это учительница. Её зовут Маша. Давай спросим у неё как у учительницы, что мне теперь с тобой делать?

– Ой, а вы, правда, учительница?

– Да, конечно! И вот что я тебе скажу, девочка! – Маша заговорила с моей интонацией, когда я воплотился в роль одесского авторитета:

– Как учительница хочу тебя предупредить. Если сейчас же отсюда не свалишь, мои пацаны тебе оторвут челюсть – не сможешь мастурбировать у зеркала!

Я думаю, Вика не сразу вникла в смысл этой угрозы:

– А вы точно учительница?

– Учительница, учительница. – подтвердил я. – Поэтому она за свои слова отвечает, так что извини, езжай-ка лучше домой. Ведь если она сделает то, что обещала, у тебя уже не будет никакого будущего! Хотя нет, погоди. Чуть не забыл – у тебя же день рождения. Нехорошо так тебя отпускать, совсем ни с чем.

Обеих своих девушек я пригласил бар, заказал три бутылки хорошего красного вина, одну распили сразу за совершеннолетие и потерю «обузы», а две я попросил запаковать и по традиции подарил Вике:

– Одну бутылку, как всегда, отдашь маме, другую распей с соседями. И не забудь сказать, что это именно я тебе их подарил – русская звездища! А теперь тебе, Вика, пора. Да, и можешь, как всегда, сказать, что твоя мечта исполнилась во второй раз!

Вика попросила бармена нас втроём сфотографировать. А перед тем как сесть в лимузин, спросила у Маши номер её телефона.

– Зачем тебе?

– Ну так, на всякий случай. Может, когда совета какого спросить. у учительницы, – что-то эта догадливая малявка всё-таки смекнула.

А потом я проводил Машу. Не на лимузине, а на простом такси. Мы подъехали к её дому, вышли из машины, подошли к подъезду и остановились.

– Ты знаешь, Саш, меня никто не провожал с тех пор, как я вышла замуж!

– А поцеловаться на прощание?

– Нет-нет. Да я уж и разучилась.

Осторожно обняв, словно это была китайская вазочка из тончайшего фарфора, я поцеловал её в щеку. Так целуются дети, которые ещё не знают, как надо целоваться.

– Это был самый сексуальный вечер в моей жизни! – Маша обняла меня и поцеловала тоже в щёку.

– В каком смысле?

– Когда-нибудь, если у нас ещё будет возможность. а у нас ведь три дня впереди, я тебе расскажу по секрету кое о чём. Оценишь, я уверена!

– Ты меня уже во второй раз интригуешь.

– Восток – дело тонкое!

В тот вечер для моего мозга информации было предостаточно. Я не стал её ни о чём подробнее расспрашивать. Единственное, что себе позволил, – признаться в очень-очень сокровенном:

– Я тоже давно никого не провожал до дома.

ДЕЛОВОЙ КОНСУЛ

Утром последнего заключительного дня этих адреналиновых гастролей сначала позвонил «консул», напомнил о вечере, который посольство России в Израиле устраивает в мою честь в одном из крутейших русских ресторанов Тель-Авива, поблагодарил за содействие в поимке отморозков, благодаря чему улучшились отношения с местными властями. А то они всё время запрашивают российское Министерство внутренних дел насчёт бесконечных нарушителей израильского правопорядка – выходцев из демократической распоясавшейся России, а МВД каждый раз отвечает, что это всё уважаемые люди и сведений ни о ком не выдаёт. И насчёт Хлястика с Коржиком наверняка бы ответили, что они тоже добропорядочные начинающие бизнесмены. Вчера же всё произошло как никогда удачно – всем российским отморозкам дали понять, что и впредь будут их давить, несмотря на их «уважаемость» в российском МВД.

В конце нашей беседы, вернее, его комплиментарного монолога в мой адрес, «консул» попросил меня о небольшой услуге – чтобы я разрешил заснять концерт местному русскому телеканалу. Объяснил, почему хлопочет, – посольство помогало здешней компании этот телеканал открыть. Для нелоха, коим я считал и себя, это означало, что в прибыль телеканала заложена и собственная доля «консула».

После развала СССР все бывшие советские граждане поголовно решили стать бизнесменами! И учёные, и инженеры, и писатели, и актёры, и дипломаты, и резиденты.

Отказать я, естественно, не мог. Святое дело! Однако сильно расстроился. Все концерты, во время которых проводятся телевизионные съёмки, проходят значительно хуже. У телевидения особая бесовская энергия, она давит зрителей во время съёмок. Они, когда видят телекамеры, тут же зажимаются: аплодируют сдержанно, не смеются, а хихикают, стараются изо всех сил выглядеть солидными – им кажется, что их непрерывно показывают в данный момент по телевизору.

