Жизнь в качестве императора

Упомянутое в "Льготных условиях" "временное проживание во дворце" не было ограничено конкретно установленным сроком. Кроме трех больших дворцовых залов, отошедших государству, вся остальная территория Запретного города по-прежнему принадлежала императорскому дому. В этом маленьком мирке я прожил почти тринадцать лет, вплоть до моего изгнания из него республиканской армией в 1924 году. Здесь я провел самое нелепое в мире детство. Ведь когда в Китае была установлена республика, человечество уже вступило в XX век, а я жил прежней жизнью императора и дышал пылью прошлого, XIX столетия.

Каждый раз при воспоминании о детстве перед моими глазами всплывает сплошной желтый туман: глазурованная черепица на крыше - желтая, паланкин - желтый, подстилки на стульях - желтые, подкладки на одежде и шапке, кушак, фарфоровая посуда, ватные чехлы для кастрюль, обертки для книг, занавески, стекла - все желтого цвета. Этот существующий на правах личной собственности так называемый "блестящий желтый" цвет с детства заронил в мою душу чувство собственной исключительности; я считал себя необыкновенным и не похожим на остальных людей.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, по решению вдовствующих императорских наложниц (вдов императоров Тунчжи и Гуансюя) меня стали навещать бабушка и мать. Вместе с ними во дворец приходили мой брат Пу Цзе и сестра, которые играли со мной. Когда они пришли в первый раз, мне было с ними очень скучно. Я и бабушка сидели на кане. Бабушка следила, как я раскладываю домино, а брат и сестра чинно стояли рядом, не шелохнувшись, и наблюдали за происходящим. Потом я решил повести брата и сестру к себе в дворцовую палату Янсиньдянь. Там я спросил Пу Цзе:

- Во что вы играете дома?

- Пу Цзе умеет играть в прятки, - вежливо ответил брат, который был всего на год моложе меня.

- Вы тоже играете в прятки? - Я очень обрадовался. Мне приходилось играть с евнухами, но никогда еще я не играл со своими сверстниками. И вот мы стали играть. Брат и сестра забыли про условности. Мы нарочно опустили шторы, чтобы в комнате стало темно. Сестре, которая была на два года моложе меня, было весело и страшно, а мы с братом пугали ее. Слышались веселый смех и крик. Когда наскучило играть в прятки, мы залезли на кан передохнуть.

Я попросил их придумать какую-нибудь новую игру. Пу Цзе подумал, ничего не сказал и вдруг стал смеяться, глядя на меня.

- Ты что придумал?

Он продолжал смеяться.

- Говори, говори же! - торопил я его, уверенный, что он придумал какую-то новую игру. А он ответил:

- Я думал, ой, Пу Цзе думал о том, что император не такой, как все; он похож на этих, которые на сцене, старые, с длинными бородами...

Он сделал рукой жест, словно приклеивал бороду. Кто мог знать, что именно этот жест повлечет за собой неприятности. Когда Пу Цзе поднял руку, я внезапно заметил, что подкладка его рукава очень напоминает хорошо знакомый мне цвет. Я изменился в лице:

- Пу Цзе, разве тебе разрешено носить этот цвет?

- Это... это разве не абрикосовый цвет?

- Глупости! Это императорский "блестящий желтый".

- Повинуюсь, повинуюсь. - Пу Цзе встал в сторонке, опустив руки по швам. Сестра спряталась за его спину, готовая вот-вот расплакаться. А я продолжал:

- Это императорский цвет, и ты не можешь им пользоваться!

- Повинуюсь!

И на моих глазах брат снова превратился в моего подданного.

Эти "повинуюсь" давно отжили свой век. И теперь, вспоминая об этом, невольно улыбаешься. Но я с детства привык к таким словам, и если мне отвечали иначе, я не мог этого простить. Привык я и к коленопреклонениям и земным поклонам. С малых лет я видел, как мне отбивают земные поклоны люди зачастую намного старше меня. Были среди них и бывшие сановники, и мои родственники, были люди в традиционных цинских халатах, были и республиканские чиновники в европейских костюмах.

