Мускатный Орех и Корица

Кот весь – от морды до кончика хвоста – был заляпан засохшей грязью, шерсть перепуталась и свалялась клочками, как будто он долго валялся где-то на помойке. Держа мурлыкавшего в экстазе кота, я учинил ему тщательный осмотр. Бродяга немного похудел, однако морда, тело, шерсть почти не изменились, с тех пор как я видел его последний раз. Глаза чистые, ни ран, ни царапин. По виду не скажешь, что он почти целый год где-то скитался. Скорее он походил на гулящего котяру, который вернулся домой после бурной ночи.

На веранде я положил в тарелку купленные в супермаркете кусочки макрели. Кот, судя по всему, был голодный как волк и смел рыбу в один момент, давясь и срыгивая. Отыскав под раковиной специальную кошачью миску, я налил в нее доверху холодной воды. Кот выхлебал почти все и, передохнув немного, принялся вылизывать свою запачканную шубу, но потом вдруг как бы вспомнил о моем присутствии, забрался ко мне на колени и, свернувшись клубочком, уснул.

Животное спало, подвернув под себя передние лапы и уткнувшись носом в собственный хвост. Его мурлыканье, поначалу громкое, становилось все тише, пока, наконец, он не расслабился окончательно – до желеобразного состояния – и не погрузился в сон. Я сидел на веранде на солнышке и легонько поглаживал кота, стараясь не разбудить. Со мной так много всего произошло, что я, честно говоря, почти забыл о том, что он пропал. И сейчас при виде маленького мягкого существа, доверчиво дрыхнувшего на коленях, у меня потеплело в груди. Я положил руку коту на грудь и ощутил еле заметные частые удары его сердца. Как и мое, оно без устали усердно отбивало отведенный этому маленькому телу срок.

Где он бродяжничал все это время? Что делал? Почему вдруг вернулся сейчас домой? Если бы только можно было спросить у него: где ты шлялся целый год? Зачем? Где остались следы потерянного тобой времени?

* * *

Я принес на веранду старую подушку и уложил на нее кота. Он был вялый и какой-то измочаленный, как выстиранная тряпка. Когда я взял зверя на руки, у него чуть приподнялись веки и приоткрылся рот, но он не издал ни звука. Устроившись поудобнее на подушке, кот зевнул и снова отключился, а я, убедившись в этом, пошел на кухню разбирать купленные продукты. Убрал в холодильник тофу, овощи и рыбу, потом на всякий случай заглянул на веранду. Кот дрых в той же позе. Мы в шутку называли его Нобору Ватая – уж больно он напоминал выражением глаз брата Кумико, но это было не настоящее имя. Мы с Кумико все собирались его как-нибудь назвать – и так целых шесть лет прошло.

Хотя кличка «Нобору Ватая» совсем не подходила нашему коту. Даже в шутку. Уж больно разросся за эти шесть лет настоящий носитель этого имени. Величать так бродягу дальше никак нельзя. Нужно что-то для него придумать, пока он опять не сбежал. Срочно. Что-нибудь попроще, поконкретнее – настоящее новое имя. Видимое, осязаемое. Такое, чтобы от клички «Нобору Ватая» ни воспоминаний, ни отзвука, ни смысла не осталось.

Я поднял с пола тарелку, в которой лежала рыба. Посуда сверкала чистотой, будто ее вымыли и вытерли. Видно, угощение пришлось коту по вкусу. Хорошо, что мне в голову пришло купить макрель как раз перед тем, как эта скотина заявилась домой. Добрый знак – и для меня, и для кота. Назову-ка я его Макрель. Почесывая у кота за ухом, я объявил ему: «Вот так, дружище! Ты больше не Нобору Ватая. Ты теперь Макрель». Я выкрикнул бы эти слова громко, на весь свет, если б мог.

До вечера я просидел на веранде с Макрелью и с какой-то книжкой. Кот спал беспробудно – может, хотел во сне вернуть обратно нечто такое, что было утрачено; его бока поднимались и опускались в такт тихому размеренному дыханию, напоминавшему шум далеких кузнечных мехов. Время от времени я протягивал руку к его теплому телу, чтобы убедиться, что он в самом деле здесь, со мной. Как это замечательно: протянуть руку, коснуться и почувствовать чье-то тепло. Как долго, сам того не замечая, я жил без этих ощущений.

