Первый подъем и служебные будни

В меня, слава Богу, табуретка не полетела, да и в других тоже. В пять

утра дневальный объявил «Подъем». От неожиданности некоторые

даже упали с верхних ярусов коек. Обошлось без травм. Хорошее на-

чало службы. Все спешили покинуть свою кровать, одеться, обуться

и построиться на «взлетке» по четвертой форме одежды. Но сон был

для всех настолько сладким, что, открыв глаза, все прокляли себя за

то, что приняли добровольное решение пойти служить. В армии есть

два наиболее распространенных слова: однo из них ненавидят — это

«Подъем», другое обожают — это «Отбой».

Не всем удалось быстро одеться. И они дополнительно «качали» 6

мышцы. Таково наказание в армии. Зарядка продолжительностью один

час, да еще и в пять утра, была не всем приятна. Для некоторых это

стало испытанием. Тяжело было бегать тем, кто натер ноги в берцах.

Ранняя непривычная зарядка показалась адом. Небегающих называли

«каличами» 7.

Сам я к зарядке относился позитивно. Бегал с удовольствием.

Думаю, помогало то, что не имел лишнего веса. Я пристрастился к

бегу еще на гражданке. Это тоже спасло. Помню, что на одном из

городских марафонов пробежал тридцать пять километров. Вместе с

тем у меня всегда не хватало времени на серьезное занятие спортом.

Когда мне пришлось в свое время выбирать между спортом и учебой,

выбрал учебу. Я отчетливо представлял себе, что после армии никогда

не уделю столько внимания спорту, сколько смогу уделить здесь, по-

этому старался компенсировать.

Когда ты уже солдат, главное — это внешний вид и строевая под-

готовка. Так что подворотнички стирать приходилось ежедневно и

иголку с нитками иметь, чтобы подшивать их.

Строевая подготовка проходила у нас независимо от погоды и при

этом желательно было иметь бодрый вид. Мы старались. Только на

вечерней поверке каждый думает: «Скорей бы отбой». Его в армии

любят и ждут.

Интенсивное занятие спортом под руководством командира.

Те, кто болеют постоянно или притворяются больными.

9

Вечером в казарме я обратил внимание на курсанта, лежащего

рядом со мной. Пытался с ним заговорить. Однако заметил, что он не

очень-то многословен. Отвечал неохотно. Я отвернулся и задремал.

Не успел уснуть, как почувствовал слабый хлопок по спине. Повер-

нувшись лицом к курсанту, я еле уловил его шепот о помощи. Слабо и

тихо выговаривая слова, он сказал, что если вдруг потеряет сознание,

не поднимать панику, а подойти к офицерам и поставить их в извест-

ность так, чтобы этого никто не услышал. Я пощупал его лоб и понял,

что он горит и ему нужна помощь. Вскоре парня не спеша увели двое

сержантов. Через некоторое время больной вернулся в смоченной в

воде простыни. Так он и лег спать. Проснулся вместе со всеми, но уже

без признаков болезни.

Может быть, он боялся, что все посмотрят на него как на слабака,

который не в состоянии переносить трудности?

Следующее утро началось, как всегда, с подъема и зарядки. После

завтрака все роты и, в частности, учебная, построились на утренний

развод. Учебную роту разбили на три колонны. После приветствия

командиров взводов, рот, поднятия государственного флага все не-

обычайно громко запели гимн. Потом к командиру роты подходят

все офицеры батальона и просят дать им людей для работ: ремонтных,

уборочных. Для солдат это один из самых неприятных моментов в ар-

мии. Тех, кто постоянно уклонялись хитрым способом от такого рода

работ, называли «Шариками». Но чтобы быть настоящим «Шариком»,

нужно было обладать непростыми способностями. Были и «Перцы» 8.

Всех военнослужащих можно разделить на три группы в зависимо-

сти от властных отношений: командующие, подчиненные и те, кто не

любит ни командовать, ни подчиняться. Я хотел бы немного рассказать

о человеке, который принадлежал к третьей группе. Его звали Алек-

сандр. Это был высокого роста боец, лет двадцати, широкоплечий, с

темно-русыми волосами. За все время КМБ 9 он ни разу не участвовал

в зарядке, ходил все время в тапочках, твердя, что у него мозоли на

ногах, которые мешают ему надеть берцы, хотя никаких мозолей не

было. Отрицательно он относился и к уборке. Не убирал ни разу за все

время пребывания в батальоне. Нельзя сказать, чтобы был дерзким. Он

и не делал открытых заявлений по поводу своего нежелания убирать,

выполнять команды старших по званию. Он просто хотел жить тихо и

спокойно. Однако не понимал, что не может быть свободным, живя в

казарме. Тот, кто реально оценивал ситуацию, понимал, что для того,

«Перцы» — солдаты, которые ставят себя выше, чем им положено быть по сроку

службы.