Так не хотелось портить вчерашний хеппи-энд недостойным заключительным аккордом.

Я в то утро ещё не знал, что и на этот раз меня выручит моя спасительница-учительница Маша.

НАГРАДА ОТ МАШИНОГО ШЕФА

Уже за час перед концертом моя гримёрная превратилась в нечто похожее на чиновничью приёмную, к которой выстроилась очередь из желающих общнуться: поклонники, гости, усиленная охрана у дверей!

Паша был как никогда счастлив! Он чувствовал себя хозяином всего закулисного пространства: кого допустить к «телу», кого провести без очереди, а кому и отказать. Такие типы, как Паша, становятся уверены, что чего-то серьёзного добились в жизни только, когда у них появляется возможность кому-то отказать. Как и мелкие чиновники, в такие моменты он чувствовал себя большим начальником.

Машу он, естественно, пропустил первой. Расшаркался перед ней, как холоп при встрече дорогих княжеских гостей. Его можно было понять: во-первых, после вчерашнего она казалась ему просто героиней, этакой Зоей Космодемьянской, а во-вторых, она была не одна. Со своим шефом! То бишь с местным паханом в законе.

Я впервые увидел, как её шеф-авторитет улыбается. Мы с ним обнялись: к этому моменту у нас было не меньше общего, чем у Хлястика с Коржиком.

Аншлаг на моё выступление в одном из самых престижных залов Тель-Авива, в котором выступают только известные мировые звёзды, сильно добавил ему уважения ко мне. За короткое время нашего знакомства его расположили ко мне три момента: удар

Коржику в темечко, вой быка-секьюрити от боли под коленкой и аншлаг в Тель-Авиве, в зале, где последней до меня выступала Лайза Миннелли. У неё тоже был аншлаг! Но, в отличие от концерта Миннелли, публика собралась на встречу с каким-то российским артистом, которого из настоящих, не бывших советских евреев никто в Израиле не знает. По-моему, самым большим в тот вечер потрясением для авторитета стало открытие, что в Израиле вообще столько русских!

Так забавно, в Израиле наших евреев называли русскими. Они уезжали со своей родины на прародину для того, чтобы стать истинными евреями – а во как обернулось! В Советском Союзе они были евреями, а в Израиле их стали называть русскими. Мечта не сбылась. Однако никакого комплекса по этому поводу никто из них не испытывал. Наоборот – все вдруг начали гордиться тем, что они. русские. Нигде в мире я не видел более гордых своим происхождением русских, нежели наших советских евреев в Израиле и в Америке!

Вскоре после смены родины почти все из них поняли, что они, бывшие советские, гораздо лучше, чем местные восточные аборигены, образованы: их дети поголовно оказались гениями в местных школах, соображали во сто крат быстрее детей евреев-аборигенов. И, в отличие от последних, гораздо лучше знали литературу, географию, физику, умели считать в уме.

Вот тут-то и случилось то, чего не ожидал никто из уехавших! На этой исторической прародине, о которой они так мечтали, в большинстве своём они начали безумно скучать. по родине. По СССР! Забавно, да? Скучать по родине, находясь на прародине.

Да, здесь в Израиле всё было гораздо правильнее, здесь соблюдались законы, проявляли уважение к конституции. Действующая конституция! Для России это выражение – оксюморон, как «живой труп», «горячий снег» и «еврей-оленевод». Большинство населения в России проявляло интерес к своей родной конституции не больший, чем к плану эвакуации во время пожара.

Многого, оказалось, не хватает на прародине из того, что было на родине: бесед с соседями о Маркесе, Достоевском, диссидентских анекдотов на кухне под включённую музыку Вивальди, чтобы, не дай бог, не услышали с улицы.

А ещё не хватало «Голубых огоньков» и утренних первомайских демонстраций и многого-многого другого. песен у костров с отмороженными ногами, походов в ночное на шашлыки, сумасшедших застолий с множеством блюд в официально полуголодной стране. Единственное, чего задушевного мог позволить себе каждый уехавший, – это наш родной мат. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так матерился даже в российских деревнях, как матерятся наши эмигранты в тех странах, куда они уехали. Вот это настоящая ностальгия!

И они начали приглашать нас, известных бывших советских артистов, к себе, чтобы через нас прикоснуться вновь душою к своему былому, пылкому, юному прошлому!

Всё это я попытался объяснить Машиному шефу и тем самым поменять его мнение о том, что все русские сплошные коржики с хлястиками. Пару раз он согласно кивнул головой. Оказалось, английские слова мы с ним знаем примерно одни и те же. Только у него больше опыта их складывать в нужном порядке.

Он с интересом выслушал меня, сказал, что это для него информация новая и он будет над ней думать. Но теперь он понимает, почему русские девочки, которые работают в его элитном клубе, порой в перерыве между клиентами читают книжки! Это его не раз удивляло. А ещё он доставил мне истинное удовольствие, отметив, что среди моих зрительниц в зале много молоденьких и хорошеньких.