Совершенно естественным казался мне и необычный распорядок дня.

Говорят, что некогда один молодой человек, прочитав роман "Сон в красном тереме", был крайне удивлен и никак не мог взять в толк, почему вокруг матушки Цзя и сестрицы Ван Фэн всегда находилась большая толпа людей: даже когда они переходили из одной комнаты в другую, эта толпа, словно рой, устремлялась за ними. На самом деле этот "хвост", описанный в романе, был намного короче того, который существовал во дворце. А распорядок дня в романе лишь слабая тень распорядка, существовавшего при дворе. Каждый день, шел ли я во дворец Юйцингун заниматься, свидетельствовал ли свое почтение императорским наложницам или отправлялся гулять в сад, за мной следовал целый "хвост". Всякий раз, когда я ездил гулять в летний дворец Ихэюань, меня сопровождал не только кортеж из нескольких десятков автомобилей, но и специально приглашенная республиканская полиция, которая стояла вдоль улиц. Все это обходилось в несколько тысяч юаней. Даже на прогулках в садике, в самом дворце, сопровождающие выстраивались в таком порядке: впереди всех шел евнух, выполнявший роль автомобильного гудка. Он непрерывно кричал что-то вроде "чи-чи", чтобы люди могли заранее отойти в сторону. За ним, на расстоянии двадцати-тридцати шагов, вышагивали по бокам два главных евнуха. Шагов на десять сзади шли я или императрица. Когда я ехал в паланкине, то с обеих сторон шли два младших евнуха, готовые выполнить любое мое желание. Если же я шел пешком, они поддерживали меня. Сзади еще шел евнух с большим шелковым балдахином. Следом за ним шествовала большая группа слуг и евнухов, несущих всякую утварь: кресло на тот случай, если я захочу отдохнуть, смену одежды; некоторые несли зонты от дождя и от солнца. За ними шли евнухи из императорской кухни. Они несли коробки со всякими печеньями и сладостями и, конечно, чайники с горячей водой и чайную посуду. За ними шли евнухи из императорской аптеки, которые несли на коромысле корзины. В них находились всевозможные лекарства и аптечка для оказания первой помощи. Тут уж обязательно было питье, приготовленное из осоки, хризантем, корней тростника, из листьев и коры бамбука. Летом - пилюли, регулирующие дыхание, таблетки, успокаивающие нервную систему, освежающие пилюли, лекарство от колик, дезинфицирующие порошки и т.п. Три "бессмертных напитка" для улучшения пищеварения брались с собой во все времена года. Завершали процессию евнухи с сосудами для испражнений. Если я шел пешком, то паланкин следовал позади. В зависимости от сезона он был теплый или прохладный. Этот пестрый "хвост", насчитывавший несколько десятков человек, вышагивал всегда тихо и чинно.