КМБ – курс молодого бойца.

10

чтобы тобой не командовал сержант, ты сам должен стать им, и упорно

шел к поставленной цели. Иногда эта «борьба за власть» заканчивалась

рукоприкладством.

Через 15 дней с момента прибытия в армию Александр очутился в

санчасти, где его покой никто не нарушал и он мог здесь спать целыми

днями. Вскоре по батальону пошел слух, что в санитарную часть при-

нимали как больных, так и тех, кто выдавал себя за таковых. Иногда

для реально больных не хватало мест в силу переполненности санча-

сти «Шариками». Для последних это место было раем по сравнению

с тем, что происходило в казарме. Здесь не было постоянных криков,

зарядки, не нужно было с утра до вечера заниматься строевой подго-

товкой, выходить на вечернюю поверку и стоять часами на разводах.

«Шарики», притворявшиеся больными, испытывали депрессию, когда

их выписывали из санчасти. Им было довольно тяжело возвращаться

в роту. А в роте происходили перемены, менялись взаимоотношения,

и в это нужно было постоянно вникать. «Каличи» отставали от жизни

роты, отдалялись от суровых армейских будней и, оказавшись в роте,

не знали, куда себя деть.

Все же хотелось бы вернуться к Александру. Пролежав в санчасти

около месяца, он умудрился разработать план по скорейшему возвра-

щению домой. О своем плане он рассказал только мне, но пропустил

некоторые детали. Я был единственным человеком в роте, с кем он

общался.

Помню, учебную роту как-то после утреннего развода забрали щи-

пать траву на полигоне. По прибытии на полигон мы с Александром

ловко скрылись от офицеров за кирпичи и легли на траву отдохнуть.

С этого момента мы с ним и начали общаться. Так вот, что касается

плана, то он был достаточно прост. Александру взбрело в голову при-

твориться психом, чтобы не служить в армии. Вскоре ему удалось до-

вести комбата до нервного срыва, и тот поместил его в отделение для

психически больных военного лечебного учреждения. Однако здесь

его быстро поймали на лжи и отправили обратно в роту, где ему за 10

дней пребывания пришлось пережить много трудностей.

«Испытания» продлились недолго. Он оказался в военном госпи-

тале, а спустя 5 месяцев специальная комиссия признала его непри-

годным к несению военной службы по причине болезни желудка.

Симулянта комиссовали.

Я долго думал о нем. Правильно ли он поступил? С одной сторо-

ны, я его осуждал, а с другой — понимал, что ему трудно в армии. Но

кому не было трудно? Все мы были лишены всего, что у нас было на

гражданке. Однако Александр относился к категории людей, которые

не переносят дисциплину, не способны к физическому труду. А в армии

это важно. Да и вообще здесь служат очень разные люди. Это порождает

некоторые барьеры в общении, которые перерастают в конфликты.

Среди нас были такие, которые не могли нормально говорить. С та-

кими особо не пообщаешься. Разве что только кулаками объяснять,

что к чему. Видимо, Александр никому ничего объяснять не собирался.

Природа не наградила его силой духа и терпением.

Итак, вернемся к армейским будням. Хотелось бы сказать, что курс

молодого бойца проходил очень быстро и разнообразно. Помнится, что

катастрофически уставали к отбою. Дни просто летели один за другим.

В этом и заключалось преимущество нашей загруженности. Не было

так много времени и сил издеваться друг над другом, устраивать драки,

ходить в самоволку, не спать по ночам. Да и с армейскими понятиями

мы были не очень знакомы. Все это нам предстояло узнать в роте. Мы

думали, что, когда попадем в роту, наша жизнь станет легче и что мы

не будем вставать в 5 утра, бегать после подъема, заниматься строевой

подготовкой. Отчасти наши представления были правильными, но мы

даже не могли вообразить, что на самом деле ничего не знаем о той

жизни, которая была в роте.

Дни близились к присяге. Все больше времени уходило на строе-

вую подготовку. Успели даже пострелять из автомата Калашникова.