* * *

Утром Макрель никуда не делся. Когда я открыл глаза, он спал рядом на боку, вытянув лапы. Ночью он, похоже, просыпался и всего себя вылизал начисто – не осталось ни грязи, ни колтунов, и он вновь сделался прежним пушистым красавцем. Подержав немного Макрель на руках, я угостил его завтраком, сменил воду в миске. Потом отошел подальше и позвал: «Макрель!» На третий раз кот повернулся в мою сторону и тихонько мяукнул в ответ.

Надо было начинать новый день. Я ополоснулся под душем, выгладил свежевыстиранную рубашку, летние брюки и новые кроссовки. Хотя небо затянули облака, было не холодно: я решил обойтись без пальто и облачился только в толстый свитер. Доехав на электричке до Синдзюку, прошел подземным переходом до площади у западного вестибюля вокзала и уселся на любимую скамейку.

* * *

Моя новая знакомая явилась сразу после трех. Увидев меня, не выказала никакого удивления. Я тоже отреагировал на ее появление спокойно. Мы будто договорились встретиться заранее и даже не поздоровались. Я лишь чуть поднял голову, а она едва заметно улыбнулась при виде меня.

Одета она была по-весеннему: оранжевый топ из хлопка и узкая юбка цвета топаза; в ушах – маленькие золотые сережки. Сев рядом, как обычно, достала из сумочки «Вирджинию Слимз», молча взяла сигарету и поднесла к ней миниатюрную золотую зажигалку. На этот раз закурить мне уже не предлагала. Сделав с задумчивым видом две-три неторопливые затяжки, она вдруг бросила сигарету на землю, как бы желая проверить, действует ли еще сегодня закон всемирного тяготения. Потом легонько дотронулась до моего колена и со словами: «Пойдем со мной», встала со скамьи. Я потушил ногой брошенный окурок и поднялся следом. Подняв руку, она остановила проезжавшее мимо такси и села в машину. Я последовал за ней. Женщина четко назвала водителю адрес на Аояме и, пока мы добирались туда по запруженным улицам, не проронила ни слова. Я рассматривал в окно Токио и по дороге от западного вестибюля Синдзюку до Аоямы заметил несколько новых зданий, которых прежде не видел. Женщина тем временем писала что-то маленькой золотой ручкой в извлеченном из сумочки блокноте, периодически поглядывая на часы, словно проверяя. Часы – тоже золотые, с браслетом. Похоже, все эти мелочи, которые она носила и имела при себе, были из золота. А может, в золото обращалось все, к чему она прикасается?

Женщина привела меня в один бутик на Омотэ-сандо [^[54]], где продавались вещи известных модельеров, и выбрала для меня два костюма – серый с синевой и темно-зеленый, оба из тонкого материала. Модные – в таких в юридическую контору не походишь – и стоили немало, сразу видно. Ничего объяснять она не стала, да я и не требовал объяснений, делал, что говорят, и все. Это напомнило мне фильмы «интеллектуального кино», которые я смотрел в студенческую пору. В них никогда ничего не объяснялось: считалось, что объяснения помешают воспринимать реальность в том виде, как она в этих фильмах представлена. Вполне допускаю, что такой взгляд на вещи имеет право на существование, но мне как человеку живому, из плоти и крови, соприкосновение с этим миром казалось непривычным и удивительным.

Сложения я самого обыкновенного, среднего, так что подгонять одежду по размеру, за исключением длины рукавов и брюк, мне не нужно. Женщина подобрала три сорочки и к ним в тон – три галстука, добавив к этому пару брючных ремней и полдюжины носков. Расплатившись кредитной карточкой, попросила доставить купленные вещи ко мне домой. Видимо, в голове у нее уже сложилось четкое представление о том, какую одежду и как я должен носить, поэтому выбор вещей времени почти не занял. Я бы ластик в магазине канцтоваров дольше выбирал. При всем при том нельзя было не признать, что у нее великолепный вкус. Сорочки и галстуки, на которые она указывала, почти не задумываясь, по цвету и фасону подходили идеально, словно их выбирали долго и тщательно, и сочетания получились весьма оригинальные.

