Образованный невежда.

Нужные нам книги должны быть такими, чтобы они действовали на нас подобно беде, чтобы заставляли нас страдать, как от смерти человека, которого мы любили больше самих себя, чтобы заставляли нас чувствовать себя на краю самоубийства, или потерянными в дремучем лесу вдали от человеческого жилья – книга должна служить ледорубом для замёрзшего моря внутри нас.

– Франц Кафка –

– Как бы я хотела с ней познакомиться, – сказала Лиза, кладя на стол страницы с главами о Брэтт, – хотя, полагаю, она не была особенно сочувствующим человеком.

– Она была совершенно другой, когда не стояла перед группой, – сказал я, – менее огненной, более милой, меньше акцент, и она определённо предпочитала животных людям. Отнеслась бы она к вам ласково или жёстко, я не знаю.

– Почему она должна была отнестись ко мне жёстко?

– Для вашего же блага. Лучше сделать это побыстрее, как удалить зуб. Брэтт могла подумать, что самое любезное будет отхлестать вас, чтобы вы не бездельничали и всё не усложняли.

– Я бездельничаю? Да, я слишком много валяюсь. А кажется, что я должна что-то делать. Делать больше.

– Существует естественный ход вещей. Если ты слишком напуган или слишком умён и начинаешь валять дурака, то, возможно, просто поставишь себя в трудное положение. Вы отпустили штурвал, так что не паникуйте и не пытайтесь снова схватить его. Не создавайте себе лишних проблем, всё хорошо.

Она вздохнула.

– Я не знаю, что делать дальше. Мне кажется, что, ну, не знаю, как будто я должна что-то делать.

– Ваши старые взаимоотношения со временем уничтожены. Вам стоит не торопясь об этом поразмыслить, подумать о времени, о вашем времени. Как вы проводите дни, недели, годы, чем они являются для вас, и чего вы хотите от них.

– Это совершенно вне моего образа мышления, – сказала она. – Вся моя жизнь была сумасшедшим домом, полном вещей, которые требовали незамедлительного исполнения. Не помню, чтобы я думала как-то иначе.

– Теперь вам некуда спешить. Гонка окончена. Когда нужно будет сделать следующий шаг, вы об этом узнаете. Всё управляется совершенным интеллектом. Не требуется ни думать, ни вмешиваться, ни сомневаться в правильности. Просто позвольте процессу нести вас, доверьтесь ему, не боритесь с ним. Вот и всё, что нужно делать.

– Это то, о чём вы говорили Мэгги, да? Что вы не хотите носить повязку на глазах и ходить с тросточкой?

– Похоже на то.

– И так вы живёте свою жизнь?

– Вроде того.

Она сидела и смотрела на меня, с полуоткрытым ртом.

– Но серьёзно, ну, то есть, на самом деле?

– На самом деле.

Она смотрела на меня, словно зависла где-то над этим разговором, не способная спуститься ни на одну из сторон. Она думала, что жизнь, какой она всегда её знала, нормальна и естественна. Возможно, она и нормальна, но далеко не естественна. Я со своей стороны не чувствую неудобства, говоря, что мы, человеческие существа, не имеем представления, кто мы в действительности и на что в действительности способны. Ни малейшего.

Она по-прежнему смотрела на меня.

– Говорите, – сказал я ей.

Её рот был всё ещё приоткрыт, а теперь голова начала слегка раскачиваться.

– Нет, этого не может быть, – наконец выговорила она, борясь сама с собой.

Я слегка подтолкнул её локтем.

– Вы, наверное, были помешаны на том, чтобы держать всё под контролем? – спросил я.

Это всё, что было нужно.

– Нет, – сказала она, защищаясь, – это уж точно. Может быть, это по вашим довольно отстранённым стандартам, но у нас была очень сложная, полная требований жизнь. Не было места для легкомыслия, знаете ли. Каждый должен был выполнять свою часть, иначе всё пойдёт... еда, стирка, счета, магазины, школа, работа, общественные обязательства, графики, домашние дела, боже мой... командировки, спорт, вó время всех подготовить, чтоб не опоздали, миллион вещей, дома, на работе, в школе, везде, каждый день, без выходных... всё это должно быть сделано, знаете, и я – та, кто должен обеспечить это. Это называется быть помешанной на контроле? Я должна была быть очень организованной, и я старалась. Я должна была следить, чтобы все были заняты, знаете, так много нужно было сделать, и не было места для оплошностей, иначе всё полетит вверх тормашками. Не думаю, это значит быть помешанной на контроле. Я просто вела нормальное суетное домашнее хозяйство.

