Творческо-политическая автобиография

Началось все в 1982 году. Когда я приехал из Москвы и решил собирать свою команду. Мыслил я следующим образом: предпосылка творчества это наполнение некоего резервуара, скажем, стакана. Первую половину жизни человек наполняет себя чужой информацией. Но приходит момент, когда она должна хлынуть через край. Вот и я, до 1983 года занимался тем, что собирал информацию. Много читал, смотрел фильмы, слушал музыку, изучал философию, разные духовные практики. Но творчество начинается тогда, когда вокруг тебя, вне тебя нет того, чтобы ты хотел увидеть или услышать. Я постепенно пришел к тому, что хотел услышать определенную музыку и определенные тексты. Но так как их в реальности не нашлось, я был обязан создать их сам. Не было в то время группы, которая бы меня удовлетворяла, и поэтому я сам сделал группу, которая меня удовлетворяла.

Сначала группа называлась ПОСЕВ; это было самым эпатажным названием, которое можно было придумать в то время; Мы еще не слышали тогда панк-рока; такого понятия в нашей среде еще не было, но когда мы начали играть, то оказалось, что это и есть истинный "гаражный панк". В чисто выраженном виде, ультра-панк.

Вскоре группа распалась. Не то чтобы даже распалась, но просто изменился состав. Тогда-то и появился «Кузьма» Рябинов, который играет со мной до сих пор. Так родилась группа ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Это название возникло и случайно, и не случайно. Мы перебирали кучу самых эпатажных названий, считая что, сейчас работает только то, что "через край", что носит самый радикальный характер, не вписывается ни в какие рамки. У меня по случайности висел на стене плакат с надписью "Гражданская Оборона". Вот я и предложил в некий момент это название. Все тут же заорали, захлопали. Это название можно объяснить и логически, как-то еще, но оно отражает суть того, чем мы являемся и до сих пор.

В течении всех этих лет я несколько раз пытался это название изменить. Была версия ВРАГ НАРОДА, от которой я быстро отказался. Когда мы почувствовали, что вокруг нас начинается коммерциализация нашего творчества, мы тут же решили сменить вывеску. В другое время был вариант назвать группу ЕГОР И ОПИЗДЕНЕВШИЕ. Но в конце концов мы снова вернулись к понятию ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА.

Когда мы начинали играть, эпатаж носил характер чисто футуристический. В первых двух альбомах группа исповедовала чистый абсурд и футуризм. Абсурд, как принцип максимального бунта по отношению к логической реальности. У нас даже песня была "Кто Ищет Смысл". Мы занимались такими разработками в течении нескольких лет У меня осталось много стихов, не вошедших в сборник Русское Поле Экспериментов, которые я собираюсь издать сейчас. Это — сугубо фонетические разработки. Этим занимался и «Кузьма». Тогда были записаны первые альбомы Поганая Молодежь и Оптимизм.

С середины 1985 года наша эпатажная деятельность стала так или иначе носить политический характер. Поскольку реальность была воплощена в определенные политические формы, для ее преодоления, для того, чтобы пробить стену, для этого пришлось действовать на политическом уровне, хотя мы к этому тогда еще были не готовы. Ни сознательно, ни энергетически, никак. Тогда мы написали первые песни, которые можно считать антисоветскими.

В конце 1985 года грохнул взрыв. Тогда-то нас всех и повязали. «Кузьму» забрали на два года в армию, хотя он в армию идти не должен был, у него сердечная недостаточность. Меня же отправили в «психушку». Пока не началась перестройка, меня оттуда выпускать не хотели. Там я провел три месяца.

Я находился на "усиленном обеспечении", на нейролептиках. До психушки я боялся того, что есть некоторые вещи, которых человек может не выдержать. На чисто физиологическом уровне не может. Я полагал, что это будет самое страшное. В психушке, когда меня стали накачивать сверхсильными дозами нейролептиков, неолептилом — после огромной дозы неолептила в один момент я даже временно ослеп — я впервые столкнулся со смертью или с тем, что хуже смерти. Это «лечение» нейролептиками везде одинаково, что у нас, что в Америке. Все начинается с «неусидчивости». После введения чрезмерной дозы этих лекарств типа галаперидола человеку приходится мобилизовать все свои силы, чтобы контролировать тело, иначе начинается истерика, корчи и так далее. Если человек ломается, наступает шок; он превращается в животное, кричащее, вопящее, кусающееся. Дальше следовала по правилам «привязка». Такого человека привязывали к кровати, и продолжали колоть, пока у него не перегорало, "по полной". Пока у него не наступало необратимого изменения психики. Это подавляющие препараты, которые делают из человека дебила. Эффект подобен лоботомии. Человек становится после этого «мягким», "покладистым" и сломанным на всю жизнь. Как в романе "Полет над гнездом кукушки".