Я ненароком подумал, что он решил взять меня в долю по вербовке и отбору «товара» для его клуба среди моих поклонниц.

Слава богу, ошибся.

Оказалось, он попросил Машу о встрече со мной, чтобы сделать мне подарок. Ведь за поимку «кавказца» его стали уважать не только в кругах авторитетных, но и в государственных. Он считал неблагородным остаться неблагодарным по отношению к тому, кто так яро пытался защитить от порчи его драгоценнейший товар – Машу!

Много я получал подарков за свою некороткую жизнь, но этот хранится у меня по сей день среди других ценнейших. – нет, не подарков, наград! Рядом с орденом Славы 3-й степени, медалью «Ударный стройотрядовец» и школьным значком ГТО. Конверт, который мне вручил Машин босс, я приравнял к наградам и медалям. Учитывая традиционное всенародное израильское скупердяйство, это был очень щедрый подарок: в конверте лежал сертификат на бесплатное пожизненное посещение его клуба! Причём VIP-зоны, куда допускаются далеко не все… VIP-зона в элитном клубе – это круто! А ещё к сертификату была приложена визитка с адресом компании с суперудлинёнными лимузинами, которая в случае, если я прилечу специально для посещения клуба, обязана была по звонку и паролю, указанному в карточке, прислать за мной в аэропорт лимузин и отвезти в клуб за полцены!

Я чуть не спросил: за полцены лимузина?

На концерт Машин шеф, естественно, не остался. На прощание мы с ним снова обнялись, не менее тепло, чем представители двух братских народов бывших советских социалистических республик.

Без очереди пропустил Паша и «консула» со всей его свитой. Вернее, он даже спрашивать не стал Пашу – отодвинул его и прошёл сам. Среди сопровождавших более всех выделялся своим развязным поведением бывший наш еврей с внешностью начальника лаборатории научно-исследовательского института. Но он был. со значком израильского кнессета! «Консул» его представил первым:

– Наш депутат – Владлен. Очень уважаемый человек в здешних политических кругах. Если Владлен станет премьером, то мы кнессет будем называть «израильской Владой»!

«Начальник лаборатории» по-советски, как товарищ товарищу протянул мне руку:

– Вам, Александр, просили передать привет Вахтанг и Фрида. Они мне сегодня звонили. они уже знают, что вчера произошло.

– Как?! Вы знакомы с Вахтангом и Фридой?!

– Мы с ними в Союзе открывали первое в Москве казино. Я в то время был заместителем одного из министров.

Вот они, 90-е! Ещё один штрих к портрету того времени. Сообщник советского пахана в законе и обладатель доли в бандитском казино нынче дослужился до депутата израильского кнессета! Это вам не Коржик с Хлястиком и даже не «кавказец». И он ничуть не беспокоится, что российское МВД выдаст Израилю о нём информацию. И правильно делает – евреи всегда были скупыми, а наши выдают информацию только за большие деньги! Так что от разоблачения он был надёжно застрахован продажностью одной стороны и скупердяйством другой. А если учесть, что он пришёл как друган нашего «консула», то неудивительно, почему снова захотелось сфотографироваться в этой честной компании. Так, на память для внуков – видите, как прикольно жили ваши дедушки!

Появилась и Ната. И тоже не одна, с тремя подругами. Все русские девочки, все стриптизёрши, все выпускницы советских балетных школ – всем пригодилось умение гнуться и тянуть ножку, которое они освоили в одной из лучших балетных школ мира. Их я тоже попросил присоединиться для памятного фото.

В отличие от Маши, Ната не стеснялась неполиткорректных вопросов:

– Сколько ты, Сашка, заработал за эти гастроли? Только честно?

– Почти двадцать три тысячи.

– Шекелей? – с надеждой спросила Ната.

– Долларов!

Мне показалось, что даже глаза Наты наполнились в этот миг необычайно искренним ко мне чувством:

– Как это сексуально! – произнесла она полушёпотом с интонацией абитуриентки театрального вуза, которая на вступительных экзаменах читает: «Как хороши, как свежи были розы!». – Но, к сожалению, ты уже Машкин!

В общем, на концерт собрались все, кто стал мне родным за время этих гастролей. Даже топтыгины приволоклись и с виноватым видом стояли у служебного входа. Я приказал Паше пропустить их, пристроить на любые приставные.

Минут за пятнадцать до третьего звонка я выглянул в зал из-за кулис и увидел сбоку от первого ряда возле топтыгиных. Вику! Они обхаживали её, а она красовалась перед залом в очередном безлифчиковом прикиде и выискивала глазами более серьёзных кандидатов для выполнения очередной мечты своего детства.