Многие в первый раз взяли в руки оружие. Отчетливо помню, что один

из курсантов во время стрельбищ навел дуло автомата прямо в лоб на-

чальнику штаба, который стоял возле стрелявшего. Тот не растерялся

и рукой отвел ствол в сторону мишени. Бойцу, конечно, досталось по-

сле стрельбищ. Все почему-то сразу подумали, что он хочет замочить

майора, которого ненавидел весь батальон. А он решил пошутить.

Ничего себе шутка.

Хотелось бы отдельно остановиться на этом майоре. Он был

среднего роста, плотного телосложения, с голубыми глазами, темно-

русыми волосами и большим шрамом на шее. Должность его была на-

чальник штаба, а фамилия Шантрапахин. Он отличался повышенной

нервозностью, чрезмерной строгостью и крикливостью. Для него не

составляло никакого труда оскорбить подчиненного, бывало, и руки

прикладывал, а потом заставлял солдата писать объяснительную, что

побит был в самоволке.

Однажды в коридоре я услышал, как майор разговаривал со старшим

сержантом: «Чего тут стоишь, дубина? Вали отсюда, я занят». Потом

я узнал от сослуживцев, что тот самый старший сержант участвовал в

боевых действиях во время военных кампаний, был награжден меда-

лью «За отвагу». Не хотелось даже верить в то, чему был невольным

свидетелем.

13

В батальоне ходили слухи, что жестокость Шантрапахина связана

с его прошлым. Если верить этим слухам, то майора несколько лет

назад чуть ли не до смерти покалечила группа молодых ребят, некогда

служивших в нашей части. Они захотели свести счеты с ним. Шрам

на шее майора — дело рук этих самых ребят, которые за несколько

лет до нашего приезда в эту часть напали на майора, когда тот после

окончания cлужебного дня покинул территорию части и пытался сесть

в собственную машину. От этого майор стал еще злее.

Вернемся к КМБ. Перед присягой нас учили неполной разборке

и сборке автомата Калашникова. Занятия с нами проводил капитан

Бальтов. Он разобрал при нас автомат и осуществил его сборку. Дело

было за нами. С первого раза никто не справился с заданием. Но кое-

что удалось. Среди всех «отличился» один боец, который не мог само-

стоятельно разобрать оружие даже с помощью старшего лейтенанта.

Тогда командир поставил перед неумелым курсантом условие, согласно

которому одна его ошибка будет стоить удара прикладом. Этого бойца я

заприметил еще на сборном пункте. Он был какой-то заторможенный,

несообразительный, часто потел и вздрагивал от каждого громкого

звука. Оказалось, что он заядлый курильщик конопли. Так что за-

нятия ему в голову не шли. Он так и не смог выполнить простейшее

задание — отсоединить от автомата магазин. Лоб покрылся испариной,

руки затряслись, внезапно последовал удар старшего лейтенанта, и

худощавое тело солдата оказалось в углу комнаты. Мы звали его Ши-

зик. Все поняли, что он испытывал ломку, но почему-то не жалели его.

Может быть, не воспринимали его увлечение как болезнь? Да и болезнь

ли это, когда человек сознательно идет в кабалу, в никуда?

Однажды я заметил у этого бойца отсутствие пуговицы на кителе и

посоветовал найти ее и пришить как можно быстрей. На мое замечание

Шизик скривил губы и, брызгая слюной, заявил: «Еще немного, и я

убью или себя, или кого-нибудь другого».

Тяжело в армии, но самое страшное — не грубость офицеров, не

отсутствие вкусной еды, не усталость и даже не несвобода, а когда

рядом такой человек.

Самоубийством в армии сейчас никого не удивишь. Было это и в

той части, где я служил, только связано оно с неуставными взаимоот-

ношениями.

Не выдержав издевательств, один солдат выпрыгнул с четвертого

этажа и разбился насмерть.

Перед самоубийством он отправил матери письмо с просьбой вы-

тащить его из этой части, однако к моменту получения этого письма

отправителя уже не было в живых. Вот такая трагическая история.

На гражданке, роясь в сети, я вновь испытал потрясение, увидев

отрывки нескольких писем этого солдата к матери. Не мог поверить,

что все это происходило в том месте, где служил когда-то я.

А пока дни идут друг за другом. Усталость, однообразие, муштра, и

вдруг узнаем, что в часть приезжает генерал. Вот с этого все и началось.

У комбата паника, офицеры постоянно куда-то спешат. В первый

день мы не поняли, в чем дело. А вот на следующий, после утреннего

развода, стало ясно: весь батальон, включая каптеров 10 и писарей 11,

отправляют на различные работы. Комбат долго ставил задачи перед

командирами подразделений. На протяжении всей недели контракт-

ники находились на казарменном положении. Батальон трудился в

поте лица, сдувая с плаца пылинки. Однако в день проверки приехал

не генерал, а майор.

