Счастливых страдалец

По множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою (ср.: Пс. 93, 19), говорит царственный страдалец, пророк Давид. Он говорил вообще о болезнях сердечных, о скорбях, но истину его слов чаще всего испытывают на себе те великие терпеливцы, которые с благодарностью к Богу переносят тяжкие телесные страдания. Вспомним нашего киевского чудотворца Пимена Многоболезненного: двадцать лет лежал он на одре болезни; других исцелял от болезней, а себе не только не просил исцеления, а постоянно Бога благодарил за свою болезнь: видно, утешения небесные действительно столь увеселяли его душу, что он забывал о болезни своей и видел в ней особенную к себе милость Божию. «Матушка! – говорил один сын своей многолетней страдалице-матери, – ужели ты не скорбишь, не скучаешь, когда проводишь долгие летние дни, пока мы все работаем в поле?» «Нет, сынок, – отвечала она, – зачем скорбеть? Воля Божия!.. Да и грешно скорбеть: сколько милостей Божиих видела я на своем веку! Вот пришло время и поболеть за грехи мои; лежу я и воспоминаю свои грехи, каюсь в них пред Господом Богом и благодарю Его милосердие, что не погубил Он меня с беззакониями моими, а вот отечески наказует: разве это не милость Божия? Слава Ему Милосердому!» Так смиренно верующий страдалец находит в глубине своего Богу преданного сердца великое благодатное утешение и живет радостью при мысли, что за терпение свое он помилован будет от Бога в Будущей Жизни.

Вот что рассказывает известный Святогорец в своих прекрасных письмах об одном схимнике, о. Панкратии, который много лет страдал ранами на ногах.

«Отец Панкратии, в мире Парамон, был из крепостных. В детстве жестокая госпожа заставляла его ходить босиком в глубокую осень, когда снег и лед уже покрывали землю, отчего ноги его стали сильно болеть. Бедный отрок не вытерпел: он тайно убежал от своей барыни и во что бы то ни стало решился уйти за Дунай, и действительно ушел и несколько времени оставался в услужении у русских, тоже перебежавших за границу. Он подружился с одним малороссом, который почему-то покончил жизнь самоубийством. Чувствительный Панкратий был сильно тронут и поражен потерей сердечного друга и, видя, как суетна мирская жизнь, бросил ее и удалился на Святую Гору. Здесь, в Русике, нашел он желаемое спокойствие духа, несмотря на то что нога его уже сгнивала от ран, которые были следствием жестокой простуды в детстве. Впрочем, как ни ужасны были страдания отца Панкратия, он радовался духом и часто даже говорил мне: «Поверь, что я согласен сгнить всем телом, только молюсь Богу, чтобы избавил меня от сердечных страданий, потому что они невыносимы». Говорил я ему: «Смотрю я на тебя иногда и жалею: ты бываешь временами сам не свой от внутренних волнений!» «Ох, – отвечал он, – если сердце заболит – бедовое дело, это – адское мучение! А мои раны, будь их вдесятеро больше, – пустошь: я не нарадуюсь моей болезни, потому что, по мере страданий, утешает меня Бог. Чем тяжелее моей ноге, чем мучительнее боль, тем мне веселее, оттого что надежда райского блаженства покоит меня, надежда царствовать на небесах всегда со мною. А на небесах ведь очень хорошо», – с улыбкой иногда восклицал Панкратий.