Потом она повела меня в магазин обуви, где купила под костюмы две пары туфель. На это тоже много времени не ушло. Опять кредитная карточка и распоряжение отвезти покупки ко мне. Может, и не следовало специально договариваться о доставке на дом двух пар обуви, но, похоже, такова была ее манера: быстро выбрать то, что нужно, заплатить по кредитке и попросить доставить на дом.

Потом мы пошли покупать часы. Там все повторилось. Она приобрела классные модные часы с ремешком из крокодиловой кожи, здорово подходившие к костюмам. И на эту операцию времени мы почти не потратили. Стоили часы тысяч пятьдесят – шестьдесят. Мои были из дешевой пластмассы и, судя по всему, не очень ее устраивали. Часы, по крайней мере, на дом доставлять она не просила. Их упаковали, и она молча вручила коробочку мне.

Следующим пунктом программы стал мужской салон красоты. Помещение больше напоминало танцкласс – просторное, с блестящим деревянным полом и огромными зеркалами во всю стену. В салоне было пятнадцать кресел, и мастера с ножницами и щетками для волос курсировали по залу, подобно кукловодам. Тут и там стояли горшки с растениями, из закрепленных на потолке черных динамиков «Боуз» тихо лилась музыка – Кит Джарретт выдавал на пианино одно из своих бессвязных замысловатых соло. Меня сразу проводили в кресло – наверное, женщина во время нашего похода по магазинам откуда-то сделала предварительный заказ. Она подробно объяснила худощавому мастеру, что со мной нужно делать. Видно, они были знакомы. Мастер принялся выполнять полученные инструкции, поглядывая на меня в зеркало с таким выражением, точно видел перед собой полную миску волокнистых стеблей сельдерея, которые ему предстояло съесть. Лицом он походил на молодого Солженицына.

– Вернусь, когда ты закончишь, – сказала ему женщина и удалилась легкой и быстрой походкой.

Парикмахер работал молча, раскрывая рот только по необходимости: «сюда, пожалуйста», – чтобы вымыть мне голову, «извините», – смахивая напбдавшие после стрижки волосы. Когда он отходил от меня, я всякий раз трогал пятно на правой щеке. Людей в салоне было много, они отражались в висевших по стенам зеркалах. Среди них я обнаружил и себя вместе с красовавшейся на лице ярко-синей отметиной. Она уже не казалась мне безобразной или нечистой. Пятно – часть меня, то, с чем надо смириться и жить. Время от времени я чувствовал на нем, на его отражении чьи-то глаза, но понять, кто смотрит, было невозможно: слишком много фигур мелькало в зеркалах. Я лишь ловил на себе чужие взгляды.

Стрижка заняла полчаса. Волосы, порядком отросшие с тех пор, как я ушел с работы, снова стали короткими. Я пересел на один из стульев, предназначенных для ожидавших очереди клиентов, и, слушая музыку, принялся листать какой-то журнал, пока не вернулась женщина. Моей новой прической она, похоже, осталась довольна. Достала из кошелька десятитысячную купюру, расплатилась, и мы вышли на улицу. Тут она остановилась и оглядела меня с ног до головы – как я проделал это со своим котом. Словно хотела убедиться, не забыла ли чего. Судя по всему, ничего такого она не обнаружила. Взглянула на свои золотые часы и вздохнула. Было почти семь.

– Поужинаем? – спросила женщина. – Ты как?

На завтрак я съел тост да днем перехватил один пончик. И все.

– Да, пожалуй.

Она повела меня в итальянский ресторан поблизости. Ее там, видимо, знали, и нас, ни слова не говоря, провели за тихий столик в глубине зала. Когда я уселся напротив нее, женщина попросила вынуть из карманов брюк все, что там было. Я беспрекословно подчинился. Казалось, я разошелся с реальностью, в которой жил раньше, и теперь она бродила где-то рядом. «Хоть бы она меня отыскала», – мелькнуло в голове. В карманах ничего особенного не нашлось: я выложил на стол ключи, носовой платок, бумажник. Она посмотрела на них без большого интереса, потом взяла бумажник и заглянула внутрь. Пять с половиной тысяч иен, телефонная карточка, карточка из банка, пропуск в бассейн. Только и всего. Ничего особенного. Ничего такого, что можно понюхать, измерить, потрясти, окунуть в воду, рассмотреть на свет. С тем же выражением лица она вернула мне мои вещи.