– Значит, вы не были помешаны на контроле?

Она вздохнула.

– Мне кажется, это не подходящее название. Я делала то, что должна была, вот и всё. И делала хорошо. И гордилась, что делаю это хорошо.

– Могу я сделать одно замечание?

– Да, окей.

– Вы можете обидеться.

– Постараюсь не обижаться.

– Окей, это очень простая вещь, но крайне важная. Вы не знаете, как дышать.

– О, – произнесла она, энергично кивая, – да, я знаю. Мой тренер говорил мне то же самое. Я пытаюсь...

– Постойте, прошу вас. Вы не то, что делаете это не правильно, вы вообще не знаете, как это делать. Ваше тело не знает. Я наблюдаю за вами. Вы зеваете, словно это противозаконно, вы чихаете как котёнок, вы говорите в нос и голос ваш слаб, вы никогда в действительности не расслабляетесь. Очень важно научиться дышать, может уйти целый год, чтобы сломать плохие привычки и наработать хорошие. Это имеет решающее значение для всего, и это не легко. Вам действительно необходимо уделить этому внимание, узнать об этом, развить мышцы, сделать привычкой. Вам нужно перевоспитать свой ум и тело. Это не простая вещь.

– О, господи, – сказала она, с преувеличенным отчаянием, – как будто мне больше не о чем беспокоиться, теперь я не знаю, как дышать!

– Дыхание прежде всего. Если вы не дышите хорошо, всё остальное не будет работать правильно – ментальные, физические и эмоциональные аспекты целиком зависят от полного, здорового дыхания. Вот смотрите, вытяните вперёд руку.

Я вытянул свою навстречу. Моя была неподвижна как у манекена. Её – дрожала словно мокрый котёнок.

– Вы плохо засыпаете ночью? Лежите и перемалываете то, о чём вам не нужно было бы беспокоиться?

– Нет, – сказала она. – Может быть.

Я подождал.

– Да.

– Это потому, что ваше тело и ум лишены кислорода, и это приводит вас в паническое состояние. Практикуйте правильное дыхание, когда ложитесь спать, и больше это вас мучить не будет. Я не хочу читать вам лекций, но ничто не будет работать правильно, если вы неправильно дышите. Вам действительно необходимо изучить этот вопрос – почему это важно, и как это делать. Сделать это самым важным. Это самый лучший совет, который я могу вам дать.

Я откинулся на спинку, медленно и глубоко вдохнул, и выдохнул.

– Дыхание идёт рука об руку с пробуждённостью. Оно очищает, освежает, концентрирует, всё вместе. Во мне осознанное дыхание вызывает тёплое чувство благодарности за всё, что я имею, смешанное с осознанием, что с каждым вздохом это безвозвратно уходит. Это не мистика и не просветление, это не путь и не цель, это просто базовая осознанность.

Я видел, что обида завладевала ей, но она придерживала язык, её мышцы натянулись, а дыхание стало прерывистым.

– Да, – сказала она резко, – вы говорите в своих книгах о дыхании.

– Попытайтесь понаблюдать своё теперешнее состояние, – предложил я. – Вот о чём я говорю. У вас нет амортизаторов. Каждый малюсенький камушек на дороге кажется булыжником. Вы начинаете ерепениться, ваша реакция «драться или бежать» появляется из-за таких вещей, которые должны обдувать вас, словно летний ветерок. Вы когда-нибудь спали днём, или принимали ванны?

– На самом деле я не тот человек, который может просто...

– Это старое мышление, и вы должны переоценить его в свете ваших изменившихся обстоятельств. Вы хотели знать, что вам дальше делать? Вот ясный ответ. Вы должны перевоспитать своё тело, ум и эмоции. Вы становитесь другим человеком, и такие вещи, как дыхание, дневной сон, пенные ванны, длинные прогулки, щекотание друг друга с вашей дочерью больше не должны рассматриваться как непродуктивные занятия. Они больше не несущественные, теперь они – сама суть. Вы проходите не через процесс частичной уборки, вы подвергаетесь абсолютному переосмыслению, и должны быть чувствительны к процессу во всём и на всех уровнях. До той степени, до которой вы сопротивляетесь, или игнорируете, или как-то иначе препятствуете процессу, до той же степени вы будете испытывать страдания.