«Как же ты знаешь это?» – спросил я его однажды. «Прости меня, – отвечал он, – на твой вопрос мне бы не следовало отвечать тебе откровенно, но мне жаль тебя, когда ты страдаешь душой, и мне хочется доставить тебе хотя малое утешение своим рассказом. Ты видал, как я временем мучаюсь; ох, недаром я вьюсь змеей на моей койке: мне бывает больно, тяжело больно, невыносимо! Зато что со мной бывает после, это знает вот оно только, – таинственно заметил отец Панкратий, приложив руку к сердцу. – Ты помнишь, как я однажды, не вынося боли, метался на моей постельке, и даже что-то похожее на ропот вырвалось из моих уст. Наконец, боль притихла, я успокоился; вы разошлись от меня по своим кельям, и я, уложив мою ногу, сладко задремал. Не помню, долго ли я спал или дремал, только мне виделось, и Бог весть к чему... Я и теперь, как только вспомню про то видение, чувствую на сердце неизъяснимое, райское удовольствие и рад бы вечно болеть, только бы повторилось еще, хоть раз в моей жизни, это незабвенное для меня видение: так мне было хорошо тогда!» «Что же ты видел?» – спросил я отца Панкратия. «Помню, – отвечал он, – когда я задремал, подходит ко мне отрок удивительной, ангельской красоты и спрашивает: «Тебе больно, отец Панкратий?» «Теперь ничего, – отвечал я, – слава Богу». «Терпи, – говорит отрок, – ты скоро будешь свободен, потому что тебя купил Господин, и очень-очень дорого»... «Как? – говорю, – я опять куплен?» «Да, куплен, – отвечал с улыбкой отрок, – за тебя дорого заплачено, и Господин твой требует тебя к Себе. Не хочешь ли пойти со мной?» Я согласился. Мы шли по каким-то слишком опасным местам; огромные псы злобно бросались на меня, готовые растерзать; но одно слово отрока – и они вихрем неслись от нас.

Наконец, мы вышли на пространное, чистое и светлое поле, которому не было, кажется, и конца. «Теперь тебе нечего бояться, – сказал мне отрок, – иди к Господину, Который, видишь, сидит вдали». Я посмотрел и действительно увидел трех Человек, рядом сидевших. Удивляясь красоте места, радостно шел я вперед; неизвестные мне люди в чудном одеянии встречали и обнимали меня; множество прекрасных девиц, в белом, царственном убранстве, скромно приветствовали меня и молча указывали вдаль, где сидели три Незнакомца. Когда я приблизился к сидевшим, двое из Них встали и отошли в сторону, а Третий ожидал меня. В тихой радости и в каком-то трепете я приблизился к Нему. «Нравится ли тебе здесь?» – спросил меня Незнакомец. Я взглянул на лицо Его: оно было светло; царственное величие отличало моего нового Господина от людей обыкновенных. Молча упал я в ноги к Нему, поцеловал их; на ногах были насквозь пробитые раны. После того я почтительно сложил на груди моей руки и просил позволения прижать к моим грешным устам и десницу Его. Не говоря ни слова, Он подал ее мне. На руках Его были такие же глубокие раны. Несколько раз облобызал я десницу Незнакомца и в тихой, невыразимой радости смотрел на Него.

Черты лица моего нового Господина были удивительно хороши; они дышали кротостью и состраданием, улыбка любви, привета была на устах Его; взор выражал невозмутимое спокойствие сердца Его. «Я откупил тебя у госпожи твоей, – стал говорить мне Незнакомец, – теперь ты навсегда уже Мой. Мне жаль было видеть твои страдания; твой детский вопль доходил до Меня, когда ты жаловался Мне на госпожу свою, томившую тебя голодом и холодом, и вот ты теперь свободен навсегда. За твои страдания вот что Я готовлю тебе!»

И дивный Незнакомец указал мне на отдаление: там было очень светло; красивые сады, в полном своем расцвете, рисовались там, и великолепный дом блестел под райской тенью. «Это твое, – продолжал Незнакомец, – только не совсем еще готово: потерпи. Когда наступит пора твоего покоя, Я возьму тебя к Себе; а теперь побудь здесь, посмотри на красоты места твоего, потерпи до времени: претерпевый же до конца, той спасен будет! (Мф. 10,22)». «Господи! – воскликнул я вне себя от радости, – я не стою такой милости!» И я бросился Ему в ноги, облобызал их, но когда поднялся, передо мной никого и ничего не было.

Я проснулся. Раздался стук в доску по нашей обители: ударяли к утрене. Я встал тихонько на молитву. Мне было очень легко, а что я чувствовал, что было у меня на сердце – это моя тайна. Тысячи лет страданий отдал бы я за повторение подобного видения. Так оно было хорошо!»

Дата добавления: 2015-07-08