По приезде посланца генерала все почти было готово к присяге:

батальон был в идеальном состоянии и сверкал, как хрусталь. Остава-

лось закрепить все элементы строевой подготовки, для чего нам были

отведены две недели, в течение которых мы должны были заниматься

до потери сознания. Так и случилось: у одного бойца во время строевой

подготовки резко закружилась голова, и он рухнул на землю. Мы его

аккуратно посадили на теплотрассу, напоили водой, но и после этого

он не мог открыть глаза. Когда доложили сержанту о происшествии,

тот никак не отреагировал. Ему было все равно, хотя он сам совсем

недавно, до назначения на сержантскую должность, был в таком же

положении.

Нервы у всех были на пределе. На почве такого напряжения возни-

кали конфликты. Сидим как-то в спортгородке, отдыхаем от строевой

подготовки. Вдруг видим, как двое набросились друг на друга. Все

побежали в их сторону. Через некоторое время в завязавшуюся драку

вмешались еще пятеро. Оказалось, не поделили мобильный телефон.

Агрессии в армии много. Основная причина драк в том, что один

пытается доказать, что круче другого. Психология такая: если ты в ар-

мии ничего не делаешь — значит, ты крутой. А для того чтобы ничего

не делать, нужно кого-то подчинить, чтобы он делал за тебя всю работу.

Я ни в коем случае не говорю, что это идеальная модель поведения.

Просто излагаю действительное, и тот, кто служил со мной, безусловно,

согласится. Я не знаю, что происходит сейчас в других частях, а говорю

о том, что видел сам. В части сильный угнетал слабого. Ребята менялись

на глазах. Некоторые из разряда спокойных и тихих превращались в

наглых и дерзких. Тем самым они пытались защитить себя, показать,

Каптёр — тот, кто отвечает за получение, хранение и выдачу солдатских вещей.

Писарь — солдат, занимающийся писаниной в казарменной канцелярии, штабе.

15

что в любой момент могут дать отпор. Это необходимость. После

армии смотришь на мир другими глазами. Ты человек, прошедший

через унижения, несправедливость, побои и усталость. И тут главное

не сломаться, выстоять, доказать всем, что ты не слабак и не тряпка.

Хотя год — не такой уж и большой срок, но этого времени доста-

точно, чтобы окунуться в грязь целиком и попытаться выползти из нее

с наименьшими потерями.

Сколько раз в самые трудные моменты я вспоминал маму, корил

себя, что, бывало, не слушал ее и грубил даже, но в самые тяжелые

минуты думал только о ней, видел ее перед собой; не губами, а каким-

то внутренним голосом произносил слово «мама», и в то же время

это была моя тайна. Никто не должен был этого знать, уж тем более

назвать маменькиным сынком. Мне кажется, что у каждого солдата в

душе происходило то же самое.

В армии новичков окружают старослужащие из других рот, которые

так и хотят что-нибудь получить: часы, деньги, телефоны, цепочки,

новые сапоги и даже форму. У некоторых все-таки отбирали, а боль-

шинство сопротивлялись. Те, кто думал, что подачкой покупают себе

спокойную жизнь, ошибались. Их не оставляли в покое до конца служ-

бы. Достаточно хоть раз исполнить прихоть «дедов», и они не оставят

в покое. Слабакам везде плохо.

Так, у одного солдата решили взять деньги в обмен на обещанное

спокойствие. Поняв, что его хотят не только обобрать, но и «поставить

на счетчик», боец позвонил отцу и все рассказал. Папа был оперативен.

На следующий день он уже тряс за грудки обидчика сына и бил его по

лицу. Затем посадил сына в машину и уехал. Солдата сочли сбежавшим.

Его не могли найти полгода. По факту самовольного оставления места

службы было возбуждено уголовное дело. Позже выяснилось, что отец

увезенного солдата сам был командиром какой-то части. Всем стало

ясно, почему солдат не был найден и возвращен в часть. О дальнейшем

развитии событий я ничего не знаю.

И вот спустя месяц с момента нашего прибытия в части наступил

день присяги. Нас переполняло чувство гордости, каждый с нетерпе-

нием ждал родных, друзей, девушку, чтобы они увидели нас в торже-

ственной обстановке, подтянутыми, собранными, серьезными, ведь до

этого мы были просто мальчишки. А для меня этот месяц до присяги

показался вечностью. Было такое ощущение, что начинал забывать

лица близких. На такой длительный срок я с ними еще не расставался.