Однако часто я приводил сопровождающих в замешательство. В детстве, как и все малыши, я любил побегать просто так. Свита старалась не отставать ни на шаг и бежала за мной; люди теряли на пути свои атрибуты, не в силах перевести дух. С возрастом я понял, что могу командовать в таких случаях: теперь, когда мне хотелось побегать, я приказывал им стоять в сторонке и ждать. Кроме младших евнухов, те, кто нес всякую утварь, отходили в сторону и, подождав, пока я набегаюсь, вновь пристраивались сзади. Позднее, научившись ездить на велосипеде, я приказал спилить пороги во всех дверях и воротах. Так я беспрепятственно мог ездить где вздумается, без сопровождающих, которым теперь тем более было не угнаться за мной. Однако когда я каждый день отправлялся на поклон к императорским наложницам или шел во дворец Юйцингун заниматься, за мной по-прежнему следовала вереница людей. И если ее не было, я чувствовал, что мне чего-то недостает. Я слышал разные истории о минском императоре Чунчжэне[31]. И когда рассказывали, что у Чунчжэня под конец жизни остался только один евнух, мне становилось немного не по себе. Но пожалуй, больше всего усилий, продуктов и денег шло на церемонию еды. Существовал целый набор специальных слов, которые употреблялись во время еды императора и в которых никому не разрешалось ошибаться. Слово "пища" заменялось словом "яства", вместо "есть" следовало говорить "вкушать". "Подавать на стол" заменялось "подносить яства", кухня именовалась императорской и т.д. Время для еды не было определенным, все зависело от решения самого императора. Стоило мне сказать: "Поднести яства", как младший евнух тут же сообщал об этом старшему евнуху в палату Янсиньдянь. Тот в свою очередь передавал приказ евнуху, стоявшему за дверями палаты. Он-то непосредственно и доносил приказ евнуху из императорской кухни в Сичанцзе. Тут же из нее выходила процессия, подобная той, которая бывает на свадьбах. Несколько десятков аккуратно одетых евнухов вереницей несли семь столов разного размера, десятки красных лакированных коробок с нарисованными на них золотыми драконами. Процессия быстро направлялась к палате Янсиньдянь. Пришедшие евнухи передавали принесенные яства молодым евнухам в белых нарукавниках, которые расставляли пищу в Восточном зале. Обычно накрывалось два стола с главными блюдами; третий стол, с китайским самоваром, ставился зимой. Кроме того, стояли три стола со сдобой, рисом и кашами. На отдельном столике подавались соленые овощи. Посуда была из желтого фарфора, расписанного драконами и надписью: "Десять тысяч лет долголетия". Зимой пользовались серебряной посудой, которую ставили в фарфоровые чашки с горячей водой. На каждом блюдце или в каждой чашке лежала серебряная пластинка, с помощью которой проверялось, не отравлена ли пища. Для этой же цели перед подачей любого блюда его сначала пробовал евнух. Это называлось "пробованием яств". Затем эти блюда расставлялись на столах, и младший евнух, перед тем как мне сесть за стол, объявлял: "Снять крышки!" Четыре или пять младших евнухов тут же снимали серебряные крышки, которыми накрывались блюда, клали их в большие коробки и уносили. Наступала моя очередь "принимать яства".

Какие же подавались блюда? Императрица Лун Юй каждый раз имела около ста главных блюд, расставленных на шести столах. Такой порядок она заимствовала у Цы Си. У меня было меньше - около тридцати блюд. Я нашел черновик одного меню, датированный вторым месяцем четвертого года правления Сюаньтуна, на котором записаны "утренние яства". Вот его содержание:

"Жирная курица с грибами; утка в соусе; вырезки из курицы; говядина на пару; вареные потроха; филе из мяса с капустой на пару; тушеная баранина; баранина со шпинатом и соевым сыром на пару; мясо духовое с капустой на пару; филе из баранины с редисом; вырезка из утки, тушенная с трепангами в соусе; жареные грибы; филе из мяса, тушенное с ростками бамбука; бефстроганов из баранины; пирожки из тонко раскатанного теста; жареное мясо с китайской капустой; соленые соевые бобы; ломтики копченостей; жареные овощи в кисло-сладком соусе; ломтики капусты, жаренные в соусе с перцем; сушения ароматические; мясной бульон".

Блюда, принесенные с такими церемониями, стояли на столах только для вида, другого назначения они не имели. После слов "Подать яства" они молниеносно появлялись на столе лишь потому, что были заранее, за полдня или за день, приготовлены в императорской кухне и грелись в ожидании подачи. Известно, что еще со времен императора Гуансюя император утолял голод вовсе не этими давно перепрелыми блюдами. Императрица и наложницы имели свою собственную кухню с первоклассными поварами, готовившими превосходные блюда; каждый раз таких блюд подавалось около двадцати. Они-то и ставились передо мной, а то, что готовилось в императорской кухне, находилось далеко в стороне.