Однако, судя по выражению её тела и лица, она восприняла это не очень хорошо.

– Вероятно, вы будете сопротивляться занятиям своим дыханием, и через день или два бросите, поэтому я сделаю вам одолжение и заставлю вас этим заниматься.

Её глаза округлились от подобного вызова, но она ничего не сказала.

– Мэгги тоже не знает, как дышать. Испуганное, поверхностное, мышиное дыхание, точно как у вас. Вы пустились в это нелёгкое предприятие, чтобы предохранить её от совершения тех же ошибок, которые совершили вы, и вот, прекрасная возможность, чтобы сконцентрировать свои усилия. Вы должны научиться сами, и можете научить её. И теперь вы будете делать это ради своей дочери.

***

Часом позже, когда я дремал на одном из мягких кресел возле бассейна, а Лиза что-то искала в компьютере, к нам присоединилась Мэгги. Я узнал об этом, открыв глаза и увидев, что она смотрит на меня.

– Вы не спите? – спросила она

– C'est mon métier, – вяло сострил я.

-------

*Это моя специальность (фр.)

-------

– У меня есть вопрос, – сказала она.

– Окей.

– Помните, что случилось с Джолин тогда в церкви? В первой книге, когда она увидела всех коровами, и это полностью изменило её, ну, взгляды.

– Мм, да, – ответил я, и отметил в уме, что надо бы пролистать первые две книги, прежде чем завершать третью.

– А у вас как всё было?

Знаю, она не думала об этом таким образом, а её мать слушала лишь в пол-уха, но не по годам развитая маленькая Мэгги только что задала мне вопрос о моём первом прозрении.

– Ну, – сказал я, – был один человек по имени Мортимер...

***

Когда-то, когда мне было лет около двадцати, мне попалась книга Мортимера Адлера «Как читать книги», и она оказалась, довольно неожиданно, одной из тех чудесным образом опустошающих книг, которые разрушают стены и открывают новые, ранее скрытые перспективы. К тому времени я прочёл сотни книг, включая много тяжёлого материала, не обязательного в школе, но лишь потому, что я вообразил себя читателем. Я много читал, и мне это нравилось достаточно, чтобы продолжать в том же духе, но потом появилась эта книга Адлера, и на первых десяти или пятнадцати страницах я понял, что я никогда ничего в действительности не читал.

Бам!

Я не знал, как читать.

Это было откровением, как гром среди ясного неба, мини-просветлением – моё первое большое прозрение со времён Деда Мороза. Я не только не оценивал литературу сколь-нибудь близко к уровню, которого она заслуживала, но что намного хуже, я эффективно вакцинировался против неё. Я проникал в книги лишь настолько, насколько было необходимо, чтобы вычеркнуть их из своего списка обязательных к прочтению. Я вернулся ко многим прочитанным мною книгам, о которых я думал, как о своих друзьях, только чтобы подтвердить сказанное Адлером: эти книги были совершенно мне незнакомы. Я знал их настолько же близко, как если бы прочёл лишь краткие обзоры много лет назад. Я был, как выразился Адлер, образованным невежей – я читал много, но плохо.

Осознав это, я признал «Как читать книги» своей первой книгой, и поэтому вернулся назад, и перечитал многие книги правильно. Я также понял, что читал по многим неверным причинам, и стал гораздо более избирательным в своём выборе книг, следуя своим интересам. Я стал владеть процессом, вместо того, чтобы быть им одержимым, стал различать, что хорошо, а что плохо согласно собственным взглядам, а не весу общественного мнения.

Это было довольно обескураживающим опытом, когда вот так из-под тебя вдруг выдёргивают ковёр, но также это было и возбуждающим открытием. То был опыт смерти-перерождения. Да, парень по имени Мортимер порвал девственную плеву моей пробуждённости. После этого дело было лишь в масштабе.