Учебную роту построили на плацу. Все замерли в ожидании. Каж-

дому хотелось произнести традиционные слова: «Я, (фамилия, имя,

отчество), торжественно присягаю на верность своему Отечеству —

Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Рос-

сийской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов,

приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять

воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и

конституционный строй России, народ и Отечество».

Вскоре в поле внимания всей роты оказались несколько курсантов,

лица которых были нам незнакомы. Удивил нас и цвет их новенькой

формы, который был ярко-зеленым. Они находились за строем, чтобы

не привлекать внимания гостей данного мероприятия: полковника в

отставке, священника, председателя комитета солдатских матерей,

главы муниципального образования. Оказалось, что это «домушники»

и «левачники». Раскрою читателю значение этих слов. «Домушник» —

тот, кто сидел дома и являлся в часть лишь по вызову при проверке.

«Левачок» — солдат, которого какой-либо офицер части отправлял по

его желанию или без такового на различные работы за территорией

части: строительные, ремонтные, уборочные. Никто не придал бы

особого значения происходящему за строем, если бы им не нужно

было выходить из строя и держать муляж автомата правильно. «До-

мушники» и «левачники» были настолько неумелы в этом, что вызвали

у очевидцев смех и недоумение. Они дрожащими руками брались за

автоматы и пытались имитировать тренированных бойцов. Все это

при том, что никто из них ни разу не присутствовал на строевой под-

готовке или учениях.

И все-таки наше внимание, в основном, было приковано к стоящим

перед нами гостям. Я пытался найти в толпе брата, который приехал

ко мне за несколько часов до начала присяги. Увидел его внезапно: он

стоял в нескольких метрах от строя и фотографировал меня. Я махнул

ему рукой, давая знать, что очень рад его видеть. За все время нахож-

дения на КМБ я позвонил домой два раза, чтобы сказать, что со мной

все в порядке и чтобы за меня не беспокоились.

Эти слова в последующем я повторял при каждом разговоре с ними

вне зависимости от того, хорошо мне было или плохо. Просто не хотел,

чтобы родные переживали, беспокоились. Мне нужно было отслужить,

вернуться домой. И я шел к этой цели осознанно и упрямо. Для кого-то

на гражданке год — пустяк, а вот для нас он разбивался на месяцы, не-

дели, дни, часы и минуты. Дни старались не считать, но от нашей воли

мало что зависело. Здесь мы понимали, что иногда человеку хочется

ускорить время или же, наоборот, замедлить его. Но все шло, как шло.

Присяга длилась примерно час. После ее завершения близкие и

родные, жаждущие обнять своих сыновей, братьев, любимых, налетели

на солдат. Плац буквально осветили фотовспышки. Фотографирование

прервал командир роты, приказавший всем построиться и поднять-

ся немедленно наверх, чтобы сдать учебные автоматы в оружейную

комнату. А пока мы сдавали автоматы, гостям показали казарменное

помещение, столовую... После обхода территории части их привели

к командиру учебной роты для выдачи увольнительной записки. У

канцелярии образовалась громадная очередь.

Мне повезло: только я подошел к канцелярии, как из толпы уже

выскочил брат с увольнительной в руке. Радости не было предела. За

считанные минуты мы выбрались за контрольно-пропускной пункт.

Вызвали такси и скоро оказались в центре города. Брат накормил меня

в ресторане. Потом мы гуляли по городу. Я слушал новости о соседях,

родственниках, одноклассниках и думал о том, как они все далеко от

меня. Увольнительная закончилась в 18.00. Я попрощался с братом.

Мне оставалось служить 11 месяцев.

Когда вернулся в казарму, то встретил сослуживца, который нервно

ходил из угла в угол. Лицо его было перекошено, он кусал губы и даже,

кажется, разговаривал сам с собой. Я спросил: «Что случилось?» Он

ответил: «Какая-то „крыса” утащила у меня из шкафа пакет с продук-

тами». Первый раз я видел этого веселого и беспечного парня таким

раздосадованным. Воровать продукты из дома в армии — последнее

дело. Было ясно, что пакет вряд ли уже найдется, а вот «крыса» рано или

поздно будет определена, поскольку мы были в казарме, где каждый

показывает свое истинное лицо.