ЧТО ЭТО БЫЛО?

Перед выходом на сцену я так разозлился на телевизионную группу, которая готовила съёмку моего концерта, что даже от Маши не смог скрыть своего нервного состояния. Казалось бы, что может быть лучше? И гонорар Паша выплатил, и посольство устраивает в мою честь торжественный вечер, и беспредельщики повязаны, и Вика отстала со своей мечтой – видать, вспомнила, что есть мечты и покруче.

Главнокомандующий съёмками оказался из тех обычных теленегодяев, которые называют себя телепродюсерами. Не виртуальный, как Паша, гей, а реальный, воинствующий! В рыжих шароварах, с рыжим гребнем на голове, в похожей на женский корсет жилетке на голое тело, с подведёнными глазами, выщипанными бровями, на левом ухе – кольцо, точь-в-точь как у гранаты-лимонки. Так и хотелось за это кольцо дёрнуть, чтобы всё это кошмарище взорвалось.

С первых же секунд нашего знакомства кошмарище начало снимать с моих брюк пушинки, ниточки своими отманикюренными пальчиками, стряхивать только ему видную пыль, потому что всё это якобы может испортить картинку на экране – ведь аппаратура суперсовременная, цифровая. Потом попросило выйти на сцену, репетнуть со светом и звуком. И всё ему было не так: то встаньте сюда, то отойдите назад, возьмите чуть левее. Потом обнаглело до того, что начало меня учить, как стоять у микрофона, куда смотреть, каким голосом говорить:

– Какие ж вы в Союзе до сих пор отстойные. Уже давно новые мировые стандарты! А вы так и застряли в «совке». Вы народный артист! Так и стойте у микрофона как народный! Преподнесите себя! А рубашки поярче у вас нет? На фоне этой косоворотки лицо цвета советского постельного белья.

Когда телегей во второй раз полез ко мне снимать какую-то только ему заметную ниточку с джинсов, я не выдержал и пнул его коленкой. Он стал кричать, что в мировом шоу-бизнесе так не принято обращаться с телепродюсерами. На это я ему ответил, что, когда ко мне притрагиваются такие «голубцы», как он, у меня на коленке начинается тик. Кошмарище заулыбалось – я разгадал его тайну принадлежности к продвинутому секс-меньшинству! С таким же успехом могла Останкинская башня обрадоваться тому, что кто-то заметил, что она телевизионная!

На очередное «чуть-чуть левее, чуть-чуть правее, а потом назад» я ему напомнил, что мы не в постели. В Советском Союзе кошмарище звалось Петей. Здесь оно представлялось как Питер. Так и хотелось сказать: «Ну полный Питер!» С ним вместе приехали операторы: Том, Вэн, Фред и Анджей. Все русские! Видимо, раньше они были Тимошкой, Ванькой, Федькой и Андрюшкой. Вся эта компания больше годилась для телевизионных съёмок на Лысой горе в Вальпургиеву ночь.

Я был взбешён тем, что Коржику засадить в темечко у меня духу хватило, а этому рыжему человеку-обмороку – нет! Сынтеллигентничал. У меня всегда в жизни портилось настроение, когда я чувствовал, что спасовал.

Если б не просьба «консула» и не его доля в телебизнесе, я бы весь этот телешабаш, безусловно, разогнал пинками под их продвинутые задницы. Но бизнес «консула» – дело святое! Всё-таки он вчера принимал участие в операции по спасению «волшебника» и «учительницы» от Хлястика с Коржиком.

Лучший способ избавиться от нервности – это перевести всё в шутку. Как объект для насмешек я выбрал Машиного шефа и сказал Маше, что более ценного подарка, нежели от него полчаса назад – халявно-пожизненного сертификата на посещение публичного дома, – не получал никогда в жизни. С этим бонусом может сравниться только подаренное мне в прошлом году замминистра МВД России удостоверение ветерана милиции, позволявшее бесплатно заходить в будку к любому гаишнику в любое время суток.

Я думал, что Маша хотя бы улыбнётся моему образному ёрничанью, но она, наоборот, вдруг почти обиделась за своего шефа:

– Ты не прав. У нас не публичный дом! Не говори, чего не знаешь.

– То есть как? А твоя работа?

– Видишь ли, я не знаю, как тебе сказать. Но у нас там, в нашем клубе, всё не так, как ты думаешь.

– А как? Я, конечно, понимаю, это элитный клуб! Наверное, суперэлитное бельё у девушек.

– Не опошляй!

– Я опошляю?! И что же у вас такого в клубе происходит, что может быть опошлено элитным бельём?

Маша задумалась, продолжать разговор или нет. Посмотрела на часы, до третьего звонка оставалось восемь минут:

– Шеф просил, чтобы я до завтра тебе ничего о нашем клубе не рассказывала. Он хочет тебе сделать сюрприз! Но, видимо, придётся. Ты ж меня не выдашь?

