День пятый

– Это крик Хворобья! – громко выдохнул он

И на сторону сплюнул от сглазу.

Льюис Кэррол. Охота на Снарка

Вторники – меняльные дни. После Помпея я не был на первом. Как-то меня перестал привлекать этот этаж. Можно назвать это трусостью, но на самом деле это выжидание. Есть плохие места и есть временно плохие места. Временную «худость» можно переждать. Я думаю об этом все утро. О том, как соскучился по меняльным делам и что времени после Помпея прошло достаточно, чтобы первому перестать быть плохим местом.

И вот после уроков я разбираю свое хозяйство. Все, что в мешках и в коробках. Ничего путного не нахожу, может, оттого, что давно не менялся. Когда отрываешься от этого дела надолго, теряется нюх на спрос. Роюсь в самых дальних залежах и натыкаюсь на позабытый фонарик с голой теткой. Ручка в виде нее, которую полагается держать за талию. Гнусная штука. Совсем слегка облупленная. Я ее беру. Потом становится стыдно такого убожества, и набираю еще по три связки бус. Из ореховых скорлупок, финиковых косточек и кофейных зерен. Их немного жалко, но всегда можно сделать еще, если знаешь как. Увязываю все в узелок. Совсем маленький.

Лезу в пластинки, проверяю дальние ряды. Ингви Малмстин. То самое, что не мешало бы обменять. Лэри с ума сойдет, но мне виднее, что у нас в хозяйстве лишнее. И потом, вполне может статься, что менять его окажется не на что и я верну его на место. Я почти уверен, что так и будет. Прячу диск в пакет, чтобы не бросался в глаза, и еду.

Уже на лестнице слышен гул, а ниже мелькают спины – народу больше, чем обычно. Даже намного больше. Не понимаю, отчего это так, но в самом низу вижу, что половина менял девчонки – и удивляюсь своему удивлению. Как будто у них не может быть ничего годного для обмена. Опять я забыл про Закон. Делается немного не по себе. Вообще-то я застенчивый и не люблю, когда меня застают врасплох. Это закон – это интересно и здорово, но только не тогда, когда ничего такого не ждешь, а я как раз не ждал. Но не поворачивать же обратно, если съехал у всех на глазах.

И вот я медленно еду мимо них – стоящих и сидящих, с тем и с этим, – стараясь выглядеть как обычно. Как будто они всегда тут торчали, и в этом нет ничего особенного. Не так уж трудно сохранять спокойствие, когда вокруг – толпа принарядившихся Крыс и Псов, в которой ты почти незаметен и даже с трудом сквозь нее продираешься.

Филин с лампами и сигаретами в своем углу. За сокоавтоматом – Мартышка с наклейками, а все остальные затеряны среди девчонок. Никто ничего не держит на виду, надо спрашивать – а я стесняюсь и уже понимаю, что зря спустился. Кому сегодня интересны пошлый фонарик и самодельные бусы? Все пришли за новыми знакомствами, менялки – только предлог. Но я все равно еду до конца, чтобы потом с полным правом вернуться.

– Что у тебя? – спрашивает Гном, пятнистый от прыщей, как мухомор. Смотрит поверх головы. Плевать ему, что там у меня. Просто спрашивает. Рядом томная Габи держит огромнющий плакат с Мерилин Монро. И зевает, как крокодил.

Быстро проезжаю. К пластинкам очередь из четырех Псов и двух девушек в очках. А сразу за ними – пустота, и сидит одна единственная девчонка. Совсем неожиданно застреваю рядом. Вообще-то, чтобы поправить пластинку, которая сползает с Мустанга, одновременно норовя вывалиться из конверта. И вдруг вижу…

У нее на коленях – жилетка всех цветов радуги, расшитая бисером. Горит и переливается, как солнышко. Не может быть, чтобы такую вещь принесли на обмен, это понятно, но меня все равно притягивает. Как-то само собой. Она поднимает голову. Глаза зеленые, чуть темнее, чем у Сфинкса, а на волосах она просто сидит, как на коврике.

– Привет, – говорит она. – Нравится?

Странный вопрос. Нравится ли?! Срочно надо ехать обратно и искать что-нибудь стоящее. За плеер могут и убить, но есть еще рубашки Лорда и мои бесценные амулеты.

– У меня с собой нет ничего подходящего, – отвечаю я. – Так, одна никчемная мелочь. Надо кое-куда съездить.

Она встает. Как ее зовут? Вроде бы, Русалка. Совсем маленькая. Кажется, из бывших колясников. А может, я ее с кем-то путаю.

– Примерь. Это очень маленький размер. Вдруг не налезет.

Малмстин опять начинает сползать.