Выражая свою нежную заботу и любовь ко мне, императорские наложницы не только присылали двадцать превосходных блюд, но обязали дежурного евнуха после каждого "приема яств" докладывать о том, как я ел. Это также являлось чистой формальностью. Что бы я ни ел, дежурный евнух, придя к наложницам, падал на колени и всегда говорил одно и то же:

- Раб докладывает хозяину: его величество владыка десяти тысяч лет откушал чашку желтого риса (или белого риса), одну пампушку (или печеную лепешку) и чашку каши. Вкушал с аппетитом!

На Новый год или в день рождения императорских наложниц (это называлось "тысяча осеней") в знак своего уважения к старшим моя кухня тоже приготавливала блюда, которые посылались наложницам. Эти кушанья были дорогими и красивыми, но невкусными и малопитательными.

Сколько же нужно было потратить в месяц денег, чтобы так питаться? Я отыскал книгу "ежедневных расходов императорской кухни на мясо и птицу за период с первого по тридцатое число девятого месяца второго года правления Сюаньтуна".

Судя по ней, на нашу семью из шести человек в месяц на питание уходило 3960 цзиней[32] мяса и 388 кур и уток. Из этого количества 810 цзиней мяса и 240 кур и уток предназначались для меня - пятилетнего ребенка. Нашу семью ежедневно обслуживало большое количество людей: члены Государственного совета, стража, наставники, члены Академии наук, художники, каллиграфы, почтенные евнухи, а также приходившие для ежедневных жертвоприношений шаманы и другие, которым также полагалась своя доля. Кроме того, каждый день подавались экстренные блюда, стоившие намного дороже обычных. В течение месяца, о котором идет речь, сверх нормы было израсходовано 31 844 цзиня мяса, 814 цзиней свиного жира, 4786 кур и уток, не считая рыбы, крабов и яиц. На все это дополнительно было истрачено 11 641,7 ляна серебра. Совершенно очевидно, что, кроме определенной части, которая просто расхищалась, почти все средства тратились впустую - с единственной целью лишь выразить уважение императору. В эти расходы не включались затраты на многочисленные печенья, фрукты, сладости и напитки, покупавшиеся в течение всего года. Если еды готовилось очень много и ее не ели, то и одежду, которая шилась в больших количествах, также не носили. Для императрицы и наложниц на одежду выделялись определенные ассигнования, а у императора никаких ограничений на это не было. Шили одежду круглый год, а что шили, я и сам не знал. Во всяком случае, я всегда надевал что-нибудь новое. У меня под руками имеется счет, на котором написано: "Стоимость материала на верхнюю одежду, сшитую в период с 6-го числа десятого месяца по 5-е число одиннадцатого месяца". Год на счете не указан. Согласно записям, в этот месяц мне сшили одиннадцать халатов на меху, шесть парадных халатов, две меховые жилетки и тридцать пар теплых курток и брюк.

Переодевания тоже совершались по определенному распорядку. Одних только обычных халатов я менял двадцать восемь в год. Начинал я с халата, подбитого черным и белым мехом, который полагалось надевать в девятнадцатый день первого месяца, и кончал собольей курткой, которую надевал в первый день одиннадцатого месяца. Нечего и говорить, что во времена больших празднеств и торжественных церемоний одежда и украшения были еще более изысканными.

Для пышных ритуалов и церемоний требовались специальные учреждения и персонал. Всеми внутренними делами императорской семьи занимался Департамент двора, в ведении которого находились семь ведомств: ведомство дворцового казначейства, ведомство дворцовой стражи и императорской охоты, ведомство церемониальных дел, финансовое ведомство, ведомство императорских стад, судебно-исправительное ведомство, ведомство строительных дел - и сорок восемь отделов. Каждое ведомство имело свои кладовые и мастерские. Например, ведомство дворцового казначейства заведовало шестью дворцовыми кладовыми: кладовой серебра, кладовой мехов, кладовой фарфора, кладовыми шелковых тканей, одежды и чая. Как записано в "Полном обзоре служебных рангов", осенью первого года правления Сюаньтуна в Департаменте двора насчитывалось 1023 человека (не считая стражи, евнухов и сула[33]). В первый год республики их количество сократилось до шестисот с лишним, а когда я покинул дворец, их оставалось человек триста. Нетрудно представить себе такую громоздкую систему с огромным количеством людей, однако мало кому было известно о крайне незначительных порой обязанностях некоторых из них. Приведу такой пример. Среди сорока восьми отделов был один - под названием "отдел желаний", который существовал специально для того, чтобы прислуживать императрице и императорским наложницам, когда они желали рисовать или заниматься каллиграфией. Если императрице хотелось что-нибудь нарисовать, люди из этого отдела сначала вырисовывали контур картины, а императрице оставалось лишь раскрасить ее и надписать. Когда императрица занималась каллиграфией, образцы крупных иероглифов обычно обводили знатоки из палаты Маоциньдянь. Это делали и члены Академии наук. Именно так возникли в последние годы Цинов надписи, которые считались выполненными кистью императрицы.