– Да ладно, колись. Буду нем, как белорусский партизан среди Браславских болот.

– Хорошо. Тогда слушай. И не перебивай! Я вижу, как ты волнуешься, не можешь сейчас с собой справиться. Я помогу тебе! Но то, что ты сейчас узнаешь и почувствуешь, – строго между нами! Это знание не для всех! Но ты ведь не совсем такой, как все. Правильно?

– В каком смысле?

– Ну, например, к женщинам относишься с уважением.

– С чего ты решила?

– Ты не носишь летом под мокасины носки.

– Сильная примета! И что она означает?

– Что ты не козёл!

– Такого комплимента мне ещё никто не говорил! Может, у меня денег на носки не хватает?

– Ты можешь шутить сколько угодно, но те мужики, которые летом ходят в носках, не чувствуют, как для нас, женщин, это несексуально. А то, что несексуально, то противно. Согласись, мужик в носках всегда смешон, а без носков. эротичен! Вот почему ты не козёл – тонко всё чувствуешь. Не то что некоторые. Даже сандалии на носки надевают. Никакого уважения к женскому полу. А как ты с Викой себя повёл? Как истинный рыцарь! Мало того, что не тронул её, но ещё и выгнал. И как красиво выгнал, на лимузине.

– Выгнать – это да. На это только рыцарь способен!

– Вот ты всё шутишь, а я считаю, что ты готов стать настоящим мужчиной.

– Считаешь, пора? А не рано ли?

Я ожидал чего угодно, но только не того, что произошло далее.

Маша отошла от меня метра на два, прижалась спиной к стене, развернувшись ко мне лицом, раскинула руки крестом ладонями к свету, расставила слегка ноги, скинула туфли, оставшись босиком:

– Закрой дверь, предупреди секьюрити, чтоб никого не пускали, и подойди ко мне!

– Маш, ты чего? Ты зачем меня так заводишь – пять минут осталось.

– Ещё минимум десять все будут рассаживаться. А пока делай, что я говорю, я же. учительница! – от неё шла такая энергия, что я не мог ослушаться, да, честно говоря, и не хотел. Казалось, ожили все загогулины моего организма. Плечи распрямились сами собой. Мне даже показалось, что её платье стало насквозь прозрачным. Я забыл о концерте, о третьем звонке, о Машиной профессии, о её шефе, о Хлястике с Коржиком. и даже о пожизненно-халявном сертификате на посещение элитного клуба. Строго-настрого я приказал охранникам никого не пускать. В особенности Пашу! Охранники мне подмигнули, мол, всё понимаем и уважаем.

Маша продолжила мною командовать, как классная руководительница первоклашкой:

– А теперь, Сашуля, ты тоже разуйся, подойди ко мне как можно ближе, чтоб я чувствовала твоё дыхание, а ты моё.

Все эти дни Маша безусловно мне нравилась, я восхищался её чувством юмора, меня волновали её ноги, изгиб от талии к бёдрам, который она всегда так умело подчёркивала лёгкими платьями. Она не носила брюк! Я ни разу не видел на ней джинсы. Видимо, понимала, что девушки в платьях мужчин волнуют не меньше, чем женщину мужчина без носков:

– Наступи на мои ноги.

Моё сердце забилось, как птица, только что пойманная и посаженная в тесную клетку.

– Раскинь руки, как я, прижми своими ладонями мои к стене. Сильно прижми! По-мужски! Теперь коснись грудью моей груди. И замри! Дыши в одном ритме со мной: короткий вдох, длинный выдох. И не шевелись.

Легко сказать «Замри!». Мне казалось, что Машины пальцы ног то и дело чувственно вздрагивают под моими босыми ступнями. Это заставляло думать совсем не о дыхании. Должен сознаться, в то время я ещё не знал восточной философии, но модное слово «чакра» мне было известно. Правда, все эти умничанья насчёт аур, чакр, нирван и карм я считал полной чушнёй. Новомодные слова, как и «гуру», и «сомати», и «панчакарма», – в то время находились у меня в том же разделе, что и летающие тарелки, которыми управляют по ночам чукотские оленеводы-алкоголики. Именно тогда я впервые почувствовал, что чакры у меня всё-таки есть. Особенно есть нижняя чакра! Именно она и мешала мне сосредоточиться, сбивала с размеренного дыхания, которого требовала Маша.

Но самое неожиданное для меня, человека, который в юности на спор мог пересидеть под водой любого сверстника, оказалось то, что я недотягивал до конца Машиного выдоха. Её вдох был очень короткий, неглубокий, бесшумный, а выдыхала она вечность:

– У тебя не получается, потому что думаешь не о том… Сосредоточься на ударах своего сердца: один удар – вдох, двадцать один – выдох! Как у меня. И не шевелись!