Вместо того, чтобы быть расстроенным или озлобленным из-за проткнутого пузыря эго, я был воодушевлён, обнаружив, что вещи, которые я считал твёрдыми и реальными, могут так легко превратиться в дым. Адлер называл меня тупоголовым невеждой, второгодником, что кто-то мог бы найти обидным, но это было правдой. Он был абсолютно прав. Мортимер Адлер был первым, кто привлёк мой внимание к моему дерьму, и я до сих пор благодарен ему за это. Как ни печально это говорить, но да, я получал удовольствие от того, что мне утёрли нос моим же говном, и да, я думаю, что это всё, что необходимо для любой формы роста в жизни. Человек — это само удобряющееся животное. Мы вырастаем из собственного дерьма, или не вырастаем вовсе.

Адлер не был просветлённым. Он не носил мантий или цветов, но когда дело доходит до реальных учителей, я думаю о таких глубокомысленных людях как Адлер, людях, которые разбивают вдребезги стеклянные дома людей, а не о тех, кто помогает их возводить и охранять. Иисус никогда не сделал для меня больше, или любой священник, или даже любой из учителей, которых я знал и которым верил. Что, чёрт возьми, с ними такое? Книга Адлера вышла в сороковых годах. Почему её не дали мне в первый же день моего образования, раньше всех остальных книг? Почему они позволили мне потерять тысячи часов, неправильно читая книги, с трудом одолевая их, будто они были не боле чем галочками в моей библиотечной карточке? Были ли другие области моей жизни, где я был также дезинформирован и обманут? Почему все мои учителя и профессора ставили мне хорошие оценки? Что с ними, чёрт возьми, такое? Вот ещё один прекрасный урок, который я извлёк из книги Адлера: Те, кому ты больше всего доверяешь в том, что тебе нужно знать, могут сами не знать этого. Ты предоставлен только самому себе.

Думай сам, или не думай вообще.

***

Книга Адлера преподала мне много уроков, которые укоренились, развились и стали самыми важными в моей жизни.

Так как то, что я узнал о своих способностях читателя, было так же верно практически для всех остальных, эта книга научила меня, что каждый может быть самоуверенно, убеждённо и совершенно неправым. Вдруг я стал смотреть на всех в совершенно ином, более строгом свете. Адлер показал мне, что учителя, писатели, специалисты могут не только быть неправыми, но могут служить той самой действующей силой, с помощью которой неправильность увековечивается в мире. Невольные двойные агенты, можно сказать, но чьи? Неряшливого, леммингоподобного ума, неверно заключил я.

Это было очень важным уроком всеобщего сомнения и недоверия, которые я стал далее очищать и ценить, и которые теперь я считаю фундаментальным ведущим принципом честной жизни: виновен, пока невиновность не доказана. Ложно, пока не доказана истинность. Каждое убеждение неверно, пока не доказана его верность. Ни человек, ни учение, ни религия, ни система мышления, доктрина, идеология, кредо не свято, если только оно неуничтожимо. Если что-то стоит понимания, это стоит самоопределения. Если это не стоит самоопределения, этот пустяк, и им можно пренебречь.

Непредвзятое недоверие вкупе с пониманием слова «дальше» – вот всё, что нужно для пробуждения из царства сна. Честность и упорство должны непременно привести к состоянию реализации истины. Что ещё? И как ещё этого достичь? Добавьте духовный автолизис и горячее намерение, и через несколько лет вы сами будете писать книги.

Опыт с книгой Адлера научил меня, что скорее неверное знание, чем не-знание, может быть более истинной и намного более коварной формой невежества; что то, что мы считаем нашей силой, может быть укромным местом, где прячутся самые истощающие нас слабости.

Он научил меня, что видимое это ничто, и что невидимое – всё. Он научил меня, что место, где я думал, всё кончается, может быть местом, где всё только начинается, что есть мир за пределами мира, который я видел, и существует я за пределами известного мне я. И скорее всего, ещё гораздо больше.

Он научил меня, что осознание своей неправоты гораздо лучше осознания своей правоты. Что разочарование и падение иллюзий является лучшей частью процесса роста и обучения. Он научил меня, что боль и замешательство от обнаружения собственной глупости и лживости являются ценой выхода за пределы последних – без боли нет воли; что удары, которые пришлось вынести моему образу себя, были теми ударами, которые он должен был вынести, и вероятно, во мне была доля самобичевания, и должна была быть.