Кроме всех этих церемоний, определенную воспитательную роль играла архитектура окружающих строений и дворцовое убранство. Не стоит говорить о том, что желтую глазурованную черепицу мог использовать только император. Высота строений тоже была такой, которую имел только император. С детства я уверовал в то, что "вся Поднебесная - земля императора", что даже кусочек неба над головой не принадлежит никому другому. Говорят, что в прошлом император Цяньлун запретил терять что-либо во дворце, вплоть до простой травинки. Он взял несколько травинок и положил их во дворце на стол, приказав ежедневно проверять, все ли они на месте. Это называлось "трава с вершок служит эталоном". В течение десяти с лишним лет, что я прожил во дворце, эти сухие травинки количеством тридцать шесть и длиною в вершок так и лежали в вазочке из художественной эмали в палате Янсиньдянь. Тогда они вызывали безграничное почтение и уважение к знаменитому предку и лютую ненависть к Синьхайской революции 1911 года. Однако я не предполагал, что пока сухие травинки, сохранившиеся со времен Цяньлуна, оставались в полной неприкосновенности, большие пространства земли, исчисляющиеся тысячами ли[34], раздариваются его потомками другим государствам.

Расходы императорской семьи уже невозможно было точно подсчитать. Согласно материалам Департамента двора, в "Таблице расходов за седьмой год правления Сюаньтуна в сравнении с последующими тремя годами" записано: "Расходы в четвертый год республики превысили 2790 тысяч лянов серебра". Позднее, в восьмой, девятый, десятый годы, эта сумма ежегодно сокращалась. Минимальные расходы все-таки составляли 1890 тысяч лянов серебра. Короче говоря, при попустительстве республиканских властей кучка людей во главе со мной придерживалась, как и раньше, пышных ритуалов и жила с прежними запросами, безжалостно и бесцельно тратя то, что народ добывал потом и кровью.

Некоторые правила во дворце существовали в то время не только для видимости, они были оправданы реальной действительностью. Например, серебряная пластинка в блюдах, система пробования пищи или всяческие меры предосторожности при выходе из дворца - все это имело своей целью предотвратить покушения. Говорят, что у императора не было туалета именно потому, что на одного из них там было совершено покушение. В общем, все эти ритуалы и правила убедили меня в одном: я человек исключительный, господствующий над всеми и владеющий всем.

Матери и сын

Когда меня ввели во дворец в качество приемного сына императоров Тунчжи и Гуансюя, все их жены стали моими матерями. Я был преемником императора Тунчжи и лишь поклонялся храму предков императора Гуансюя. Это означало, что законная династия представлена императором Тунчжи; однако вдова Гуансюя, императрица Лун Юй, не считалась с этим. Пользуясь своей властью императрицы, она объявила "холодную войну" осмелившимся спорить с ней наложницам третьего ранга Юй, Сюнь и Цзинь и вообще перестала считать их моими матерями. Когда все мы встречались за обедом, Лун Юй и я сидели, а они должны были стоять. Лишь в день ее смерти наложницы императоров Тунчжи и Гуансюя потребовали у князей восстановления справедливости и все были возведены в императорские наложницы первого ранга. С того дня каждую из них я стал называть "августейшей матерью".