Вообще-то армия основательно испытывает человека на прочность

в отношении честности. Если на гражданке ты ни разу не воровал, то

здесь научишься — много факторов и предпосылок к посягательству

на чужую вещь: голод, холод, чувство безнаказанности и т.д. Воровали

все: использованную бритву, полотенце, подушку, форму, зубную щетку

и даже портянки. Дело доходило до абсурда. Так, в начале каждого ме-

сяца личному составу раздавали сахар в банках, которые разрешалось

хранить в тумбочках. Пока владельцы этих тумбочек были заняты

своими делами, другие солдаты забирали у них сахар, и с этим ничего

нельзя было поделать. Однако самым распространенным предметом

кражи был телефон, поскольку его легче всего было реализовать на

гражданке. Механизм действия воришек был такой: они крали телефон,

затем прятали его на территории части, потом выносили за контроль-

но-пропускной пункт и продавали по дешевой цене. На вырученные

деньги покупали водку или пиво. Одни попадались офицерам, другим

удавалось отвертеться.

Помню один случай. Удачливый воришка разжился пивом, а оно

оказалось просроченным. Испытывая неимоверную тошноту в казарме,

он тут же попался на глаза замполиту. У бедняги затряслись ноги и сра-

ботал рвотный рефлекс. Лицо сделалось сине-зеленым, и он грохнулся

в обморок. Лежал на кафельном полу, корчился и кашлял. Его быстро

вынесли из казармы во двор. В дальнейшем разъяснительную работу

с этим солдатом проводил старший лейтенант. Он сжал руку в кулак,

резко ударил в лоб провинившегося, после чего последний отлетел на

несколько метров, хотя весил 80 кг.

Нужно сказать, что к этому удару старлей прибегал во время войны

в Афганистане в экстремальных условиях, когда у него не было воз-

можности стрелять или использовать штык-нож.

Вернемся к Артуру. Хочу заметить, что таких личностей на граж-

данке не встречал. Его маленький рост сочетался с сильным харак-

тером, изворотливостью, бодрым духом и умением приврать. Мы с

ним познакомились еще до отправки в часть. С самых первых дней

пребывания в роте он распространил информацию о том, что его отец

работает неким начальником в силовых структурах, при этом не знал

ни его звания, ни должности. Это вызывало у многих сомнения. В

голову сразу приходила мысль, что он мог сочинить эту историю для

собственной безопасности. Наши сомнения рассеялись, когда он при

заполнении анкеты в графе «профессия родителей» написал, что отец

работает слесарем.

Артуру было всего 18 лет. Чтобы не работать в армии, он иногда при-

творялся больным. Одно время даже усердно названивал родителям,

чтобы те забрали его домой на несколько месяцев. Такая мечта была

практически у всех на начальном этапе службы. Однако со временем

мирились со своим положением и дослуживали до последнего дня,

а некоторые служили больше, чем положено. Таких задерживали на

несколько дней по разным обстоятельствам. И это была трагедия —

остаться в армии еще на несколько дней. Причины для этого были

разные. Как-то я узнал, что в оружейной комнате заперт солдат, кото-

рого собираются задержать на несколько суток. А история была проста.

Лейтенант вызвал в штаб бойца, который нарушил дисциплину, и без

всяких разговоров сразу начал его бить. Солдат не стал терпеть боль

и унижения, схватил со стола кувшин с водой и разбил его о голову

лейтенанта. Что будет с солдатом, когда из санчасти выпишется лей-

тенант, можно только догадываться.

Итак, КМБ был позади. На следующее утро после присяги коли-

чественный состав учебной роты начал понемногу убывать. Солдат

распределяли по разным частям. Я и несколько моих товарищей, с

которыми я дружил, остались служить в той же части. Нас всех при-

вели в мостовую роту. Кровати не распределили. Каждый сам себе

добывал ее. А это не так-то просто было сделать. Мы поселились в

бывшей комнате досуга, где были расставлены армейские кровати и

тумбочки. Нас встретили холодно, на другое мы и не рассчитывали.

В первую ночь трем нашим новичкам устроили «велосипед». То есть

вставляли спички между пальцами ног и зажигали их, в результате чего

«велосипедист» получал мелкие ожоги. А утром нужно было надеть

берцы, в которых обожженная нога в летнюю жару претерпевала еще

большие болевые ощущения.

Солдат, который отслужил больше нас на месяц, говорил всем

новичкам: «С сегодняшнего дня установлю дежурство. Будете мыть

полы по очереди. Только новички. А начнем мы с хозяина первой

кровати». На первой кровати спал я. Не придавая никакого значения

сказанному, я оделся и направился со всеми к выходу. Увидев, что я

не отреагировал, старослужащий хотел меня удержать, но не решился

на это. Некоторое время он и другие бросали на меня косые взгляды,

не раз проверяли на прочность, но в конце концов оставили в покое.