– Да нет, не стоит, – стараюсь затолкать его поглубже, – я тут просто гулял себе… – Уши почему-то нагреваются и начинают ужасно мешать.

– Но тебе же нравится? Примерь, – она сует мне жилетку. – Давай. Хочу посмотреть, как она выглядит на ком-то другом.

Снимаю две свои и надеваю эту. Застегиваюсь. Совсем моя. По всем параметрам.

– Здорово, – говорит Русалка, обойдя коляску. – То, что надо. Как будто на тебя сшита.

Начинаю расстегиваться.

– Нет, – качает головой она. – Это тебе. Подарок.

– Ни за что! – стаскиваю жилетку и протягиваю ей обратно. – Нельзя так.

Да, была у меня такая нехорошая привычка. Спускаться в меняльный вторник без ничего, выбирать, что получше, и спрашивать хозяина: «Не подаришь?» Они, конечно, дарили. А куда им было деваться? Потом начали при моем появлении разбегаться и прятать свое добро. И я перестал клянчить подарки. Самому надоело. Но брать такой подарок я и тогда бы не стал. Совесть у меня все-таки есть. Поэтому трясу перед ней этой прекраснейшей жилеткой и умоляю забрать ее обратно.

– Я ее принесла, чтобы кому-нибудь подарить, – объясняет она. – Тому, кто оценит. Ты оценил, значит, тебе. А то обижусь.

Волосы ниже колен цвета кофе с молоком. А рубашка зеленая, под цвет глаз. И ей подойдут все мои бусы. Поэтому развязываю узелок.

Из него немедленно вываливается пошлый фонарик. Ужас и позор. Но она смотрит только на бусы. И по тому, как смотрит, сразу видно, что понимает в таких вещах.

– Красота какая, – говорит. – Неужели сам сделал?

– Бери, – отвечаю я. – Они не стоят и кармашка твоей жилетки.

– Эти, – она выбирает финики и вешает на шею. На свете не так уж много девчонок, которым такое идет. Она одна из них.

– Эти тоже, а то обижусь, – сую ей остальные бусы. Очень спешу, потому что краем глаза заметил, что сквозь ряды менял в моем направлении рвется Лэри с перекошенной мордой.

– Пока! Спасибо за подарок!

Быстро отъезжаю. Лэри уже совсем близко, но наступает на чей-то сигаретный склад и его останавливают для серьезного разговора. Так что у меня появляется время, и я его использую.

– Эй, кто подкинет до четвертой? – кричу я. – Оплата по прибытии!

Сразу находятся три услужливые Крысы. Микроб и Сумах не подходят по комплекции, так что я выбираю Викинга. Он сажает меня на загривок, и мы бежим. Я в новой жилетке очень красивый, он в роли лошади тоже ничего.

– Стой, скотина! – визжит где-то позади нас Лэри. – Стой!!!

Мы, конечно, не останавливаемся. Погоня, это то, что я люблю больше всего на свете! Ноги Викинга мелькают белыми бутсами. Меня потряхивает.

– Е-еху! – кричу я. – Поддай жару!

Викинг взлетает по лестнице. Желтые волосы бахромой болтаются у него перед глазами, и я убираю их, чтобы он не споткнулся. Потом выуживаю из-под его ворота шнурочки наушников и запихиваю себе в уши. Длины шнурочков еле хватает, и это не очень удобно, зато теперь мы бежим под музыку.

Да! Никогда не угадаешь сколько радостей может принести обычный меняльный вторник.

Мы бежим. Очень трясучая музыка. Очень резвый Викинг. Крепко сжимаю узелок. Среди коридорных голов мелькает знакомая лысина. Выдергиваю наушники и кричу Викингу:

– Эй, тормози! Прибыли!

Он тормозит и ссаживает меня на пол. Прямо под ноги Сфинксу.

– Это еще что за верховая езда? – интересуется Сфинкс.

– Не езда, а спасение от верной гибели, – объясняю я, расплачиваясь с Викингом.

– А что за роскошная жилетка? Раньше я ее не видел.

Рассказать про жилетку мешает подбежавший Лэри.

– Ты его обменял! – орет он. – Моего Ингви! Пусти, Сфинкс! Я его убью!

Сфинкс, конечно, не пускает. Лэри весь в слюнях и в соплях, его вот-вот хватит удар.

– Эй, – говорю, – не распускайся так. Кругом полно Логов. Что они подумают? Не обменивал я твоего Ингви. Клянусь ногами Сфинкса.

– Тогда где он? Торгаш! Кровопийца!

– В коляске, наверное, остался. Там внизу, где я высадился перед отправлением.

Лэри ударяет себя кулаком по лбу, разворачивается и бежит обратно.