У меня было много матерей, но материнской ласки я так никогда и не знал. Теперь я вижу, что вся забота наложниц проявлялась в том, чтобы присылать мне блюда да выслушивать доклады евнухов о том, что я "вкушал с аппетитом".

На самом же деле я не мог "вкушать с аппетитом". С детства у меня был больной желудок. Возможно, что причина заболевания как раз и связана с "материнской любовью". Однажды, когда мне было шесть лет, я объелся каштанами. Свыше месяца императрица Лун Юй разрешала мне питаться только рисовым отваром. И хотя я каждый день плакал и кричал, что голоден, это никого не трогало. Как-то во время прогулки по парку Чжуннаньхай императрица велела принести сухие пампушки, чтобы я покормил рыбок. Не удержавшись, я запихал одну из них прямо в рот. Этот случай не только не образумил Лун Юй, а, напротив, заставил ее прибегнуть к еще более строгим запретам. И чем строже были запреты, тем сильнее возникало у меня желание стащить что-нибудь поесть. Однажды в подарок императрице из резиденции князей были присланы различные продукты в коробках. Я бросился к одной из них и открыл крышку - она была полна окороками в сое. Я схватил один и вцепился в него зубами. Следивший за мной евнух, побледнев от ужаса, стал его отнимать. Я отбивался, как мог, но силы были неравны, и в конце концов ароматный кусок окорока уплыл у меня из-под носа.

Даже когда я вернулся к обычной пище, не обходилось без постоянных неприятностей. Как-то за один присест я съел шесть новогодних лепешек, и об этом узнал дежурный евнух. Испугавшись, что я объелся, он применил фантастическое средство профилактики. Два евнуха взяли меня под мышки и, словно сваю, стали вколачивать в пол. Позднее они с довольным видом говорили, что я не заболел только благодаря их методу лечения.

Все это может показаться дикостью, но бывали случаи и похуже. До восьми-девяти лет каждый раз, когда я был возбужден и начинал проявлять свой дурной характер и капризничать, главные евнухи Чжан Цзяньхэ или Юань Цзиньшоу ставили диагноз и прописывали мне следующее лечение: "Владыка десяти тысяч лет сильно взволнован, пусть попоет немного, чтобы охладить свой пыл!" С этими словами меня вталкивали в маленькую комнату и закрывали дверь на засов. Чаще всего это была комната во дворце Юйцингун, в которой обычно держали горшки. Как я ни кричал, ни бил ногами в дверь, умолял, плакал, запертый один в комнате, никто не отзывался, пока я вдоволь не наревусь. И лишь когда, по их словам, я "напоюсь" и "охлажу пыл", меня выпускали. Такие странные методы "лечения" не являлись каким-либо самоуправством евнухов или изобретением императрицы Лун Юй, а были своего рода традицией императорской семьи.

С моими младшими братьями и сестрами в княжеской резиденции обращались точно так же.

Императрица Лун Юй умерла, когда мне было восемь лет, и сказанное выше - единственное воспоминание о ее "материнской любви".

Дольше всего я находился с четырьмя наложницами второго ранга. Обычно мы виделись очень редко. А посидеть вместе, как это бывает в семьях, поговорить тепло и по-родственному - такого вообще никогда не случалось. Каждое утро в знак почтения я должен был отвешивать поклоны наложницам. Евнух подстилал желтый атлас, я становился на колени, затем подымался и отходил в сторону, ожидая, покуда наложница не скажет несколько фраз, полагавшихся по этикету. В это время евнухи обычно причесывали наложниц, а те задавали вопросы: "Император хорошо спал?", "Похолодало, императору нужно одеваться потеплее", "Что император сейчас изучает?". Эти ничего не значащие вопросы повторялись тысячи раз. Иногда наложницы дарили мне различные глиняные фигурки. В заключение не обходилось без фразы: "Император, пойдите теперь поиграйте!" Встреча на этом заканчивалась, и больше в тот день мы не виделись.