Некоторые ошибочно предполагают, что дедовщина заключается

просто в избиении, издевательствах. Однако не в этом вся суть. Ведь

избиение и издевательства могут иметь место и среди старослужащих.

На самом деле дедовщина заключается в передаче старослужащими

своего накопившегося за время службы опыта молодым. Получается,

что у нас дедовщины не было. Была «перцовщина», когда солдат, будучи

уверенным в превосходстве своей силы перед другими, командовал

ими. При этом срок службы значения не имел.

До того как попасть в роту, между нами не было четкой и грубо вы-

раженной иерархии, и, казалось бы, все в большей части были равны,

жили преимущественно «не по понятиям». Попав в роту, мы увидели

обратное. Одни делали всё, другие же ничего. Отслуживший всего два

месяца умудрялся командовать «стариком», которому до увольнения

оставалось два-три месяца, а то и день.

Прошло несколько дней с момента пребывания в роте. Отныне

строевые проводились только перед проверками. Но вместе с тем было

трудно психологически: у каждого были свои «тараканы» в голове. Ни

дня не обходилось без драк. К этому постепенно привыкали и вос-

принимали происходящее как нормальное явление: просто двое раз-

бивают друг другу нос, голову и другие части тела до крови. Офицеры

по-разному реагировали: одни выпытывали, пока не скажешь, с кем

подрался, другие закрывали на это глаза. Не успев разместиться в роте,

один из наших молодых подрался. Чтобы у него не было синяков, он

намазал все лицо зубной пастой, пережидая в туалете. Как назло коман-

дир подразделения зашел в туалет, где и застал его с намазанным пастой

лицом. Он без слов потащил бедолагу в канцелярию, где приказал ему

очистить салфеткой лицо от пасты и раздеться, с целью проверить на-

личие синяков на теле. Синяков на теле не было обнаружено. А вот на

лице живого места не было. Капитан предложил бойцу назвать того,

кто оставил следы своего неслабого кулака на его лице. Взамен обещал

не наказывать напуганного солдата. Но случилось не то, чего ожидал

офицер. Солдат отказался назвать какие-либо имена, из-за чего ходил

часами в ОЗК по плацу. А позже его назначили еще и в наряд.

Вернусь к новой казарменной жизни в батальоне, которая крайне

отличалась от прежней, несмотря на то, что их разделял всего лишь

потолок. Начну с описания казармы.

Днем казарма была чиста, как лицо младенца. В ней слышались

только голоса дневальных, которые изредка подавали команды при

входе офицеров, шептались между собой, повторяя друг другу, что

больше всего в жизни хотят сдачи дежурства. Вечером же казарма на-

поминала тюрьму, которая мне знакома только по книгам и рассказам.

В это время здесь царила совсем другая обстановка: одни играли в

карты, другие подтягивались и отжимались в спортивном углу, третьи

пришивали подворотнички к своим или чужим кителям, четвертые

смотрели фильм в комнате досуга, где не всем хватало места.

Особенно спешили привести себя в порядок непривилегированные

солдаты, которые не поддерживали отношений с сержантами и офице-

рами и поэтому опасались оказаться в центре внимания на утреннем

осмотре. Каждый из таких солдат на собственной шкуре почувствовал,

что такое не подстригаться, не бриться, не чистить обмундирование.

Вот с бритьем постоянно возникали проблемы: не хватало станков,

лезвий. Это было нашей каждодневной заботой по утрам.

Стоим как-то на осмотре, который решил провести сам командир

нашего взвода старший лейтенант Яковлев — участник боевых дей-

ствий в Афганистане. Уверенным голосом он подал команду «Кру-гом!»

и, заняв соответствующую позицию между шеренгами, начал проверять

состояние формы. Проходя медленно сзади ребят, он остановился за

одним из них, сделал недовольное лицо, затем шлепнул по затылку

солдата, да так, что крепкий мог бы устоять, а слабак или трус непре-

менно падал. Все в шутку называли такое действие фирменным ударом

старшего лейтенанта. Это было что-то вроде подзатыльника.