– Завтра пойди и купи дюжину носовых платков, новый бумажник и чехол для ключей, – сказала она. – Уж это ты сам выберешь. Да, а когда ты в последний раз покупал нижнее белье?

Я задумался, но так и не вспомнил:

– Точно не помню. Довольно давно, по-моему. Но вообще я чистоту люблю, живу один, белье не накапливаю, сразу стираю…

– Это неважно. Купи еще дюжину маек и трусов, – отрезала она, давая понять, что не хочет больше говорить на эту тему.

Я молча кивнул.

– Чеки отдашь мне, я оплачу. И покупай только самое лучшее. За прачечную я тоже буду платить. Рубашку больше одного раза не надевай – сдавай в стирку. Понятно?

Я опять кивнул. Слышал бы ее хозяин химчистки у нас на станции – вот бы обрадовался. «Но…» – сказал я про себя, и этот простой коротенький союз словно приклеился к оконному стеклу одним лишь поверхностным натяжением, пока мне не удалось вытянуть из него нормальную длинную фразу:

– Но зачем вам все это – покупать мне одежду, платить за парикмахерскую, прачечную?

Женщина не ответила, лишь достала из сумочки пачку «Вирджинии Слимз» и вынула сигарету. Появившийся как из-под земли высокий официант с правильными чертами лица привычным движением поднес к ее сигарете спичку. Спичка сухо чиркнула по коробку с приятным аппетитным звуком. Официант протянул нам меню, но женщина, даже не заглянув в него, заявила, что дежурные блюда нас не интересуют:

– Принеси мне овощной салат, рогалик и что-нибудь из белой рыбы. В салат пусть добавят дрессинг и перец – совсем чуть-чуть. Еще минеральную воду с газом. Льда не надо.

Мне в меню копаться не хотелось, и я заказал то же самое. Официант с поклоном скрылся. Реальность никак не возвращалась ко мне.

– Я просто так, из любопытства спрашиваю, – решился опять заговорить я. – Без всякого умысла. Вы всего мне накупили, я, конечно, не против, но стоит ли на это время и деньги тратить?

Ответа по-прежнему не было.

– Мне просто интересно, – повторил я.

Молчание. Женщина с таким интересом рассматривала живописное полотно на стене, что было ясно – ей не до моих вопросов. Картина, как мне показалось, изображала итальянский сельский пейзаж – аккуратно подстриженные сосны, рассыпавшиеся по холмам крестьянские дома с рыжеватыми стенами. Даже не дома, а домишки – маленькие, но очень милые. Интересно, что за народ там живет? Наверное, нормальные люди и жизнь у них нормальная. Непонятные загадочные женщины не покупают им ни с того ни с сего костюмы, туфли и часы. Им не нужно нигде искать сумасшедшие деньги, чтобы заполучить какой-то высохший колодец. Я по-настоящему завидовал тем людям, живущим в таком нормальном мире. Эх, если бы только можно было прямо сейчас оказаться в этой картине! Зайти в какой-нибудь домишко, выпить вина, забраться под одеяло и уснуть, ни о чем не думая.

В этот момент появился официант и поставил перед нами стаканы с газированной минералкой. Женщина затушила сигарету в пепельнице.

– Почему бы тебе не спросить меня о чем-нибудь другом? – сказала она.

Пока я думал, что бы такое у нее спросить, женщина сделала из стакана несколько глотков.

– Парень в офисе на Акасаке – ваш сын? – поинтересовался я.

– Да, – тут же ответила она.

– Он что, немой?

Женщина кивнула.

– Он почти не говорил с самого рождения, а когда ему еще не было шести, вдруг совсем перестал. С тех пор голоса не подает.

– А почему так получилось? Была какая-то причина?

Она сделала вид, что не слышит, и я решил спросить по-другому:

– Но если он не говорит, как же с делами справляется?

Женщина чуть сдвинула брови. Этот вопрос она услышала, но отвечать на него явно не собиралась.

– Всю одежду, которую он носит, вы ему выбираете? Ведь так? Как и мне?