Императрица и наложницы, мои родители и бабушка называли меня "императором". Остальные обращались ко мне "ваше величество". И хотя у меня тоже было имя, ни одна мать не называла его. Кто-то рассказывал, что, покинув родной дом и уехав на учебу за границу, он каждый раз во время болезни вспоминал свою мать, которая ласкала его, когда он в детстве болел. В зрелом возрасте болезни у меня были частым явлением, но теплых воспоминаний о материнской ласке они не вызывали.

В детстве с наступлением холодов я часто простужался и болел гриппом. В таких случаях поочередно появлялись императорские наложницы и каждая из них произносила одно и то же: "Императору лучше? Пропотели?" Минуты через две-три они уходили. Больше запомнилась мне толпа следовавших за ними евнухов, которая заполняла мою маленькую спальню. За несколько минут каждый такой приход и уход изменяли дух всей комнаты. Не успевала уйти одна наложница, приходила другая, и снова комната заполнялась до отказа. В течение дня обычно бывало четыре таких посещения, и четыре раза изменялась атмосфера в моей спальне. К счастью, мое здоровье на второй день заметно улучшалось, и ветер и волны в спальне утихали.

Лекарства для меня всегда приготавливались в аптеке дворца Юнхэгун. В этом дворце жила императорская наложница первого ранга Дуань Кан. Ее аптека имела лучшее оборудование, чем аптеки других наложниц. Дуань Кан была преемницей императрицы Лун Юй. Она больше других смотрела за мной и с достоинством заняла положение своей предшественницы. Такое несоблюдение традиций цинского двора произошло не без вмешательства Юань Шикая. После смерти Лун Юй Юань Шикай предложил Департаменту двора повысить в ранге четырех наложниц императоров Тунчжи и Гуансюя, присвоив им почетные титулы, и признать наложницу Цзинь старшей. Почему Юань Шикай вмешался не в свое дело, я не знаю. Некоторые говорили, что в данном случае действовал брат наложницы Цзинь. Так ли это, неизвестно. Знаю только, что мой отец, Цзай Фэн, и другие князья - все согласились с этим вмешательством: императорским наложницам Юй и Сюнь были пожалованы почетные титулы Цзин И и Чжуан Хэ, а две другие наложницы были возведены в императорские наложницы первого ранга, и им пожаловали почетные титулы Жун Хуэй и Дуань Кан.

Дуань Кан стала моей первой матерью. С этого времени она начала относиться ко мне все строже и строже, пока однажды не разразился грандиозный скандал.

Так я рос до 13 - 14 лет. Как и все дети, я очень любил новые игрушки. Некоторые евнухи, стараясь угодить мне, время от времени покупали для меня что-нибудь интересное. Однажды один из них подарил мне парадную форму, которую носили республиканские генералы. На шапке красовался султанчик, похожий на метелочку из белых петушиных перьев. К форме прилагались сабля и кожаный пояс. Я надел все на себя и был в восторге. Прослышав об этом, Дуань Кан пришла в ярость. Она ужаснулась, когда узнала, что я носил еще и заморские чулки, купленные евнухами. Немедленно вызвав к себе во дворец Юнхэгун евнухов Ли Чананя и Ли Яньняня, подаривших мне форму и чулки, она велела наказать их палками, а затем понизила в должности, послав их на грязную работу по уборке помещений. После этого она послала за мной и прочитала мне нотацию: "Великий цинский император надевает республиканскую одежду и заморские чулки. На что это похоже!" Мне оставалось лишь спрятать свою любимую форму и саблю, облачиться в дворцовые одеяния и сменить заморские чулки на матерчатые, с вышитыми на них драконами. Если бы наставления Дуань Кан этим и ограничились, вряд ли бы позднее я проявил к ней непочтение. Наставления такого рода только еще больше заставляли меня почувствовать свою исключительность, и это как раз соответствовало всему тому, чему меня учили во дворце Юйцингун. Я верил, что наказание евнухов и нотации преследовали именно эту воспитательную цель. Дуань Кан стремилась во всем подражать Цы Си. И это несмотря на то, что ее родная сестра, наложница Чжэнь, погибла от руки этой деспотичной императрицы. Она научилась не только избивать евнухов, но и подсылать их следить за императором. Расправившись с Ли Чананем и Ли Яньнянем, Дуань Кан прислала ко мне своего близкого евнуха, чтобы тот ухаживал за мной. Евнух должен был докладывать ей ежедневно о каждом моем шаге, то есть все было точь-в-точь как с императором Гуансюем. Это больно ударило по моему самолюбию. Мой наставник Чэнь Баошэнь тоже был сильно этим возмущен. Он объяснил мне разницу между первой и второй женами императора, что еще больше усилило мой гнев.