Яковлев прошел службу от ефрейтора до старшего лейтенанта. В свои

сорок пять лет он выглядел старше. В период срочной службы оказался

в зоне боевых действий, где научился профессионально убивать. Одна-

ко не был жестоким до садизма, но строгим — неимоверно! Одно нас

устраивало в командире: если наказывал, то за дело. После наказания

мог и поговорить с солдатом. Было в нем что-то человеческое, отцов-

ское. Его боялись, но не тряслись перед ним. И то, что наше чувство

собственного достоинства не было раздавлено, помогало все пережить,

остаться человеком и кое-чему научиться. Мы ходили и думали: «Не

твари мы, не ослы, не придурки, и нормальными солдатами станем все

равно!» Просто надо знать, что армия — это особое сообщество. Здесь

твоя ошибка — это чья-то жизнь.

Старлей больше всего любил боевые искусства, алкоголь и шашки.

За все время пребывания в вооруженных силах он проверил способно-

сти всех солдат, играя с ними в шашки каждый день. Однако никто так

и не смог его обыграть, чем он гордился. В ряды обыгранных попал и

я. Условие игры было таковым: проигравший должен был подтянуться

после каждого проигрыша пятьдесят раз. В этот день мои мышцы ныли

от напряжения. Мне пришлось подтягиваться двести раз. На учебных

занятиях Яковлев часто повторял: «Армия — второй роддом для му-

жика». И те, кто служил, с этим, конечно, согласятся.

Нетерпимо он относился к доносчикам, не считался с руковод-

ством, что и отразилось на его «продвижении по службе». В его воз-

расте, с такой выслугой лет, он мог бы подняться по меньшей мере до

подполковника или даже полковника, но его упрямство и неохотное

подчинение мешали.

У старшего лейтенанта было непростое детство. Ему было всего 5

лет, когда его отец умер от рака легких. Перед смертью он несколько

раз хотел покончить жизнь самоубийством. Маме маленького Володи

приходилось одной содержать семью после смерти мужа. Она десять лет

проработала дояркой. Одно время, когда Лидию Агаповну уволили, се-

мья голодала. Мать вынуждена была любыми способами зарабатывать

на жизнь. Когда ей исполнилось сорок пять лет, она познакомилась

с деревенским фельдшером, который предложил ей выйти за него

замуж. Она согласилась, поскольку на тот момент семья нуждалась в

кормильце, который мог бы взять на себя житейские проблемы. Пер-

вые три года супружеской жизни прошли благополучно. Затем муж

запил, стал избивать жену до полусмерти. Его начало раздражать все,

а особенно маленький Володя.

Такое поведение отчима заметили даже соседи. Ситуация достигла

апогея, когда отчим, напившись в очередной раз, пришел домой и на-

чал избивать пасынка. Мать, готовившая еду на кухне, услышала крики

сына о помощи, взяла кухонный нож со стола, бросилась в спальню

и нанесла насильнику несколько ударов ножом в область сердца и

почек. Он скончался на месте от потери крови, а ее приговорили к

длительному заключению.

Володя был передан на воспитание своей шестидесятилетней

бабушке, которая сделала все, чтобы тот рос в нормальных условиях,

поступил в техникум, стал человеком. Потом армия. Володя был далек

от мысли, что на службе его настигнет война и он будет участником

боевых действий.

Вот так и началась служба искалеченного жизнью человека, ни на

секунду не забывающего мать, лицо которой ему часто снилось. Тогда,

покрытый холодным потом, он вскакивал с кровати и, держась за голо-

ву обеими руками, ходил часами по «взлетке». Иногда, чтобы заглушить

боль воспоминаний, пил. Но алкоголь спасал его от мучительных вос-

поминаний детства ненадолго. Потом было еще хуже — к душевной

боли прибавлялась физическая. И тогда он уходил в работу целиком,

возился с солдатами, учил их всему, сутками не выходил из казармы.

Продолжая свой рассказ о казарменной жизни в роте, вспоминаю

первую «труску» одеял. Никто не мог понять, зачем в шесть утра трясти

одеяла, если это можно было сделать позже, ну, например, днем. Таким

образом, у солдата отнимали полчаса сна. А что это такое, можно не

объяснять… В субботу происходила смена постельного белья. К ней

мы относились спокойно, но труску одеял утром ненавидели. Вся

рота сдавала носильные вещи и постельное белье, чтобы получить

другие. С этими предметами у меня никогда не возникало проблем. Я

был приближенным каптеров, у которых, в отличие от многих, было

все: еда, «подшива», ценившаяся больше всего, портянки, сапоги и

многое другое.

В армии, как и в жизни, важно найти свое место, найти нишу на

время, окопаться и не высовываться.

Дата добавления: 2015-07-08