– Не люблю, когда люди одеты кое-как. Терпеть не могу. По крайней мере те, кто меня окружает, должны одеваться как можно лучше. Надо, чтобы все было в порядке, – не важно, смотрят на тебя или нет.

– Тогда вам, наверное, и моя двенадцатиперстная кишка не понравится, – попробовал пошутить я.

– У тебя с ней проблемы? – спросила она совершенно серьезно и взглянула на меня. Я пожалел о своей шутке.

– Да нет, пока все нормально. Я так просто сказал. Для примера.

Женщина снова вопросительно посмотрела на меня. Неужели о моей двенадцатиперстной кишке думает?

– Так вот. Я хочу, чтобы все выглядели как следует, хотя мне и приходится за это платить. Только и всего. Пусть тебя это не волнует. Это мое дело. Просто я физически не переношу вида грязной одежды.

– Так же как музыкант с идеальным слухом не выносит фальшивой игры?

– Вроде того.

– Неужели вы покупаете одежду всем, кто вокруг вертится?

– Да. Впрочем, таких людей не так много. А весь мир не оденешь, даже если не нравится, как он одет.

– Все имеет свои пределы, – проговорил я.

– Вот-вот, – согласилась она.

* * *

Наконец принесли салат, и мы принялись за еду. Дрессинга в салате действительно оказалось всего несколько капель.

– Еще вопросы есть? – спросила женщина.

– Еще хотелось бы знать, как вас зовут. Чтобы называть как-то.

Какое-то время она молча пережевывала редиску. Между бровей появилась глубокая складка, будто по ошибке она взяла в рот что-то ужасно горькое.

– Зачем тебе мое имя? Ты же писем мне писать не собираешься. Все эти имена – пустяки, не имеют значения.

– Но если надо будет позвать, когда вы ко мне спиной? Как же без имени?

Она положила вилку на тарелку и приложила салфетку к губам.

– Понятно. Я об этом совсем не думала. Ты прав: могут быть такие ситуации.

Она задумалась, а я, ничего не говоря, занялся салатом.

– Значит, нужно какое-нибудь имя, чтобы можно было меня сзади окликнуть?

– Ну, в общем, да.

– И не обязательно настоящее?

Я кивнул.

– Имя, имя… что бы придумать?

– Что-нибудь простое, легкое. Желательно конкретное, настоящее, такое, что можно руками потрогать, видеть глазами. Так легче запомнить.

– Что, например?

– Ну, я своего кота зову Макрель. Вернее, только вчера его так назвал.

– Макрель, – повторила она вслух, словно желая удостовериться, как звучит это слово. Взгляд ее остановился на подставке для соли и перца, пока, наконец, она не подняла голову и не проговорила:

– Мускатный Орех.

– Мускатный Орех?

– Вот, пришло вдруг в голову… Можешь так меня звать. Нет возражений?

– Нет, конечно. А как называть вашего сына?

– Корица.

– Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян [^[55]], – протянул я нараспев.

– Мускатный Орех Акасака и Корица Акасака… По-моему, неплохо?

Мускатный Орех Акасака и Корица Акасака… Мэй Касахара была бы в шоке, узнай она о том, с какими типами я познакомился. «Ну, ты даешь, Заводная Птица! Неужели никого понормальнее найти не мог? Почему?» – «Не знаю, Мэй. Понятия не имею, почему».

– Знаете, год назад я познакомился с двумя девушками – Мальтой и Критой, по фамилии Кано, – сказал я. – И после этого со мной начались разные чудеса. Впрочем, сейчас их уже нет.

Мои слова на Мускатный Орех впечатления не произвели, она лишь едва заметно кивнула.

– Пропали куда-то, – добавил я тихо. – Исчезли, как роса летним утром.

Растаяли, как звезды на рассвете.

Женщина наколола на вилку листок какой-то зелени, по виду напоминавшей цикорий, и отправила его в рот. Затем, будто вспомнив вдруг о давно данном обещании, взяла стакан и сделала глоток воды.

– Тебе, верно, хочется услышать о деньгах? Тех, что ты получил позавчера. Так ведь?

– Еще как хочется, – отозвался я.

– Могу рассказать, но может статься, это будет долгая история.

– До десерта уложитесь?

– Вряд ли, – сказала Мускатный Орех.

Дата добавления: 2015-07-08