– Пожалуй, Крысы поспеют раньше него, – говорю я Сфинксу. – Знаешь, они ведь такие жадные до чужого…

– Про жадных до чужого ты бы помолчал, Табаки, – Сфинкс садится на корточки, и я влезаю ему на плечи. – Если его диск стащили, подаришь один из своих. Понял?

Я молчу. А что отвечать? Сфинкс не хуже меня знает, что мои диски Лэри даром не нужны. Как и мне его. С высоты хорошо видны самые верхние фрагменты настенных росписей, и я их рассматриваю, хотя Сфинкс шагает быстро, так что особо много чего не высмотришь. У входа в спальню свешиваюсь к его уху:

– Знаешь, я лучше подарю ему фонарик. Очень красивый. Даже, в своем роде, пикантный. Идет?

Перерыв между обедом и ужином самый длинный, и к ужину обычно уже звереешь от ожидания. Но это если день скучный, а если не скучный и есть о чем рассказать людям – совсем другое дело. Мне есть о чем рассказать, и я рассказываю всем подряд, пока сам не устаю от повторяющихся подробностей. Единственный, кто отказывается слушать, – Лэри. Приволакивает своего «Ингви», кладет на место, показывает мне кулак и уходит. Как будто ему совершенно не интересно, откуда взялась моя новая жилетка.

Я снимаю ее, чтобы получше разглядеть, надеваю – и снимаю опять. С каждым осмотром она все краше. Даже Нанетта с этим согласна. Разгуливает вокруг и пробует склюнуть бисеринки. Приходится отгонять ее журналом. Считая сегодня, до вторника еще целая неделя, но я решаю запастись свежими меняльствами, тем более, в наличии мешок со свежей ореховой скорлупой.

В наушниках, чтобы не отвлекаться и не встревать в стайные разговоры, нанизываю скорлупки на леску – только самые маленькие и красивые. Слушаю всякую радиодребедень для детей дошкольного возраста.

Ужас, чем пичкают наружную детвору! Волосы встают дыбом. Сказка о Снежной Королеве не так уж плоха, но рассказывает ее грудной женский голос с сексуальными придыханиями и постанываниями, так что история приобретает совсем не свойственные ей оттенки.

«Лодку уносило все дальше и дальше, – стонет голос у меня в ушах. – Красные башмачки плыли за ней, но не могли догнать! Может, река несет меня к Каю? – подумала крошка Герда…» – Голос заедает от волнения.

Скорлупка, еще скорлупка…

Черный роется в тумбочке, потом в столе. Находит бритвенный станок и уходит, увешанный полотенцами. У него уже растет борода. А у меня ничего не растет….

«Давно мне хотелось иметь такую маленькую девочку, – со значением сообщает шипящий вампирский голос. – Дай-ка я причешу тебя, моя красавица». – Кого-то причесывают. Подозрительно при этом хрустя. «О-о-о, я засыпаю, что со мной?» – пищит Герда. Ей лет за сорок, как минимум. Очень увлекательная история. Бусы почти готовы, пальцы жутко болят. Дырявить орехи совсем не так просто, как можно подумать. Дую на пальцы и вешаю первую заготовку на гвоздь. Это будут очень симпатичные бусы. Скорлупки почти одинаковые.

«Кар-кар-кар, здравствуй, девочка!» – Ворон, судя по голосу, не дурак выпить. А его супруга – первое молодое существо в этой постановке – каркает нежным сопрано… Беру вторую леску.

Вбегает Горбач. Лицо у него такое странное, что сразу понятно: что-то стряслось. Роняю орехи, смотрю на его губы. В детстве я умел читать по губам, но с тех пор прошло немало времени, к тому же он все время отворачивается и не разберешь… Проще снять наушники, но мне почему-то страшно. Потому что, кажется, он сказал «Лорд». А этого быть не может.

«Да-да, это он! Это Кай! – озвучивает у меня в голове Герда-за-сорок. – Ах, ну проводи же меня скорее во дворец!»

Краем глаз замечаю, что Сфинкс слегка не в себе. Пятится до кровати и садится, не сводя глаз с Горбача. Входит Слепой. Тоже странноватый с виду. А за ним – коляска Лорда с Лордом и толкающий ее Ральф.

«Это только сны… Сны знатных вельмож…»

Сдираю наушники к чертовой матери.

Тишина. Слышно гудение Дома за стенами и даже наружность – ведь это настоящая тишина, какая у нас бывает очень редко. Ральф смотрит на нас, мы – на Лорда. Потом гремит самый громкий в моей жизни ужинальный звонок. Ральф поворачивается к выходу и сталкивается в дверях со свежевыбритым Черным.

Черный говорит ему:

– Извините… – а потом, – ой! – когда замечает Лорда.

– Да ради бога, – отвечает Ральф и выходит.