Он научил меня пугающей истине, что пацан, ещё не достигший двадцати лет, может увидеть дальше, чем все эксперты, и оставить их позади. Это было много и важно. Все признанные эксперты могут ошибаться точно так же, как те, кто признал их таковыми, и возможно, и даже нетрудно, пройти дальше их всех. Просто сделав один маленький шаг, я тем самым вошёл в новую и намного менее обитаемую сферу понимания. Если вы поняли, что я говорил о «Моби Дике» во второй своей книге, то перед вами отличный пример именно такого понимания. Я был первым, кто постиг смысл этой книги, не потому, что смог превзойти всех великих мыслителей, сделавших сильно раздутые и бессмысленные заявления на счёт неё, просто я смог рассмотреть её с более высокой точки, откуда всё разрешилось полной ясностью и обрело совершенный смысл. Здесь дело не в знании, учёности или интеллекте, а в ясном видении.

Хотя я был удивлён и разочарован, обнаружив, что огромная часть читающего мира, обучающих в равной степени с обучаемыми, функционировала на таком поверхностном и легко трансцендируемом уровне, я преодолел искушение обвинять в своём невежестве кого или что-либо, кроме самого себя. Мне было решать, открывать занавески, загораживающие свет, или нет. На меня повлияли, но меня не принуждали. Цепи, сковывающие нас в пещере Платона крепки, но не замкнуты. Если мы не откинем их, не встанем и не начнём путь, нам некого в том винить, кроме самих себя.

Он научил меня, что сделав один шаг, будут ещё шаги. И поняв, что причина моего невежества находится внутри меня, я открылся для идеи, что там есть ещё много таких слепых пятен. Я перестал быть одним из тех штампованных людей, как Джолин перестала быть одной из тех коров. Теперь я стал чем-то ещё, и мог продолжать развиваться в этом направлении.

Он научил меня, что есть два вида понимания: понимание для успеха и понимание для жизни. Понимание для успеха подразумевало следование за стадом. Понимание для жизни означало следовать разуму и фактам, собственному уму и сердцу, куда бы они ни вели. Понимание для жизни было абсолютно другим путём, и именно его я предпочёл. Адлер показал мне, что эти две дороги расходятся, и что, как сказал Фрост, пойти по менее хоженой дороге может всё изменить, и я говорю теперь, что так оно и есть.

Короче говоря, Мортимер Адлер представил меня Майе. Он показал мне, как её видеть, а видеть её, значит уничтожить её.

Всё это звучит, как будто слишком много для одного простого прозрения, но в том природа прозрений, и процесса де-становления. Это как иголка, прокалывающая воздушный шар, или искра, вызывающая взрыв, или лёгкий ветерок, опрокидывающий карточный дом, или трещина, разрушающая плотину. Это важнейшее изменение, которое может произвести один единственный щелчок нашего ментального циферблата. Когда вы последний раз меняли себя коренным образом? Когда последний раз вы становились свежим, большеглазым и молодым?

***

Книги, которые я пишу, несут то же послание, что и книга Адлера, только в другом масштабе. Нельзя избежать того факта, что в этих книгах я называю всех верующих заблуждающимися, а все веры неистинными. Если я здесь не прав, значит, я просто ещё один пустозвон, как сказала бы Брэтт, но если я прав, тогда это довольно убийственный обвинительный акт всех систем верований, и любого, кто присоединяется к ним. Адлер говорит:

Я высказал некоторые вещи о школьной системе, которые явились бы клеветой, не будь они правдой. Но если они являются правдой, это смертный приговор всем работникам образования, злоупотребившим народным доверием.

Он продолжает, говоря о школах то же, что я говорил об учителях и учениях:

Если бы школы выполняли свою работу, эта книга была бы не нужна.

И об изучении великих учений из вторых или третьих рук:

Они все могли бы быть правыми, если бы всё, чего вы хотите, было лишь какой-то информацией, но не в случае, когда вы ищете просвещения. Нет лёгкого пути. Дорога к истинному знанию усеяна камнями, а не розами. А тот, кто настаивает на лёгком пути, заканчивает раем для дураков – болваном с головой набитой неверно прочитанными книгами, второгодником на всю жизнь.

После этого дело только в масштабе.

Дата добавления: 2015-07-08