Самыми чувственными местами – ладонями, ступнями и грудью – я касался женщины, от которой шла неведомая мне ранее энергия. Есть такое русское слово «хотелка». Я превратился в одну большую хотелку.

Но я не мог, не имел права проиграть Маше в задержке дыхания. И я справился! Да, да и ещё раз да – я сделал это! По Машиному совету начал считать удары своего сердца. И вдруг, словно в благодарность, что я в кои веки к нему прислушался, оно стало биться значительно реже, и я почувствовал удары Машиного сердца! Оба сердца словно обнялись, как закадычные друзья, узнав друг друга откуда-то из далёких прошлых жизней. Мы дышали как одно целое, как те древние мифические андрогины, наконец-то нашедшие друг друга.

И тут я почувствовал, как из каких-то закромов моего тела начинает освобождаться энергия гораздо сильнее и острее обычной сексуальной. В какой-то момент почудилось, что тело потеряло вес, но возбуждение продолжало нарастать – хотя, казалось, более некуда. Дожив почти до 40, я не знал, что возбуждение может быть бесконечным.

Два наших тела, как два оголённых провода, несоединённых, но находящихся близко друг от друга, всё сильнее искрили. Я почувствовал, как напряглись Машины ступни ног, она задрожала всем телом, и «шаровая молния» ворвалась в мой организм, ещё немного и, наверное, случился бы взрыв. И тут Маша резко оттолкнула меня:

– А теперь быстро вдыхай, вдыхай! А выдыхай медленно, через плотно сжатые губы. Низ живота в себя, резко! Чтобы он аж прилип к крестцу. Держи, держи на выдохе, терпи, сколько можешь.

Вот когда мне пригодилось моё увлечение сидеть под водой на спор за деньги. Я никогда раньше не ощущал такого сладостного чувства. Я вообще не знал, что ТАКОЕ может быть. ЭТО было сильнее всего, что я испытывал в жизни с женщинами раньше. Сначала запертая выдохом «шаровая молния» металась, пытаясь найти выход по всем загогулинам организма, а потом медленно начала растворяться по всем его клеточкам, мышцы наполнились богатырской силой, а голова прояснилась, словно невидимый огонь выжег из неё накопившийся годами мусор.

Я почувствовал, как помолодел на все сто!

Маша продолжала вдыхать и выдыхать, пытаясь успокоиться. Видать, «учителку» тоже крепко цепануло.

– Что это было, Маша?!

– Завтра, обо всём завтра. Обувайся, у тебя, между прочим, концерт.

– Что у меня? Ах, да – концерт… Третий звонок был? Сколько времени прошло?

– Не знаю, спроси у охраны.

– Ты где этому научилась?

– Шеф тебе завтра обо всём расскажет.

– Так значит… ваш клуб…

– Я же тебе не раз намекала. Только ты меня не выдавай! Не говори ему о том, что сейчас было, да?

– Так всё-таки что это было?

Маша словно не слышала моего повторного вопроса:

– Ну ты способный! Тебе никто этого раньше не говорил?

– Ты первая… А ты что сейчас делаешь? Почему так странно дышишь? Ты что, буддистка?

– Тебе хорошо, у тебя концерт, а что мне делать? Придётся тут за кулисами пранаямить.

– Чего делать?!

– Потом объясню. Ты хоть слышишь, что Паша орёт за дверью?

Так быстро в последний раз я надевал ботинки в Советской армии.

С помощью охраны Паша вышиб дверь, ворвался, начал кричать, никого не стесняясь, чтоб мы прекратили прелюбодействовать, поскольку зрители уже аплодируют в третий раз. Забыв о том, что он женоподобный гей, Паша по-мужски властно потащил меня за руку на сцену.

Я не вышел и даже не выбежал на сцену, меня на неё катапультировала моя омолодившаяся энергия. Я готов был и петь, и танцевать, что угодно рассказывать, шутить, показывать трюки, стоять на голове, заворачиваться в морской узел. Ни одно телекошмарище не смогло бы испортить своей бесовщиной тот заключительный вечер. Я чувствовал себя сильнее любой бесовщины. Я был перезаряженной батарейкой. Да что там батарейкой – аккумулятором! Нет, трансформаторной подстанцией! Тоже мелко… Атомной электростанцией! Саяно-Шушенской ГЭС! Удачно выполненным планом ГОЭЛРО по электрификации всей страны. В тот момент у меня даже мелькнула мысль, что если бы все мужики на земле в какой-то момент вместо того, чтобы примитивно трахаться, подышали со своими любимыми женщинами, то выделившейся энергией можно было осветить весь земной шар, и Земля бы очень весело и привлекательно смотрелась из космоса.