А мы глядим на Лорда. Это действительно он. Живой, настоящий, не в песне и не во сне. Можно пощупать, понюхать, подергать за волосы… Надо узнать, надолго ли его привезли и еще кучу важных вещей, но я в ступоре и никак не могу из него выйти. Лорд сидит, сгорбившись. Жалкий, каким померещился мне под гармошку. Голова острижена. Не наголо – но лучше бы наголо, потому что стриг его какой-то шизофреник. Волосы торчат неровными пучками, а кое-где сквозь светлую щетинку даже просвечивает кожа, как при стригущем лишае. Тот, у кого поднялась рука на волосы Лорда, да еще таким манером, не мог быть нормальным, это понятно всем. Лорд в куртке Горбача и в моей жилетке. Весь в значках. Глаза стали больше, лицо меньше, пальцы теребят значки, а глаз он не поднимает. Ужас, как выглядит, а еще ужаснее, что все молчат и только смотрят.

Начинаю нервно раскачиваться. Обстановка все хуже и хуже, пока Слепой не подкрадывается к коляске, протягивая Лорду сигареты:

– На, покури. Какой-то ты уж очень тихий.

Лорд вцепляется в пачку, как утопающий в спасательный круг. Я сразу выхожу из ступора. И остальные тоже. Ползу на предельной скорости, но поспеваю последним. На Лорда уже налетели, пихают, щупают, нюхают и орут. Вливаюсь в общий хор и заглушаю всех. В разгар приветствий Лорд вдруг начинает плакать.

– Все, хватит, – сразу командует Сфинкс. – Все на ужин. Оставьте его в покое.

Но я не собираюсь оставлять Лорда в покое. Влезаю ему на колени – поближе к ушам, – потому что надо же объяснить, как я по нему скучал и все такое. Слушает он или нет, неважно. Он роняет сигарету, и ему дают еще шесть взамен упавшей.

– Волосы у тебя, – Горбач ерошит уродливую стрижку, – просто кошмар. Кто это постарался?

– Как тебе в моей жилетке? – спрашиваю я. – Если хорошо, я не буду ее отбирать. Тем более, у меня теперь еще одна, совсем новая.

– Ты насовсем? – осторожно уточняет Сфинкс.

Лорд кивает.

– Ура! – кричит Горбач и подбрасывает в воздух Нанетту. Слепой тоже щупает голову Лорда и огорченно свистит.

– А у нас теперь, представь себе, Новый Закон… – начинаю я, но Сфинкс не дает ничего рассказать.

– Ужинать! Марш! – кричит он сварливо. Меня снимают с Лорда и уносят, хотя я сопротивляюсь.

В коридоре я рядом с Горбачом, который разговаривает сам с собой:

– Я знал, что он стоящий тип… – и это, конечно, про Ральфа, а чуть дальше от нас Сфинкс и Слепой, и Сфинкс говорит: – Пахнет психушкой, – и это уже про Лорда.

Разгоняюсь и наезжаю им на пятки. Мне плевать, чем там пахнет от Лорда, раз уж он вернулся, а все эти разговоры – ерунда, когда случается такое, можно только петь и греметь чем-нибудь. И я пою. Пою, буйствую и переворачиваю посуду. Я делаю Лорду огромный бутерброд и поливаю его сиропом. Бутерброд, тарелку, скатерть и себя. Из супа я вытаскиваю мясные тефтельки – тоже для Лорда, на каждую вытащенную две уроненных – и прячу их в другой бутерброд. Вокруг озеро жира и сиропа, Сфинкс смотрит бешеными глазами, но молчит, а Лэри говорит:

– Если меня спросят, то я не из его стаи, потому что стыдно же перед людьми…

Потом мы едем обратно: я быстрее всех, но под конец отстаю, потому что вспоминаю про Ральфа и начинаю его высматривать. Я бы ни о чем не спросил, даже если бы увидел его, но пока не вижу, кажется, что мог бы и спросить. Например, откуда он привез Лорда. Все это ужасно интересно, а у самого Лорда не спросишь, потому что нельзя. Не принято, некультурно, бестактно, одним словом, нельзя, если только Лорд сам не скажет, а он ничего не скажет, это я уже понял. Поэтому высматриваю Ральфа, но его не видать, так что я нагоняю своих, которые застряли, принимая поздравления от тех, кто уже узнал, что случилось.

Я бы тоже с удовольствием принял поздравления, но проклятые бутерброды текут и жирят все вокруг, поэтому я только машу всем рукой, проезжая мимо, и, вроде, замечаю среди поздравляющих двух-трех девчонок, но, опять же, нет времени присматриваться, потому что я очень спешу.

ТАБАКИ

Дата добавления: 2015-07-08