Вскоре из императорской больницы был уволен врач по имени Фань Имэй. Этот факт послужил поводом к взрыву. Доктор Фань был одним из тех, кто лечил Дуань Кан. Случившееся в общем меня никак не касалось, но до моего слуха снова дошли слова возмущения поведением Дуань Кан. Чэнь Баошэнь заметил: "Всего лишь наложница, а ее самоуправство начинает переходить границы". Главный евнух Чжан Сяньхэ - тот самый, что донес о покупке формы и заморских чулок, - также выражал свое недовольство: "Разве не становится владыка десяти тысяч лет вторым Гуансюем? Ведь все, что касается императорской больницы, тоже должно решаться владыкой десяти тысяч лет! Даже ваш раб не может этого перенести". Я вспыхнул, все во мне закипело от злобы, и, разъяренный, я бросился во дворец Юнхэгун. Увидев Дуань Кан, я закричал:

- Почему ты уволила Фань Имэя? Не слишком ли много ты берешь на себя? Император я или нет? Кто здесь распоряжается? Твое самоуправство переходит всякие границы!..

И, не дожидаясь, что ответит побелевшая от злости Дуань Кан, выбежал из зала. Когда я возвратился во дворец Юйцингун, наставники стали наперебой хвалить меня.

Разгневанная Дуань Кан не послала за мной, а велела позвать отца и князей. Она рыдала, кричала, просила у них совета, однако никто не осмеливался что-нибудь советовать. Узнав об этом, я позвал их к себе и сказал:

- Кто она такая? Всего лишь наложница. Никогда еще в истории нашей династии император не называл наложницу матерью! Должна быть разница между первой и второй женами императора или нет? Если нет, почему мой брат Пу Цзе не называет вторую жену отца матерью? Почему же я должен так называть и слушаться ее?

Князья выслушали мою тираду, но ничего не сказали.

Наложница Цзин И была с Дуань Кан не в ладах. Как-то она предупредила меня: "Говорят, госпожу и бабушку хотят пригласить во дворец. Император, будьте осторожны!"[35]

Действительно, мои бабушка и мать были вызваны во дворец. Если Дуань Кан ничего не могла сделать с князьями, то на мать и особенно бабушку ее крик возымел действие. В конце концов они, став на колени, умоляли Дуань Кан смилостивить свой гнев, обещая уговорить меня извиниться. Прибыв во дворец Юнхэгун, я увидел бабушку и мать. Из главного зала еще доносился крик императрицы, и я хотел было снова ринуться туда, но слезы и мольбы бабушки и матери сдержали меня. Я пообещал им извиниться.

Подойдя к Дуань Кан и даже не взглянув на нее, я поклонился, невнятно пробормотал что-то вроде: "Августейшая матушка, я виноват", - и удалился.

Дуань Кан успокоилась и перестала рыдать. Через два дня я узнал о том, что мать наложила на себя руки.

Рассказывали, что с детства на мою мать никто никогда не кричал. Она была очень самолюбива, и этот удар был для нее слишком жестоким. Вернувшись из дворца, она приняла опиум. После этого Дуань Кан резко изменила ко мне отношение. Она не только перестала поучать меня, а, наоборот, стала необычайно сговорчивой. Жизнь вошла в прежнюю колею, между мной и наложницами восстановились нормальные отношения, но все было достигнуто ценой гибели моей матери.

Дата добавления: 2015-10-24