МЕЧТЫ ПОДАЮЩЕГО НАДЕЖДЫ

Потрясённый тем, что произошло со мной в день последнего концерта, я решил задержаться в Израиле ещё на неделю. Мне, конечно же, хотелось испытать ещё раз «шаровую молнию». И убедиться, что всё это не приснилось. Да и что делать в Москве? Москва – город, в который я никогда не тороплюсь возвращаться.

Впрочем, обо всём по порядку.

После концерта первой выбежала на сцену с цветами Вика и, вручая мне их с поцелуями, шепнула на ухо: «Ты сегодня был такой сексуальный! В следующий раз я тебя ни за что так просто не отпущу. даже за лимузин!»

Первыми словами Маши за кулисами были:

– Ну, ты понял, как все в тебе сразу мужика почувствовали? Так что я была права. Ты молодой и очень даже подающий надежды!

В этот момент я и решил, что в Москве мне в ближайшее время делать нечего. Пора было обучаться восточным хитростям, раз уж чакры очнулись и я начал подавать надежды.

На том концерте я заметил, что мой голос стал звучать ниже по тембру, чем обычно. Это означало, что вместе с чакрами проснулись ещё какие-то пребывавшие в коме дополнительные мужские гормоны. Я должен был этим волшебством овладеть! Зря, что ли, сандалии на носки не надеваю?

Но до того как занырнуть в эту волшебную восточную сказку, мне предстояло пройти ещё одно испытание – приём в крутом русском ресторане.

Испытание

Что такое русский крутой ресторан в те годы в Тель-Авиве? Этакий замес советской танцплощадки с передовой заводской фабрикой-кухней.

Репертуар оркестра – ещё более крутой замес из блатняка и попсы. Под этот незамысловатый фьюжн все ностальгируют по родине, запивая свои сантименты местными израильским винами и заедая русскими блюдами, начиная от селёдки под шубой и заканчивая компотом с блинами.

Подобные гулянки в эмиграции называют красивым словом «пати», видимо, из тех же ностальгических чувств по слову «партия». Хотя гораздо больше подошло бы русское «гулянка». Или шабаш. Говорят, что слово «шабаш» произошло от израильского «шаббат». Не знаю. Но в русских эмигрантских ресторанах шабаш не только по субботам, но и каждый вечер!

Все приходят разнаряженными. Бабы, которых здесь стали называть дамами, в ювелирке, о которой тоже надо сказать несколько слов. Некоторые в ожерельях и кольцах, из-за которых в истории не только убивали, но и начинались небольшие войны. Все эти брюлики – результат гешефта, который они сделали ещё в Союзе. Вот почему они сюда так стремились! Скрытая причина бабской эмиграции из Советского Союза – некуда было в Союзе всё это надеть! Ни в одном светско-советском обществе не оценят. А если оценят, то посадят!

Поэтому бывшее советское жульё и ворьё до сих пор называет советскую власть бессовестной! Для ворюг всегда бессовестна та власть, которая не разрешает им открыто носить наворованное!

Вот они и свалили! И стали с голодухи надевать на себя сразу всё, что годами хранилось в тумбочке. Многие жалели, что так мало на руках пальцев. Приходилось на концерты одной и той же залётной российской звезды ходить по нескольку раз, чтобы выгулять всё, что нагешефтили. На берегу бассейна в «Карлтоне» я видел нашу бывшую одесситку, очень целлюлитную, в расшитом сусальным золотом купальнике, на руках – «алмазный фонд» и колечко с изумрудом. на большом пальце правой ноги! У одесситки даже большой палец ноги был в целлюлитных складках – колечко словно надели на пирожок из сдобного взошедшего теста.

Да, русский ресторан нашей эмиграции – это своеобразный музей: совок, разукрашенный самыми дорогими мировыми брендами, купленными на дешёвой распродаже. Комплексы в ювелирке! Так, наверное, вышедшие на волю после долгой отсидки и тюремной баланды зеки объедаются первые дни на свободе.

Вырвались!

Кого только не было в тот вечер в том русском ресторане! Наверное, в нём не было только людей, за которых можно было порадоваться, что они вернулись на свою историческую прародину.

Все веселились как дети, забыв даже о ювелирке! И лишь застрявшая на межклеточном уровне память о советском прошлом продолжала будоражить воспоминания под аккомпанемент постепенно блатнеющего репертуара живого оркестра.