В какой-то момент я понял, чтобы не сойти с ума я должен творить. Я целый день ходил и сочинял; писал рассказы и стихи. Каждый день ко мне приходил «Манагер» Олег Судаков, которому я передавал через решетку все, что написал.

В один прекрасный день я понял, что либо сейчас сойду с ума, сломаюсь, либо мне надо бежать отсюда. Например, когда выносят бачки, мусор, приоткрывают двери. Но бежать только для того, чтобы добраться до девятиэтажки, которая стояла поблизости и броситься оттуда вниз. В основном так поступали пациентки из женского отделения, которые повторяли этот суицидальный маршрут почти ежедневно. Они ускользали из отделения, добегали до девятиэтажки и бросались. Дальше убежать было невозможно. Сибирь, Омск, морозы страшные.

Когда я до конца понял, что смерть рядом, это и дало мне силы выдержать. Во мне произошло некоторое расслоение. Я понял, что мое «Я» — это не сознание, это нечто большее. Я увидел в некоторый момент свое тело как бы со стороны, тело, которое не только болит, но на части рвется. А при этом мое «Я» было светящейся спокойной единицей, которая находится где-то рядом с телом, но не то что вплотную с ним не связано, а вообще вечно, и сделать с ним никто уже ничего не может. В этот момент я получил самый глобальный опыт в этой жизни.

После этого я начал писать новые песни. Выйдя из психушки я начал работать, получив твердое основание для всей дальнейшей деятельности. Возник цикл Лед Под Ногами Майора, Тоталитаризм, Некрофилия.

В отношении моего опыта в психушке я бы использовал афоризм Ницше: "То, что меня не убивает, делает меня сильнее". Если это меня не убило, оно сделало меня сильнее. На невиданное количество каких-то единиц измерения "силы души".

После этого я понял, что я солдат. Причем солдат хороший. Понял я также, что отныне я себе больше не принадлежу. И впредь я должен действовать не так как я хочу, а так, как кто-то трансцендентный хочет. Этот кто-то может быть «народ», "силы", "веселая наука дорогого бытия".

"Кузьмы" не было, я был тогда один. И один записал все альбомы Некрофилия и Тоталитаризм и другие. Все отказывались со мной играть. Со всех музыкантов взяли в КГБ подписки, где они подтверждали, что дела со мной иметь не будут. Я понял, что раз никого нет, надо делать все одному.

Достал инструменты, магнитофон, и на дерьмовой аппаратуре накладками записывал все альбомы. Нет, так нет, надо все равно дело делать.

Так было до 1988 года… Мы дали наш первый профашистский концерт в Новосибирске в качестве группы АДОЛЬФ ГИТЛЕР (в ее состав входили мои друзья братья Олег и Женя Лищенко, один из которых, к сожалению, недавно умер), меня захотели второй раз засадить в психушку, и мы с Янкой оказались в розыске. Мы были в «бегах» до декабря 1988 года, объездили всю страну, жили среди хиппи, пели песни на дорогах, питались чем Бог послал, на базарах воровали продукты. Так что опыт бродячей жизни я поимел во всей красе. Где мы только не жили — в подвалах, в заброшенных вагонах, на чердаках… В конце концов, благодаря усилиям моих родителей розыск прекратили и меня оставили в покое — к тому же начинался новый этап «перестройки», и диссиденты уже никому не были нужны. Помимо того, я уже был широко известен, давал постоянно концерты… Тогда, в 1988 году, я опять-таки лично записал альбомы Так Закалялась Сталь и Все Идет По Плану. Ну а дальше — весь 1989 год мы проездили на гастролях, играли, сочиняли. Тогда возник состав КОММУНИЗМ вместе с Олегом Судаковым и «Кузьмой». Наверное, для нас это бьыо самое плодотворное время.