На такой гулянке-пати если не напиться, будешь чувствовать себя изгоем. Первым из нашей компании напился член израильского кнессета Владлен. Он оказался коммунистом. Израильским коммунистом. Очень гордился тем, что со сменой родины не стал менять политические пристрастия. Как и подобает истинному коммунисту, признался, что меня он очень уважает, поэтому в следующий приезд мои гастроли будет проводить Коммунистическая партия Израиля. У неё денег ого-го! Золото партии! По секрету шепнул на ухо, что часть золота Коммунистической партии Советского Союза хранится здесь, у них, зарытой в Иудейской пустыне. Но чтоб я никому об этом не рассказывал. Евреи есть евреи! Они вовремя подсуетились и сумели чуть-чуть отщипнуть от казны КПСС. Но этого «чуть-чуть» оказалось достаточно, чтобы зарыть в пустыне. Перевезти то, что отщипнули, а точнее, отгрымзали, согласился израильский разведывательный центр Моссад. Естественно, за откат. Так что оплачивать мои гастроли в десятикратном размере в следующий раз будут коммунисты Израиля. Правда, за это я должен буду им немного откатить. Каждому еврею-коммунисту хотя бы по чуть-чуть.

А ещё в тот вечер он предложил мне сделать с ним супергешефт. Чтобы я, пользуясь своей рожей-брендом, поговорил кое с кем там, наверху, в России, и помог закупить радиоактивный стронций 98-й пробы. Переправить за границу для депутата не проблема. Местные коммунисты помогут. Кое-кого из кнессета, правда, придётся подключить. За это, естественно, каждому его члену нужно будет откатить, хотя бы по чуть-чуть. Но бабок от стронция на всех хватит. А продать его лучше всего в Иран. Враги, конечно! Но враги всегда платят лучше, чем друзья. За то, что они купят этот чудо-стронций, надо будет откатить каждому иранцу! Но совсем по чуть-чуть, иранцы, они ещё шняги неизбалованные.

Интересно, что уже в то время язык политиков, бизнесменов и тем более ментов стал напоминать язык блатных.

Все эти речи Владлена внимательно слушал наш консул и ухмылялся. Он явно был при делах и обо всём подробно докладывал туда, наверх, где тоже все были при делах. Какие, к чёрту, Хлястик с Коржиком! Они мелочёвка! Вот где настоящие бандиты! Настоящих не сажают. Настоящие сажают сами. И «кавказец», которого искал Интерпол, тоже по большому счёту шушера. Кстати, погоняло у него, оказалось, Чебурек. То есть в новой редакции фраза должна звучать так: «У меня в жизни были разборки с Коржиком, Хлястиком и Чебуреком!» Правда, это юмор чёрный. Чебуреком его назвали, потому что он ловчее других отрезал уши врагам и называл их «чебуреками».

В конце своей бессвязной речи бывший советский ворюга, ныне член израильского кнессета, предложил мне попутно со стронцием продать Русской православной церкви особый израильский белый камень, который добывается в местных карьерах, и втюрить его для строительства храма Христа Спасителя в Москве. Такой бизнес смог бы стать началом объединения двух конфессий – иудейской и православной. Тем более что их истоки едины. Если б я помог такую комбинацию наладить и организовать, он бы, будучи членом кнессета, добился, чтобы мне дали местный вид на жительство, как настоящему еврею. Но надо будет кому следует откатить. И не по чуть-чуть.

– Но я не еврей.

– Это поправимо.

– В смысле?

– Сделаем обрезание – и всё! Остальное – дело техники, в первый раз что ли?

– Ещё чего!

– Ну, хорошо, мы тебе сделаем фиктивное обрезание.

– Это как?! Загримируете что ли?

С каждой выпитой рюмкой Владлен всё больше превращался из депутата кнессета в обыкновенного российского полубизнесмена-полубандита:

– А если ты откажешься, то я тебя, конечно, уважаю, но в Израиль тебя мы больше не пустим.

Ну, вот опять наезд. Только уже не от мелких бандюганов, а от политиков, то есть бандюганов крупных.

– Да ты не боись, мы и Вахтанга твоего подключим, он тебе поможет, так что не смей отказываться. Иначе тебе всё, писец – и в России достанем! Расклад секёшь?

Тут уж не выдержал консул:

– Владлен, замолчь! Кончай моросить – рюмка не микрофон.

Иначе я сейчас сам Вахтангу позвоню! Напился, как свинья в шаббат!

Этот образ – свинья в шаббат – произвёл впечатление даже на меня. Для кошерных израильтян такое оскорбление должно было звучать очень страшно. Правда, назвать Владлена кошерным значило нанести обиду всему израильскому народу. Но угроза на него подействовала. Чувствовалось, что Вахтанга он боится больше, чем свиней в шаббат.

Вот они, 90-е годы! Работник посольства пугал депутата кнессета русским паханом в законе грузинского происхождения.

В тот день я также понял, что в этом воровском мире каждый ворует согласно своим способностям: шеф-повар на кухне еду, а депутат в Думе – рудники со стронцием. Отличие первых от вторых в том, что срок отбывают только первые.

Дата добавления: 2015-10-26