Но в 1990 году я понял, что необходимо либо выскочить из этого потока, либо невиданным усилием воли обратить его течение в другую сторону. ибо в восприятии нашего творчества началась самая настоящая инерция. имеющая к тому же коммерческий характер. На концерты начали ходить определенные люди, знающие, что они увидят… Тогда мы решили сменить все: мы разошлись, распались. В течении лета я в одиночку записал альбом Прыг-скок. Я считаю, что сама песня «Прыг-скок» — одна из лучших вещей, что я сделал в жизни. Она возникла почти как шаманский ритуал: мы решили с «Кузьмой» произвести трансцендентный опыт, включить огромную бобину на девятой скорости и играть в течении многих часов беспрерывно. И часа через четыре из меня пошли, как из чудовищной огромной воронки, глубоко архаические слова — слова, рожденные даже не в детстве, но в том состоянии, которое существовало еще до моего рождения. И эти тексты я едва успевал записывать — из меня шел и шел поток… Я не знаю, где я в действительности находился в то время. В результате такого страшного опыта вышла эта песня — "Прыг-скок".

После этого начались мои метафизические поиски, которые продолжались до 1992 года. Я разрабатывал те принципы, которые были заложены в песне «Прыг-скок», и доводил их до полного логического завершения. Таким завершением явился альбом Сто Лет Одиночества. Эти поиски были связаны с ЛСД, с медитацией, с дыханием и со всевозможной трансцендентной работой. Окончание этого периода совпало с октябрьскими событиями. Тогда мне окончательно стало ясно, что нужно опять возвращаться в жизнь, в реальность. Дело в том, что мы стали уходить в такие области, которые требовали все более и более углубленного мистического опыта. Следующим шагом после Ста Лет Одиночества, о котором я подумывал, мог быть уход в горы, в леса, и дальнейшее занятие духовной практикой. Однако события октября 1993 года поставили меня на место, заставили устыдиться собственного индивидуализма. Когда мы приехали в Москву и увидели то, что происходило около Белого дома, то поняли — наше место здесь, среди людей. Мы должны теми методами, которые нам даны, всеми нашими знаниями, всей нашей энергией работать на благо этого общества. Поэтому я окунулся в политику, принял участие в акции 19 октября 1993 года, когда познакомился с Александром Дугиным и другими замечательными людьми. И не собираюсь это дело прекращать.

Я никогда не симпатизировал демократам, то есть буржуям. Та война, которую мы вели в 1987 году, была в первую очередь войной трансцендентной. Дело в том, что у меня всегда было стремление довести ситуацию до предела, до того момента, когда тебе угрожает смерть. Добиться того, чтобы сама реальность, эта тотальная чудовищная тирания "князя мира сего", предприняла активные действия для твоего уничтожения. Ибо только в этом состоянии ты можешь проверить, действительно ли ты чего-то стоишь, чего-то можешь, — в состоянии войны, когда ты на волоске. Любая власть — эта тираническая Система, осуществляющая произвол во имя "князя мира сего". Тогда эта была брежневская, «коммунистическая» система. Нужно было действовать настолько эпатажно, чтобы им не оставалось ничего другого, кроме как начать тебя сажать, убивать и так далее. Поэтому мы сразу стали петь издевательские песни про Ленина, коммунизм и это было не что иное, как подсознательное стремление довести ситуацию до полного завершения. Конечно, мы пели не ради того, чтобы восторжествовала какая-то демократия или чтобы у нас настал капитализм. Про это даже речи быть не может. И нам, собственно, удалось то, чего мы хотели, другое дело что сейчас это косвенно по нам самим очень больно бьет.

Безусловно, мое занятие политикой не только не противоречит, но чем дальше, тем больше помогает метафизической стороне моих поисков. Я понял, что сам отход от реальности можно уподобить одному из путей реализации в буддизме. Там есть путь личного спасения и есть путь спасения коллективного. Мне нужно было в течении нескольких лет идти по пути личного спасения и во многом пройти его, чтобы понять, что это — не мой путь. Я мог бы этого добиться, но я выбрал именно второй путь, путь коллективного спасения, потому что это — глобальная единственная истина, ибо путь личного спасения ведет не просто в тупик, он ведет в места гораздо более страшные. Это я знаю как человек, испытавший этот путь. Это — путь одиночества.

11.1993 г., «Лимонка» № 2 и № 3.

Дата добавления: 2015-07-07